Полуотмеченные структуры

Рассмотренная выше проблематика всевозможных тропов получает в современной науке новое освещение благодаря исследованиям в области отклонений от языковой нормы в так называемых полуотмеченных структурах. Полуотмеченными на­зываются структуры с нарушением лексической (once below a time) или грамматической (chips of when) сочетаемости. Это такие широко известные примеры, как a grief ago, a farmyard away, all the sun long, a white noise, the shadow of a sound, a pretty how town, little whos, he danced his did, for as long as forever is.

Введение понятия полуотмеченных структур позволяет бо­лее широкое обобщение случаев экспрессивности при введении элементов низкой предсказуемости на основе снятия ограниче­ний на сочетаемость. Под это понятие, оказывается, подходят многие давно известные тропы и стилистические фигуры, та­кие, как метафора (еще М.В. Ломоносов называл ее «сопряже­нием далековатых идей»), оксюморон, синестезия и др.

Термин «полуотмеченные структуры» был введен Н. Хомс-ким', сосредоточившим главное внимание на разработке града-

ции грамматичное™. Два крайних полюса в его модели образу­ют отмеченные (правильные, порождаемые правилами грамма­тики) и неотмеченные структуры. Последние для данного язы­ка порождены быть не могут и в нем невозможны. Между эти­ми двумя полюсами находятся структуры полуотмеченные.

Н. Хомскийи его последователи предполагали, что таким образом можно получить достаточно объективную градацию грамматичности, поскольку порождающие грамматики имеют вид алгоритмов, в которых грамматические правила расположе­ны в определенной последовательности. В зависимости от того, какое по порядку правило оказывается нарушенным, устанав­ливается большая или меньшая аграмматичность структуры. Критики градации грамматичности показали, однако, что при применении к реальному тексту теория градации грамматично­сти оказывается несостоятельной, поскольку нарушение самых основных общих правил ожидаемого особого повышения эксп­рессивности не дает¹. Кроме того, для экспрессивности оказы­ваются особенно важными контрасты, возникающие на лекси­ческом или лексико-грамматическом, а не только на грамма­тическом уровне. В следующем примере нарушение грам­матической сочетаемости неотделимо от нарушения сочетаемо­сти лексической: Не is dreadfully married. He is the most married man I ever saw (A. Ward).

Принимая термин «полуотмеченные структуры», мы в дальнейшем изложении теорию градации грамматичности не используем, а сосредоточим внимание на качественной харак­теристике таких структур, отмечая грамматический, лексиче­ский или лексико-грамматический уровень нарушений.

Экспрессивность полуотмеченных структур основана на сопоставлении и противопоставлении содержащихся в их составе компонентов — сем, почему-либо в норме языка несовмести­мых, антонимичных или относящихся к далеким друг от друга семантическим полям.

Широко известный пример Н. Хомского Colorless green ideas sleep furiously построен в соответствии с правилами граммати­ки, но нарушает правила лексической сочетаемости. Явная лек­сическая несовместимость представлена здесь в каждом слово­сочетании. Нарушается при этом не просто языковой узус. Дело

в том, что нам известно из жизненного опыта, что бесцветное не может быть зеленым, что абстрактные понятия не могут иметь цвета, что спать могут только живые существа, что сон соответствует состоянию покоя, а никак не ярости. Хомский называет это предложение грамматически правильным, в отли­чие от Furiously sleep ideas green colorless, но бессмысленным. Между тем это предложение реальное — так называется одно из двух стихотворений Д. Хаймса, опубликованных в 1957 году под общим заглавием Two for Max Zorn. Второе стихотворение называется The Child Seems Sleeping, т.е. использует отмеченное сочетание с тем же глаголом¹. С точки зрения стилистики пред­ложение Colorless green ideas sleep furiously никак не может рас­сматриваться как бессмысленное, поскольку всякое название, как известно, несет большую информационную нагрузку. Нару­шение сочетаемости здесь, следовательно, является значимым.

В терминах традиционной стилистики этот пример можно было бы назвать цепочкой оксюморонов.

Оксюморон или оксиморон— троп, состоящий в соединении двух контрастных по значению слов (обычно содержащих анто-нимичные семы), раскрывающий противоречивость описываемо­го. Например: And faith unfaithful kept him falsely true (A. Ten­nyson).

В английской поэзии и прозе оксюморон встречается во все времена. Э. Спенсер в XVI веке писал: And painful pleasure turns to pleasing pain.

И в наше время крупнейший современный поэт В. Оден в стихотворении «На смерть Йетса» пишет:

With the farming of a verse Make a vineyard of the curse, Sing of human unsuccess in a rapture of distress.

Широко используется оксюморон в характерологической функции. Так, английский поэт и критик С. Спендер, усматри­вая в образе героя романа Э. Хемингуэя «Фиеста» Джейка про­тиворечивый характер, называет его «self-consciously unself-conscious, boastfully modest and he-man».

Нарушение лексической сочетаемости в случае оксюморона вызывается не отсутствием семантического согласования, а

контрастностью: такие пары, как faith :: unfaithful, falsely :: true, rapture :: distress, имеют общие семы, но одновременно содер­жат и семы противопоставленные. Оба слова — rapture иdist­ress — выражают очень сильное переживание, но в первом слу­чае восторг — эмоция в высшей степени приятная, а второе слово выражает наивысшую степень страдания.

С другой стороны, непредсказуемость полуотмеченной струк­туры может быть основана и на отсутствии семантического согласования. Например: Не had a face like a platefulof mortal sins (В. Behan).

Сочетание a plateful of mortal sins семантически несогласо-вано, поскольку первый компонент относится обычно к пище, а второй — к абстрактной религиозно-этической сфере.

В разговорных оксюморонах типа terribly smart, awfully beau­tiful и т.д. семантическое согласование может полностью отсут­ствовать, поскольку первый компонент вообще утратил лекси­ческое денотативное значение, сохраняя и усиливая коннота­цию экспрессивности.

Нарушение лексической отмеченности может происходить и за счет нарушения узуса: worst friend, best enemy. Логически, если у человека бывает лучший друг, то почему не может быть худшего друга? Однако сочетание worst friend воспринимается как полуотмеченное и как оксюморон.

Лексически полуотмеченные структуры далеко не ограничи­ваются оксюморонами. Хрестоматийным стал пример a grief ago. Разбирая его, Дж. Лич показывает, что нормальная парадигма для этой структуры была бы:

minute

a ^da>' ago

year

etc I

Во всех этих случаях отмеченная правильная структура вклю­чает существительные со значением единицы времени. Слово grief семы времени не содержит, и поэтому структура a grief ago является полуотмеченной, но не неотмеченной, поскольку на Уровне частей речи подобная цепочка вполне возможна. Чита­тель добавляет мысленно сему времени, т.е. интерпретирует Фразу как указывающую на какой-то горький период в жизни ^героя. Полуотмеченное сочетание a grief ago экспрессивно и не­ожиданно, но это не оксюморон, а метонимия, т.е. перенос, ос-

нованный на ассоциации по смежности. В очень богатой обра­зами поэзии Д. Томаса немало и других подобных метонимий: all the sun long, farmyards away. Нормальные парадигмы для этих структур:

„ the day ^а" the night ^l0ng

many ™^les

kilometres

В структуре farmyards away расстояние оказывается выражен­ным не мерой, а реальным объектом действительности, кото­рый занимает какое-то пространство¹.

Контекстуальные условия в этих примерах своеобразны. Это конструктивный контекст. Вся конструкция в сочетании ее лек­сического наполнения, синтаксического построения и функции создает темпоральное или локативное значение.

Особое употребление какой-то формы в тексте оказывается для читателя значимым, поскольку он сравнивает его с упот­реблением этой же формы в других встречавшихся ему текстах. Полуотмеченные структуры возможны как в поэзии, так и в прозе. К. Воннегут, например, следующим образом характери­зует время начала повествования, пользуясь структурой, подоб­ной только что рассмотренной:

When I was a younger man — two wives ago, 250,000 cigarettes ago, 3,000 quarts of booze ago... (K. Vonnegut, Jr., Cat's Cradle). Использование слов wives, cigarettes, quarts с семой времени придает отрывку насмешливое, почти сатирическое звучание.

В одном из романов Дж. Фаулза герой говорит, что к мо­менту окончания университета он был «a dozen girls away from virginity».

Понятие «полуотмеченная структура» шире понятия «троп». Выше в качестве типичного случая полуотмеченной структуры рассматривался оксюморон. Полуотмеченными структурами яв­ляются также метафоры. Поскольку сущность метафоры мы уже рассмотрели выше, здесь нет необходимости повторять ее опи­сание. Ограничимся разбором примера, где полуотмеченная структура представлена сразу несколькими типами тропов. В 1968 году была опубликована антология современной англоязычной

поэзии Уэльса, названная The Lilting House¹. Глагол lilt значит петь весело и ритмично. Со словом house этот метафорический эпитет семантического согласования не имеет. Очень емкий образ тре­бует семантического развертывания. Тогда house — синекдоха, обозначающая Уэльс, Уэльс — метонимия, означающая людей Уэльса, следовательно, lilting house — поющий дом — в данном внеязыковом контексте означает поющие люди Уэльса. Пение — довольно обычная метафора для поэзии, т.е. обозначаемым яв­ляются поэты Уэльса. Так, в сочетании lilting house = «поэты Уэльса» обнаруживаются эпитет, метафора, метонимия и синек­доха, т.е. целая конвергенция тропов. К ней надо еще добавить аллюзию. Читатель ассоциирует Lilting House со стихотворением Д. Томаса, самого известного поэта Уэльса, «Папоротниковый холм», где в воспоминаниях поэта о детстве все на ферме, в том числе и сам дом, радуется и поет вместе с мальчиком².

Общее комплексное исследование полуотмеченных структур на разных уровнях позволяет увидеть и показать общее в таких рассматривавшихся ранее обособленно стилистических приемах, как метафора, олицетворение, оксюморон, смещенный эпитет и т.д.

Современная стилистика заинтересована, однако, не в идентификации отдельных приемов, а в выявлении общего ме­ханизма тропов и принципов их действия. Рассматривая общую систему значимых нарушений языковой нормы, она показыва­ет непредсказуемость элемента как один из дифференциальных признаков художественного текста. Некоторые ученые даже пре­увеличивают значение этого фактора (М. Риффатер, Дж. Лич). Следует, однако, помнить, что наряду с этим путем достиже­ния стилистического эффекта в любом художественном тексте имеет место и комбинирование стандартных языковых средств.

Проблеме функционирования полуотмеченных структур в художественном тексте посвящено в настоящее время немало Ценных работ.

Все рассмотренные выше полуотмеченные структуры отно­сились к уровню словосочетания, но они возможны и на уров­не слова, поскольку и у морфем и у основ есть своя норматив­ная и ненормативная комбинаторика.

На уровне слов полуотмеченные структуры в художествен­ном тексте представлены авторскими неологизмами, т.е. слова­ми, отсутствующими в языковой традиции и создаваемыми пи­сателями по словообразовательным законам данного языка, но с необычной комбинацией морфологических элементов либо в отношении их сочетаемости (валентности), либо (реже) в от­ношении порядка следования. Одна из наиболее распространен­ных моделей авторских неологизмов — сложнопроизводные сло­ва, образованные путем добавления суффикса к словосочетанию или даже предложению: at-homeness, come-hithering (face). Воз­можны и другие варианты: an underbathroomed and overmonu-mented country, infantterribilism, roamance, manunkind.

Подобные авторские ситуативные слова особенно экспрес­сивны, если характер объединения морфем чем-нибудь необы­чен и привычная валентность нарушена. В романе С. Барстоу «Такая любовь» рассказчик характеризует самодовольную воин­ствующую мещанку, мать своей девушки: То hear her talk you'd think everybody in Cressley was out to do her down. But she doesn't let them. Oh, no, she puts them in their place all right. A proper putter-in-place she is... (S. Barstow. A Kind of Loving).

Нарушение привычной валентности имеет место и в случае голофразиса, о котором уже шла речь выше (см. с. 135). О по­добных образованиях стоит вспомнить и в связи с экспрессив­ными авторскими неологизмами, с той, однако, оговоркой, что статус слова за ними признают далеко не все лингвисты. В при­веденном ниже примере экспрессивность циничного парадокса зависит и от количественных, и от качественных отступлений от нормы — сложноподчиненное предложение из 7 слов объ­единено в одно целое: We're in an if-you-cannot-kick-them-join-them age (O. Nash).

Исследование факторов, обусловливающих стилистическую заряженность авторских неологизмов, выполнено Р.А. Киселевой¹.

Приведем два примера, выбранных этим автором из произ­ведений американского поэта-юмориста О. Нэша:

And I am unhappily sure that she is drinking champagne

with aristocrats And exchanging cynicisms with sophistocrats.

' Слово sophistocrats образовано по типу стяжения из sophisti­cated aristocrats. Необычное сочетание производит комический эффект. Комический эффект создается также в следующем при­мере, где экспрессивность неологизма balalaikalogical появляет­ся за счет отсутствия согласования между значением основы и суффикса -logical, обычно образующего прилагательные от ос­нов — названий научных дисциплин (mineralogical, lexicological, archeological и т.д.). Об этом несоответствии читателю напоми­нает рифма — psychological.

The preoccupation of the gourmet with good food

is psychological Just as the preoccupation of White Russians with

Dark Eyes is balalaikalogical. (O. Nash)

Эффект полуотмеченных структур на уровне слов часто бы­вает комическим, но это необязательно. В следующем примере авторские неологизмы — псевдотермины имеют сатирическую направленность: So fine a specimen of Homo Insapiens, subspecies, Col. Brit (R. Aldington. The Colonel's Daughter).

Афористично и не без горькой иронии звучит следующий пример: The books and lectures are better sorrow-drowners than drink and fornication, they leave no headache (A. Huxley).

Ироничен и афоризм Л. Макниса: Most are accepters, born and bred to harness. And take things as they come (L. Macneice).

Строка Т.С. Элиота, где он по образцу глаголов foretell и fore­warn создает глагол foresuffer, звучит трагически: And I, Tiresias, have foresuffered all (T.S. Eliot).

В качестве примера необычного порядка следования морфем можно привести слово manunkind, где префикс un- введен в середину слова, см. следующее начало стихотворения: Pity this busy monster manunkind not (E.E. Cummings).

Mankind заменено на manunkind.

Человечество показано как чудовище, как «бесчеловечное человечество». Получается и некоторая игра слов, в которой kind может интерпретироваться и как добрый, тогда unkind — недоб­рый, a man unkind — недобрый человек— экспрессивная синек­доха. Нарушение морфологической валентности заставляет чита­теля делать попытку сопоставить непривычную форму со знако­мыми и принятыми в языке, вследствие чего в памяти сопос­тавляются mankind и unkind.

Нарушение морфологической валентности в рассмотренных примерах происходило на уровне норм словообразования, но

оно возможно также и для словоизменения: But now... now! I find myself wanting something more, something heavenlier, something less human (A. Huxley).

Синтетическое образование степеней сравнения в англий­ском языке не свойственно многосложным прилагательным и возможно только для качественных прилагательных. Форма heavenlier нарушает оба эти правила, что и ведет к повышен­ной экспрессивности.

Деление полуотмеченных структур на такие, в которых нару­шена лексическая, и такие, в которых нарушена грамматиче­ская валентность, следовало бы дополнить группой, где нару­шена лексико-грамматическая валентность.

С. Левин иллюстрирует примером из стихотворения X. Крейна лексическое нарушение: What words can strangle this deaf moonlight? (H. Crane. Voyages).

Глагол strangle переходный, но возможные для него дополне­ния ограничены определенным классом слов — существитель­ными одушевленными. Слово moonlight в этот класс не входит. Следовательно, сказать, что это предложение грамматически правильно, можно только условно; полуотмеченность — лекси­ко-грамматическая.

Утверждая, что полуотмеченные структуры не бессмыслен­ны, а характеризуются низкой предсказуемостью, мы должны оговориться, что строго оценивать вероятность таких структур мы пока не можем, хотя и знаем, что стилистически релевант­ные элементы могут характеризоваться низкой или даже близ­кой к нулю вероятностью. Казалось бы, что понятие полуотме­ченных структур может дать объективную и количественную оценку художественного текста в сочетании с методами стили­стики. Достаточно сравнить вероятность элементов в норме языка с их частотой в тексте. Однако на этом, безусловно, перспек­тивном пути надо еще преодолеть большие трудности.

Статистическое представление о норме языка не является безупречным, так как релевантной для читателя может быть не обобщенная и абстрактная норма, а его собственная, основан­ная на его личном языковом и читательском опыте и лишь ча­стично совпадающая с общей, а здесь основное значение име­ет тезаурус читателя.

Более того, даже если отвлечься от читательской индивиду­альности, фактически между языковым кодом (нормой) и его модификацией в данном тексте существует еще несколько

промежуточных кодов, более или менее четко отграниченных и зависящих от эпохи, литературного направления, жанра, инди­видуальных особенностей творчества данного автора и собствен­ной нормы текста. Другими словами, каждая ступень контекста создает и некоторые специфические особенности в коде, влия­ющие на предсказуемость элементов и их коннотации, причем эти особенности касаются в первую очередь именно стилисти­чески важных элементов. Способность замечать и интерпретиро­вать полуотмеченные структуры требует специального развития.

Художественный текст характеризуется весьма сложными коррелятивными связями, благодаря которым осмысленными становятся сочетания, которые в изоляции кажутся совершен­но лишенными смысла.

Понятие полуотмеченных структур помогает рассмотреть образную систему художественного текста: значение соединения далеких понятий для создания емких структур, компрессию и квантование информации.

Рассмотрим теперь комплексное функционирование различ­ных полуотмеченных структур в большом контексте. Обратимся к творчеству Д. Томаса, к стихотворению «Октябрьская поэма», очень насыщенному полуотмеченными структурами. Стихотворе­ние это довольно длинное, мы ограничимся первой из его строф:

РОЕМ IN OCTOBER

It was my thirtieth year to heaven Woke to my hearing from harbour and neighbour wood And the mussel pooled and the heron

Priested shore The morning beckon

With water praying and call of seagull and rock And the knock of sailing boats on the net-webbed wall Myself to set foot That second in the still sleeping town and set forth.

Поэт проснулся в день своего рождения, ему исполнилось тридцать лет. Он пошел бродить по родному, еще спящему го­роду. Это город-порт, и зрительные и звуковые образы строфы связаны с морем. Во время отлива на берегу остаются лужи, полные ракушек. Цапля стоит там, как священник в церкви; слышны крики чаек и стук лодок о стенку причала, на кото­рой развешаны рыбачьи сети.

Синтаксические нормы нарушены. Для того чтобы связать пер­вую строку со второй, необходимо относительное местоимение. Если его вставить, получится следующая схема: It was my thirtieth year... (that) woke to my hearing from harbour... and the ... shore the morning beckon... myself to set foot inthe stillsleeping town...

После включения местоимения синтаксическая структура все-таки остается расплывчатой и допускает разные интерпре­тации. Трудно, например, сказать, является ли beckon глаго­лом,— тогда вся конструкция должна рассматриваться как ви­нительный падеж с инфинитивом woke the morning (to) beckon... myself; или beckon — существительное, a morning beckon следу­ет понимать как зов утра. Следует ли считать, что woke подра­зумевается во второй части, т.е., что связи должны получиться такие: the year woke... the morning beckon... (woke) myself to set foot in the ... town?

Характерная для поэтического текста суггестивность и одновременно расплывчатость смысла доведены здесь до край­него предела. Хоть это и может показаться парадоксальным, но ориентированность поэта на себя дает и читателю большую сво­боду и способствует большей субъективности восприятия.

Неопределенность синтактико-логической структуры выво­дит на первый план структуру образную и способствует боль­шой выпуклости образов, т.е. всего того, что мы в приведенной выше схеме опустили. Просыпаясь, поэт видит город на берегу моря и порт, слышит шум моря и крики чаек. Отдельные эле­менты сливаются воедино и дают общую картину. Выражены эти элементы опять полуотмеченными структурами.

На них интересно остановиться с точки зрения возможнос­тей компрессии информации и высокой их коннотативности. Мы узнаем, что зов утра пришел к поэту

... from harbour and neighbour wood And the mussel pooled and the heron Priested shore.

Получается ряд однородных членов (harbour ... wood ... shore), последний из них имеет два определения (mussel pooled, heron priested). Учитывая встречающееся дальше net-webbed wall, мы увидим, как действует в таких структурах принцип компрессии.

Heron priested shore -» the shore priested by the heron -> the

shore where the heron is like a priest -> the shore where a heron

is like a priest in a church.

\ Богатые коннотации, которые при этом возникают, до конца выразить невозможно: тут и торжественный вид цапли, и иро­ническое отношение к священнику, поскольку он сопоставля­ется с цаплей, и обратно — отношение к морю, как к храму; и темный цвет оперения птицы. Образ поддерживается во второй части строфы метафорой более обычного типа, основанной только на необычном лексическом сочетании, т.е. на чисто лек­сической полуотмеченности (water praying).

В целом получается сопоставление явлений двух разных дале­ких рядов, позволяющее поэту выразить свое отношение к действи­тельности и в то же время создать бесконечность смыслов.

В заключение параграфа о полуотмеченных структурах следу­ет подчеркнуть, что они представляют собой одну из возможных трактовок расхождения традиционно и ситуативно обозначающе­го и квантования, и импликации в художественном тексте.

Было бы неверно полагать, что дело сводится к необычнос­ти, что художественный язык есть искажение обычного и что эстетическое удовольствие читатель получает лишь потому, что сталкивается с чем-то необычным. Все эти фразы не только не­обычны, они чрезвычайно образны, выразительны, богаты со­держанием, компрессия информации достигает здесь большой силы.

Текстовая импликация

Неполнота отображения является непременным свойством искусства и требует от читателя самостоятельного восполнения недоговоренного. Информация в тексте соответственно подраз­деляется на эксплицитную и имплицитную. По элементам об­разов, контрастов, аналогий, выраженным вербально, читатель восстанавливает подразумеваемое. Предложенная автором модель мира при этом неизбежно несколько видоизменяется в соответ­ствии с тезаурусом и личностью читателя, который синтезиру­ет то, что находит в тексте, со своим личным опытом.

Существуют несколько типов организации контекста с имп­лицитной информацией. Их объединяют общим термином «импликация». Этот термин изначально не лингвистический. Он идет из логики, где импликация определяется как логическая связка, отражаемая в языке союзом «если... то» и формализуе­мая как А -» Б, т.е. А влечет за собой Б. В тексте это может со­ответствовать выраженности обоих компонентов: антецедента А

и консеквента Б или только консеквента. Стилистика занима­ется вторым типом организации контекста с имплицитной ин­формацией. Импликацияв широком смысле есть наличие в тек­сте вербально не выраженных, но угадываемых адресатом смыс­лов. Сюда относятся подтекст, эллипс, аллюзия, семантическое осложнение и собственно текстовая импликация.

Определим текстовую импликациюкак дополнительный под­разумеваемый смысл, основанный на синтагматических связях соположенных элементов антецедента. Текстовая импликация передает не только предметно-логическую информацию, но и информацию второго рода, прагматическую, т.е. субъективно-оценочную, эмоциональную и эстетическую. Текстовая импли­кация ограничена рамками микроконтекста, что на композици­онном уровне обычно соответствует эпизоду. Восстанавливает­ся она вариативно, принадлежит конкретному тексту, а не язы­ку вообще и сигнализируется в пределах одного шага кванто­вания. Строго разграничить импликацию, подтекст, аллюзию и другие виды подразумевания довольно трудно, поскольку они постоянно сопутствуют друг другу. Но мы их все-таки сопоста­вим, для того чтобы выявить особенности каждого.

От эллипсаимпликация отличается тем, что имеет более широкие границы контекста, несет дополнительную информа­цию (в то время как эллипс дает только компрессию) и вос­станавливается вариативно. Так, эллиптическая реплика: Have you spoken to him? — Not yet может быть восстановлена только следующими словами: I have not yet spoken to him.

В приведенном ниже примере из пьесы Б. Шоу «Цезарь и Клеопатра» комментарии можно сформулировать по-разному. Импликация здесь возникает из взаимодействия метафоры в ав­торской ремарке, реплик персонажей и описываемой ситуации. Для того чтобы надеть на Цезаря шлем, Клеопатра сняла с него лавровый венок, обнаружила, что он лыс, и расхохоталась.

Caesar: What are you laughing at?

Cleopatra: You're bald (beginning with a big В and ending with a splutter).

Декодируя импликацию, можно сказать, что метафора в ав­торской ремарке подчеркивает экспрессивность в произнесении слова bald, а также то, что Клеопатра осмелела и ведет себя с Цезарем очень дерзко.

В эллипсе образность отсутствует, текстовая импликация, на­против, постоянно связана с разными тропами. При этом

содержанием шага квантования обычно оказывается основание сравнения или ассоциации. Следующий пример сочетает мето­нимию и гиперболу: Half Harley Street had examined her, and found nothing: she had never a serious illness in her life (J. Fowles). Харли Стрит — улица в Лондоне, на которой находятся приемные самых фешенебельных врачей. Импликация состоит в том, что, хотя Эрнестина совершенно здорова, мнительные родители не жалели никаких денег на самых дорогих докторов, и все равно им не верили и обращались ко все новым и новым специалистам. Суггестивность импликации требует в данном случае знания топонима. Она может опираться и на другие реа­лии: имена известных людей, разного рода аллюзии.

Как импликация, так и подтекстсоздают дополнительную глубину содержания, но в разных масштабах. Текстовая импли­кация имеет ситуативный характер и ограничивается рамками эпизода, отдельного коммуникативного акта или черты персо­нажа. В подтексте углубляется сюжет, более полно раскрывают­ся основные темы и идеи произведения. Антецеденты распола­гаются дистантно. Подтекст может складываться из отдельных дистантно расположенных импликаций. От эллипса и подтекст и импликация отличаются неоднозначностью восстановления, масштабом, созданием дополнительной прагматической инфор­мации.

Особым видом текстовой импликации являются аллюзияи цитация,подключающие к передаче смысла другие семиотичес­кие системы, например живопись, историю, мифы и т.д.

В главе о лексической стилистике мы рассмотрим суггестив­ность импликационала, а в синтаксической стилистике — апо-зиопезиса и некоторых других фигур.

В заключение параграфа отметим, что в любом тексте дей­ствуют две противоположные, но взаимосвязанные тенденции. Это тенденция к усилению эксплицитное™, например, к по­втору, облегчающему восприятие и запоминание, и тенденция к компрессии информации и суггестивности, увеличивающая активность сотворчества читателя и также способная увеличить экспрессивность и эстетическое воздействие.