Тождество государства и права

Характерной чертой кельзеновского нормативизма являлось отождествление государства с правом. Государство, по мнению Кельзе-ча, есть некий порядок человеческого поведения. При этом в своем качестве политической организации государство есть правовой по-рядок. Однако не всякий правопорядок, согласно Кельзену, является ^сударством. Ни «догосударственный правопорядок первобытного °"щества», ни «над- (или меж-) государственный международный лравопорядок» не являются государствами. Государство — этоотноси-^тельн0 централизованный правопорядок (2, 112). Такой правопо­рядок устанавливает органы, которые функционируют по принципу разделения труда, а они в свою очередь создают и применяют ноп-мы, образующие правопорядок. Именно централизованность явля­ется ключевым понятием государства.

Через право Кельзен пытается определить и государственную власть. «Власть государства, — пишет правовед, — может выражаться лишь в специфических средствах власти, которыми располагает пра­вительство: в крепостях и тюрьмах, в пушках и виселицах, в людях одетых в полицейскую и солдатскую форму. Но эти крепости и тюрьмы эти пушки и виселицы — всего лишь мертвые предметы; они стано­вятся орудиями государственной власти лишь постольку, поскольку ими пользуются люди, действующие согласно приказаниям прави­тельства; лишь постольку, поскольку полицейские и солдаты соблю­дают нормы, регулирующие их поведение. Государственная власть — это не какая-то таинственная сила или инстанция, скрывающаяся за государством или его правом; это не что иное, как действенность государственного правопорядка» (2, 116).

В словах Кельзена много верного. Например, признание связи власти и права. Но из этой связи, как представляется, нельзя вывести примат права. И именно эта связь указывает не только на нормативную природу права, но и на его социально-психологическую составляющую, от которой Кельзен все время безуспешно пытается очистить свою теорию. Ведь только легитимированная власть получает норматив­но-правовой смысл, а норма права всегда имеет властный потенциал, который отнюдь не определяется формально-логическим должен­ствованием.

В своей «чистой» теории права Кельзен ставил задачупреодо­леть дуализм права и государства. Интересно, что эту задачу Кельзен сравнивал с богословской задачей разрешения «теологического дуа­лизма Бога и мира». Ученый пишет следующее: «...Как путь к под­линному познанию природы открывает пантеизм, отождествляющий Бога с миром (т. е. с природным порядком), точно также и отождест­вление государства с правом, признание того, что государство явля­ется правопорядком, есть предпосылка подлинного правопознания. Но если мы видим тождество государства и права, если мы понимаем, что право (позитивное право, которое не должно отождествляться со справедливостью) и есть тот самый порядок принуждения, каким государство представляется правоведению, которое не вянет в антро­поморфных метафорах, но сквозь завесу персонификаций пробива­ется к нормам, установленным человеческими актами, тогда просто невозможно оправдывать государство посредством права... Точно так же, как невозможно оправдывать право посредством права же... в смысле "правильного" права, т. е. справедливости» (1, 153).

Из этих посылок с неизбежностью следует отрицание самой идеи правового государства в ее либеральной интерпретации. «...Попытки легитимировать государство как "правовое" государство совершенно безуспешны, потому что, как уже говорилось, всякое государство есть правовое государство в том смысле, что оно представляет собой право­порядок. Стремление же выдавать за правовое государство лишь то, которое отвечает требованиям демократии и правовой безопасности, есть предрассудок, основанный на теории естественного права» (1,153).

В заслугу собственной теории Кельзен ставил «решительное ниспровержение одной из наиболее влиятельных легитимирующих идеологий» — юснатурализма. Интересно, что именно этим обстоя­тельством ученый объясняет «ожесточенное сопротивление, которое традиционная теория права и государства оказывает идее тождества государства и права, разработанной Чистым Учением о Праве» (1,154).

Представляется, что в учении Кельзена достаточно много ас­пектов несогласованных, оставляющих возможности для дополне­ния его теории и ее новой интерпретации. В конце своего жизненно­го пути об этом задумался и сам Кельзен. Дело в том, что после Второй мировой войны большинство позитивистов вынуждены были так или иначе пересмотреть свое отношение к естественному праву. Известно, что из «Венской» школы права лишь немногие остались вер­ны прежним взглядам, отрицающим всякое значение идеи естественного права для юридической науки. Видоизменил свою первоначальную позицию по этому вопросу и Кельзен. Вернее, он развил некоторые посылки, которые уже имелись в его чистом учении о праве.

В частности, ученый признал возможность существования наряду с научным также иметафизического знания, основанного на вере в Абсолютное начало, в котором воля является одновременно и мыслью, Должное — сущим, норма — высказыванием, право и справедли­вость — истиной. Кельзен приходит к выводу, что «это есть путь Подъема человека к Богу, от науки или философии — к теологии. Это бсть путь от правового и морального позитивизма к учению о естест­венном праве».¹³

Современный исследователь Г. В. Мальцев пишет, что «в устах Кельзена эти слова звучат невероятно, но таков итог его сложной мировоззренческой эволюции».¹⁴ Возможно, что Кельзен не так уяс далеко отходит от своей первоначальной концепции. По сути он лишь признает, что подобная вераможет служить источником для посту-лирования основной нормы, в соответствии с которой воля Бога выраженная в тех или иных текстах, становится источником пози­тивного права, которое должно выводиться из этой воли, в том числе и через правоустанавливающие акты государства. Если большинство общества разделяет эту веру, то возникает и легитимный правопорядок, основанный на вере. Во всех других случаях право просто не может возникнуть как право.

Оценивая «чистую» теорию права и кельзеновский вариант нормативизма, можно отметить следующее. Кельзен предпринял впечатляющую попытку создать научную теорию права, свободную от вненаучных элементов. Как по своей глубокой продуманности, так и по своей односторонности, она напоминает психологическую теорию Л. И. Петражицкого, которая возникла в России на рубеже XIX-XX вв. и также позиционировала себя как «чистую» научную теорию, в отличие от этатистских и естественно-правовых направ­лений.

Как и Петражицкому, Кельзену создать «чистую» теорию не удалось. Его понимание нормативности раздвоилось между сущим и должным, и этот дуализм ни объяснен, ни преодолен не был. Пра­во как нормативный порядок должного все равно оказывалось в за­висимости от сущего, в том числе — от легитимации этого порядка как должного и от «действенности» норм права. В конечном счете, нормативность права, в обход теоретических построений самого ученого, оказывалась связанной с субъектами социальных взаимо­действий и зависела как от интерпретации ими некоего нормативного правопорядка как должного, так и от претворения этого должного в своих поведенческих актах.

Однако именно эту сторону правовой реальности и «потерял» Кельзен. Исходя из понимания нормы как результата акта централи­зованной воли, устанавливающей принудительные обязанности, он вынужден был исключить из процесса образования правовой нормы субъекта, что привело и к упразднению субъективного права.