Урбанизация как особая форма концентрации
«…Все очевидней становится необходимость поиска новых подходов и выработки концептуальных позиций в оценке «города» как явления исторического процесса, в которых «город» должен быть определен в структуре самого культурно-исторического процесса, в связи и в рамках процессов цивилизации и урбанизации»[36]. Не ставя себе целью сколько-нибудь глубоко разрабатывать проблему города, тем не менее я могу заметить, что урбанизация прекрасно вписывается в идею представить накопление и концентрацию как универсальные процессы постпервобытности.
Город вообще можно рассматривать как комплексную концентрацию: географическую, социальную, политическую, сакральную различных качеств, ресурсов и благ[37].
Вообще концентрация означает, образно говоря, собирание социального вещества в определенные крупинки и ядра. В некоторых же случаях, когда общество готово к серьезным структурным переменам, даже небольшие скопления становятся той песчинкой, вокруг которой формируется жемчужина. Выделяющиеся по каким-нибудь признакам поселения прекрасно подходили для такой роли. Какой-нибудь бург или святилище при благоприятных условиях вырастают в крупный город или религиозный центр.
Концентрация и специализация
Концентрация тесно связана и со специализацией. Это особенно заметно в городских поселениях, где специализация приобретает зримый вид концов и улиц. Но в любом случае накопление, тем более концентрация предполагают усложнение, а, следовательно, трудности в управлении и распоряжении накопленным. Это вместе с усложнением некоторых других сторон ведет к специализации и, как следствие, к переменам в общественной структуре. Усложнение создает также нужду в профессиональных администраторах, военачальниках, жрецах.
Специализация тесно связана со всеми сторонами жизни. Она становится одной из заметных причин появления и закрепления неравенства, поскольку разные занятия имеют разную доходность, престижность и доступность[38]. В результате специализации, особенно в ремесле и религиозной деятельности, возникают закрытые группы (касты, сословия). Некоторых ремесленников (особенно кузнецов) считали колдунами. Еще большее почтение своими связями со сверхъестественными силами внушали специалисты в области религии и политики.
Все это говорит о том, что процессы были очень синкретичными и легко перетекали друг в друга. Социальное в профессиональное и наоборот, сакральное в политическое и наоборот, имущественное в социальное, политическое и социальное в имущественное. Стоит также обратить внимание, что даже в государственную эпоху «специализированная деятельность еще часто связана с общинными формами организации (например, большесемейные специализированные общины III–II тыс. до н. э. в Месопотамии)»[39].
Концентрация и закрепление определенных качеств, преимуществ и неравенства
Процесс концентрации на определенной стадии становится кумулятивным, то есть расширяется и сам себя подпитывает. Например, если статус и богатство взаимосвязанны, то одно притягивает другое. Как говорится: «Деньги к деньгам…». Если быть в сильной корпорации становится все престижнее, то число ее членов постоянно растет.
Концентрация тех или иных моментов логически завершается институционализацией ситуации, при которой эти качества, характеристики и блага прочно закрепляются за определенными слоями или группами. Сказанное в полной мере относится к концентрации неравенства. Оно имелось практически повсеместно, хотя и в самых разных формах и в неодинаковой степени. Неравенство было всегда, но долго не принимало форм, которые бы закрепляли его по наследству. Теперь же в ряде случаев оно прочно закрепляется именно таким способом.
Для закрепления, как и для образования неравенства, могло сгодиться все, что угодно, важно, чтобы в обществе была потребность в этом, чтобы хотя бы часть людей стремилась к нему[40]. Но когда неравенство закрепилось, прежде неважные вещи становятся исключительно важными. И поэтому именно в периодах, в которых только закладывались возможности для будущей стратификации общества, его политического устройства, идеологии, находятся корни многих исторических особенностей государств и цивилизаций.
Известно много способов закрепления неравенства: традиция, религиозные требования, военные поражения, первопоселение, имущественное расслоение, наследование привилегий и видов деятельности, получение должностей и другое. Все это требует особого анализа, который позже я надеюсь сделать. Сейчас же хочу обратить внимание еще на один из таких способов.
Тут надо заметить, что любая форма закрепления неравенства должна более или менее четко оформляться в общественном сознании. И чем более концептуальным и полным является такое оформление, чем шире оно используется для объяснения не только отдельных сторон жизни, но и всего ее хода и вообще принципов устройства мира, тем важнее этот способ. В этом смысле рассмотренный ниже механизм, который я бы назвал принципом переноса качеств является очень важным и распространенным.
Принцип переноса качеств касается широкого круга важных в общественном мнении, социальном и личном плане качеств и признаков. Это могут быть как реальные, так и ирреальные качества (например, сверхъестественные способности). Но важно, чтобы их существование считалось в общественном мнении реальным. Общество признает правомерным, а нередко и вообще единственным способом приобретения подобных качеств переход их от одного владельца к другому. Такой переход в представлении постпервобытных людей достигался как бы путем переноса указанных качеств от тех, кто ими обладал или обладает, на соприкасающихся определенным образом с ними людей.
Принцип переноса качеств можно увидеть и в религии (в том числе в связи с сакральностью правителя), и в представлениях о последствиях контактов с выдающимся или, напротив, презираемым человеком (в Индии, как известно, существовала каста неприкасаемых), и в массе обычаев, и во многом другом. Возникают целые идеологии такого переноса качеств. В частности о мана – особого рода силе, которая имеется во всем, но концентрируется лишь в отдельных людях (прежде всего в вождях), делает их гораздо могущественнее и удачливее, чем остальных, и передается определенным образом.
Такие воззрения создавали важные основания для появления особого статуса у некоторых людей, родов, групп. Правда, нередко такие люди и в самом деле отличались своими способностями[41].
Тип соприкосновения с обладателем важного качества мог быть самым разным: обучение, личные или опосредованные контакты, заявление владельца о передаче качества, посвящение в члены тайного общества, какие-то магические действия, иногда даже покупка-продажа. Были и весьма своеобразные понятия о возможностях такого переноса качеств. Например, в Меланезии и на Новой Гвинее считалось, что свойства убитого перейдут к его убийце, если он съест некоторые органы врага или особо обработает голову трупа.
Но наиболее естественной формой переноса выступали родственные отношения. Такой подход идеологически хорошо объяснял преимущества определенных линий или семей, передающих «благородство» и особые качества из поколения в поколение. Этому способствовало и то, что многие качества характера, действительно, наследуются.
Возможно, что в какой-то мере переход от беспредкового к предковому роду связан с попытками закрепить преимущества с помощью этой идеи. Чем ближе кто-либо был к выдающемуся человеку, тем больше он мог претендовать на обладание особыми качествами и соответственно на особый статус[42]. Идея переноса определенных качеств могла способствовать кое-где и переходу линии от отца к сыну, равно как и появлению наследственных должностей.
Поскольку описанные представления были широко распространены, иследователи много писали о них. Но, насколько мне известно, в качестве универсального механизма развития социальности принцип переноса качеств не выдвигался.
Монополизация как предельный случай концентрации
Концентрация власти, престижа и другого ведет к попыткам, иногда успешным, монополизации определенных благ, деятельности, качеств (например, святости). Едва ли не древнейшей из всех стала монополизация магических знаний[43]. Чем удачнее можно было что-либо монополизировать, тем выше это благо (свойство) могло цениться. И чем дефицитнее было некое качество, тем скорее оно переходило к указанной роли монополии.
Монополизация касалась и чисто мужских занятий. При этом «чем глубже оказывалась специализация труда, тем с большей силой проявлялась тенденция к монополизации таких видов труда мужчинами, причем даже в районах, где у этносов с менее выраженной специализацией эти работы делали женщины»[44]. Стремление к монополизации занятий было распространено и в ремесле. «Понимая те выгоды, которые несло ремесло в период интенсивного развития обмена и престижной экономики, знатные семьи почти повсюду стремились его монополизировать, что и приводило к сложению ремесленных каст, и прежде всего металлургов»[45].
Сакральность и власть являлись важнейшими и очень привлекательными объектами для монополизации. Но длительное время особенно удобной для монополизации была родовитость. Это означало одновременно и процесс обесценивания значимости родовой линии у остальной массы. Родовитость становилась привилегией только отдельных знатных родов, семей, людей. Так, на Гавайях у вождей были очень длинные родословные, зато у простонародья «генеалогии были короткими, удаляясь назад только до поколения дедов»[46].
Накопление и концентрация как две последовательные фазы развития процессов
Весьма интересно рассмотреть накопление и концентрацию как две последовательные стадии в разворачивании различных постпервобытных процессов. Первая стадия – накопление – ведет к утверждению определенных моментов в обществе. Правда, на этом уровне оно может так и застрять. Но если накопление продолжается, то начинается вторая фаза – концентрации качеств. В результате определенные отношения становятся достаточно зрелыми и могут институционализироваться. Если общество не останавливается в развитии, то описанный цикл может начаться вновь но, естественно, уже на более высоком уровне, поскольку накапливаться начнут уже иные качества.
Переход накопления в стадию концентрации начинается, когда социальное пространство перенасыщено определенными свойствами. Иногда такой переход количества свойств в новое качество напоминает, образно говоря, процесс кристаллизации раствора. Сказанное может относиться к социальной стратификации, созданию иерархической структуры общества, системе поселений[47] и многому другому. Продолжая сравнение, можно сказать, что в результате процесса кристаллизации иногда создается такая прочная кристаллическая решетка, что общество застывает в развитии.
4. Новое в структурировании обществ. Институционализация неравенства
Практически любой постпервобытный процесс можно рассматривать с точки зрения изменения структуры общества и (или) подготовки к укрупнению обществ. На первых этапах объективно необходимо было создать новую структуру пока еще небольших постпервобытных обществ. В дальнейшем она – в связи с институционализацией неравенства и возникновением иерархически организованных обществ – становилась как бы низовым структурным звеном более крупных социальных организмов.
Условия возникновения и закрепления неравенства
Неравенство, как сказано, возникало по самым разным основаниям. Но в эпоху «первоначального накопления неравенства», когда открывались возможности для проявления инициативы и личных качеств, в большинстве случаев необходимо было, чтобы люди или группы достигли каких-то очевидных успехов или обладали необычными способностями и умениями. Успех, везение, победа служили (как и сегодня) объектом зависти, уважения, оправдания и поклонения. Вероятно, и для того времени годилась бы пословица: «Победителей не судят». А поскольку люди той эпохи нередко были стихийными кальвинистами, то, подобно этим протестантам, считали, что необычные успехи человека обнаруживают его особую отмеченность высшими силами.
Иными словами, если человек или группа могли достичь существенно большего, чем другие, то это часто объяснялось тем, что они не просто обладают редкими и ценными способностями, а что такие возможности даются людям сверхъестественными силами. Такие представления могли внушать страх и покорность, которые облегчали возможность приобретения людьми или группами особого статуса.
Однако почему именно в этот период возникает сильная необходимость для так или иначе выделившихся людей и групп закрепить эти преимущества и неравенство (в том числе и в сфере управления)? При всей сложности вопроса кратко можно было бы сказать, что этому способствовало:
– усложнение обществ;
– потребность в координации и интеграции обществ, где всегда кто-то выдвигается в лидеры. Очень важным при этом был процесс возникновения должностей как институтов общества взамен временных руководителей для определенных дел;
– постпервобытное общество жило категориями традиций, а традиция – это жесткое закрепление чего-либо, хотя бы и неравенства;
– постоянное соперничество вредило всем и становилось источником расколов. Поэтому в каких-то обществах могли пойти по пути закрепления статус-кво, т. е. неравенства, которое фактически уже было, чтобы сохранить хотя бы худой мир.
В условиях неустойчивости даже небольшие перемены могут стать началом серьезных трансформаций. Но для того чтобы всерьез закрепить какие-то преимущества, просто личных усилий было недостаточно. Нужна была система или хотя бы некоторые механизмы закрепления. Они могли выработаться только когда имелись коллективы (корпорации), заинтересованные в этом и способные постоянно поддерживать соперничество за престиж. Удобным способом стала передача имущества по наследству. Но еще удобнее было закрепить особый статус или должностиза определенной группой, чтобы гарантировать себя от случайностей борьбы. И если обстоятельства оказывались благоприятными, родовые и иные коллективы могли этим пользоваться. Происходила институционализация различий, благодаря чему «люди уже лично не выстраивали свою власть над другими, они [просто] приходили к власти»[48], а также к престижу, высокому статусу и богатству.
Таким образом, можно сказать, что если для возникновения неравенства большее значение могли иметь личные качества отдельных индивидов, то для прочного их закрепления бóльшую роль играла уже деятельность групп.
Обстоятельствами, которые наиболее благоприятствовали такому закреплению в рамках одного социума были: а) узурпация каких-то должностей; б) обладание какими-то секретами; в) обладание бóльшими, чем у других ресурсами или контроль над ними; г) создание идеологических преимуществ и освящение с помощью религии и идеологии порядка, базирующегося на неравенстве. И если все это выступало в комплексе, то возникала очень прочная система, основанная на неравенстве, но не требующая специального аппарата принуждения. Великолепные примеры этому можно найти в Полинезии. Но между социумами неравенство очень часто закреплялось именно силой или угрозой ее применения.
Некоторые первичные направления развития неравенства и нового структурирования обществ
Сначала – и это совершенно естественно – стали усложняться и наполняться добавочным смыслом старые деления. Но следует иметь в виду, что усиление неравенства и изменение структуры очень взаимосвязаны.
Во-первых, нужно отметить развитие полового неравенства. Если в первобытных обществах оно было лишь у отдельных социумов (особенно у австралийцев), то у раннеземледельческих и скотоводческих народов приниженное положение женщин и многоженство стали очень распространенным. И если брать шире, то почти повсюду усилилась поляризация полов, а с этим увеличилась и сложность всех отношений, связанных с браком. Поляризация полов выливалась в повсеместное появление мужских (а нередко и женских домов), соперничеством между семьей (женской стороной) и родовой группой (мужской стороной), дележом детей, изменением правил наследования и родства.
Во-вторых, надо отметить, что усложнение обществ было связано с увеличением количества возрастных слоев. Молодежи стало больше, и разновозрастные группы детей и юношей сменились более близкими по возрасту группами молодых людей, вместе проходивших инициации. Этот своего рода «призыв» часто сохранял тесные дружеские связи на всю жизнь. Могла быть и формальная система таких возрастных групп. Подобные объединения юношей нередко составляли ударную силу всякого рода рейдов и набегов, «поскольку умелое пользование оружием, любовь к приключениям и желание получить добычу – привилегия молодежи»[49]. Но спаянные группы молодых людей могли использоваться и для поддержания порядка внутри общества, позже для создания гвардии правителя, как это было, например, в политии Куба (бассейн Конго)[50]. Таким образом, возникал своего рода зачаточный аппарат принуждения.
Третье направление усложнения обществ – это развитие и усложнение родового и родственного деления. Но не следует думать, что речь идет только о привычном понятии «род». В разных обществах формы и способы объединения людей в родовые, семейно-родовые и семейные группы могли быть очень различными. Здесь вполне можно согласиться с О. Ю. Артемовой в том, что надо различать родство как повсеместный структурообразующий принцип ранних стадий эволюции и формы реализации этого принципа, которые столь разнообразны, что «не могут быть собраны «под одной крышей» и нуждаются в весьма дробной классификации, а также многочисленных дополнительных названиях», поскольку не только понятие род, но другие: клан, линидж, сиб, рэмидж, септ и иные уже не соответствуют содержанию фактического материала[51].
Но родственное деление, естественно, не могло решить указанной выше эволюционной задачи – создания новых форм организации общества, которое необходимо было структурировать уже по собственно социальным признакам. Поэтому в одних случаях родовые связи постепенно становились менее важными за счет перехода от родовых групп к соседским поселениям. В других – родственное структурирование само превращалось в разновидность социального неравенства либо служило опорой для него. Так было, например, при монополизации родовитости или узурпации определенными родами важнейших функций.
Новые виды структурирования и неравенства были весьма разнообразными. Складывались системы более и менее выдающихся родов, полноправных и неполноправных коллективов, первопоселенцев и новопоселенцев из разных родов и кланов (патрициев и плебеев первобытности) и другие. В целом возникала структура общества, делящегося на меньшинство (знать, элиту) и большинство (рядовых людей). Но это усложнялось наличием совсем бесправных людей (рабов), имущественно выделяющихся людей, но лишенных формального статуса и других групп.
Еще одно направление нового структурирования связано с имущественным неравенством. В результате соперничества в рамках престижной экономики появлялись предприимчивые люди, накапливающие значительное богатство и авторитет (вроде меланезийских бигменов). В некоторых случаях имущественное неравенство позволяло возвышаться отдельным родам, семьям и группам. Но к богатству стремились, естественно, и иные выделяющиеся люди: руководители, военные вожди, религиозные деятели, аристократы. У них, благодаря опоре на группы и организации, было даже больше возможностей, чем у тогдашних «предпринимателей». Ведь богатство создавалось не только торговлей, но и за счет распоряжения общими запасами и коллективным трудом, благодаря удачным набегам и другому.
Поэтому имущественные различия сами по себе, особенно если они касались только движимого имущества, не могли стать ведущим эволюционным направлением социальной стратификации и структурирования общества. И богатство все сильнее начинали рассматривать как следствие высокого ранга, статуса или должности, а не наоборот.
Таким образом, в период примитивного сельского хозяйства завершается подготовка низовой структуры и форм неравенства будущего сословно-рангового (классового) общества. Позднее, в предгосударственное время резко усилилась роль более привычных форм структурирования: по социальным слоям или группам (сословия, касты, ранги), по близости к правителю, по участию в управлении обществом, по владению собственностью.
Корпоративность как новая форма структурирования общества
Не имея более возможности анализировать различные способы структурирования постпервобытных обществ, я задержусь еще только на корпоративности. Её больше относят к классовым обществам, где указывают на такие корпорации как ремесленные цеха, религиозные ордена и т. п. Но корпоративность играет очень важную роль и для постпервобытности.
Корпоративность – это система объединения людей по каким-то общим им признакам в такие группы, которые могут выступать самостоятельно, иметь собственные интересы и достаточно жестко социализировать своих членов. Корпоративность в тот и последующий период имела особое значение, поскольку, оставаясь вне корпорации, человек обычно оказывался как бы и вне общества вообще. Любые корпорации заинтересованы в укреплении своих позиций и привилегий и объективно стремятся к своему воспроизводству.
В этот период родовые и семейно-родовые объединения начинают приобретать (иногда ярко выраженные) черты корпоративности. Это особо отмечают некоторые исследователи. Например, по мнению В. А. Попова, структурообразующими принципами рода, помимо более широко признаваемых унилинейности и экзогамности, надо считать и корпоративность[52]. Такой подход, кстати говоря, позволяет увидеть еще одно важное отличие родового деления аграрных обществ по сравнению с доземледельческими.
В смысле отстаивания своих интересов родовые группы ничем не отличались от любой корпорации (а в некоторых планах, например кровной мести, и превосходили их). Длительное время они были, возможно, самым распространенным видом древних корпораций. Но род, линидж и прочие – корпорации недобровольные. Постепенно все заметнее становилась уже иная добровольная и полудобровольная корпоративность. А «гибкость социальной системы определялась большим количеством корпоративных объединений, к которым в случае необходимости мог апеллировать человек»[53]. И непременно надо указать, что инициаторами создания и членами новых, неродовых корпораций в первую очередь становились более энергичные и чем-то выделяющиеся люди, которым было тесно в рамках традиционных норм.
Таким образом, шли формирование и перетасовка различных видов группировок, объединений, коллективов, с тем чтобы выявить наиболее устойчивые и эффективные. И поскольку родовые группы были переходным типом корпораций, то понятно, что в качестве основных они постепенно заменяются другими.
Корпорации играли важную роль и в политогенезе, и в других процессах. Достаточно напомнить о дружинах и религиозных объединениях. Род и семья у знати и политической элиты часто выступали именно как корпорация. Корпорации ремесленников или торговые объединения часто являлись низовой структурой городов, составляя особые поселки, концы, части городов. Ярко выраженным типом корпораций были и разнообразные тайные общества (в том числе мужские и женские союзы), которым часто был свойственен акцент именно на разрыв с родовой структурой[54]. Иногда и сельская община носит черты корпорации.
Таким образом, важно подчеркнуть, что корпоративность являлась очень распространенной, а с учетом возможности отнести к корпорациям и родовые группы – повсеместной. Если встать на позицию, что возникновение корпоративности было особым – одним из важнейших и универсальных – способом структурирования общества, то, следовательно, родовые группы можно поставить в ряд с другими корпорациями, в том числе территориальными, профессиональными, религиозными, социальными, военными и политическими. Значит, для многих научных задач будет важнее не собственно принципы организации родовых групп, а их корпоративные характеристики.
Кроме того, можно лучше представить общую картину баланса интересов различных групп-корпораций, вытекающего из их взаимодействия и борьбы. «Сотрудничество и соперничество различных организаций и составляет основу политической жизни», – говорит Е. М. Новожилова о взаимодействии тайных обществ и иных групп в Нигерии[55]. Но это относится и ко многим иным постпервобытным обществам, где не было тайных союзов, но были иные корпорации.
Необходимость в дальнейших переменах в организации обществ
Если вдуматься, что представляло собой догосударственное общество, после того как сформировались указанные выше структурные единицы, то можно сказать, что это длительный период в значительной мере неупорядоченного, а в некоторых отношениях просто хаотического сосуществования родовых и иных групп, корпораций, объединений, поселений и т. п. Отношения между ними регулируются либо традициями, либо сдерживающим влиянием возможных ответных действий со стороны партнера (соседа). Но когда традиции размывались, тот, кто имел силу, часто их игнорировал или толковал по-новому, приобретая тем самым преимущества и выгоды.
С одной стороны, это открывало большие возможности для проявления инициативы, реализации заложенных в выдающихся людях потенций, для появления важных новшеств. Но с другой – настоятельно требовалась какая-то более мощная сила, которая бы хоть как-то скрепляла различные группы и ограничивала их действия, наказывая нарушителей. Особенно это могло быть важным для ремесла и торговли, где складывались большие богатства и где в процессе хозяйственной деятельности возникали сложные и не имеющие прецедентов отношения.
Отсутствие сдерживающей силы и нападения соседей часто создавало прямую опасность не только для имущества, но и для свободы и жизни. Это гнало людей в укрепленные пункты (что усиливало урбанизацию), под чью-то защиту, подталкивало к решению проблем своими силами путем самоорганизации. Таким образом, требовался новый порядок. Для решения этой задачи общества в одних случаях шли путем сакрализации некоторых руководителей; кое-где создавалась жесткая система статусных рангов; иногда путем договоров уславливались подчиниться какой-то третьей стороне либо выборным людям. Во многих социумах возрастала роль того, что условно можно назвать судом и судьями. Кое-где в этой связи даже создавались своего рода устные своды законов с хранителями, держащими их в памяти.
И чем дальше развивались социумы, тем сильнее требовался новый порядок. В конечном счете, в результате политогенеза и ряда других постпервобытных процессов такой порядок возник. И он базировался на трех китах: государстве, идеологии и сословно-ранговом делении.
5. Укрупнение обществ и развитие межобщественных отношений
Тенденции на укрупнение обществ с началом аграрной революции и тем более с ее вторым этапом получают адекватную ей производственную базу, в результате чего этот процесс приобретает устойчивость и размах.
Надлокальные связи между отдельными общинами и коллективами ширились и укреплялись, шла интеграция обществ в разных видах, включая и полное объединение. Однако типы связей и преобладающие тенденции объединения не были одинаковыми. Немало, возможно, даже большинство обществ, оставались сегментарными, то есть они дробились на отдельные сегменты: роды, линиджи, подразделения линиджей, различные иные группы, но над всем этим не было прочного и оформленного единства. В этих социумах в «обычное время человек мыслит и действует, как член наиболее мелких локальных групп»[56]. Но и такие сегментарные общества имели крепления, которые усиливались во время войн или общеплеменных действий. Кроме того, были и горизонтальные связи в виде тех же возрастных групп или классов.
В каких-то случаях создавались иерархически организованные образования вроде вождеств. Но нередко связи были не иерархическими, а горизонтальными, в виде выделения определенных слоев и групп по сходным признакам и занятиям. Известны и конфедерации племен или общин. Общества могли объединяться по модели центр-периферия, но без жесткого подчинения[57]. Важным было и создание верховных должностей, даже если они еще и не имели слишком большого влияния.
В некоторых регионах распространенным механизмом установления межобщественных связей были тайные общества (союзы). Только капитан Ф. Бетт-Томпсон описал в Западной Африке 150 таких союзов[58]. Типы тайных обществ разнообразны, но многие принципы их образования и функционирования весьма похожи[59]. Интересно, что существовали своего рода профессиональные тайные союзы (воинов, лекарей, танцевально-спортивные и другие)[60]. Некоторые тайные общества могли выступать в роли силы, предотвращающей вражду между крупными корпорациями[61].
Но нельзя забывать, что все бóльшую мощь приобретали такие объединительные силы, как война, торговля, этническая и религиозная консолидация. Могла иметь значение и социальная интеграция, когда, например, элита многих мелких обществ образовывала что-то вроде надсословного единства над ними.
Сказанное еще раз подтверждает условность – при общеисторическом взгляде – деления на внутренние и внешние процессы, поскольку и те и другие способствовали созданию условий для увеличения обществ до необходимых для перехода к государствам и цивилизациям размеров. В этом плане многие внешние процессы можно рассматривать как внутренние.
6. Дополнительные замечания относительно описанных процессов
Проведенный анализ процессов и направлений развития, которые объективно способствовали поиску и отбору эффективных способов новой организации обществ и межобщественных отношений, естественно, получился очень неполным. Но помимо неполноты, необходимо признать, что в огромном потоке постпервобытного развития процессы можно выделять по самым разным основаниям. А с учетом того, что все они теснейше взаимосвязаны, условность выделения тех или иных универсальных моментов становится тем более очевидной.
Но, с другой стороны, такая условность еще сильнее подчеркивает, что в очень разнообразных и внешне, и по формам постпервобытных явлениях и процессах можно найти – на определенном уровне абстракции – немало общего и даже родственного. А раз они существенно сходны по своему генезису, эволюционным природе и месту, значит, могут при определенных условиях порождать, усиливать (ослаблять) и замещать друг друга.
Кроме того, из-за недостаточной концентрации нужных качеств и признаков очень долго процессы оставались весьма нечеткими и синкретическими. И лишь постепенно в них можно увидеть более ясные черты социогенеза, политогенеза, генезиса цивилизаций, этногенеза и т. п. Из сказанного следует, что, ни политогенез, ни тем более генезис государства (стейтогенез) не являлись и не могли являться длительное время ни чем-то ясно оформленным, ни существенно отличным от других процессов трансформации обществ.
Каждое общество в зависимости от природных и исторических условий, многих других объективных и случайных факторов приобретало те или иные, но, как правило, однобокие и неполные (с точки зрения будущего) формы упорядочения внутренних и внешних отношений. В одних случаях более интенсивно шли религиозные процессы, в других – имущественное расслоение или специализация, в третьих – выделялась аристократия, в четвертых – складывались профессиональные «военные кадры». Но комплексного развития не было. И поскольку эти новые формы были еще неполными и незрелыми, они относительно легко менялись и заменялись, а процессы перетекали друг в друга. Политическое объединение, например, могло содействовать выделению элиты, но затем элитарные интересы способны были разрушить единство. Кроме того, шла борьба за лидерство и вместе с ней шла смена элит.
И лишь постепенно среди обозначившихся процессов социогенеза, политогенеза и других стали выделяться и более узкие направления в виде складывания, например, особых сословий (варн, каст) или собственно стейтогенеза.
ЛИТЕРАТУРА
Альтернативныепути к ранней государственности. Международный симпозиум / Отв. ред. Н. Н. Крадин и В. А. Лынша. – Владивосток: Дальнаука, 1995.
Альтернативные пути к цивилизации / Под ред. Н. Н. Крадина, А. В. Коротаева, Д. М. Бондаренко, В. А. Лынши. – М.: Логос, 2000.
Артемова О. Ю. В очередной раз о теории «родового быта» и об «австралийской контроверзе» (25–50) / Ранние формы социальной организации.
Ахиезер А. С. Город – фокус урбанизационного процесса (с. 21–28) / Город как социокультурное явление исторического процесса.
Бондаренко Д. М. Теория цивилизаций и динамика исторического процесса в доколониальной тропической Африке. – М.: Институт Африки РАН, 1997.
Васильев Л. С. Становление политической администрации (от локальной группы охотников-собирателей к протогосударству-чифдом) // Народы Азии и Африки. – 1980. № 1.
Годинер Э. С.Политическая антропология о происхождении государства. С. 51–78 / Этнологическая наука за рубежом: проблемы, поиски, решения. – М.: Наука, 1991.
Город как социокультурное явление исторического процесса – М.: Наука, 1995.
Гринин Л. Е. Политогенез: генеральная и боковые линии (доклад на Международной конференции «Иерархия и власть в истории цивилизациий». Москва. 15–18 июня 2000). – Волгоград, 2000.
Гринин Л. Е. Формации и цивилизации // Философия и общество. – 1997–2001.
История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. – М.: Наука, 1983.
История древнего мира: В 3 кн. – Кн. 1. Ранняя древность. Изд. 3-е, исправленное и дополненное. – М.: Наука, 1989.
История первобытного общества. Эпоха классообразования. – М.: Наука, 1988.
Крадин Н. Н. Введение. От однолинейного взгляда на происхождение государства к многолинейному / Альтернативные пути к ранней государственности.
Коротаев А. В. От государства к вождеству? От вождества к племени? (некоторые общие тенденции эволюции южноаравийских социально-политических систем за последние три тысячи лет) С. 224–302 / Ранние формы социальной организации.
Кочакова Н. Б. Раннее государство и Африка (аналитический обзор публикаций Международного исследовательского проекта «Раннее государство»). – М.: Институт Африки РАН, 1999.
Леви-Строс К. Первобытное мышление / Пер. с фр.–М.: Республика, 1994.
Львова Э. С. Складывание эксплуатации и ранней государственности у народов бассейна Конго (151–154) /Альтернативныепути к ранней государственности.
Малиновский Б. Магия и религия / Пер. с англ. С. 509–534 / Религия и общество. – М.: Аспект Пресс, 1996.
Массон В. М. Первые цивилизации. – Л.: Наука, 1989.
Новожилова Е. М. Тайные союзы в старом Калабаре как институт консолидации городского сообщества (с. 33–37) / Африка: общества, культуры, языки (традиционный и современный город в Африке). Материалы выездной сессии научного совета, состоявшейся в Санкт-Петербурге 5–7 мая 1998 г.). – М.: Институт Африки, 1999.
Новожилова Е. М. Традиционные тайные общества Юго-восточной Нигерии (Потестарные аспекты функционирования) / Ранние формы социальной организации.
Попов В. А. К вопросу о структурообразующих принципах рода и родовой организации / Ранние формы социальной организации.
Ранние формы социальной организации. Генезис, функционирование, историческая динамика / Сост. и отв. ред. В. А. Попов. – СПб, 2000.