Частный клуб глобализации

За пределами стран Запада капитализм пребывает в кризисе не потому, что проваливается процесс международной глобализации, а потому что развивающиеся и бывшие социалистические страны не смогли «глобализовать» капитал внутри своих стран. Большинство населения этих стран рассматривают капитализм как частный клуб, как дискриминационную систему, которая выгодна только Западу и местным элитам, устроившимся под стеклянным колпаком несправедливого закона.

Во всем мире стало больше людей, которые могут красоваться в обуви фирмы Nike и в часах Casio, но даже украсив свой быт вещами, произведенными на Западе, эти люди отчетливо осознают, что они находятся вне капиталистической игры — у них нет в ней доли. Глобализация не может свестись к установлению взаимосвязей между стеклянными колпаками, прикрывающими

* Элиот Томас Стернз — англо-американский поэт и критик XX в.

привилегированные меньшинства стран третьего мира. Такое существовало и прежде. В XIX в. правящие династии Европы были связаны кровными узами и являлись одной семьей в буквальном смысле. Кузены, находившиеся на тронах Англии, Франции, Голландии, Испании и России, поддерживали постоянные контакты по вопросам коммерции, внутренней и внешней политики. XIX век был периодом триумфа капитализма в промышленно развитых странах, продолжавшимся до тех пор, пока не случились революция в России и Великая депрессия на Западе. Но как отметили испанец Ортега-и-Гасет* и американец Уолтер Лип-ман**, при всей своей силе и изощренности капитализм по-прежнему уязвим. Американский экономист Лестер Туроу напомнил о том, что было в 1941 г., всего более полвека назад:

Соединенные Штаты и Великобритания остались единственными [крупными] капиталистическими странами, сохранившимися на нашей планете... Все остальные страны мира были фашистскими и социалистическими или являлись колониями гибнущих европейских империй. Общемировой кризис 1920—1930-х гг. поставил капитализм на грань исчезновения. Капитализм, который сегодня кажется неодолимым, еще недавно мог погибнуть в результате пары ошибочных решений¹.

Латиноамериканцы это хорошо знают на собственном опыте. С 1820-х гг., освободившись от владычества Испании, они по меньшей мере четырежды пытались стать частью глобального капитализма и всякий раз терпели неудачу. Они реструктурировали долги, брали под контроль инфляцию, осуществляли либерализацию торговли, приватизировали государственную собственность (продали, например, железные дороги британцам) и обменивали на нее долги, а также проводили радикальные налоговые реформы. Что касается бытового потребления, латиноамериканцы импортировали все — от английских твидовых костюмов и ботинок Church до машин «Форд-Модель Т». Они изучали французский и английский по радиопередачам и пластинкам. Они танцевали чарльстон и привыкли к жвачке. Но они так и не научились создавать капитал в значительных количествах.

* Испанский философ и публицист 1920—1950-х гг., один из создателей теории элит. ** Социолог и ведущий публицист 1960—1970-х гг. в США.

Революция в средствах коммуникаций преобразила мир, и некоторые могут счесть знамением прогресса тот факт, что египетский сфинкс теперь глазеет прямо на неоновую рекламу жареных цыплят из Кентукки. Но при этом только 25 из 200 стран мира производят капитал в достаточном количестве, чтобы получать полную выгоду от участия в мировой системе разделения труда. Источником жизненной силы капитализма являются не Интернет и не сети ресторанчиков быстрого питания. Это — капитал. Только капитал предоставляет средства для поддержки специализации, для производства товаров и обмена ими на мировых рынках. Только капитал в состоянии обеспечить рост производительности труда и богатства народов.

И при этом лишь западный мир и незначительные группы богатых людей в развивающихся и бывших социалистических странах обладают законной собственностью, а в силу этого и возможностью порождать и эффективно использовать капитал. За пределами Запада капитализм воспринимается все более враждебно, как режим апартеида, закрытый для большинства населения. Даже некоторые национальные элиты начинают понимать, что им никогда не получить достойного места в мировой капиталистической игре, если они вечно будут зависеть от милости иностранного капитала. Они не властны над собственной судьбой, и это сознание удручает. Подключившись к процессу глобализации, но не обеспечив свои народы средствами для производства капитала, они все более ощущают себя не в Соединенных Штатах, а в мелочно-торгашеской Латинской Америке, погрязшей в хаосе внелегальной деятельности². Десять лет назад мало кто рискнул бы даже намекнуть на сходство между странами Варшавского блока и Латинской Америкой. Но сегодня они кажутся почти близнецами: мощная теневая экономика, вопиющее неравенство, вездесущие мафии, политическая нестабильность, бегство капитала и пренебрежение законом.

Вот почему повсюду за пределами Запада сторонники капитализма находятся на оборонительных позициях. Всего десятилетие назад они были на подъеме, но сейчас их все в большей степени воспринимают как поборников нищеты и несправедливости для большинства населения. Например, в 1999 г. обладающая консультативными функциями верхняя палата египетского парламента предупредила правительство, чтобы оно «не попадалось больше в ловушку лозунгов строительства капитализма и глобализации»³. Сторонники капитализма позволили себе забыть о жизненно важной роли капитала и тем самым оказались в ряду защитников status quo, которые слепо хлопочут о незыблемости существующих государственных законов, грубо дискриминационных по отношению к большинству населения.

А законы в этих странах именно таковы. Как показано в главе 2, не менее 80% их населения не в силах вдохнуть жизнь в свою недвижимость и сделать ее источником капитала, потому что закон перекрывает им доступ к законным формам частной собственности. Они в буквальном смысле слова сидят на триллионах долларов омертвленного капитала, как если бы это было замкнутое озеро, оттуда вода бесполезно уходит в бесплодный песок, вместо того чтобы образовать мощный живительный поток, энергия которого может быть использована с превеликой выгодой. Люди владеют недвижимостью и используют ее в соответствии со множеством не связанных между собой внелегальных соглашений, предусматривающих только локальную ответственность. При отсутствии общего стандарта, предполагаемого единством легальных установлений собственности, им недостает языка, вводящего активы в контакт между собой. Бесполезно уговаривать их потерпеть до тех пор, пока до них дойдут выгоды капиталистической организации жизни. Этого не будет, если не изменятся законные установления в области права собственности.

Сеятелям капитализма, чванящимся победой над социализмом, еще предстоит понять, что макроэкономических реформ самих по себе недостаточно. Не следует забывать, что толчком к глобализации послужило то, что развивающиеся и бывшие социалистические страны, некогда наглухо изолированные, занялись открытием своих рынков, стабилизацией валюты и принятием законов, делающих возможными международную торговлю и частные инвестиции. Все это прекрасно. Не столь прекрасно лишь то, что проводимые реформы предполагают, будто население этих стран уже интегрировано в сферу легальной хозяйственной деятельности, а значит, имеет равные возможности для использования своих активов на открытом рынке. Но это не так.

Как я показал в главе 3, большинство людей не имеют возможности участвовать в деятельности национальных и международных рынков, потому что у них нет доступа к легальной системе прав собственности, которая одна выделяет в активах их общую родовую сущность и придает им ликвидность, а собственникам — ответственность. Пока активы большинства не оформлены надежными документами и не попали в русло дееспособного бюрократического механизма, они остаются экономически бесплотными и бесплодными.

Достигнув с помощью точных данных стабилизации и корректировки хозяйственных пропорций, макроэкономические программы глобализаторов резко повысили рациональность управления экономикой в развивающихся странах. Но поскольку их данные не отражали того факта, что большинство людей не обладают правами собственности, они проделали только часть работы, необходимой для создания капиталистической системы и эффективного рыночного хозяйства. Их инструменты разработаны для стран, где упорядоченный закон подвергся внутренней глобализации, так что наличествует действенная и открытая для всех система прав собственности, образующая связь между эффективными методами денежной и инвестиционной политики, то есть все то, чего пока еще нет за пределами Запада.

Слишком многим политикам присущ олимпийский взгляд на процесс глобализации. Стоит им добиться стабилизации и структурной корректировки на макроуровне, обеспечить процветание иностранных инвесторов и легального бизнеса и отдать контроль денежного обращения в руки ортодоксальных экономистов, как они считают, что выполнили свой долг. Поскольку вся их политика нацелена только на агрегированные показатели, им не интересно знать, есть ли у людей возможности для участия в жизни национального и международного рынков. Они забыли, что все изменения происходят только через людей. Они забыли о нуждах бедняков. Причина этой поразительной забывчивости только в том, что они не привыкли использовать концепцию классов.Как сказал один из выдающихся ученых, им не дано «понять даже весьма приблизительно, как живут другие»⁴.

Реформаторы оставили решение вопроса о собственности неимущих консервативной верхушке корпорации законников, не заинтересованных в изменении status quo. Поэтому активы большинства граждан остаются мертвым капиталом, запертым в границах внелегального сектора. Вот почему в апологетах идей глобализации и свободного рынка начинают видеть самодовольных защитников интересов тех, кто господствует в пространстве, защищенном стеклянным колпаком.

Прислушаемся к Марксу

Большинство программ экономических реформ в бедных странах попадаются в ловушку, предвиденную Карлом Марксом: главное противоречие капитализма, которое готовит его непременную гибель, в процессе концентрации капитала в руках незначительного меньшинства. Не обеспечивая большинству населения доступ к рынкам, реформы оставляют плодороднейшую почву для классовой вражды между малочисленным классом привилегированных (капиталистов), сумевших легализовать свои права собственности, и относительно малоимущим большинством граждан, которые не имеют доступа к полноте прав собственности, а потому не могут обращать свое имущество в капитал.

Классовая борьба в наши дни? Разве все эти идеи не рассыпались вместе с Берлинской стеной? К несчастью, нет. Это трудно понять гражданам западных стран, потому что там люди, выпавшие из системы или не вошедшие в нее, живут в замкнутых гетто. Но в развивающихся и бывших социалистических странах нищета носит иной, «открытый» характер — она присутствует повсеместно. В этих странах в «гетто» заперты богатые и благополучные. Те, кого на Западе относят к низшим слоям общества, здесь составляют большинство населения. В прошлом, когда их растущие притязания повисали в воздухе, эти массы обозленных бедняков умели поставить на колени казалось бы несокрушимые правящие элиты (как в Иране, Индонезии и Венесуэле). В большинстве стран за пределами Запада устойчивость правительств зависит от ловкости и преданности тайной полиции, а их высшие круги с полным основанием отгораживаются от сограждан крепостными стенами.

Сегодня различие между развитыми странами и остальным миром в значительной части сводится к тому, что в первых легальная собственность открыта для каждого, а у всех других общество разделено на классы — на тех, кто в состоянии легально зафиксировать свои права собственности и создавать капитал, и на тех, кто лишен подобной возможности. Если внелегальные права собственности не будут легализованы, эти общества так и будут бестолково мучиться со своими раздвоенными системами национального хозяйства, состоящего из так называемого «законопослушного» сектора, с одной стороны, и небогатого внелегального сектора — с другой. Но поскольку средства массовой информации продолжают совершенствоваться и бедные все лучше осведомлены о том, что они могли бы иметь, ненависть к системе правового апартеида непременно будет расти. Настанет день, когда большинство, живущее за пределами стеклянного колпака, окажется под знаменами ловких бунтовщиков, оседлавших недовольство масс. «Если мы не найдем способа сделать процесс глобализации более открытым, — говорит Клаус Шваб, обращаясь к Всемирному экономическому форуму, — нас ждет возрождение обычных в истории острых социальных конфликтов, которые обретут международный характер и оттого станут еще опаснее»⁵.

Холодная война, может быть, и кончилась, но старые классовые распри никуда не делись. Размах подрывной политической деятельности и повсеместный рост этнических и культурных конфликтов доказывают, что, когда острое недовольство становится массовым, люди объединяются в классы по признаку общей обиды и ущемления прав. «Newsweek» отмечает, что после 1980-х гг. на Американском континенте «у каждого конфликта были свои особенности, но нападающие неизменно чернили общего для всех врага — новый облик латиноамериканского капитализма»⁶. В такого рода ситуациях у марксизма есть важные преимущества перед капиталистической наукой, которая не предлагает серьезной стратегии по отношению к неимущим обитателям внелегального сектора. У капиталистов обычно отсутствует системное объяснение того, что за люди образуют низшие слои общества и как следует изменить систему, чтобы помочь им подняться.

Не стоит недооценивать потенциального влияния целостной теории Маркса в эпоху, когда массы потерявших надежды людей начинают поиск единого мировоззрения, на которое можно опереться в борьбе за улучшение своих экономических перспектив. Периоды экономического подъема не способствуют серьезным размышлениям. Зато кризисы пробуждают мыслительные способности и плодят одержимость. В какой бы форме ни возродился марксизм — а этого не избежать, — он предложит гораздо более мощные объяснения политических проблем капитализма в развивающихся и бывших социалистических странах, чем капиталистические мыслители.

Как отметил недавно Джордж Сорос*, Маркс понимал капитал глубже, чем Адам Смит. Для Маркса ясно было, что «деньги и товары, точно так же, как жизненные средства и средства производства, отнюдь не являются капиталом сами по себе. Они должны быть превращены в капитал»⁸. Он также знал, что недвижимость, ставшая товаром и обращающаяся на рынке, может стать выражением ценностей, не воспринимаемых чувствами, но пригодных для получения дохода. Для Маркса вопрос о собственности был важен, потому что он сумел увидеть: владельцы земли получают в свое распоряжение нечто гораздо более важное, чем потенциальное плодородие. Именно поэтому марксистский инструментарий предлагает антикапиталистически настроенным бунтарям убедительные объяснения, почему система частной собственности передает все богатства в руки богатых и делает это за счет бедняков.

Это не всеми замечено, но арсенал антикапиталистической и антиглобалистской пропаганды наращивается. Сегодня антикапиталистические агитаторы могут использовать серьезную статистику, доказывающую, что капитализм осуществляет передачу собственности от бедных стран богатым и что частные западные инвестиции в развивающихся странах представляют собой, в сущности, захват их ресурсов многонациональными компаниями. За прошлое десятилетие в развивающихся и бывших социалистических странах резко возросло число шикарных автомобилей, роскошных домов и великолепных магазинов, но одновременно увеличилось и число бедняков. Исследования, проведенные Нэнси Бердселл и Хуаном Луисом Лондоно, показы-

* Современный американский финансист и филантроп.

вают, что в прошедшем десятилетии рост нищеты ускорился, а распределение доходов стало менее благоприятным⁹. Согласно опубликованному в 1999 г. обзору ООН, посвященному развитию людских ресурсов, ВНП в Российской Федерации в 1990—1997 гг. упал на 41%, в результате чего миллионы людей были выдавлены во внелегальный сектор. Продолжительность жизни российских мужчин упала на четыре года — до 58 лет. В обзоре вина за это возлагается на переход к капитализму и на процесс глобализации.

Результаты этих исследований служат нам своевременным предупреждающим сигналом, но при этом образуют заряд интеллектуальной взрывчатки, способной остановить программы приватизации и процесс глобализации капитализма. Поэтому важно, осознавая потенциальное влияние марксизма, в полной мере использовать уроки столетия, истекшего после смерти Маркса. Сегодня мы в состоянии продемонстрировать: Маркс, отчетливо понимая, что параллельно с физическим существованием средства производства могут жить экономической жизнью — «продукты человеческого мозга представляются самостоятельными существами, одаренными собственной жизнью»¹⁰, — так и не увидел, что легальная собственность — это не просто инструмент присвоения, но также средство, поощряющее производство дополнительных потребительских ценностей. Он не понимал и того, что только механизмы, содержащиеся в системе частной собственности, способны сообщить средствам производства и вложенному в них труду форму, необходимую для рождения капитала. Хотя Марксов анализ того, каким образом средства производства через участие в обмене выходят за собственные пределы и начинают служить более обширным социальным целям, принципиально важен для понимания природы богатства, он не объясняет, в какой степени система законных прав собственности может послужить повышению меновой ценности.

Маркс лучше любого из своих современников знал, что для экономиста нет большей слепоты, чем воспринимать средства производства исключительно в их материальной ипостаси. Он полностью отдавал себе отчет, что капитал — это независимая сущность, для которой деньги и товары являются простыми формами, которые он принимает и отбрасывает по мере необходимости¹¹. Но, видимо, он жил слишком рано, чтобы понять, каким образом легальность прав собственности может заставить те же ресурсы обслуживать дополнительные функции и производить дополнительные ценности. В силу этого вне поля зрения Маркса оказалось выгода от увеличения в обществе числа собственников. В его время титулы собственности представляли собой только видимую верхушку растущего айсберга легальной системы прав собственности. В настоящее время подводная часть айсберга представляет собой гигантский механизм реализации экономического потенциала активов. Вот почему Маркс не вполне понимал, что легальная собственность представляет собой необходимый процесс связывания и развертывания капитала, что, не используя механизмы собственности, человечество не сможет придать плодам своего труда родовую сущность, допускающую их дифференциацию, комбинирование и инвестирование для производства дополнительных ценностей. Он не увидел, что хорошо организованная легальная система собственности, подобно складному ножу, которыми экипированы швейцарские военные, обладает поразительным разнообразием механизмов, не сводимых к одному элементарному «владению имуществом».

Изменились времена, и значительная часть идей Маркса устарела. Доступ к капиталу перестал быть привилегией немногих. Уже после смерти Маркса Запад наконец смог создать правовой механизм, предоставивший большинству населения доступ к собственности и к средствам производства. Маркс, скорее всего, был бы шокирован тем фактом, что подавляющее большинство населения развивающихся стран состоит не из бесправных пролетариев, а из лишенных полноты прав мелких предпринимателей, внелегально владеющих довольно значительным имуществом.

Восхищение хорошо устроенными системами собственности не должно застить нам то, что, как отмечал Маркс, эти системы могут быть использованы для воровства. В мире всегда будет полно умельцев, которые с помощью документов на право собственности смогут подчистую обобрать простодушных граждан. Но это вовсе не повод отвергать сам институт частной собственности. Ведь мы не отказываемся от автомобилей и компьютеров только потому, что они используются и в преступных целях. Если бы Маркс был жив и увидел, как происходило растранжиривание ресурсов по обе стороны железного занавеса, он, пожалуй, согласился бы, что мародерство возможно и без системы частной собственности и что при любой форме собственности для борьбы с воровством нужна власть. Кроме того, хотя Маркс придал очень специфическое значение понятию «прибавочная стоимость»*, мы вольны толковать это понятие намного шире. Люди всегда производили дополнительные ценности, например пирамиды, кафедральные соборы, хорошо вооруженные и многочисленные армии. На современном Западе источником значительной части дополнительных ценностей является не грабительски экспроприированное время труда, а коренящиеся в институте частной собственности механизмы, которые позволили извлекать дополнительную пользу из принадлежащего людям имущества.

Маркс, как и всякий человек, находился под влиянием социальных условий и технологий своего времени. Экспроприация мелких собственников, феодальные права землевладельцев, присвоение и огораживание общинных земель, порабощение туземного населения, ограбление покоренных народов, торговля чернокожими — все это вполне могло быть важными формами того, что Маркс называл «первоначальным накоплением капитала». Сегодня ничто из этого не возможно. Изменились нормы, вкусы и установки — в том числе под влиянием работ самого Маркса. Современные государства неодобрительно относятся к рабству, мародерству и колониальным захватам. Большинство государств земли подписали Всеобщую декларациею прав человека, а их конституции гарантируют своим гражданам равенство доступа к правам собственности.

Более того, как мы видели в главе 6, власти развивающихся стран не вполне лишили своих бедняков доступа к собственности. В крупных городах бывших соцстран и стран третьего мира внелегальный бизнес и жилища не имеют законных титулов собственности, но правительства, пусть и молчаливо, смирились с их существованием и с внелегальными установлениями собственности. В XX столетии во многих развивающихся странах прошли аграрные реформы, в результате которых беднейшие слои фер-

* По Марксу, прибавочная стоимость (surplus value) — это часть вновь созданной ценности (стоимости), присваиваемая капиталистами.

меров получили наделы земли (хотя и без легального титула собственности, позволяющего обращать их владения в капитал). Правительства этих стран охотно тратили деньги на решение вопросов собственности. Миллиарды долларов ушли на создание механизмов регистрации операций с недвижимостью.