Глава 3. Методологические основания, категориальный аппарат и методика анализа конфликтов

8. Е.И. Степанов. Методология анализа социальных конфликтов: общие подходы и понятия

Можно выделить два сложившихся и широко распространившихся концептуаль­ных подхода к определению конфликта. Первый, наиболее полно сформулирован­ный Р. Маком и Р. Снайдером, ориен­тирован на актуальное поведение. Вто­рой, представленный, например, в работах Р. Дарендорфа, акцентирует внимание на мотивах действия.

Последователи первого подхода, ори­ентированного на взаимодействие, высту­пают за относительно узкое определение конфликта, рассматривая его как частный вид социального взаимодействия, предста­вляющего собой реальное столкновение на почве противоположности преследуемых ценностей и целей. При этом конфликт предлагается определить таким образом, чтобы отграничить его от таких поня­тий как конкуренция, враждебные чувства, противоречивые намерения и интересы, рассматривая их как возможные источни­ки, лежащие в его основе.

Последователи второго, «мотивационно-ориентированного» подхода, решитель­но отвергая такое определение социально­го конфликта именно за его узость, пред­лагают включить в его дефиницию не толь­ко различные формы открытых действий (столкновений) социальных субъектов, но и вызвавшие их психологические состоя­ния. Так, Р. Дарендорф подчеркивает: «Не­которые авторы предпочитают описывать антагонизмы и напряженности, которые не выражаются в открытой борьбе, в терми­нах, иных чем "«конфликт"»… Я использую термин «конфликт» как для изучения со­перничества, конкуренции, споров и наме­рений, так и для открытых столкновений. Любые отношения между совокупностями индивидов, которые включают несовме­стимые различия целей, то есть, в более общей форме, стремление со стороны обо­их соперников того, что доступно лишь одному или доступно только частично, — являются в этом смысле отношениями со­циального конфликта».

Таким образом, различия в предло­женных подходах сводятся к двум момен­там: а) следует или нет считать противо­речия, не сопровождаемые открытой борь­бой, формой конфликта и б) какие формы борьбы включить в концептуальное опре­деление социального конфликта. Выбор между этими концепциями методологиче­ски означает выбор различных критериев для идентификации конкретных случаев конфликтов.

Как представляется, опыт и логика исследования конфликтов все более насто­ятельно диктуют включение в их дефини­цию как мотивационно-психологических, так и поведенческих составляющих. Опре­деление социального конфликта должно, с этой точки зрения, содержать его сущностные характеристики и параметры и в то же время не препятствовать разработке непротиворечивой многоуровневой клас­сификационной схемы, включающей раз­личные типы конфликта. Такое концеп­туальное определение конфликта должно тем или иным образом выявлять следу­ющие три необходимых момента: во-пер­вых, фундаментальный признак конфлик­та — факт существования какой-либо фор­мы противоречия; во-вторых, специфику самих структурных элементов конфлик­та; в-третьих, уровни анализа конфликта (структурную детерминированность кон­фликтной ситуации совокупностью усло­вий, свойств, характеристик и факторов разной природы и уровней).

В качестве исходного в конфликтологическом исследовании может, по-видимому, выступать представление о том, что социальный конфликт — это социальное противоречие на стадии его реального разре­шения вовлеченными в него субъектами. И потому как сами эти субъекты, так и те, кто с конфликтологических позиций осмысли­вает и оценивает особенности их поведе­ния в возникшем противоборстве, должны прилагать настойчивые усилия к тому, что­бы выявить механизмы и средства его раз­решения. При этом важно учитывать, что любой социальный конфликт представляет собой не просто противоречие, возник­шее между определенными социальными субъектами, а такое противоречие, кото­рое так или иначе ими осознано и оценено. Соответственно этому состояние сознания и духовного мира участников конфликт­ной ситуации далеко не безразлично для ее возникновения, протекания и разреше­ния. Это означает, что в анализе конфликта необходимо учесть сложнейшую диалектику взаимодействия факторов бытия и сознания конфликтующих сторон. Только на этой основе можно преодолеть характерный для наших прежних отечественных общество­ведческих исследований гипертрофирован­ный объективистский подход к детермина­ции социального поведения, одной из спе­цифических форм которого выступает со­циальный конфликт, и показать, что не извне, а именно через трансформацию цен­ностных ориентации и мотивационной сфе­ры конфликтующих субъектов изменяется занимаемая ими в конфликте позиция и характер их поведения в нем, которые и составляют их наличное бытие.

В методологическом аспекте необхо­димо учесть, что социальный конфликт, по­скольку он выражает специфическое взаи­модействие активных социальных субъек­тов, их особую деятельную взаимосвязь, по существу, органически укладывается в рам­ки субъектно-деятельностного подхода. По­этому данный подход способен выступить адекватной общеметодологической осно­вой для эффективного анализа концепту­альных и технологических проблем конфликтологии.

Отечественными исследователями за­ложены краеугольные камни понимания основных особенностей и эвристических возможностей субъектно-деятельностного подхода социальной действительности, которое конфликтологи могут «взять на вооружение» и использовать для анализа и решения своих собственных проблем. Важ­ные стороны этого подхода раскрыты не только в работах философов, но и социо­логов, культурологов, представителей общей и социальной психологии. Благо­даря его применению осуществлен весь­ма широкий и разносторонний социаль­но-философский и частнонаучный анализ деятельной сущности человека, системы и структуры человеческой деятельности, развернуто понимание таких важных про­блем общественной жизни, как специфика способа социального бытия, функциони­рование и развитие основных сфер общества (экономической, социально-поли­тической, духовной), образ жизни, систе­ма общественных отношений, особенности социального детерминизма, механизм дей­ствия социальных законов, процесс тру­да, управления, образования, воспитания и т. п.

Основную особенность данной мето­дологической позиции составляет то, что она ориентирует на анализ социальной дей­ствительности как диалектически проти­воречивого процесса субъект-объектных и субъект-субъектных отношений и на этой основе позволяет осмыслить конкретные типы, виды, формы экономической, соци­ально-политической и духовной преобра­зующей деятельности, ее реальных носите­лей, основные детерминанты и механизмы взаимосвязи объективных и субъективных факторов и т. п. Тем самым создается возможность для развернутой научно обо­снованной характеристики функциониро­вания и развития общества на определен­ном историческом этапе. Не случайно поэтому, как подчеркивает В. А. Лектор­ский, «все яснее становится значение про­блематики предметной практической дея­тельности для всего комплекса интенсивно развивающихся наук о человеке и обще­стве: психологии, социологических иссле­дований, лингвистики, теории культуры и др.». К числу таких наук с полным правом можно отнести и конфликтологию.

Субъектно-деятельностный подход ос­нован на учете широких объяснительных возможностей понятия деятельности в рас­крытии специфики общественного бы­тия, — в том числе и в его конфликтологическом аспекте. Эти возможности обусловлены тем обстоятельством, что де­ятельность пронизывает всю систему обще­ственных отношений, составляя способ их функционирования и развития. В социаль­ной действительности ничто не существует вне и помимо деятельности. Все социаль­ные процессы и отношения не просто так или иначе связаны с деятельностью, но и сами выступают как конкретные формы ее реализации. Поэтому, с позиций данного подхода, действительная история общества, присущих ему стадий и периодов трансформации, даже если она изобража­ется как объективный, закономерный, раз­вивающийся процесс, предстает как про­цесс и результат человеческой деятельно­сти, в котором органически переплетены материальные и идеальные факторы и вне которого не существует ни общества, ни человека.

Существенно важным представляется также то, что, обосновывая понимание объективных общественных законов как законов самой деятельности, эта ориен­тация исключает возможность их натура­листической трактовки и метафизического противопоставления на этой основе объ­ективной социальной действительности и субъективного мира человека как чего-то «чисто внутреннего».

С другой стороны, сама эта деятель­ность невозможна вне и без людей и со­стоящих из них общностей. Именно они выступают ее единственными реальными субъектами. Деятельность есть выраже­ние активности того или иного социально­го субъекта по отношению к его окруже­нию — предметному, личностному, группо­вому. Субъект потому и выступает субъ­ектом, отличным от своего окружения и противопоставленным ему, что его связь с этим окружением, будучи необходимой для самого существования субъекта, является в то же время не механически жесткой, а достаточно вариативной.

Это обстоятельство не только дает субъекту — человеку или сообществу лю­дей — возможность самоопределения, но и требует от него так определиться в отноше­нии данного окружения, установить с ним такую связь, которая в возможно более полной мере обеспечивала бы его суще­ствование. Необходимость в этом наиболее отчетливо проявляется в моменты расхо­ждения, несоответствия, рассогласования, противоречия субъекта с его окружением. Активность субъекта и есть прежде всего выражение противоречивости его взаимо­связи с действительностью и стремления снять, преодолеть эту противоречивость посредством собственных усилий. Когда в качестве действительности данному субъ­екту в его реальном наличном бытии про­тивостоит другой субъект (или другие субъ­екты), эта его противоречивая взаимосвязь со своим объективным окружением и при­нимает форму конфликта.

Таким образом, с позиций этого под­хода, социальный конфликт может быть определен как противоборство (активное противоречие) самоопределяющихся субъек­тов. И поскольку и самоопределение, и противоборство в этом самоопределении происходят у индивидов и их общностей и групп постоянно, повседневно, конфликт является нормальным и массовидным со­циальным феноменом, а вовсе не экстре­мальным, предельным случаем обострения социальных противоречий, как трактуют его некоторые авторы (например, Е. М. Бабосов).

Понимание социального конфликта с позиций субъектно-деятельностного под­хода позволяет избежать, с одной стороны, чрезмерно широкой его трактовки, при ко­торой на место по крайней мере одной из противоборствующих сторон (а в предель­ном случае — и на место их всех) подста­вляют не реально действующих социаль­ных субъектов, а те или иные социальные и даже природные факторы (условия жиз­ни, окружающую среду, идеи, цели, цен­ности и т. п.). С другой стороны, — удается избежать и чрезмерно зауженного понима­ния, когда конфликт считается начавшим­ся лишь с момента вступления субъектов в открытое физическое противоборство, что оставляет за его рамками их самоопреде­ление, их эмоциональные переживания и идейные расхождения (противо-«речия» в собственном, тесном смысле слова), пред­варяющие и мотивирующие их последую­щие конфликтные действия.

Субъектно-деятельностный подход по­могает продвинуть методологию конфликтологического исследования и в другом весьма эвристически значимом направле­нии. Поскольку конфликтующие субъекты вступают в противоборство между собой ради разрешения возникшего между ними противоречия, социальный конфликт мо­жет быть определен как разрешаемое со­циальное противоречие, а конфликтология соответственно — как теория разреше­ния социальных противоречий. При такой трактовке она предстает в качестве специ­фического раздела или приложения более общей теории — социальной диалектики и получает возможность не только под­ключить к анализу социальных конфлик­тов весь эвристический потенциал этой теории, но и критически оценить его ре­альные возможности и слабости.

Как показывает анализ, одну из основ­ных слабостей нынешнего состояния соци­альной диалектики составляет как раз не­разработанность проблематики разрешения социальных противоречий, что вполне объ­яснимо для условий господства тоталитар­ной идеологии с ее идеей принципиаль­ной бесконфликтности советского обще­ства, все отношения которого будто бы были пронизаны идейным единством и согласием.

Обычно в философской литературе движение противоречия вообще, социаль­ного в том числе, анализируется в из­вестной общей гегелевской связке «тожде­ство — различие — противоположность — противоречие — основание», где стадия разрешения противоречия формально во­обще не обозначена.

Наряду с этим приходится также при­знать, что в условиях тоталитаризма и господства его идеологии социальная диалек­тика как теория не получила импульсов к развитию, начала топтаться на месте, «по­вторять зады» и превращаться в мертвую догму. Не случайно поэтому содержание подавляющего большинства посвященных ее проблемам отечественных работ ограни­чивается выяснением хотя и значимых, но весьма отвлеченных от практических нужд вопросов о характере противоречий, о спе­цифике их отражения в различных кон­цепциях и сосредоточено главным образом на перечислении, систематизации и клас­сификации их видов, а в апологетической своей части — на обосновании, по су­ществу, понижения роли борьбы противоположностей, открытой и острой формой которой как раз и выступают противоре­чие и противоборство, и на выпячивании роли их единства как ведущего начала в движении «социалистического» общества.

Между тем, с учетом субъектно-деятельностного подхода, разрешение соци­ального противоречия, а значит и кон­фликт, как субъектная форма этого раз­решения, предстает не просто как этап, а как высшая стадия в его развертывании, дающая ключ к пониманию его более низ­ких стадий и методологический ориентир к изображению всего хода развертывания противоречия в целом.

Субъектно-деятельностный подход по­зволяет с самого начала ввести в осмысле­ние социальной диалектики и то важное уточнение, что действительной движущей силой выступает не противоречие само по себе, а субъект или субъекты, являющиеся его сторонами и активными выразителями. Поэтому познание процесса разрешения про­тиворечий требует выразить «концептуаль­ную историю» теоретического и практиче­ского разрешения противоречий субъектами, которое всегда происходит в определенных конкретно-исторических рамках.

Отметим и ряд других эвристически важных аспектов, к которым подводит анализ социального конфликта как раз­решаемого противоречия и использование в нем субъектно-деятельностного подхода. Так, обычно рассмотрение логики движе­ния противоречия начинается со стадии то­ждества и идет по линии изображения все большего расхождения и противопоставле­ния его сторон. Конфликт, как разрешаемое противоречие, в этом аспекте предстает как обратный процесс отождествления про­тивоположностей, подключения механизмов и средств снятия их существенных разли­чий, и притом — с помощью собственных устремлений и усилий составляющих эти противоположности субъектов.

Анализ мировой практики развития и разрешения социальных конфликтов, представленный в работах ведущих запад­ных конфликтологов, показывает, что нередко они поначалу развертываются по такому «сценарию», когда каждая из про­тивостоящих сторон стремится «взять верх» над другой и утвердить свое «определяю­щее» значение. Однако это ведет к эска­лации их насилия одна над другой и, в случае наличия у обеих сторон достаточно больших возможностей для продолжения противоборства, заводит в тупиковую си­туацию, в которой ни одна из них не только не может двигаться вперед, но и в существенных отношениях отбрасывается назад, деградирует, и из которой, несмотря на большие усилия и потери, оказывается весьма трудно выбраться. В таких ситуаци­ях, как правило, лишь признание каждой из сторон равноправности другой и правомер­ности тех оснований, которые побудили ее к конфликтному противоборству, создает не­обходимые условия для их примирения и для разрешения возникшего между ними суще­ственного противоречия посредством ком­промисса или консенсуса.

В этой связи встает вопрос о не­обходимости определенной корректировки того традиционного марксистского пред­ставления, что разрешению противоречия предшествует его предельное обострение и крайнее напряжение усилий борющихся сторон. Ибо опыт показывает, что разре­шение конфликта, как правило, тем легче и эффективнее, чем меньше степень его эскалации и чем на более ранней стадии прилагаются миротворческие усилия.

Субъектно-деятельностный подход к анализу социальных конфликтов помогает также соотнести между собой и связать в целостную систему те наиболее общие поня­тийные средства, которые характеризуют движение социальных противоречий в субъ­ектной форме, начиная от их восприятия в виде соответствующих потребностей и кон­чая выработкой определенных социальных целей, личностных черт и стереотипов по­ведения социальных субъектов, интересы которых приходят на этой основе в острое конфликтное столкновение. Эта «понятий­ная сетка» позволяет адекватно отразить как внутреннюю детерминацию поступков общественных индивидов и социальных групп в конкретных конфликтных ситуа­циях, так и возможности принципиального разрешения данных ситуаций.

Осуществление этой социально-позна­вательной задачи имеет определяющее зна­чение для преодоления тоталитаристской догмы «бесконфликтности» и перехода к конфликтологической парадигме, соответ­ствующей современным реалиям и целям демократизации общественных процессов и отношений.

Конфликтологическая парадигма вос­станавливает субьектность социальных про­тиворечий, позволяет изучать и осмысли­вать их как реальную борьбу реальных социальных субъектов, относительно са­мостоятельных и независимых в своих устремлениях и самоопределении, инте­ресах и целях, направленных на удовле­творение имеющихся потребностей, опре­деляемых особенностями их жизнедеятель­ности, их наличного социального бытия. И на основе этого осмысления определять и обосновывать пути и средства прида­ния этой борьбе позитивного характера и форм, позволяющих принципиально раз­решать составляющие их основу противо­речия. Развернуть и закрепить в обществен­ном сознании это новое видение социального бытия, восстанавливающее адекватное по­нимание его диалектически-противоречивой природы и субъектной обусловленности, и развивать его дальше — составляет поэто­му приоритетную для современного социаль­ного познания теоретическую и прикладную проблему.

Нельзя не видеть тесной корреляции данной постановки проблемы с имеющи­мися в современной отечественной со­циологии предложениями по адекватному сложившимся социальным и познаватель­ным условиям определению ее предме­та. Так, по мысли одного из видных ее представителей В. А. Ядова, «именно субъ­ектная составляющая исторического про­цесса, массовых действий, повседневной человеческой активности, т. е. решительно во всех ее проявлениях, является сегодня наиважнейшим предметом и теоретическо­го анализа, и практического действия пе­рестройки косных социальных структур и отношений»[45]. Потому что именно соци­альный субъект превращает объективную реальность в живой исторический процесс, своими действиями «производит» историю. При этом в широком смысле социальный субъект — это и человечество, и классы, и народы, и территориальные общности, и коллективы, и малые группы, и, нако­нец, личность как социальный субъекто – тип. «Что же касается социальных институ­тов, организаций и подобных образований, то все они — инструменты, средства, ору­дия деятельности социального субъекта, так как именно последний является реаль­ным источником социального процесса и социальных изменений».

Важнейшее значение в этой связи при­обретает диалектический анализ потребно­стей социальных субъектов как тех исход­ных внутренних детерминант их активно­сти, которые не только втягивают их в кон­фликтные противоречия и противоборства со своим окружением, но и служат опорой и ориентиром в позитивном разрешении этих противоречий и противоборств.

Потребности как детерминанты дея­тельности социальных субъектов: конфликтологический аспект. Адекватным и эври­стически значимым для анализа социаль­ных конфликтов как противоречий, разрешаемых вовлеченными в них субъекта­ми, представляется подход, развиваемый рядом отечественных авторов (А. В. Маргулис, М. С. Каган, Н. Н. Михайлов), с позиций которого потребности выступают как непременные функциональные харак­теристики живых и социальных систем. Они представляют собой такие состояния данных систем, которые отражают момент динамического расхождения, рассогласо­вания, несоответствия, словом, противо­речия между объективно необходимыми и конкретно наличествующими «параметра­ми» их существования. В качестве такого противоречивого состояния, которое выра­жает их самовоспроизводящуюся природу и требует своего разрешения для обес­печения их дальнейшей жизнедеятельно­сти, потребности и выступают отправным пунктом, исходным звеном во внутренней причинной цепи функционирования и разви­тия названных систем, стимулирующим их активную деятельность по разрешению воз­никших противоречий.

Потребностные состояния, отражая противоречия реальной жизнедеятельно­сти, воспринимаются, «переживаются» субъектами, в зависимости от степени на­стоятельности, охвата и характера, как «беспокойство», «томление», «неудовле­творенность», «недовольство», «ущемле­ние», «тревога», «страх» по отношению к своему состоянию, жизненному положе­нию, взаимоотношениям со своим окру­жением, природным и социальным, скла­дывающимся в нем тенденциям и т. п.

Там, где в создании и поддержании потребностных состояний субъекта оказы­ваются «замешанными» другие субъекты, активность которых так или иначе про­тивостоит его жизнедеятельности, между ними складываются конфликтные ситуа­ции, проявляющиеся в первую очередь в противопоставленности их интересов, цен­ностных ориентации, целей, способностей, достоинства и т. д., словом, тех внутренних детерминант, которые определяют пред­метность и направленность их конкрет­ной деятельности. По мере прояснения этой противопоставленности, чувства недоволь­ства, неудовлетворенности, ущемленности, испытываемые каждым из субъектов, ока­завшихся в конфликтной ситуации, ста­новятся все более адресными, переносятся на противодействующих ему субъектов и оформляются в мотивы конфликтного по­ведения по отношению к ним. Развиваясь и приобретая все более активные и от­крытые формы, это поведение переходит в организованное противоборство субъек­тов, эскалация которого может приобрести весьма широкие и острые формы, вплоть до смертельной ненависти друг к другу и стремления к взаимному уничтожению.

Одновременно с оформлением и орга­низацией целенаправленного конфликтно­го противоборства как субъект-субъектной формы развертывания и разрешения объ­ективно возникшего социального противо­речия, для участвующих в нем субъектов проясняется также и то, кто из их соци­ального окружения не противопоставлен им в своих интересах, целях, ценностях и прочих детерминантах социального по­ведения и потому может оказать помощь, содействие и поддержку в развертываю­щемся противоборстве. Тем самым кон­фликты оказываются способом и средством не только разъединения и противопоставле­ния, но и объединения активно действующих субъектов, сплочения их сил и устремлений.

И это обстоятельство имеет важное значение как для реальной жизнедеятель­ности общества, так и для отражающей ее теории социальной диалектики. Ибо с этой точки зрения вся система социальной деятельности общества по удовлетворению возникающих в нем (как выражение его противоречивой природы и условие его ди­намического функционирования и разви­тия) социальных потребностей предстает в виде системы противоборств и объедине­ний активно самоопределяющихся социаль­ных субъектов. Диалектическая субъектно-деятельностная трактовка потребностей позволяет не только понять и объяснить детерми­нацию социальных конфликтов как необ­ходимой формы противоречивого взаимо­действия составляющих общество социальных субъектов, но и осмыслить основания их урегулирования и разрешения. В этом отношении она тесно смыкается с напра­вленностью усилий зарубежных конфликтологов, у которых все большее призна­ние и актуальность, как показано выше, приобретает в последнее время концепция принципиального разрешения социальных конфликтов в контексте теории человечес­ких потребностей (ТЧП).

Разрабатываемая международным кол­лективом исследователей во главе с Дж. Бертоном, эта концепция перено­сит акцент с традиционной «объясняю­щей» функции исследований в области теории конфликта, занимавшихся поис­ком истоков конфликтных ситуаций, вы­явлением поведенческих стереотипов и со­циальных условий, чреватых опасностью острых столкновений, деструктивных про­тивоборств, социальных «взрывов», на изу­чение условий и методов предотвращения и аналитического разрешения конфликт­ных ситуаций и конструктивное создание концепций и «технологий» эффективно­го урегулирования конфликтов всех ти­пов, возникающих в основных областях общественной жизни. При этом, посколь­ку осмысление этой актуальной задачи происходит сегодня в ряде относительно самостоятельных дисциплинарных напра­влений (социологии, социальной психоло­гии, политологии, правоведении, теории международных отношений и т. п.), ее приверженцы ставят вопрос о необходимо­сти, для координации этих разрозненных усилий, выработать вполне определенный общий «язык», оперирующий такими по­нятиями, которые позволят создать аде­кватную и приемлемую для всех теорию человеческого поведения в конфликтных ситуациях на всех социальных уровнях.

Данная концепция рассматривает со­циальный конфликт как следствие ущемле­ния или неадекватного удовлетворения той совокупности человеческих потребностей (или их части), которая и определяет ре­альную человеческую личность как активно­го субъекта социального процесса. Причем, если до сих пор общепринятым являлось представление о конфликте любого уровня как о «споре из-за дефицита» — ресур­сов, духовных и материальных благ, тер­ритории, престижа и т. д., то здесь на первый план выдвигаются основные чело­веческие потребности — в безопасности, благосостоянии, признании, идентично­сти и т. п. — как те «параметры», кото­рые «универсальны и онтологичны» и по­тому составляют более фундаментальные основания конфликтных ситуаций любого уровня.

Соответственно этому меняется и под­ход к урегулированию конфликтов. Если прежде основным его способом предста­влялось организованное побуждение и при­нуждение одного из противников к тому или иному типу действий, выгодному дру­гой стороне или посреднику между ни­ми, то теперь достигаемый таким образом «мир» или компромисс рассматривается как непрочный и недолговечный. А значит — нестабильный и ненадежный, поскольку не устранена сама исходная при­чина соперничества. И потому постконфликтные отношения субъектов остают­ся чреватыми опасностью новой вспышки конфликтного противоборства.

Подлинным завершением конфликта, с этой точки зрения, может быть только такое его разрешение, которое достига­ется в процессе длительного обоюдного анализа противостоящими субъектами как истоков, так и содержания возникшего между ними противоречия. И устойчивое, стабильное равновесие сторон возникает как следствие фактического преодоления тех обстоятельств, которые породили кон­фликт, что позволяет установить между ними новые отношения согласия, удовле­творяющие обе стороны. Поэтому одно из основоположений концепции, сфор­мулированное Дж. Бертоном, гласит, что «только те организационные усилия, ко­торые полностью удовлетворяют основные человеческие потребности, могут принести подлинное завершение конфликта, то есть такое его разрешение, которое во всем объеме затрагивает предмет спора и устанавливает новые, самодостаточные от­ношения между противниками».

Эффективность концепции принципи­ального разрешения социальных конфлик­тов, развиваемой в контексте теории че­ловеческих потребностей, ее сторонники усматривают в том, что она позволяет справиться с теми «глубоко укорененными конфликтами», для которых обычные под­ходы к урегулированию спорных вопросов оказываются несостоятельными. Они до­казывают, что эта несостоятельность обу­словлена как раз нежеланием противобор­ствующих субъектов (и их посредников) признать, что причина конфликта состо­ит в ущемлении (фрустрации) либо по­сягательстве на какую-либо из основных человеческих потребностей, в отрицании той или иной неотъемлемой человеческой ценности, реализация которой составля­ет глубинный интерес каждого. И потому успешное разрешение противоборства тре­бует вычленения потребностей, испытавших фрустрацию, а затем обоюдного выяснения тех изменений в социальной структуре, ин­ститутах и политическом курсе, которые необходимы для удовлетворения ущемленных потребностей. Иначе говоря, по выраже­нию Дж. Бертона, «успешное и окончатель­ное завершение любого конфликта должно включать в себя удовлетворение тех по­требностей его участников, которые оказа­лись фрустрированными в данных услови­ях при данных отношениях».

Включение теории человеческих по­требностей в концепцию социального кон­фликта служит конструктивному примене­нию результатов последней к осмыслению и совершенствованию практики переход­ного периода. Вместе с тем, оно поро­ждает ряд серьезных проблем, являющихся в настоящее время предметом оживлен­ных дискуссий зарубежных конфликтологов. Прежде всего дискуссионными явля­ются проблемы природы и структуры по­требностей, их гетерогенности, вариатив­ности и устойчивости в историческом времени и культурном пространстве. Не ме­нее оживленно и разносторонне обсужда­ется зарубежными исследователями, что же, собственно, служит детерминантами конфликтной ситуации: сама природа че­ловеческих потребностей или недостаток адекватных средств их удовлетворения.

Сложность изучения природы и функ­ций потребностей связывается ими также с тем обстоятельством, что потребности не поддаются непосредственному наблюде­нию. Непосредственно наблюдаемо толь­ко поведение, которое потребности детер­минируют и в котором они реализуются, удовлетворяются. Это обстоятельство дает даже основание некоторым исследовате­лям (К. Ледерер, К. Гилвард) утверждать, что потребности представляют собой всего лишь теоретические конструкты.

Не менее трудными и неоднозначны­ми оказываются ответы на вопросы, все ли потребности, реализованные в поведении, обладают равной онтологической значи­мостью для их субъектов, существует ли иерархия потребностей и возможен ли их полный список?

Большинство исследователей склон­ны упорядочивать структуру потребностей, выделяя фундаментальные и периферий­ные составляющие. Выстраивая иерархию потребностей, они определяют некоторые из них в качестве «высших», «определя­ющих», «основополагающих», а осталь­ные — как им подчиненные, или зави­симые. Такая традиция восходит к А. Маслоу, еще в 40-е годы предложившему в каче­стве основных следующие пять уровней их группировки (см. таблицу).

Согласно классификации Маслоу, ка­ждый следующий уровень потребностей может служить в качестве мотивации толь­ко после того, как удовлетворены потреб­ности, находящиеся на предыдущей ступе­ни, т. е. следующая ступень мотивационной пирамиды приобретает значение лишь тогда, когда реализованы предыдущие сту­пени, а удовлетворенные потребности пе­рестают действовать в качестве мотивации.

Первые два уровня представляют со­бой первичные (низшие) потребности, а следующие три — вторичные, или высшие. Высшие потребности составляют основу общественной жизни, но они могут определять деятельность человека лишь после того, как удовлетворены низшие.

Многие современные зарубежные ис­следователи опираются на эти идеи, вме­сте с тем так или иначе корректируя и в соответствии со своими задачами и пред­ставлениями.

Так, в интерпретации Дж. Бертона, высшими потребностями являются безо­пасность и идентичность. О. Надлер кладет в основу иерархии потребность в значении, то есть «необходимость для каждого чело­века построить свой мир и жить в нем», которая является предпосылкой удовлетво­рения всех прочих потребностей. Вместе с тремя другими базовыми потребностя­ми — в идентичности, росте и трансценденции — она образует совокупность уневерсальных базовых потребностей, которые реализуются в конкретном времени и пространстве с помощью исторически и культурно варьирующих ситуативных систем потребностей.

Уровень	Потребности	Средства удовлетворения
Пятый	Потребности в самореализации (самоактуализации, самовыражения)	Этот высший уровень потребностей связан с реализацией человеком своих способностей и талантов, с его стремлением стать тем, кем он может быть; этому служит художественное и научное творчество, воспитание детей и т.п.
Четвертый	Потребности в уважении	Эта группа потребностей связана с чувством самоуважения и (. Самооценкой человека, с его признанием со стороны окружающих:; они реализуются через статус, престиж, репутацию, мастерство, компетентность, уверенность, независимость, влияние, достоинство и т.п.
Третий	Потребности в принадлежности и любви (социальные потребности)	Люди ощущают и реализуют эти потребности через друзей, семью, принадлежность к определенной группе, стране, общение, привязанность и т.п.
Второй	Потребности в безопасности (экзистенциальные)	Проявляются и реализуются через защиту порядка, освобождение от страха, беспокойства и хаоса, обеспечение комфорта, постоянных условий жизнедеятельности, поддержку стабильности, закона и т.п.
Первый	Физиологические потребности (витальные)	Их выражением и средством реализации служит стремление к пище, воде, сну теплу, крову, сексу, здоровью, чистоте и т.п., т.е. ко всему тому, что необходимо для поддержания жизни.

Несмотря на кажущуюся отвлечен­ность, проблема иерархии потребностей имеет самое непосредственное значение не только для теории, но и для практики разрешения конфликтов, поскольку позво­ляет поставить вопрос об удовлетворении той или иной потребности в зависимость от ее места в иерархии, а вместе с ней — о «глубине» решения возникшей на этой почве коллизии.