В) Этапы развития философии прав человека: гражданские права, государство всеобщего благоденствия, право на своеобразие

Наряду с концепцией профессионализма стержнем понятийной структуры социальной работы стала идея прав человека. Говоря шире, эта идея или философия стала двигателем и обоснованием политических реформ в наиболее реформаторский период человеческой истории. Понятие "права человека" в наше время чаще всего представляется чем-то естественным и вечным. На самом деле - это сравнительно недавнее изобретение. Впервые возникнув в Западной Европе и в США примерно два века назад, понятие это затем прочно укоренилось в коллективном сознании (13). Делались попытки подвести под эту идею некий абсолютный и/или научный фундамент, в чем, в частности, преуспели представители школы утилитаризма (14). Тем не менее идея прав человека остается именно философией, то есть системой логически связанных абстрактных принципов, категорий и ценностей. Нередко ее использовали для прикрытия интересов отдельных групп или как пропагандистский прием, но по сути даже в этом всегда содержалось нечто большее, чем демагогия. Ядро данной философии составляет набор утверждений о том, что каждый человек обладает абсолютным и очевидным правом на определенные блага, которые в не столь отдаленном прошлом были доступны как самопонятные привилегии и "свободы" лишь узким слоям европейского общества (15). Можно также сказать, что философия прав человека - это комплекс представлений о реальном и об идеальном устройствах общества, и о месте индивида в социуме. Идеалы философии прав человека претворялись в жизнь мирным или революционным путем реформаторами, стремившимися преобразовать общество в соответствии со своими моделями его улучшения. Эти модели неоднократно корректировались, поскольку сама реализация их вскрывала серьезные просчеты в первоначальных планах, после чего рождалась новая реформистская программа, а сами представления о правах человека подвергались коренному пересмотру. Вслед за этим начинался новый цикл реформ. Из истории мы знаем два таких цикла, и сейчас можно говорить о начале третьего. В соответствии с основной направленностью реформ эти циклы можно поэтапно обозначить как: гражданские права и политическое равенство, государство всеобщего благоденствия и социальная справедливость, индивидуальность и право выбора.
Зачатки идей, позднее оформившихся в философию прав человека, можно найти еще в Древней Греции и Риме. Действительно, именно в греческих городах-полисах зародилось представление о гражданстве, связанное с принципом прямой демократии, хотя это была, конечно, демократия для избранных. Мысли о принципиальном равенстве всех людей были высказаны первоначально римскими философами-стоиками (16). Однако в своем окончательном виде философия всеобщих гражданских прав - продукт XVII-XVIII веков, оказавшийся в центре всеобщего внимания после американской и французской революций, а также в результате развития английской парламентской либеральной традиции, наиболее ярким представителем которой был Дж. Локк. Ядром этой философии стало новое представление о природе человека и его месте в мире и, как следствие этого, о более разумном и совершенном устройстве общества и месте человека в нем. Такое общество должно было состоять из свободных граждан, а не рабов или верноподданных. На философском языке этики Канта это означало, что каждый человек должен рассматриваться как цель, а не как средство. Естественные права людей предполагали их равенство перед законом, что в дальнейшем было выражено конституционным принципом "один гражданин - один голос", основным критерием легитимности государственной власти (17).
В борьбе за новое общественное устройство сталкивались разные мнения о путях его достижения и о способах реализации гражданских прав, но практически все, реформаторы и революционеры, исходили из того, что краеугольным камнем нового общества должна стать индивидуальная свобода, закрепленная законом. Они также были едины в убеждении, что тем самым новое общество станет более гуманным и справедливым. Воля большинства, восторжествовав, породит новую форму правления и общественной организации, и интересы бедного большинства населения возобладают над интересами привилегированных меньшинств. Равенство политических прав, закрепленное в конституции, естественным путем приведет также к искоренению социальных пороков; свобода и равенство приведут к братству. Недаром "конституционализм" выступал синонимом реформирования старого режима (18).
Философия гражданских прав XVII-XVIII веков во главу угла ставила равенство людей перед законом. Однако практическая реализация подобных программ вскоре выявила и их слабые места. Пример Америки и Франции показал, что республиканская форма правления, гарантирующая равенство политических и юридических прав, сама по себе не приводит к фактическому равенству граждан. Более того, разрушение старой системы взаимосвязей лишало многих людей прежних традиционных форм социальной защиты и умножало нищету. Поляризация общества по имущественному признаку усиливалась. Начало промышленной революции и формирование рабочего класса сопровождались резким ухудшением условий существования и разрастанием нового мира - мира городских трущоб, бедняков, пьянства и проституции. Беды социального дна не могли не привлечь внимания наиболее чутких и честных представителей интеллигенции (19). Пламенный революционер конца XVII века - Томас Пейн - еще верил, что всеобщее избирательное право, гарантированное конституцией, решит все социальные проблемы. Крупнейший теоретик либерализма XVIII века Дж. Ст. Милл в конце жизни приблизился к социалистическим взглядам. Суть новой фазы в развитии философии гражданских прав и нового направления вытекающих из нее реформ хорошо выражена в названии партии, ставшей их главным проводником, - Социал-демократическая Партия Германии (20). Сторонники этой партии были приверженцами демократии в том виде, в каком она мыслилась конституционалистами. К этому они добавили свое понимание необходимых социальных реформ. В условиях индустриального общества они рассматривали себя как партию рабочего класса, ибо ожидали превращения этого класса в самую многочисленную и представительную группу населения. Правда, социал-демократические идеи имели широкое хождение также среди мелких ремесленников и интеллигенции, а порой даже среди крестьян и представителей радикальной буржуазии. В полной мере новая идеология прав человека, включавшая в себя мысль о необходимости социальных реформ, была сформулирована Вторым Интернационалом, в котором тон задавали немецкие социал-демократы. Мощное влияние Маркса привело к определению общей цели как социальной революции, но Каутский в своей работе "На другой день после социальной революции" нарисовал более четкую линию ожидаемого курса (21). По его мнению, медленный, но неуклонный процесс развития производственных сил, рост рядов рабочего класса и его социалистической сознательности приведет к "качественному скачку", когда государство в руках рабочего класса и его партии превратится в инструмент для осуществления социальных реформ.
Таким образом, представление о правах человека расширяется, охватывая помимо гражданского также и "социальный" аспект. Цивилизованное общество обязано обеспечить всем своим членам некий минимум благосостояния и стабильности в условиях быстрой индустриализации и урбанизации. Это предполагает развитие системы пенсионного обеспечения, проведения мероприятий по борьбе с безработицей, выплату пособий для безработных, жилищное обеспечение, общедоступность здравоохранения и образования (22).
Характерно, что в тот же период "социальные проекты" появились в политических программах даже противников социализма. В известной мере это происходило под влиянием соревнования с социалистами. Но, по-видимому, данная тенденция отражала не просто политическую конъюнктуру, а "дух времени". Многие из этих представлений о целях и методах преобразования общества носили универсальный характер. Радикалы социалистического движения связывали реформы с переходом власти в руки самих производителей, т.е. с преодолением того, что Маркс назвал "отчуждением пролетариата". Бисмарк от имени правых ратовал за близкие по духу реформы сверху и государственный патернализм как способ укрепления империи. Представители радикального крыла либерализма от Ллойд Джорджа до Рузвельта предлагали свои варианты подобного решения проблемы (23). Даже Черчилль высказывался в поддержку реформ, утверждая, что Англии "не мешало бы заимствовать изрядную долю бисмаркианства" (24). Главное различие заключалось в следующем: по мнению социалистов, даже таких умеренных, как английский премьер-министр Эттли, социальные реформы - это часть процесса радикальной трансформации капитализма и перераспределения общественного богатства путем широкой национализации средств производства; по мнению их политических противников, капитализм вполне жизнеспособен и позитивен, но нуждается в некоторых коррекционных и сдерживающих механизмах, в частности в активной социальной политике. При этом само определение потребностей и прав человека, а также представления о механизмах их удовлетворения и соблюдения оказывались более или менее сходными, несмотря на идеологические различия в остальном. Инструментом реализации глобальной социальной политики должны были стать государство и его органы на всех уровнях - от центральных до местных.
Революция 1917 года в России и создание СССР привели к расколу социалистического движения на два крыла - социал-демократическое и коммунистическое, что означало также размежевание по вопросу интерпретации прав человека. Социал-демократы рассматривали социальные права как дальнейшее развитие гражданских прав на пути к социалистическому обществу, т.е. как цель следующего этапа реформ. Большевики считали идею гражданских прав буржуазным трюком и призывали полностью ее отбросить (25). Большевистская альтернатива - "диктатура пролетариата" - быстро стала синонимом полицейского государства, подавляющего любое инакомыслие. Советское государство, сросшееся с коммунистической партией, сделалось ее реальным воплощением. Тем не менее, несмотря на идеологические и политические разногласия, принципиальный подход к определению социальных прав граждан во время болезни и старости, в вопросах доступного жилья, бесплатного образования и медицинского обслуживания, во всех случаях оставался сходным.
Подобное понимание идеи гражданских прав сложилось к концу Второй мировой войны в Швеции и в Англии, а вскоре распространилось и на другие страны Западной Европы. В Великобритании такая система получила название социального государства или государства всеобщего благоденствия (Welfare State). По замыслу авторов (в Великобритании это был Беверидж), система была призвана искоренить все формы социального неблагополучия: болезни, безработицу, нужду, неграмотность, бытовую неустроенность. В те же годы в США под нажимом президента Рузвельта был принят закон об экономических правах, где говорилось о "свободе от нужды", связанной со "свободой от страха". Тут необходимо сделать два замечания. Во-первых, курс на создание государства всеобщего благоденствия в Англии был поддержан всеми главными политическими силами страны. Достаточно вспомнить, что соответствующее законодательство было подготовлено членом либеральной партии для правительства, в котором большинство постов занимали консерваторы, а реализовано оно было лейбористами. Хотя лейбористская партия всегда рассматривала эту социальную программу как характерную часть своей идеологической платформы, вплоть до конца 70-х годов ни одно из последующих консервативных правительств не посягнуло на нее. Во-вторых, если мы сравним советскую конституцию с докладом Бевериджа и анализом политики полной занятости, который сделал в Англии Кейнс, а также с законами, принятыми во времена "Нового курса" Рузвельта, мы обнаружим в исходных посылках, принимаемых как самопонятные, много общего. Это были не просто пропагандистские лозунги. К середине XX века и в СССР, и на Западе осуществлялись государственные программы образования, здравоохранения и пенсионного обеспечения, которые были реальны, всеобщи, финансировались из бюджета государства и определялись как часть гражданских прав.
И вновь победа стратегии реформ, их проведение в жизнь вскрыли слабые их стороны. Нужно сказать, что поддерживавший социальные государства Запада затяжной экономический бум 50-х и 60-х годов, совпавший с восходящей фазой мирового экономического цикла, во многом основывался на варварском обращении с естественными ресурсами планеты. Демографические сдвиги и хроническая безработица в сочетании с бюрократизацией системы социального государства делали последнюю все более дорогостоящей, а вера в безграничные запасы ресурсов, питавшая прежний оптимизм, не оправдывалась. Опыт поколений, пользовавшихся плодами государственного "вэлферизма" и государственного социализма, показал также, что, несмотря на все усилия и значительные расходы, большинство важнейших "социальных проблем" не поддалось искоренению.
Интересно то, что по обе стороны главного политического водораздела послевоенной эпохи приходилось решать во многом аналогичные проблемы. Как и на Западе, средств на социальные программы в СССР хронически не хватало. И там и здесь продолжали существовать бедность, преступность, социальная напряженность. Разросшееся государство оказывалось не способно решить эти проблемы. Оно или закрывало на них глаза, или прибегало к цензуре и арестам критиков (26). Официальная цель - догнать и перегнать Запад по уровню жизни населения, провозглашенная Сталиным и подхваченная Хрущевым, делала реальную неспособность советской системы выполнить эти обещания особенно наглядной.
Важно отметить, что углублявшийся кризис как Запада, так и Востока (Юг, то есть так называемые "развивающиеся страны", требует специального анализа) был обусловлен не только экономической динамикой. Он с очевидностью демонстрировал несостоятельность планов искоренения социальных язв с помощью широкомасштабных и общих государственных программ, особенно когда дело касалось разного рода "маргиналов" и "меньшинств" (27). В современном мире, который становится все более разнообразным, но одновременно и более открытым, "меньшинства" как таковые в сумме постепенно превращаются в большинство. Путь, который ранее представлялся магистральным и прямо ведущим в светлое будущее, делается все менее ясным. Универсальные рецепты вызывают все большее недоверие. Государство, прежде воспринимавшееся как главный инструмент их реализации, все чаще оказывается главным препятствием на пути достижения свободы, равенства и братства - идеалов, которые вдохновляли борцов за права человека, как эволюционистов, так и революционеров.
Новый этап коллективного мышления и третий цикл философии прав человека - это реакция на универсализм и огосударствленность старой системы, то есть на те ее качества, которые сковывают свободу индивидуального выбора, мешают видеть конкретные проблемы живых людей, реальные проблемы "меньшинств". Все прежние системы, даже создававшиеся из лучших побуждений, в современном мире постепенно превратились в диктатуру экспертов и бюрократов, поскольку всегда покоились на убеждении, что эксперты могут дать точный прогноз, предложить оптимальные решения, и тогда путем принятия мудрых законов и постановлений можно будет в совершенстве отрегулировать все стороны жизнедеятельности общества. Утопичность подобных взглядов становится все более очевидной. Недоверие вызывает также сама идея абсолютного прогресса, понимаемого как одностороннее движение вперед и вверх, ко все большей рациональности и универсальности (28). Параллельный экономический и социальный кризис в развитых капиталистических странах и развал СССР, обострение глобальных экологических проблем, а также тот факт, что ученые не смогли предвидеть такого развития событий, - все это стимулировало критический пересмотр общепринятых взглядов. Широкое наступление идеологии "новых правых" привело к свертыванию "государства всеобщего благоденствия", всеобщего права на бесплатное социальное обеспечение при одновременном резком сокращении ассигнований на социальные нужды и принятии курса на частичную приватизацию социальных служб. Снова, как и полвека назад и ранее, когда идея государства всеобщего благоденствия активно пробивала себе дорогу, разные партии и движения выступили на редкость единодушно. Но теперь были влиятельные партии левого толка, которые в этом вопросе взяли на вооружение идеологические установки своих политических противников.

Социальная работа, постмодернизм
и современные политические идеологии

Выше мы попытались проанализировать социальную работу как профессию и научную дисциплину в контексте эволюции важнейших мировоззренческих понятий "нового времени" - периода длиной в два с половиной столетия. В заключение логично будет рассмотреть ее связи с влиятельнейшими идейными течениями последних лет, т.е. конца XX века - с постмодернизмом, а также современными политическими доктринами "новых правых" и "новых левых". Разумеется, данная тема более чем обширна, так что вашему вниманию мы предложим только своего рода введение, раскрывающее некоторые совпадения и конфликты понятий и установок.

Постмодернизм сложился во влиятельную силу как новая интерпретация общества и знания. Он резко критиковал традиционную академическую науку, провозглашал новую стадию культурного развития и предлагал альтернативную концепцию природы межличностных отношений и в особенности языка (29). Для него характерно отрицание как "эссенциализма" глобальных и универсалистских моделей общества, так и "всеобщих текстов" понятийных систем, а в особенности сомнение в возможности рациональной системной интерпретации человеческой истории. Последняя рассматривается как нечто фрагментарное, изменчивое и полиморфное. Идеи детерминизма (особенно экономического) a priori отрицаются, а в центре внимания оказываются "маргиналы", люди, оказавшиеся в меньшинстве, в состоянии неопределенности и перед необходимостью выбора. Постмодернизм представляет собой, по сути, интеллектуальную реакцию на новый этап трансформации индустриального общества, характеризующийся глобализацией и информатизацией. В этом же ключе можно рассматривать работы таких критиков теории модернизации, как Иван Иллич и Вольфганг Закс (30), опровержение исторической неизменности всеобщих принципов рынка у Поляньи и его более поздних последователей (31), идеологии "новых движений" типа "Гринписа" и защитников прав коренного населения разных материков.

Социальная работа как профессия, то есть синтез практической деятельности и теории, всегда была чем-то близка тому, что мы сегодня именуем постмодернизмом, а можем назвать и словами Зигмунда Баумана "предчувствием постмодернизма". Она всегда признавала необходимость учета в рамках универсальных социальных программ индивидуальных особенностей своих "клиентов". В силу того что социальным работникам чаще всего приходится иметь дело с определенным контингентом, они уделяют особое внимание таким сторонам человеческой жизни, которые приводят к психологической неустойчивости, отклонениям от нормы, маргинализации, отсутствию правопорядка и отчуждению. Обучение социальных работников было также по духу "постмодернистским". Достаточно отметить такие моменты, как несколько скептическое отношение к общим теориям поведения человека, признание информации основой человеческой и профессиональной деятельности, особое внимание к этической и эмоциональной компонентам социальной действительности. Еще задолго до того, как они вошли в моду в академических кругах, выражения типа "анализ дискурса", при всей своей абстрактности, были вполне понятны социальным работникам, которым постоянно приходилось иметь дело с интерпретацией высказываний "клиентов", а также текстов различных официальных и неофициальных документов. В историческом плане можно усмотреть общие корни этих форм аналитического мышления в теориях социальной фрагментации Г. Зиммеля и М. Вебера, а шире - в неокантианской и антипозитивистской философских традициях начала века (32).

В профессиональных и академических кругах широко распространено мнение, что как профессия социальная работа обязана быть политически нейтральной, что принципы гуманизма и научности требуют от нее полной и отвлеченной объективности. Анализ третьей фазы развития философии прав человека и связанных с ней политических сил показывает, что в действительности дело обстоит гораздо сложнее. Не являясь орудием или лозунгом какой-либо политической партии, социальная работа тем не менее оказалась напрямую связана с политикой третьего цикла философии прав человека.

Призыв к индивидуализации стал знаменем идеологов политического течения, которое получило название "новые правые". Он был выдвинут как альтернатива социал-демократической ("либеральной" на американском политическом языке) системе ценностей, господствовавшей в течение более чем полувека. Исторический парадокс заключается в том, что первые крупные выступления против усиления бюрократического государственного аппарата, приводящего к подавлению и "отчуждению" индивида, вдохновлялись главным образом лозунгами левых. Идеология так называемых "новых левых" 50-60-х годов нашла свое выражение, в частности, в мощных демонстрациях молодежи Праги и Парижа в 1968 году, студенческих волнениях в английских и американских университетах, в маршах протеста против войны во Вьетнаме, в создании поселений-коммун (33). Она взяла на вооружение взгляды, высказанные в работах современников - Миллса, Маркузе, Лэнга, Томсона, Свизи, а также почерпнутые из нового прочтения классиков прошлого - раннего Маркса, Вебера, Зиммеля и других. Острие критики было направлено против государства, понимаемого как универсальный инструмент и воплощение легитимности, а также против его претензий на роль верховной инстанции, которая ведает удовлетворением потребностей людей и определяет, кто из них этого действительно заслуживает. "Новые левые" отстаивали право людей самим определять свои потребности и создавать социальные механизмы их удовлетворения. В этом смысле требования французских или американских студентов были близки тем, что выдвигались в Праге сторонниками "социализма с человеческим лицом" и многими из российских диссидентов (34). Главным компонентом идеологии "новых левых" стала защита прав меньшинств и маргиналов - и в первую очередь права принадлежать к меньшинству или маргинальной группе и не подвергаться в связи с этим дискриминации, стигматизации или забвению. Экологические соображения и представления о связи экологии со структурой дискриминации также нашли здесь свое отражение. В систему таких воззрений вписывалась и широкая поддержка социалистов Третьего мира: Вьетнама, Кубы, Никарагуа. В этом смысле возникшее движение можно было бы назвать красно-зеленым (35).

Власть имущие решительно и эффективно ответили на брошенный им вызов 1968 года - советские танки вошли в Прагу, тень французских танковых дивизий, стоявших в Германии нависла над Парижем, в Белграде полиция жестоко разогнала демонстрантов, а в США национальная гвардия открыла огонь по студентам Кентского университета. На Западе, вполне в духе его политических традиций, за этим последовали определенные политические компромиссы: так вскоре была закончена война во Вьетнаме, оказывавшая серьезное дестабилизирующее влияние на политическую жизнь. Не меньшее значение имела и реакция официальной оппозиции "старых" левых на Западе. Французские коммунисты сделали все возможное, чтобы направить недовольство парижской молодежи в приемлемое для себя русло, отвергая призывы к принципиально новым целям. На Востоке коммунистические режимы, как всегда, ответили привычными репрессиями: арестами, ссылками, заключением в психиатрические больницы. Поражение "новых левых" в 1968 году и попытка официальной левой оппозиции отмежеваться от их требований привели к ситуации, когда инициатива перешла к правым радикалам. Это вызвало также падение авторитета "старых" левых, в особенности коммунистов Западной Европы. "Новые правые" воспользовались ростом антигосударственных настроений и сомнений в эффективности решения социальных проблем посредством крупных государственных программ, и быстро завоевали идейный и моральный авторитет, предлагая свой вариант социальной политики, нацеленный на увеличение свободы наиболее активной части населения. В качестве механизмов либерализации и стимулирования экономического роста здесь предлагались "свободный рынок", приватизация и политика радикального монетаризма.

Первоначально "новые правые" взяли на вооружение идеи классического либерализма, который в XVII-XVIII веках бросал вызов "старому режиму". Современное "тоталитарное" государство - новый Левиафан - стало главным объектом их критики. Ведущими идеологами этого течения выступили Хайек и Поппер, эмигранты-ученые, еще хранившие личные воспоминания о нацизме (36). Вначале их высказывания о том, что государственная система социального обеспечения едва ли способна гарантировать в полном объеме права и нужды человека, звучали "гласом вопиющего в пустыне". Но будучи подхвачены официальной идеологией тэтчеризма и рейганизма, эти идеи стали движущей силой новой "революции сверху" и до сих пор официально остаются тем идеологическим ориентиром, который определяет политику правительств и Международного валютного фонда.

В качестве лучшего способа утверждения права индивидуального выбора предлагалось создание благоприятных условий для частного капитала. Развал советского блока служил доказательством утопичности идей социализма, а равно и "государства всеобщего благоденствия". Естественно, планы широкомасштабной приватизации в основном отвечали интересам новых капиталистов, более похожих на спекулянтов. Но и у остального населения они не вызвали особых возражений, поскольку к тому времени деятельность национализированных отраслей промышленности и "социальных" министерств, оказавшихся забюрократизированными, вызывала достаточное недовольство. В силу этого требования децентрализации и разгосударствления встретили широкое одобрение. Однако дух и методы новых реформ все более расходились с формальной идеологией либерализма прошлого. Беспрестанные вмешательства сверху, со стороны государственных бюрократических структур, всеобщая нестабильность, бесконечные перемены, свершающиеся по административным указам, - все это вряд ли снискало бы одобрение Адама Смита или Хайека. В то же время неконтролируемый рынок вел ко все ускоряющейся экономической поляризации, повлекшей за собой такие социальные последствия, как увеличение преступности и нищенства. Государство ответило своим испытанным способом - применением силы. Такая стратегия была вполне официальной и нашла поддержку в особенности среди тех, кто опасался беспорядков, не понимая их социальных причин. Того обстоятельства, что репрессивные методы противоречат официальным либеральным принципам, старались не замечать. Рост могущества государственной машины в сочетании с всесилием транснациональных корпораций - вот что стояло все чаще за разговорами о разгосударствлении и децентрализации (37).

Итак, во многих отношениях "новые правые" представляют собой антипод "старых" правых, которые были истинными консерваторами, то есть сторонниками стабильности, патернализма, традиционных социальных институтов. "Новым правым" чужды также и моральные идеалы классического либерализма. Человечество для них - в первую очередь вечный, универсальный и оптимальным образом сформированный рынок. При таком подходе любая организация служит для манипулирования людьми, отдельный человек воспринимается как винтик большой машины и всякие моральные соображения отпадают. Общество рассматривается как деперсонализированный рынок, а абсолютным и единственным мотивом деятельности людей признается экономический эгоизм - стремление к извлечению максимальной личной прибыли. Все остальное квалифицируется как утопизм или консерватизм. По мере того как их знаменем становился рыночный радикализм, сам термин "консерватизм" превращался для "новых правых" в бранный. Отрицательная реакция гуманных профессий на голый менеджеризм интерпретировалась в том же ключе, а бедность рассматривалась как результат лени, неумения и нежелания работать. Предлагались все более жесткие меры контроля за претендентами на общественную помощь. Вместо всеобщего права граждан на социальное обеспечение опять выдвигались критерии для определения "достойных". Социальные реформы стали синонимом "горького лекарства", которое должно пойти "им" на пользу, при этом под "ними" подразумевалось все население с низким доходом - и внутри страны, и интернационально.

Когда шум и пыль, поднятые крахом коммунизма в Восточной Европе, осели и событие это перестали интерпретировать в духе "конца истории" (38), стало ясно, что между политическими идеологиями правого и левого толка существует фундаментальное противоречие. Постепенно начинает оформляться новый левый лагерь, дистанцировавшийся от "старых" левых, целью которых было создание государства, где руководящая роль принадлежала бы пролетариату (на деле подобная мифология быстро вырождалась в бюрократический тоталитаризм). "Новые левые" 50-х и 60-х годов призывали "чуму на оба дома" двух сверхдержав и возродили идеи освобождения человека как человека, провозглашенные еще в XVIII веке (39). Новых "новых левых" роднит с ними критический настрой, но идеология их складывалась по контрасту и под влиянием доминировавшей на протяжении последнего десятилетия идеологии "новых правых".

Современная левая критика взглядов правых направлена главным образом против утверждения (предлагаемого как реализм и рационализм), что единственными движущими силами общественного развития являются рыночные отношения, погоня за прибылью и эффективный менеджмент. В противовес этому левые выдвигают в качестве столь же важного базиса человеческой деятельности альтруизм и солидарность. Из общности интересов рождается спонтанный внегосударственный коллективизм, который выступает единственным надежным гарантом индивидуальной свободы. Внутренние споры новых "новых левых" касаются в осночном конкретной природы этой общности. Некоторые современные идеологи понимают "общность" прежде всего как общность территориально-производственную (общины или кооперативы). Еще чаще естественную основу для объединения людей видят в желании защититься от существующей в обществе дискриминации по признакам расы или пола. Именно поэтому требование "позитивной дискриминации", т.е. привилегий слабым, становится главным в политической стратегии новых "новых левых". Позаимствовав некоторые либеральные, социалистические и народнические идеи прошлого, новые "новые левые" соединили их с призывами к радикальной демократизации общества и освобождению таким образом индивида от диктата ккк голого рынка, так и "государства всеобщего благоденствия". В качестве важного условия раскрепощения людей и демократизации (или ре-демократизации) они выдвигают также требование свободы доступа к информации (40).

Подобная точка зрения связывает социальные проблемы с разрешением моральных дилемм, возникающих при принятии политических решений и заключающихся в том, что стремление к максимальному увеличению доходов вступает в противоречие с требованиями экологии или эстетики; а люди как объект эффективного менеджмента противопоставляются тем же людям, взятым как субъект исторического процесса. В такого рода анализе центральное место отводится также вопросам развития человеческой личности и защиты человеческого достоинства. Принципиальные различия взглядов правых и левых можно легко проследить, если прислушаться к их взаимной критике. Современные правые оценивают платформу левых как утопизм, рядящийся в одежды социологии или социальной этики. В глазах современных левых воззрения их политических оппонентов предстают попыткой привилегированных слоев общества оправдать свой беззастенчивый эгоизм ссылками на законы экономики и на принципы эффективного управления.

Социальная работа: идейные вопросы профессионального выдвижения.

Социальные работники не были готовы к новому повороту политической и культурной истории. Их понимание профессионализма требовало отказа от участия в прямых политических конфронтациях, однако же они оказались втянутыми в водоворот политических дебатов. С одной стороны, ясно обозначилось их неприятие государственной политики, воплощавшей идеологию "новых правых". С другой - они чувствовали необходимость определить свое отношение к постмодернизму и идеологиям левых. И мы можем проследить как известное сходство, так и различия этих трех идейных структур, оказавшихся в одном культурном пространстве современного мира.

Ресурсы, которыми располагают социальные работники, зависят не только от общей экономической ситуации, но также и от идеологических и политических принципов распределения общественных средств. В этом смысле в последнее десятилетие ситуация складывалась особенно неблагоприятно: денег на социальную работу выделялось явно недостаточно и одновременно все более ужесточалась система отчетности, хотя четких оценочных критериев не существовало и сами требования постоянно менялись. В силу этого присущие социальной работе как профессии и научной дисциплине противоречия проявились особенно ярко.