Обрывок двадцать четвёртый 1 страница

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Пришествие

Обрывок первый

Что такое Конец Света, про который нам твердят день за днем уже второе тысячелетие? Будет ли он ярким, как удар молнии, или же тусклым, как окно моей квартиры? И когда он будет, этот Конец Света? Ведь в череде бескрайних серых дней я могу легко его пропустить, не осознав, что вот Он пришел. Он настал, и всякая дорога назад с этого момента закрыта. Интересно увидеть его. Взглянуть, потрогать, попробовать на вкус. Мысль о Конце Света несёт в себе для каждого человека панический ужас, но мысль о его отдаленности от сегодняшнего момента успокаивает. Я думаю: это случится не сегодня и не завтра, а через много тысячелетий, так что это обойдет меня стороной.

И ведь что интересно – в каждой религии Конец Света видится по-разному. Если бы я, например, был индусом, то я бы думал о вселенной как об одном разумном организме, который, как и положено каждому разумному организму (вроде меня), умирает и возрождается через равные промежутки времени. Когда он умирает, происходит коллапс вселенной и наступает Конец Света. Правда, для истинного оптимиста здесь есть весьма существенная зацепка: разумный организм вновь возродится, и вселенная будет вновь существовать. Для атеиста вселенная – это материя, появившаяся в результате Большого Взрыва. Пока вселенная расширяется, всё хорошо, но через пару миллиардов лет пойдет обратный процесс и ХЛОП – она вновь сгруппируется в одну точку. Таков Конец Света для учёных. Каков же мой Конец Света? Я знаю: Его имя Апокалипсис.

Я у берега моря. Его волны омывают подошвы моих ботинок. Осенние порывы ветра играют складками моего плаща, а по левую сторону от меня кто-то стоит. Я знаю его, но не могу вспомнить, кто он такой. Правой же рукой я нежно сжимаю ладонь девушки, но и её имя я не могу отыскать в своей памяти. Я знаю лишь то, что невероятно влюблён в неё и сделаю всё, что она мне скажет. Над нами ясное ночное небо, усыпанное звёздами. По шоссе проезжают машины, направляясь из города и в город.

И волны моря окрасились красным. Где-то на горизонте сверкнула вспышка молнии. Наверное, надвигалась гроза. Две или три машины столкнулись, осветив ярким светом взрыва всё вокруг. Из остановившегося автобуса вышли люди. Напуганные. Непонимающие.

Горизонт словно становился ближе. Внезапно количество машин, выезжающих из города, резко увеличивается. Мимо нас проходили люди с рюкзаками, пакетами: словно старались взять с собою свой тесный уютный домашний мирок с телевизором и кофе по утрам. На всех лицах было написано только одно чувство – страх.

Ветер нарастал, достигая ураганной силы, и я с трудом оставался на месте, удерживаемый своими спутниками. Я посмотрел направо. Она улыбалась мне, нежно, с легкой примесью безумия, и её глаза, достигали всей глубины моего сердца, подымали оттуда самое сокровенное, самые мои тайные желания. Я вдруг почувствовал странный гул вокруг. Это были звуки чужих мыслей. Люди, окружающие нас, видимо тоже это заметили, и всё еще стараясь что-то передать словами, потихоньку замолкали, оставляя место лишь мыслям. Я хотел что-то скрыть. То, о чём не имел права знать никто, кроме меня, но у меня ничего не получалось. Любой, кто имел такое желание, с непристойным любопытством слушал мои мысли и с отвращением глядел на меня, невзирая на то, что творилось в их собственной голове. Вокруг нас вспыхнули ссоры, перерастающие в драки. Никто не понимал, что происходит. Кроме меня. Я знал.

Внезапно все стихло. Наступила глубокая тишина. В ней не было места звукам, как будто темнота ночи закрыла их своей вуалью. Я повернул голову влево. «Помни, – сказала мне смутная тень моего спутника. – Наши сердца – это дёготь в обрамлении запекшейся крови. Не отступи перед этим». Его голос навевал сладкую боль. Он звучал красивым напевом, как будто слова из старой песни. Он заползал ко мне в душу, заставляя меня подчиниться и не прекословить.

А на небе одна за другой стали гаснуть звёзды.

Обрывок второй

Я открыл глаза. Оставленный включённым на ночь телевизор что-то бубнил на языке утренних программ. Сонным глазом я взглянул на старые бабушкины часы с кукушкой, доставшиеся мне в наследство вместе с прочим барахлом. Пять минут десятого. Пора вставать.

Я встал, прошел по коридору в ванную и взглянул на свое отражение в зеркале. Тусклые, погасшие серые глаза, сохраняющие былую память о радости детства. Тёмные волосы, слипшимися прядями разбросанные по моему лбу. Пара шрамов на виске и переносице довершают портрет.

Я набрал воду в ладони и плеснул себе в лицо. Полный кайф. Я снова взглянул в зеркало. Вода прохладными струйками сбегала вниз по лицу, собираясь на подбородке. Я вздохнул и принялся тщательно чистить зубы.

На улицу уже выходил элегантный молодой человек в деловом костюме с дипломатом в руках. Это всего лишь видимость. На самом деле я совсем даже не деловой. Зашвырнуть бы дипломат да скоротать вечер за кружкой эля. Лучший эль в нашем городе в пабе «Ливерпуль», что на Красном проспекте. Эль – это живое пиво, или еще его можно назвать пивом верхнего брожения.

У меня есть определённые репутации. Умник знает все и обо всем, но лишь поверхностно. Главное здесь – сделать умный вид и притвориться, будто вспоминаешь чьё-то имя или дату. Везунчик легко и беззаботно шагает по жизни, добиваясь всего не столько своей целеустремленностью, сколько готовностью подстраиваться под жизненные ситуации. Ловелас – в обществе он как на публике. Пока есть публика, я играю, флиртуя с окружающими девушками, как только публика пропадает, вместе с нею пропадает и Ловелас, и появляется угрюмо сосредоточенный мистер Серьёзность. Мистер Серьёзность появляется, если на меня долгое время никто не обращает внимания, не оценивает меня, не хвалит. В этих случаях я притворяюсь, как будто ни в чём таком не нуждаюсь. А на душе паршиво. Бандит – однажды попал в дурную компанию, но, сохранив ясность ума, остановился на умелом балансировании между криминалом и нормальной жизнью простого гражданина. Бандита боятся и уважают и не догадываются, что все мои репутации лишь мишура, за которой скрываюсь Я. Если честно, я актёр. Я такой, каким меня хотят видеть или каким мне необходимо выглядеть. Это создаёт определённые трудности. Например, когда мне необходимо притвориться влюблённым, все симптомы этого бедствия (отсутствие аппетита, апатия, тоска по любимой) проявляются в полной мере, как и у всякого хорошего актера.

Вот и последняя моя «любовь» привела к такому отвратительному симптому, как бессонница. Уже месяц как я не могу попасть в нормальный темп жизни. Ложусь в четыре утра, встаю в восемь часов, и единственной моей мечтой является нормальный восьмичасовой сон. Бессонница приводит к достаточно размытому пониманию мира. Он словно становится нереальным, но зато сны…

Я остановился, с лёгким оттенком приятного ужаса вспоминая сегодняшний сон. Приятный ужас – это понимание того, что это было не взаправду. Да. Сны становятся очень яркими и удивительно правдоподобными.

Мимо меня прошла девушка из моего сна. Когда она проходила мимо, я встретился с нею взглядом, и она улыбнулась. Правда улыбка не имела ничего общего с её слегка безумной улыбкой в моём сне, но в остальном она была точная копия той девушки.

– Стойте! – вскрикнул я. Я закрыл глаза и снова открыл их. Вот оно – последствие бессонницы. Моё воображение нарисовало на абсолютно незнакомой девушке приснившиеся мне черты лица.

– Я обознался, извините, – виновато улыбаясь, сказал я.

– Ничего, – улыбнулась она. Развернулась и ушла, обдав меня ароматом духов.

Я продолжил свой путь по серым улицам города. На сегодняшний день я запланировал одно славное мероприятие, которое поможет мне вспомнить чувство святости. Ведь нет прощения без крови, а мне так нужно прощение[1].

Я заметил, что больше всего люди вокруг нуждаются в любви и прощении. Третье тысячелетие – это эпоха потерянных сердец. Мы так нуждаемся в любви, что ненавидим тех, кто нас не любит.

Любовь – странное чувство. Когда пророки и проповедники кричат о том, что нужно любить Бога и всех людей, в ответ им стоит мёртвая тишина. И в этой тишине слышится лишь один вопрос: «Как это – любить?». А когда ты первый раз испытал любовь, ты знал, что тебе делать? Ты дарил цветы, писал стихи, не мог прожить и минуты без любимого человека. Ты не спрашивал, что такое любовь, ты просто испытывал любовь и знал, что твои эмоции – это то самое светлое чувство. После этого все вопросы бессмысленны. Любить людей и Бога можно лишь именно Любовью Человека, то есть взахлеб, всеми эмоциями и чувствами, которые только может испытывать человек. Правда, от любви до ненависти один шаг.

Обрывок третий

Я зашел в лечебницу, прошел уверенным шагом в 109 кабинет и, улыбаясь, обратился к медсестре в белом халате:

– Простите, а кровь здесь сдают?

Она скривила губы в любвеобильной улыбке вампира.

– Да, здесь. Вы донор?

– Да, – ответил я. – Только, пожалуйста, всю мою кровь не пейте, оставьте для малых детей, которые будут умирать от её нехватки.

– Это вы пытались продемонстрировать свой юмор? – она нахмурила брови.

– Что вы! Скорее его отсутствие, – сострил я и, отодвинув занавеску, прошёл в кабинет. Там меня ждал ещё один охотник до моей крови. Я сел в кресло и протянул руку.

– Другую, – даже не глядя, бросила врач, похожая больше на сбежавшего из советского плена последнего гестаповца. Я протянул ей другую руку. Она ухмыльнулась, наклонилась надо мной и, глядя в глаза, заверила:

– Больно не будет.

Больно не было.

Боль – это состояние, которое не может длиться вечно. Допустим, если бы всю вечность кому-то втыкали иголки под ногти, он бы, этот Кто-то, через пару сотен лет (хотя даже это слишком большой срок) привык бы к ощущениям и расценивал эту пытку как некоторого рода беспокойство.

Раньше я боялся боли. Пока не стал осознавать её, как нечто чуждое самому себе. Боль? Это не то, чего стоит опасаться. Всё проходит. И она пройдёт. Боли нужно радоваться, поскольку она источник жизни. Люди рождаются в муках. Зачем люди занимаются спортом? Разве не для того, чтобы в конце тренировки ощутить сладостную боль в мышцах. Боль – это показатель того, что ты живешь. Прекратится боль – прекратится жизнь. А постоянные бойцовские стычки между представителями мужской половины человечества? Желание причинить боль обидчику – это основной инстинкт жизни мужчины. Сложно понять лёгкость физической боли, пока не узнаешь…

Физическую боль очень легко перенести, трудно перенести ту боль, которая внутри тебя, в твоей душе.

Я чувствовал, как жизнь капля за каплей вытекает из меня.

– С вами всё в порядке? – заботливо склонилась надо мной медсестра. Я кивнул. Она выдернула иголку из моей вены и наложила повязку.

– Встать можете? – спросила она.

– Если честно, повалялся бы здесь еще с полчаса, – ответил я голосом, полным сарказма.

– Проваливай! – довольно грубо обратилась она ко мне. – Деньги получишь в кабинете напротив.

– Я сюда не ради денег пришел! – возмутился я.

Ага. Не стоило мне этого говорить. Её глаза помутнели.

– В смысле? – спросила она, видимо, не надеясь на свои уши.

– Это мой дар во имя жизни! – ответил я ей.

– А, гхм…

– Довольно многословно, а главное по делу, – заметил я. – Удачи, – и вышел.

– Молодой человек! – услышал я вдогонку. – Сядьте на скамеечку, отдохните минут двадцать!

Угу, подумал я, и прислушался к своим чувствам. Вроде бы всё нормально. Голова не кружится. В обморок падать не хочется. Слабости не чувствую. В общем, всё в порядке.

Внезапно я ощутил своим правым плечом стену, к которой привалился, а затем медленно сполз по ней вниз. Посидев на корточках минут пять, я медленно встал и направился к выходу из клиники. Нужно все-таки слушать, что тебе говорят опытные люди, а не надеяться на себя, как обычно.

Потом, я помню, брел по улицам города, постепенно удаляясь от его центра.

– НАСТАЛ МОЙ ЧАС, И Я ВЗЫВАЮ К ВАМ!

Я оглянулся. Странный парень в тёмном кожаном плаще, подняв одну руку к небу, обращался к собравшимся вокруг него.

– ПРИЗНАЙТЕ СИЛУ ТЬМЫ, ИБО Я ПРОРОК ЕЁ! Я – ТОТ, КТО ИДЁТ ВПЕРЕДИ ГРЯДУЩЕГО ЗА МНОЙ!

– Чёртовы городские сумасшедшие! – шепнула мне на ухо стоявшая рядом старушка с желтоватым морщинистым лицом. – Ты в глаза-то его посмотри.

Я последовал её совету и в тот самый момент, когда я взглянул ему в глаза, я увидел грани его безумия. Я был Там. Я стоял на краю мира, а внизу бушевало тёмное пламя Ада. Я видел водовороты пламени и Тьмы. Я видел Червя, который точит Вечность. Я видел грядущую битву с Ангелами Господа. И кровью покрылась земля, и всяк, живущий на ней, ушел в небытие…

Обрывок четвёртый

Я очнулся от ударов ладонью по лицу.

– Если ты собираешься падать в обморок каждый раз, когда слышишь подобную чушь, тебе лучше не приближаться к местам, подобным этому.

Надо мной склонился безумного вида старикашка с выпученными водянистыми глазами.

– Ну, теперь ты выглядишь много живее, – улыбнулся он беззубым ртом.

Я встал и, шатаясь, побрёл дальше. Слабость в теле от потери крови резко контрастировала с яркими картинами воспоминаний, проносящихся в моём мозгу. Я не впечатлителен на подобного рода шоу, просто…

С детских лет я верю в Бога. Осознанно – с шести лет. Это странно, ведь все мои ближайшие родственники атеисты. Для меня не было никого, кто бы указующим перстом ткнул в небо и произнес имя Бога. Просто с детских лет я Знал, что Он существует. Для меня загадкой остаются те люди, которые отрицают Его существование. Их вера в отсутствие кого-либо, находящегося выше их самих, просто поражает. А для меня всё гораздо проще. Во мне нет упрямой веры, во мне просто знание. Для меня легче поверить в то, что самолеты не летают, а машины не ездят, чем в то, что Бога нет. Чтобы понять меня, нужно представить себе стоящее перед тобой дерево. Никто из людей не задумывается над тем, верить в его существование или нет. Они просто воспринимают его как факт и обходят его, иначе грозит опасность столкновения. Также и Бог для меня. Он реален, и всё, что исходит от него, реально. Это можно либо воспринять, либо… обойти.

Моя вера влекла меня ко многим учениям. Я следовал мудрости Вед, практиковал философское спокойствие Сиддхартхи Гаутамы, которого все называют Будда Просветленный. С шести лет, осознав присутствие Бога в своей жизни, я начал искать ему Имя. Я дошел до учения Блаватской и познакомился с обществом, члены которого обучали меня выходить в астральные миры. Однако всё разом поблекло перед учением Христа. Я не могу сказать, что сразу взял и воспринял христианство. Мне сложно было избавиться от того приобретенного груза ненужного знания, которое я собирал в течение своей жизни. Поэтому я шел на компромиссы. Старался увязать свои старые представления с тем, что я получал из Библии. И безуспешно проигрывал битву за битвой. Все мои старые представления об астральных и ментальных мирах, реинкарнациях и подобной чепухе были сметены Всепоглощающим Словом Бога. Я помню тот миг, когда, осознав свою благодарность и любовь к Создателю, я упал на колени и заплакал от осознания своей ничтожности перед Ним. Святой Дух Бога наполнил меня, и я принял Истину такой, какой она была на самом деле. Эта Истина заключалась в нескольких словах Иисуса: «Я есть Путь и Истина, и никто не придет к Отцу, кроме как через меня»[2]. Можно приводить безумно много доводов в пользу той или иной религии, но только в христианстве можно почувствовать всю полноту Бога. Когда ты чувствуешь, как тебя наполняет Святой Дух… Это чувство доступно лишь христианину. Это было самое счастливое время в моей жизни. Я излучал радость и свет и старался рассказать каждому прохожему о том Отце, с которым я познакомился. И встречал лишь непонимание. Любовь, стремление к проповеди в своей жизни, праведность и святость – эти понятия можно встретить в любой из христианских церквей. Большую их часть молодые протестантские церкви прививают своим членам как стандарт жизни христианина. Позже, когда они становятся более «зрелыми», такие понятия блекнут, и их заменяет девиз «Бог не требует от тебя невозможного, просто будь самим собой». Это правильно. Это то, что нам нашептывает Ангел Света. Или Тот, кто принял его облик.

Есть ведь и другая сторона. Дьявол. Противник Господа. Обманщик. Льстец. Я помню его тихий шёпот в своих ушах. Вожделение. Гордость. Гнев. Человек Господа живет без граней, он смотрит на то, что Бог говорит о его жизни, и просит Его помочь изменить её так, чтобы она была угодной Ему. Человек Бога не замечает плохое или хорошее в своей или чужой жизни. Он просто принимает то, что даёт ему Бог. Дьявол предлагает грани. «Хорошо, – шепчет он, – ты отказался от постоянного секса. Ты настоящий христианин. Теперь, чтобы не потерять форму, нужно немного усилить свою святость, прекратив общаться, а затем и просто смотреть на прелестных девушек». Так он вызывает Ненависть к миру. Ты уже ненавидишь прелестных девушек, тебя воротит от приятной пищи, ты готов вцепиться в морду тем, кто не разделяет твои религиозные убеждения. И ты, конечно же, не фанатик. И зря все тебя так называют. А потом Дьявол шепчет тебе о гранях святости. Какой из них ты достиг? «Посмотри, – говорит он, – ты Свят, как немногие, но может, нужно стать еще более святым. Может, нужно отказаться от свободного общения с Отцом. Ведь ты можешь сказать ненароком какую-нибудь глупость. Может, попробовать пользоваться стандартными формами молитвы, вроде «Отче наш»? Кроме того, когда тебе нечего Ему сказать, эта молитва будет замечательной отговоркой». И вот, ты уже искренне веришь в свою Святость и Непогрешимость, не замечая за собой чёрной тени своей гордости. Тебе уже не страшны нападки Сил Тьмы. Ты веришь в силу молитвы. И она исполняется. А Дьявол опасливо заглядывает тебе в глаза и спрашивает: «А ты помнишь, что такое быть простым человеком?». Отец Лжи ловит каждого человека в индивидуальную ловушку. И меня он поймал на эту фразу. И я был готов к тому, чтобы, облеченный в доспехи глупости и гордости, сойти вниз по ступеням, по которым поднялся. А когда ты уже не просто спускаешься, а летишь с огромной скоростью вниз, ты всё гадаешь, где ты ошибся. И ты кричишь. В гневе обвиняешь Господа за своё собственное падение. И отворачиваешься.

Я отвернулся. На моих плечах отныне висит изящная мантия дипломатии, скреплённая у горла фибулой кровавого договора. А сердце мое – дёготь в обрамлении запекшейся крови. Так продолжалось долгое время. Я убеждал всех и себя, что мне нет пути обратно. Я проклинал имя Бога. Но это время быстро прошло. Дьявол питается нашими эмоциями. Теперь я стал равнодушен. Единственное, что я могу иногда испытывать, – это Страх. Страх перед предстоящим Судом. Так чувствуют себя все бесы: веруют и трепещут. Это про меня говорил Иисус: «Хулящему Меня или Отца простится, но хулящему Духа Святого не простится ни в сем веке, ни в будущем»[3]. Я знал и отвернулся. Это худшее из мучений – видеть свой медленно приближающийся конец. Поэтому я не живу, я лишь существую. День за днём. Год за годом.

Обрывок пятый

Она ждала меня возле Клещихинского кладбища. Я не знаю откуда, но я понял это сразу. Мне нравятся блондинки с большими голубыми глазами, стройными ногами, большой грудью и узкой талией. Они всем нравятся. В последнее время их наштамповали столько, что глаз, куда ни глянет, видит только блондинок.

Её глаза были темно-карими, почти чёрными. В них не было и капли той наивности и коровьей доброты, которые таят глаза кукол Барби. Её глаза излучали жестокость, ненависть к этому миру в целом и бесконечную тоску. Она была слишком стройной, почти костлявой. Чёрный лак потрескался и местами открывал бело-розовую поверхность ногтя. На ней был надет серый плащ, и в руке она держала сигарету. Ветер трепал пряди её волос, окрашенные в чёрный цвет и светлые у корней.

– Курящие кончают раком, – заметил я, проходя мимо и слегка замедляя шаг, в ожидании ответа на этот распространённый риторический вопрос.

– Вся трагедия лишь в том, что он приходит слишком поздно. Поэтому его можно считать безопасным, – ответила она. – Реальные шансы любого человека дожить до сорока пяти лет очень невелики, при нынешних темпах развития смертоносных вирусов, терроризма, войн и автомобильного движения. Рак обычно приходит позже. Тогда, когда его уже можно не опасаться.

Я остановился и посмотрел в её глаза. Она была настоящая. Живая. Вокруг нас словно скользили тени других людей. Они действительно были лишь Тенями. А мы стояли и понимали, что всего два человека осознают реальность своего существования.

– Боль… – начал я.

– Это вечный двигатель нашей жизни, – закончила она.

– Любовь… – начал я.

– Самое большое разочарование XXI века, – закончила она.

– Бог… – начал я.

– Есть, – закончила она.

– Конец Света… – начал я.

– Апокалипсис, – закончила она.

Я взял её за руку. Её ладонь была холодной и слегка влажной.

– Пойдём, – начал я.

– Ко мне или к тебе? – ответила она.

Мы сидели на кухне и молча смотрели друг на друга.

– Чаю? – спросил я.

– Ты хочешь чаю? – спросила она.

– Нет.

– Я тоже. Неси вино и два бокала.

Я сбегал в магазин за бутылкой дешёвого красного сухого вина. Налил два больших бокала. Мы молча выпили.

– Ты хочешь есть? – спросил я.

– А ты? – спросила она.

– Нет.

– Я тоже.

Я налил ещё вина в бокалы. Ноги стали ватными, а голова на удивление ясной.

– Ты хочешь?..

– Нет. Задай правильный вопрос, – её голос одурманивал. Он звучал нежной песней, которой невозможно сопротивляться. Я и не сопротивляюсь.

– Какой?

– Это не тот вопрос! Ты выпил вино, а никак не можешь собраться с духом? – она нахмурила брови.

–Это будет нетактично.

– Что именно? Задать вопрос?

– Это неправильно.

– Что именно? Поцеловать меня?

– Это неприлично!

– Что именно? Трахнуть меня у себя дома?

Она встала и подошла ко мне, снимая блузку. Она была очень холодна. Как смерть.

А потом я снова ожил. Бабушкины старые часы тихо тикали в углу. Что-то бубнил оставленный включённым на ночь телевизор. Вторая подушка и чересчур смятые простыни подсказывали, что сегодня ночью я спал не один. А теперь она ушла.

Я не волнуюсь. Я спокойствие всего мира. Меня невозможно чем-то задеть, испугать, удивить. Я соль мира[4].

Обрывок шестой

Стукнула входная дверь. Она вошла в комнату. Дым от её сигареты разнёсся по всей квартире.

– Не самый лучший секс, но ты меня удовлетворил, – она усмехнулась.

– Секс – понятие двоякое! Нельзя обвинить партнера в том, что секс понравился или не понравился, потому что в эту игру играют вдвоем. Ты такой же участник процесса.

– Согласна, – она подошла ко мне и поцеловала своими красными от помады губами. Поцелуй этот длился три минуты сорок две секунды. Потом она выпрямилась. Помада размазалась вокруг губ, и я ощутил её привкус во рту.

– Сотри помаду, – попросил я. Она взяла платок и провела им по поверхности губ. Её настоящие губы были бледно-красными, с еле заметной синевой, и потрескавшимися.

– Так лучше? – спросила она.

– Да. Как тебя зовут?

– Что имена? – она спросила глухо. – Зови меня Астаарта[5].

– А меня… – начал я. Она прижала палец к моим губам. Она сказала:

– Я не хочу знать твоё имя. Через несколько десятков лет оно уйдет из моей головы, и останешься лишь ты. Такой, какой ты сейчас есть. Зачем нужны имена, если они не могут сказать ничего о том, кому они принадлежат. Когда ты смотришь на чью-то могилу, там написано: «Трофимов Александр Анатольевич». И что тебе это дает? Имена бессмысленны. Они всего лишь ярлыки на наших телах. Люди ходят и поклоняются ярлыкам на гранитных плитах.

Она тряхнула головой, и чёрные волосы упали на её лицо. Она откинула их назад.

– Люди отдают слишком много почестей мешкам с костями, которых уже начинают есть черви. Они придумали кучу правил для того, чтобы закопать эти мешки в землю. Но и даже после этого они не могут отпустить мертвецов. Они продолжают мучить и нарушать их покой своим постоянным вниманием. Пусть мёртвые хоронят своих мертвецов. Жизнь для живых[6].

Я вспомнил о могиле своей бабушки. Я исправно ходил туда раз в полгода, чтобы поправить ограду и очистить могилу от всякого мусора. Я был неправ?

– Ты неправа, – заявил я упрямо.

– В чём же? – она улыбнулась нежно, с лёгкой примесью безумия.

– Я не знаю, но ты неправа.

Так мы познакомились.

На второй день нашего знакомства она перевезла ко мне все свои вещи.

На третий день она выкинула телевизор в окно.

На четвёртый день она разбила зеркало.

На пятый день она принесла пакет марихуаны.

На шестой день мы занимались сексом.

На седьмой день мы отдыхали.

И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмой от всех дел своих, которые делал. И благословил Бог седьмой день, и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал[7].

Обрывок седьмой

– Мы Боги, – сказала она.

– Да? – спросил я.

– Да. Мы определяем те дни, когда мы хотим отдыхать, а в какие заниматься любыми другими вещами. Мы вольны сами определять свою судьбу.

– Сумасшедшая! – я засмеялся. – Ты просто сумасшедшая! Судьбу невозможно определить. Она сама определяет то, что с тобою случится.

– Правда? – она тоже засмеялась. – Тогда вставай, и я тебе все докажу.

Мы встали. Она накинула свой плащ, а я, как был в свитере и джинсах, вышел вслед за ней на улицу. Она ускорила шаг. Я тоже. Она побежала. Я тоже. Мы перебегали дорогу, когда чёрная Волга устремилась прямо на меня. Пять секунд до смерти. Три секунды до смерти. Это невероятное состояние невозможности выбора, когда на тебя надвигается автомобиль. Я оцепенело наблюдал за его приближением две секунды. И вдруг меня словно отпустило, и я осознал, что выбор есть. Секунда. Я отскочил в сторону, и Волга, едва не задев меня, проскочила мимо.

Она стояла и смотрела на меня с другой стороны дороги. Я подошёл к ней. Она снова пустилась бежать. Мы бежали со всей скоростью, на которую были способны. А впереди была ещё одна дорога. И по ней ездили машины. И я почувствовал удар, от которого потерял сознание.

Я открыл глаза. Надо мной был белый потолок. Дышать было больно, и невероятно болел левый бок. Видимо, были сломаны одно или два ребра. Она сидела рядом со мной и держала меня за руку.

– Это судьба? – спросила она.

– Что?

– Чтобы тебя сбила машина?

Я задумался.

– Конечно. Ведь первый раз я увернулся, и второй раз меня сбили. Конечно же, это судьба.

Она поморщила нос.

– То есть ты хочешь сказать, что ты первый раз обманул судьбу. То есть ты хочешь сказать, что на самом деле ты можешь ею управлять?

– Но! – торжествующе заметил я. – Машина меня всё-таки сбила, и судьба добилась своего.

– Но на какой-то короткий миг ты управлял своею судьбой. Почему ты думаешь, что не можешь делать этого постоянно? Когда люди говорят про спасшихся, а потом погибших: «Это судьба!», неужели они в это верят? Или они закрывают глаза на то, что первый раз судьбу всё-таки контролировали. А значит, это возможно и во второй раз. И в третий. Те, кто погибли, они просто не учли всех обстоятельств и не смогли спастись. Хотя и могли.

– Мы Боги! – воскликнул я.

– Правда, ещё ты забыл о важном моменте, – её глаза весело блеснули.

– О каком?

– Ты ведь сам выбежал на дорогу с несущимися машинами, – расхохоталась она.

Я закрыл глаза.

Обрывок восьмой

Я открыл глаза.

Она сидела рядом со мной. А за окном темнело.

Я не стал дожидаться официальной выписки, а просто оделся и сбежал вместе с Астаартой из больницы. На остановке стояли девять человек: двое юношей, трое мужчин зрелого возраста, одна девушка и три старухи лет шестидесяти. Подъехал автобус. Я шагнул вперёд. Затем сделал шаг назад. С презрением я наблюдал за давкой в автобусных дверях. А за мной наблюдала она. Одна старушка ловко пихнула локтем мужчину и прорвалась внутрь автобуса. Двое мужчин плечом к плечу попытались протиснуться сквозь двери. Вслед за ними забежала в автобус девушка, подгоняемая старухами. Мы смотрели на них с жалостью и презрением. Они напоминали стадо парнокопытных, которые всеми правдами и неправдами пытаются заполучить лишний кусок салата. Правда суета сих прямоходящих была направлена на то, чтобы получить место в автобусе. Мы медленно после всех поднялись по ступенькам автобуса, физически ощущая свое превосходство над слабым духом окружающих. Мест еще хватало, и мы сели.

В автобусе она снова заговорила.

– Мы Боги. Значит, никто не может указать, что нам делать. Ни Бог, коему мы равны, ни государство, ни любой другой человек.

– Подвинься! – довольно грубо сказал мне парень со спортивной сумкой на плече. Я ощутил внезапно приступ ненависти. Я равен богам, а он осмеливается вторгаться на МОЮ территорию. Тем не менее я подвинулся ближе к Астаарте. Она же отпихнула меня и сама отодвинулась так, что между нами оказалось место. Парень улыбнулся ей и сел между нами, широко раскинув ноги. Он что-то спросил у неё. А затем, спустя пять минут, они уже вместе чему-то смеялись.