Обрывок тридцать четвёртый 3 страница

Последние месяцы Священной войны завершились поражением по всем фронтам. Мы вынуждены были бежать из России, как и наши бесы из многих других стран. Силы христиан, укреплённые силами победоносной Святой Инквизиции, выдавили нас, как гной, почти отовсюду. И вот теперь американский континент, последний из наших рубежей, лежит в руинах, а солдаты Святой Церкви шаг за шагом, смерть за смертью, пробивают себе путь к нашему убежищу в храме.

Организация объединённых наций молчит, превратившись в безвольное собрание тех, кто не смог предотвратить Священную войну, с ужасом наблюдая за её последствиями, а балом правит Международная христианская миссия (МХМ), состоящая из обретших власть глав христианских конфессий по всему миру. На знамёнах исполняющей волю МХМ Святой инквизиции развивается девиз: «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими». И вот дети Бога напрягают все свои силы, чтобы положить конец нашему недолгому правлению.

Щёлкнув пальцами, я создал маленький колеблющийся огонёк на кончике своего пальца, чтобы развлечь Астаарту. Она слабо улыбнулась:

– Балуешься…

Храм тряхнуло от взрыва, один из стаканов на краю стола упал на пол и разлетелся стеклянными брызгами, а с части стены облетела штукатурка. Я погасил огонь и пожал плечами:

– Чем меньше в мире души Бога, тем больше хаоса. Чем меньше силы, поддерживающей порядок, тем легче менять окружающую действительность.

– Я знаю, – ответила Астаарта.

– Я могу их убить. Всех. Просто выйду за дверь, раскину руки и уничтожу их всех до одного. Хочешь? – спросил я, крепче обнимая её за плечи.

В ответ она покачала головой:

– Не можешь. Ты же знаешь. Иначе всё это не имеет смысла. Антихрист и его свита должны исчезнуть и дать Святой Церкви продолжить своё дело. Теперь она к этому готова. Какой толк в том, чтобы уничтожать раз за разом эти мешки с костями? Душа Бога будет снова и снова возрождаться в каждом новом ребёнке. Нужно, чтобы они сами, своими руками, выдавили её из себя через ненависть, гнев, насилие. Пусть последний праведник падёт не от наших рук, а от рук своих же братьев.

Я посмотрел в окно. Там по развороченным взрывами цветочным клумбам, со злыми тёмными лицами, одетые в чёрную военную форму, с тяжелыми автоматами в руках быстро передвигались солдаты Святой Церкви. Однако я смотрел вовсе не на них, словно мне совсем и не было до них дела, а на цветы, ещё оставшиеся на клумбах. Солдаты оставляли за собой след из поломанных и втоптанных в землю ярких голубых, зелёных и оранжевых цветов. Наблюдая за этим, я крепко стиснул зубы и сжал кулаки.

В тесном закутке между двумя дверями храма, набитом телами борющихся солдат, завязался рукопашный бой. Они хватаются руками за цевьё автомата, поднимая его вверх, стараясь отодвинуть очень глубокое, чёрное и смертельно опасное отверстие как можно дальше от себя. Наших бесов ведет за собою Лёша Бадер. Весёлый юнец со смешной чёлкой и серьёзным выражением лица, которое абсолютно не идет его возрасту. Спортсмен, чемпион по рукопашному бою. Через мгновение его мёртвое тело лежит под ногами у тех, кто всё ещё жив и борется за очередной автомат. Своими зубами наши бесы вгрызаются в кисти и ноги солдат. Вгрызаются жадно, до крови, заставляя солдат Святой Церкви с тёмными лицами выпускать из рук оружие.

Оружие в моих руках по весу такое же, как и игрушечный пластмассовый автомат. Или мне это только кажется из-за дьявольской дозы адреналина в крови.

Бой за храм шёл не один час и даже не одни сутки. Мы оказывали ожесточённое сопротивление, заставляя врага драться за каждое помещение. В общей столовой выстрелами уже давно было разбито окно. Несмотря на это, в ней ужасно воняло дымом. Все столы мы перевернули, и они образовали одну линию баррикад, которая хоть немного защищала от выстрелов противника.

Рядом с дверью, ведущей в столовую, солдаты пробили большое отверстие, чтобы было удобнее стрелять. Недавняя атака завершилась снова ничем, и теперь мы наблюдаем за тем, как солдаты бегут вереницей друг за другом мимо нашей двери в сторону других помещений. Нам остаётся только гадать, много ли ещё осталось тех, кто сопротивляется?

Нас осталось всего восемь человек, когда стремительно началась новая атака врага. Из отверстия в стене высунулись два автомата и начали стрелять. В двери вкатилась граната, и мы нырнули в своё укрытие. Раздался хлопок, и помещение заволокло дымом. В дверь по одному, по двое начали вбегать солдаты, выпускающие короткие очереди из своих автоматов в нашу сторону.

Мы даже головы не смели поднять, а, поднимая руки с автоматами над головой, не глядя, выпускали очереди наугад в сторону двери. Но такая тактика была неэффективна.

– Пришла пора умирать, – сказал мне сидящий рядом Баальберит. Сказал, прищурившись, как-то весело и беззаботно, и подмигнул мне. В его руках находился большой тяжелый чёрный пулемет. Он резко вскочил и упёр пулемет в край стола, после чего начал строчить из него в атакующих. Вслед за ним вскочили и другие, стреляя в противника.

Я видел, как упал Дима Метель, первый задира среди наших бесов и страстный любитель женщин. Первая пуля зацепила его плечо, слегка развернув влево, а вторая стукнула прямо в голову, отчего из головы на стену брызнули красные струи. Мне нужно было встать, потому что только так я мог помочь сдержать наступление, но я словно оцепенел. Я смотрел на лежащее у моих ног тело Маммоны. Его голубая рубашка была вся в крови, в тон его красному галстуку, а открытые глаза смотрели в осыпавшийся штукатуркой потолок. Я смотрел на Астаарту, которая безжизненно повисла между столами. Её рука, зацепившаяся за стол, была вздёрнута вверх.

В тело стоящего рядом со мной беса вгрызлись одновременно четыре пули, но он продолжал стрелять. А я продолжал сидеть в оцепенении за своим укрытием. Он упал тяжелой ношей прямо на мои колени. Вслед за этим ко мне через стол упала небольшая зелёная граната. Лимонка. Ф-1.

И мне, вдруг, стало так обидно за сломанные цветы, что я взял автомат, встал и стал стрелять в десятки бегущих мне навстречу темнолицых людей в военной форме, пока взрыв, оторвавший мне ноги, не заставил меня упасть и закрыть глаза, отправляя в давно исхоженную мной вдоль и поперёк долину смерти.

ЧАСТЬ 4

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Обрывок сорок пятый

Каждое утро и каждый вечер воздух над городом наполняется колокольным звоном и монотонным гулом молитв, возносящихся к небесам. Падая на колени, люди бормочут «Отче наш», краям глаза наблюдая за рыцарями Святой инквизиции – защитой и опорой Международной христианской миссии; миротворцами, одержавшими победу над Антихристом и его свитой; блюстителями морали и поведения среди нетвёрдых в вере мирских граждан. В чёрных сутанах с белоснежным воротником и манжетами, с вышитыми золотом мальтийскими крестами на груди они наблюдают за порядком и спокойствием с внимательностью охотничьих псов. Их лица скрыты в тени надетых на голову капюшонов. На поясе с левой стороны висят в ножнах короткие одноручные мечи – признанное оружие для защиты христианской веры, наследующее форму креста, а с правой стороны в кобуре висят тяжёлые пистолеты с обоймами, наполненными освящёнными пулями. Воздух пахнет дымом костров и аппетитным запахом жареного мяса.

Горожане молятся с рвением обречённых на смерть, чтобы никто не заподозрил их в недостатке веры. Они бросают в пустоту слова и слушают в ответ пустоту, не ощущая ничего, кроме усталости и страха, но всем своим видом показывают воодушевление и радостный экстаз.

– О, вы знаете, иногда у меня просто дух захватывает от того спокойствия и радости, которую я ощущаю, когда молюсь, – улыбаясь, говорит мать двоих детей. Отец сидит здесь же рядом и старательно улыбается в тон ей.

Районный священник улыбается в ответ и втыкает вилку в приготовленную на ужин жареную рыбу. Съев кусочек, он запивает его вином. Все улыбаются и все счастливы в лоне христианской Церкви.

– Очень хорошее вино! – говорит он.

– Ещё из довоенных запасов, – отвечает отец семейства. – А завтра вы к кому собираетесь наведаться?

– К семье Афанасьевых, давненько у них не бывал, – отвечает священник. У него такая работа – ежедневно посещать прихожан своей районной церкви, чтобы поддерживать в должном состоянии их духовное здоровье. Он устал и хочет выходной. С трудом сдерживая зевоту, он говорит. – Рассказывают, что некоторые праведники во время молитвы отчётливо различают музыку, доносящуюся с небес.

Холёные пальцы священника разламывают хлеб, катают из мякиша небольшой шарик и отправляют его прямо в широко открытый рот.

Кореи и Японии больше нет. Вместо них выжженные до стеклянного блеска радиоактивные пустыни. Международная христианская миссия приняла решение выжечь в корне огнём освящённых атомных бомб попытки пересмотреть международную экспансионистскую политику Святой Церкви. Весь мусульманский мир от Марокко до Пакистана охвачен огнём Второй Священной войны, направленной против наследия Антихриста: против тех, кто насаждает ложные вероучения. По пескам и пыльным дорогам катятся чёрные бронированные танки с крестами на броне, огнём из всех орудий доказывая истинность христианской религии. Нет больше того раздробленного, запутанного мира, каким он был раньше. Есть Святая Церковь и те, кто против неё. Теперь не нужно думать над тем предлогом, как заполучить богатую нефтью территорию мусульманских стран. Достаточно простой энциклики от Совета Международной христианской миссии, заклеймившей в своём списке страны с иными религиями как «еретические» и «наследующие знамя Антихриста».

Ответь:

Что вам мешало прозреть?

Что же случилось с мечтой

Сделать для всех рай земной?[64]

Миротворцы говорят: «Борьба за мир – это неустанный труд. За мир, как и против войны, нужно бороться»[65].

Вот как оно теперь бывает. По тёмной улице, освещаемой редкими фонарями, идёт молодая девчонка лет шестнадцати, немного пьяная, от чего её слегка покачивает из стороны в сторону. Юбка на ней сильно помята. Ветер доносит приятный цитрусовый запах её духов, заставляющий мужскую плоть шевелиться в штанах.

Она проходит мимо угрюмых мужчин и женщин, одетых в чёрные одежды Святой Инквизиции, перебирающих в одной руке костяшки чёток, а другой ласкающих рукоять своего меча. Их губы на автомате читают вполголоса молитвы, пока глаза внимательно наблюдают за девушкой.

Рядом с ними стоит высокий столб, окружённый со всех сторон охапками сухих веток.

Из их числа отделяются мужчина и женщина и быстрым шагом догоняют девушку, толкая её к стене. Мужчина хватает её за горло и, крепко прижав к стене, не даёт вырваться, пока женщина разрывает на ней блузку, обнажая маленькую упругую грудь с торчащими сосками.

– Где твой крест? – спрашивает мужчина, слегка ослабляя хватку.

Девушка всхлипывает и хрипит:

– Дома забыла…

Женщина в чёрном кровожадно ухмыляется, глядя на неё своими тёмными глазами. Она хищно втягивает носом воздух, улавливая среди запаха духов терпкую нотку недавнего секса. Как охотничья сука из числа Господних псов она чувствует запах своей жертвы. Она просовывает руку под юбку, отодвигая узкую полоску трусиков, и проталкивает свои пальцы ей во влагалище.

– А девственность ты тоже дома забыла?

Девушка испуганно бьётся, пытаясь ослабить хватку, и сучит ногами по земле. Инквизитор отпускает её, и она падает в грязь у его ног. Скрючившись, она всхлипывает и повторяет:

– Пожалуйста! У меня день рождения сегодня! Пожалуйста! Мы просто праздновали с другом! Прошу вас! Пожалуйста! Пожалуйста! Отпустите меня!

– Дитя, разве ты не знаешь, что сладострастие, блуд, похоть и распутство – это один из смертных грехов? Как можем мы оставить семена Антихриста расти в тебе, чтобы они принесли снова немыслимые беды, заражая других? – наставительно и мягко говорит инквизитор, скрестив руки на груди. Услышав мягкие нотки в его голосе, девушка быстро приподнимается и встаёт перед ним на колени, обнимая его колени, и запрокидывает голову, силясь посмотреть в его глаза. Инквизитор быстро наклоняется и снова хватает её железной хваткой за горло, пристально глядя в её заплаканное лицо. Наступает несколько секунд тишины, пока пёс Господа обнюхивает свою жертву. Нервы девушки напряжены, она готова вот-вот снова сорваться в истерику.

Наконец, инквизитор выпрямляется, отталкивая её от себя.

– Я в твоё покаянье не верю, – говорит он жёстко.

– Бедная девочка, – вздыхает женщина рядом с ним, хватая её за волосы, и тащит за собою.

Та визжит на всю улицу, мешая проклятья и молитву, но окна домов полны безжалостной пустотой. Лишь в ответ над пустыми улицами раздался гулкий колокольный звон. Повеяло дымом и аппетитным запахом жареного мяса.

Мы наблюдаем, как псы Святой Церкви тащат очередную жертву по улице. Мы одеты в чёрные сутаны, поверх которых на тяжёлой золотой цепи висят кресты. Наши лица скрыты в тени капюшонов. Я вспоминаю, как когда-то давно, целую вечность назад, мы также освободили от жизни красивую молодую девушку за то, что она носила крест. Я вспоминаю печальный образ её души, и мне становится немного грустно. Ничто так не бередит сердце, как давние воспоминания.

Глупо полагать, что нас можно убить. Мы приняли иное обличье и вернулись из-за тёмных границ Хаоса, чтобы наблюдать за тем, как своими собственными руками человечество завершит нашу работу.

Обрывок сорок шестой

Первая ступень.

Тебя раздевают донага и демонстрируют широкий арсенал инструментов, которые помогут тебе полностью покаяться в своих грехах и стать праведником. Если вы бывали у зубного врача, когда ещё не придумали обезболивающего, вы наверняка помните это ощущение, ожидание скорой боли: левая часть груди и плечо немного немеют, сердце сжимается, горло становится сухим, а ноги – ватными, в голове туман и немного путаются мысли, становится трудно глотать. И это даже не трусость, просто твоё тело трепещет в ожидание боли. И даже боль не так страшна, как тот фантом, что рождается в твоих мыслях.

Вторая ступень.

Худощавый человек с острым лицом и большим носом в чёрной сутане бормочет, перебирая чётки:

– Радуйся, Мария, благодати полная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего Иисус. Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь!

Твои мычание и стоны прорываются через закрытый кляпом рот. Твоё тело всё ещё сводит судорогой, когда палач отводит электроды от рук, а по ногам бежит тёплая струя мочи. На кистях остаются мелкие пятна от электрических ожогов.

Худощавый человек берёт стакан воды, отпивает один глоток, ставит на место и снова начинает повторять молитву «Аве Мария». Палач приставляет концы электрических проводов к твоим вискам, и ты, в ожидании пронзающих электрических игл, тщетно пытаешься освободить руки от зажимов. Перед твоими глазам возникают яркие синие, розовые, зелёные вспышки света, ты чувствуешь, как посреди головы, в самом центре мозга, нарастает жгучая сверхновая, которая вот-вот поглотит тебя полностью, а в костях твоих рук и ног огнём мучительной боли отзываются электрические разряды. Короткий отрывок молитвы, во время которого твоё тело очищают электрическим током, представляется таким же длинным, как вечность в Аду.

Но вот наступает короткая передышка. Ты пытаешься сфокусировать взгляд, но он беспорядочно падает на незначительные детали: трещину на потолке подвала, чей-то чёрный волос на белом полу. В голове нет никаких мыслей. Твой мозг пуст, как мир перед приходом Творца. Яркие пятна, плавающие перед глазами, внезапно преображаются в ангелов в белоснежных одеждах. Они протягивают к тебе свои холодные ладони, успокаивая твою боль. Ты улыбаешься от их ласковых прикосновений.

А худощавый человек в чёрной сутане отпивает глоток из большого стакана и начинает повторять снова:

– Радуйся, Мария…

Третья ступень.

Твои руки пристёгивают к перекладине так, чтобы ноги не могли касаться пола, а к ступням привязывают небольшие тяжёлые гири. Всего несколько десятков секунд достаточно, чтобы ты почувствовал, как начинает жечь болью позвоночник, суставы рук и ног. И вот проходит минута, затем другая. Боль становится невыносимой, и ты кричишь во всё горло. За твоим криком следует хлёсткий удар по лицу, в кровь разбивающий губы, а затем тебя окатывают из ведра ледяной водой. Кто-то намеренно включил кондиционер, чтобы стало холоднее, и тебя начинает бить мелкая дрожь от боли и холода. Ты потерял счёт времени, не знаешь, который сегодня день. Может быть, пытка началась всего час назад, а может быть, она длится уже месяцы. От невыносимой боли ты снова кричишь и снова получаешь хлёсткий удар и волну ледяной воды. Ты облизываешь губы и широко открываешь рот, стараясь вдохнуть глоток живительного воздуха. Из твоего переломанного носа текут кровавые капли, мешая дышать. Каждый раз, двигая челюстью, ты слышишь небольшой щелчок, который говорит, что челюсть сломана и кость задевает кость. Весь мир для тебя – это огромный пульсирующий комок боли, и больше всего на свете ты желаешь от него отдохнуть.

– Ниспошли мне, Господи, смерти! Молю тебя, Господи, ниспошли! – хрипишь ты, пуская кровавые пузыри. В ответ следует новый удар и ледяная вода обжигает холодом твою замёрзшую кожу.

Мы наблюдаем, стоя за тёмным стеклом, как еретика, призывающего к любви вместо ненависти, освобождают от его заблуждений псы Святой Церкви.

– Как твоё имя? – задаёт первый за всю пытку вопрос человек в чёрной сутане.

– Исаак Рихстов, – хрипло бормочет еретик. В его изуродованных пытками чертах лица мы с Астаартой с трудом различаем того красивого молодого парня, с которым нас в прошлом неоднократно сводила судьба: зимним вечером незадолго до встречи с Маммоном, затем в лютеранской церкви, где он был священником, и, наконец, на поле битвы, где он проповедовал солдатам любовь и прощение, за что и был арестован Святой инквизицией.

Его глаза бегают из стороны в сторону, время от времени останавливаясь, словно что-то различая. И тогда на его окровавленных губах появляется улыбка.

– Не дай мне греха, Господи, прекратить молиться за их души, – бормочет он. – Господи, милосердный, спаси их души. Господи, спаси их души!

Мы смотрим, как отчаянно держится за души своих палачей этот мертвец с добрыми глазами.

Обрывок сорок седьмой

Мы заходим в тесную каморку в подвалах Святой Инквизиции. Вместе с нами заходят и другие служители Международной христианской миссии. Среди белых стен на полу лежит лицом вниз, раскинув руки, истерзанный пытками человек. На нём длинная белая рубаха, под которой ничего нет. Камеру круглосуточно заливает яркий белый свет, от которого уже через минуту становится больно глазам.

На звук открывающейся двери он с трудом собирает силы, приподнимается и садится, пытаясь улыбнуться распухшими губами, чёрными от запекшейся крови. Его правая щека вздулась, нос свёрнут налево, а один глаз полностью покрыт синевой и не открывается.

– Кто вы?

Ему отвечает служитель, одетый в чёрную рясу, с большим золотым крестом на груди, висящим на длинной золотой цепи, с нахмуренным, брезгливо сморщенным пухлым белым лицом, седыми усами, редкой небольшой бородой и серыми глазами, глядящими пристально и недобро:

– Наблюдатели от комитета по специальным вопросам политики и религии Международной христианской миссии.

Он вглядывается в лица и, содрогаясь всем телом, опускает свой взгляд и голову. Спрашивает еле слышно:

– Что же вам от меня требуется?

– Мы бы хотели услышать от вас исповедь всей вашей жизни без утайки, чтобы узнать, откуда возникла в вас ересь и можно ли её излечить, – отвечает один из присутствующих, перебирающий в руках чётки.

Еретик долго думает. Так долго, что некоторые из служителей начинают нетерпеливо шоркать ногами. В тишине слышен деревянный стук костяшек, перебираемых на чётках. Наконец он громко прочищает горло и кашляет. После этого начинает свой рассказ.

– Детство... Взрослым кажется оно таким далёким, как будто его никогда и не было, правда ведь? А ведь оно было у всех нас. Иногда эти детские воспоминания возникают в нашей голове, словно из другой жизни. Как-то вдруг вспомнится запах мокрого песка, в котором мы копались дни напролёт. А ещё воспоминания о торчащей из песка мачте в игровом городке, с которой можно спрыгнуть вниз, в эту мягкую, рассыпчатую песочную кучу.

А ещё широкая река с тёмно-коричневой водой и лесистые сопки на другом берегу. И ты, такой маленький и хлипкий для взрослых, которые скажут: «ведь ему всего пять лет», кажешься самому себе всесильным, способным переплыть даже такую широкую реку, ведь до другого берега рукой подать.

В детстве мы такие сильные, такие бессмертные, что кажется, это на всю вечность. В детстве мы никого не боимся, кроме тех, кто пробирается ночью под кровать. Тогда нужно обязательно укутать ноги одеялом так, чтобы ночной монстр не смог тебя ухватить и утащить за собой в темноту.

Я помню тёмную комнату, где над кроватью, устланной множеством ватных одеял, висит старая икона, освещаемая неярким мерцающим светом от горящей свечи. На ватных одеялах сидит старуха с морщинистым лицом и крючковатым носом. От неё неприятно пахнет лекарствами и старостью.

– Что это? – спрашиваю я своего друга, кивая на икону, но отвечает мне скрипучим голосом его прародительница, восседающая на ватных одеялах:

– Это Бог, внучек!

Я ещё раз смотрю на потрескавшуюся выцветшую икону с изображением распятого на кресте исхудалого бородатого человека и не решаюсь больше ни о чём спрашивать, отчасти из-за стеснения, отчасти из-за какого-то безотчётного страха перед старушкой. Но когда поздно вечером, опоздав на целый час от положенного времени, я стою перед дверьми своего дома, предугадывая справедливое возмездие в виде родительского ремня, в голове моей невольно возникает удивительная мысль: нужно повторить тридцать раз «Господи, спаси меня!» и ремня можно избежать. Я торопливо повторяю про себя эту короткую первую в моей жизни молитву и захожу в квартиру. То ли потому что моим родителям не хотелось вставать из тёплой постели, то ли потому что я впервые помолился Богу, но ремня я в тот вечер так и не получил.

С тех пор я всегда и везде ходил с Ним за руку, дёргая Его, как ребёнок отца, по поводу и без повода, удивляясь Его терпению и любви, злясь, когда Он не выполнял мои просьбы, и обожая без меры, когда он шёл мне навстречу. С ранних лет я не думал о том, какие надежды и планы он возлагает на меня и, как водится, в свои юношеские года я даже успел с Ним немного повздорить, как часто бывает у родителей и детей.

– Звучит, как будто ты говоришь не о Господе Боге нашем, Всемогущем Творце неба и земли, а о своём приятеле из подворотни.

– Так и есть. Никогда не испытывал раболепия или страха, только любовь, как к Отцу и своему лучшему другу, который всегда рядом. Как-то раз, когда я шёл по улице зимним вечером, моё сердце трепетало, раздираемое юношескими противоречиями между мирскими страстями и теми духовными истинами, которых я всегда искал. И мне встретилась безумная парочка, назвавшая себя демонами. Они говорили о страхе и боли, о том, что невозможно попасть в Рай, служа Богу только из-за страха Ада. Они искушали меня, но я устоял. Именно так я впервые встретил Антихриста.

– Так ты встречался с ним! – торжествующе заметил один из присутствующих.

– Да, трижды: один раз зимним вечером, когда его суккуб искушал меня; второй раз в церкви, где я проповедовал, когда он искушал мою паству; и в третий раз на поле боя, как раз перед тем, как меня схватили инквизиторы.

– Так ты узнал о Боге, увидев его изображение на православной иконе? Ты крестился в православной церкви?

– Нет. Я помню православные, расписанные золотом иконы, старушек со злобными лицами у алтаря, запах ладана. Это всегда внушало мне страх и недоверие. Так и не смог заставить себя выстоять всю службу в православной церкви до конца. Помню, у нас рядом с домом стояла небольшая церковь, основанная братьями-францисканцами. Мы с детьми часто играли там под присмотром монахинь. Уже чуть позже один из священников подарил мне книгу о Святом Франциске Ассизском, пример которого я и сейчас почитаю как образец святости. На меня произвели впечатление не его чудеса, а та любовь и смирение, с которым он относился к другим людям и всем существам земным.

Но среди проповедников католической церкви ни один не смог сильнее разжечь тот огонь святого духа, который горел во мне, пока я не услышал проповедь в лютеранской церкви. Проповедник говорил мне о том, что я сам чувствовал не раз, и при этом таким лёгким и понятным языком, что именно здесь я почувствовал, что эта община моя. Моему сердцу по нраву пришлось учение протестантов о том, что главным источником знаний о Боге является Библия, и каждый человек волен читать и трактовать Библию как он сам понимает и должен жить не так, как говорят священники, а так, как говорит сам Бог через своё Слово.

– Я всегда говорил, что от протестантов рождаются самые отвратительные ереси, а само их присутствие в составе Международной христианской миссии – оскорбление для Святой Церкви и для Господа Бога, – яростно прорычал один из присутствующих.

– Спокойно, брат! – обратился к нему другой. – Забудь о раздорах, вспомни о братской любви. Они такие же христиане, как и мы. Это утверждено всеобщей декларацией в защиту экуменизма и за сотрудничество христианских конфессий как платформы Международной христианской миссии.

– Не как мы, – пробурчал первый, но успокоился.

– Как же так вышло, что твоя проповедь – это еретическая проповедь о любви к врагам?

– Как же это может быть еретической проповедью? – возразил он. – Ведь сам Иисус Христос говорил: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас».

– Святая Церковь – наместник Бога на земле – пример такой любви. Когда бесы из воинства Анихриста заложили бомбу под кортежем епископа Сергия Светлогорского, разорвавшую на куски его тело и тела тех, кто был рядом с ним, патриарх сам лично пришёл к ним, арестованным и содержащимся в тюремной камере, и сказал: «Я хотел бы только, чтобы вы знали, что Бог простит вам ваши грехи, если вы покаетесь, и я буду молиться за вас». После чего, побуждая их к спасительному покаянию, он подал им иконы.

– После чего их расстреляли.

– Это Священная война. Их грехи наказаны в этой и будущей жизни. Церковь призывала их к покаянию, но они его отвергли. Прощение Святой Церкви может быть только тогда, когда будет прощение от Бога, а оно не может быть получено без покаяния. Поэтому в будущей жизни они буду гореть в зловонном адском пламени, а в этой жизни их покарало воинство Святой Церкви. Иисус Христос, повелевая любить врагов, имеет в виду прежде всего прощение их прежних злодеяний. Мы должны перешагнуть темную пропасть гнева и дать им прощение, но никак нельзя позволить им снова творить беззаконие. Мы должны бороться с сатанинским бешенством, охватившим наш мир, с людьми, выступившими против Бога и Его Церкви. Все верующие должны бороться с этим даже с применением силы, чтобы больше не возникало соблазна поставить христианство на одну доску с пацифизмом.

– Это лицемерие. Почему своё спасение, свою любовь к человеку ты меняешь на возможность наказать своего обидчика? Разве его смерть более важна для тебя, чем спасение собственной души? Бог повелевает солнцу своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Если Он дарует свои блага и добрым, и злым, то ты кто такой, чтобы судить, кто достоин его благ, а кто не достоин, кому жить, а кому умереть? Или же ты боишься претерпеть те страдания, которые претерпел и сам Иисус Христос, взойдя на крест? Разве же Бог казнил всех тех, кто распял его?

– Святая Церковь – наместник Бога на земле, что будет связано ею на земле, то будет разрешено и на небесах. Тех же, кто распял Христа, Господь карает геенной огненной, зловонным адом после их земной жизни. Мы же Его воля на земле и караем судом земным. А лицемерие – это твоя еретическая проповедь, из-за которой тысячи солдат Международной христианской миссии погибли, а войска Антихриста могли одержать победу!

Тогда он дал ответ, заставивший меня и Астаарту улыбнуться, а служителей побледнеть от ярости и сжать кулаки так, что побелели костяшки пальцев:

– А кто, по-вашему, одержал победу?

Обрывок сорок восьмой

По улицам города ходят улыбающиеся женщины с грустными глазами, в которых отражается чувство необъяснимой потери.

– Мы с мужем пытаемся уже второй год, но ничего не получается, – говорит женщина на приёме у врача. Тот внимательно вглядывается в её медицинскую карточку, пытаясь разобрать почерк своих коллег, и бормочет себе под нос:

– Нарушений овуляции нет, маточные трубы в порядке, проблем с маткой и яичниками не вижу, – он ещё некоторое время вглядывается в карту, после чего пожимает плечами, поправляет рукой очки и раздражённо отвечает. – Анализы у вас в порядке, никаких проблем я не вижу. Продолжайте пытаться.

Над его головой висит образ Святого Спиридона, седого старца с длинной бородой, в красных и белых одеждах. На плечи святого наброшена лента с вышитым на ней крестом, а сам он восседает на резном троне.

Врач смотрит, нахмурив брови, на свою пациентку, на её глаза, грустные от той пустоты, которая внутри неё.