Обрывок двадцать четвёртый 3 страница
– Грех – это дословно «мимо цели»[21]. Мимо цели, поставленной Богом. Ты хочешь и впредь быть рабом? Тогда убирайся отсюда! – гневно крикнула она. – Ты был приглашен как свободнорожденный, но если ты хочешь оставаться рабом, то убирайся прочь.
Наш гость встал и медленно пошел к двери.
– А пока ты не вышел на улицу, – продолжила Астаарта уже более тихим голосом, – Подумай над следующим: спасутся лишь сто сорок четыре тысячи избранных[22]. Остальные погибнут в адском огне. Ты уходишь к Нему потому, что ты Его действительно настолько любишь, что готов оправдать все его поступки? Ты ведь уверен, что у тебя не возникнут сомнения и до конца своей жизни ты проживешь в согласии с Богом. Иначе, глупо было бы потерять время на этом свете и вечность на том свете.
Он взялся за ручку двери.
– Ты ведь уходишь не из-за страха? Не из-за боязни погибнуть в Аду?
– О чём ты мечтаешь? – внезапно спросил я.
Он остановился. Обернулся. Прищурился и улыбнулся.
– Я мечтаю о том времени, когда я попаду на небеса и встречусь с Ним. Первую тысячу лет я буду задавать Ему вопросы обо всем, а затем возьму Его за руку и пройду пешком по всей вселенной.
Я кивнул и мрачно улыбнулся в ответ.
– Если от вселенной к тому времени что-нибудь останется. Иди.
Астаарта посмотрела на меня. Затем на него. Тоже кивнула.
– Иди.
– Пока! – сказал он, открывая дверь. – Я буду за вас молиться.
Обрывок пятнадцатый
За дверью стояла чья-то тень.
– Пропустишь? – раздался чей-то громкий голос. Наш гость бочком выбрался из дверей, и его шаги раздались на лестнице. А в нашу комнату вошел еще один Гость. Он был полной противоположностью тому, кто вышел. У него были черные волосы, зелёные глаза. Лицо было ассиметричным и некрасивым. Одет он был в офисный костюм. Синий пиджак, серые брюки, голубая рубашка, красный галстук. На вид ему было лет двадцать пять – двадцать семь. Зелёные глаза пристально смотрели на нас.
– Я случайно услышал ваши рассуждения. Можно присесть? – не дожидаясь ответа, он прошёл внутрь комнаты и сел в кресло. – Продолжим знакомство?
– Продолжим, – высокомерно кивнул я. – Чай? Кофе? Кофе нету!
Он рассмеялся громко и раскатисто.
– У вашей дамы с руки течёт кровь, – он достал платок и передал его Астаарте. – Вообще-то я бы не отказался от вина.
– Вино всё выпили, – пожал плечами я. Нельзя сказать, что гость мне не понравился. Просто, раз уж я начал играть в высокомерие, то следует продолжать в том же духе.
– Одно мгновение, – предупредил он, исчезая за дверью.
Мы с Астаартой растеряно переглянулись.
– А вот и я, – раздался его голос. Гость вошел, держа в руках две бутылки с хорошим французским вином. В ответ на наши удивленные взгляды он заметил со спокойной улыбкой. – У меня дома есть небольшой запас. Я привез из Франции.
«Мажор!» – подумал я с презрением.
– Я знаю, о чём вы думаете, – сказал наш гость.
– О чём же? – скривил я губы.
– Вы считаете, что я кичусь перед вами своим материальным положением, но это не так.
Астаарта попробовала вино. Улыбнулась и, смешно наморщив нос, заметила:
– Очень вкусное. И настоящее.
Он кивнул.
– Я очень люблю хорошие вещи. Хорошую еду, хорошие вина. Я люблю этот мир за то, что в нём есть подобные вещи. На мой взгляд, несправедливо наказывать человека за его привязанность к этому миру. Как вы считаете?
Возникла пауза. Когда он понял, что мы не собираемся отвечать, то продолжил:
– Если честно, для меня были сюрпризом те слова, которые вы говорили гостю, который ушел от вас. Не будет нескромным вопрос: кто вы такие? У вас какая-то секта?
Мы расхохотались.
– Она Астаарта, – я ткнул пальцем в нее. Затем в себя. – А я Ариман. И у нас нет никакой секты.
– Так же, наверное, говорили первые апостолы друг другу и римлянам, – заметил он. – А всё потому, что у них действительно не было никакой секты. Ведь то, что они делали, это была их жизнь.
Он помолчал. Затем продолжил:
– Вам не кажется, что главной задачей тех, кто отрекся от Господа, является наслаждение жизнью в этом мире? Ведь на том свете нам ничего не светит, – он залпом допил своё вино. – Кто может быть более деятелен, сообразителен, жесток и изобретателен, как не человек, которому нечего терять? Такие люди опасны, – он ухмыльнулся. – Ведь именно они двигают мир.
Мы опасны. Мы дикие животные. Сразись с диким котом – и почувствуешь разницу между диким и домашним миром. В нашем уютном домашнем мирке нас окружают вещи, овеянные теплом домашнего уюта. Они добры, теплы, радушны ко всем. Они заканчивают свой жизненный цикл, и о них никто не вспомнит. Мы же оставим о себе тёмную память на долгие века, потому что нам нечего терять.
– Итак, я бы хотел узнать, чего же вы хотите? – упрямо произнес я.
– Прошу прощения, с этого я и должен был начать разговор! – почти ласково извинился гость. – Я юрист и ищу одного человека, – он открыл блокнот в дорогом переплете. – Его имя…
Его имя полностью совпадало с моим именем. Стоило ли удивляться?
Обрывок шестнадцатый
– Кто-то хочет со мной судиться? – достаточно грубо спросил я.
Гость рассмеялся. Рассмеялся искренним смехом, который так нравится людям. Но в его смехе слышалась какая-то незавершенность. Искренность и ласковая нежность этого смеха на какой-то ноте просто обрываются жестким смешком. Но и это тоже располагало к нему.
– Нет, судиться с вами никому не хочется, – ответил он. – Собственно, я так думаю, что вас можно поздравить.
– С чем?
– Насколько я могу судить по своим документам, ваши родители попали в автокатастрофу с летальным исходом... – тут он глянул на меня и его лицо приобрело растерянное и озабоченное выражение.
Я оцепенел. Прислушался к своим чувствам.
– Поздравить? – хрипло спросил я, вставая.
– Хм… Простите мне моё отсутствие такта! – воскликнул гость. – Я думал, что вам уже сообщили. В таком случае, прежде всего, позвольте посочувствовать.
В моих висках стучала кровь. Голова как будто разрывалась.
– И всё-таки, – продолжил он. – Я здесь совсем по другому делу. Ваши родители сделали несколько очень удачных инвестиций. И реорганизация в акционерном обществе привела к тому, что вы на текущий момент являетесь счастливым обладателем нескольких миллиардов рублей и владельцем маленького нефтяного бизнеса.
Я слушал и не верил своим ушам. Затем я попытался заплакать. Затем – сдержать улыбку. Через мгновение я хохотал во весь голос.
– Уважаемый! – закричал я. – Так тащите ещё своего грёбаного вина, мы будем обмывать счастливые обстоятельства моей жизни.
Может быть, кто-то меня осудит. Но разве Иисус не сказал: «Пусть мёртвые хоронят своих мертвецов»? Землю – живым! Если человек умер, то глупо лить слёзы по этому поводу. Можно плакать, что ты не достаточно с ним общался, что ты сделал много ошибок в общении, что ты не успел к дележу наследства. Но смерть как таковая не стоит слёз.
Каждый раз, когда я бываю на похоронах, мне приходится выдавливать из себя слёзы. Я слышу по углам шутки на тему молодых вдов, я вижу пьяные довольные рожи соседей по столу, я ощущаю запах секса в гостевых кроватях ночью. Ничто так не возбуждает мысли о жизни, как смерть.
Мы пили вино. Ночь проходила в бессвязных разговорах ни о чем. Вдруг наш гость заметил:
– Мне было бы очень интересно с вами общаться и далее. Если вам это интересно, то я мог бы быть вашим, так сказать, поверенным в делах бизнеса.
– Зачем мне это? – спросил я.
– Потому что у меня большой опыт общения с деньгами, – ответил он.
– Большой? – зачем-то уточнил я.
– Очень! – улыбнулся гость в ответ. – Вы даже не представляете насколько.
Показалось мне, или в его улыбке виделась горькая усмешка?
– Кроме этого, я знаю многих лиц, достаточно влиятельных, чтобы обеспечить уважение не только к вашему капиталу, но и к вам лично. Капиталы, знаете ли, в нашей стране, как и в любой другой, требуется охранять. Итак, что вы об этом думаете? – спросил Гость.
Сказать, что мы думаем о том, чтобы надеть приличную одежду, войти в светское общество, завязать знакомства и начать зарабатывать приличные деньги? Думаю, любой на нашем месте сделал бы тот же выбор, что и мы.
– Почему вы, – я подчеркнул «вы» этаким тоном, полным уважения и холодности одновременно. – Почему вы предлагаете это нам?
– Я задам тебе один вопрос: какие последствия для России будет иметь легализация марихуаны?
Я немного растерялся, но в течение нескольких секунд пришел в норму, и мой мозг заработал в полную силу.
– Легализация марихуаны вызовет большой приток денежных средств в казну государства, поскольку большая часть денежного потока сегодня скрыта от правительства, а при легализации эти денежные средства будут облагаться налогами и сборами.
Все-таки не зря я учился в институте. Хотя до конца я никогда не понимал общепринятой системы образования. С учетом тех денежных средств, которые я выкладывал (а точнее мои родители), я бы мог получить тот же самый (и даже больший) объём информации, сидя в публичной библиотеке, иногда глядя на проходящие мимо юбки. Обычно люди учатся, чтобы получить бумажку – «диплом», а затем, свято веря в своё светлое будущее, работать на уровне младших менеджеров или еще хуже. И говорить: «Мне повезло. Я работаю в Офисе. Я буду работать в Офисе до конца жизни». Магическое слово «офис».
– Ты все сказал правильно, – заметил наш Гость. – Еще один вопрос. Как ты опишешь проституцию?
– Древнейшая из профессий, – ответил я. – Между прочим, весьма нужная. Если бы не они, маньяков на улице уж точно было бы раза в два больше.
– Вот поэтому вы мне и подходите, – улыбнулся Гость. – Большинство людей думает нормами общественной морали, которую вы полностью отрицаете. Легализация марихуаны и проституция – это плохо. Они всё видят в двух цветах – белом и чёрном. Вы видите практическую сторону дела. Вам всё равно, какой вред может причинить нанесенное вами разрушение, если оно не коснется вас самих. Для вас самое главное – получить удовольствие в этой жизни, поскольку обещание вечной жизни вас не касается.
Мы согласились с ним. Он был Иным. Не таким, как все. Имя ему было Маммона, ибо везде он видел деньги. Вместе с ним мы обрели настоящий вкус к жизни. В его жизни все устроилось само собой. Отец при Союзе курировал одну из нефтедобывающих компаний, а после развала СССР сделал ход конем и стал во главе компании. Маммона стал во главе юридического отдела. Впоследствии юридический отдел вышел из подчинения главной компании и зарегистрировался в отдельную фирму. Ещё позже Маммона юридическим путем отобрал у отца компанию. Отцу оформил небольшой домик в деревне, снабжая его всем необходимым. Так что у Маммоны всегда были деньги и влияние. И, что самое главное, он был готов предоставить и то и другое в наше пользование.
Обрывок семнадцатый
Первое, что мы сделали, это пошли все вместе по магазинам. Астаарта устроила из этого целое шоу. Она корчила смешные рожицы и указывала своим тоненьким пальчиком на самые дорогие вещи и верещала: «Хочуууууууууууу!» Она весело смеялась, примеряя то один, то другой наряд. Но я видел, что глаза её остаются такими же тёмными, печальными и безумными, как и всегда.
Ты проходишь мимо толпы в джинсовой одежде с множеством карманов, в которую одевается большая часть нашей современной молодежи. Она дает тебе чувство свободы. Наполняет душу рекламным желанием выпить пива и оторваться с друзьями в клубе. Твои брови подняты, а на лице играет легкомысленная улыбка вечного студента, готового к общению с любым встречным.
Ты проходишь мимо толпы в одежде от ведущих модельеров мира. Классический немецкий костюм серого цвета в тонкую полоску. Белая французская рубашка из стопроцентного хлопка. Большой красный английский галстук. Чёрные лакированные итальянские туфли. В руке дипломат из коричневой кожи. Ты чувствуешь себя частью небольшого элитного сообщества, которое двигает миром. Твоё лицо угрюмо, и в уме ты столбиком вычисляешь те дивиденды, которые принесут твои финансовые вложения. Твоя походка так же сосредоточена, как и ты сам. От тебя пахнет дорогим французским парфюмом. Твой взгляд серьезен и сосредоточен на ОЧЕНЬ ВАЖНЫХ вещах.
Ты проходишь мимо толпы в спортивной майке с открытым рукавом, которая подчёркивает изгиб мускулатуры. Спортивные штаны от Nike, с белыми широкими полосами по бокам. На ногах белые носки и ослепительно белоснежные кроссовки от Adidas. Твоя походка легка и упруга. Ты словно не идешь, а мягко перетекаешь с места на место с быстротой и изяществом леопарда. От тебя исходит лёгкий запах пота, смешанный с ароматами дорогого одеколона и дезодоранта. Ты чувствуешь себя хозяином дня сегодняшнего. Ты улыбаешься уверенно и слегка надменно.
Ты проходишь мимо толпы в одежде, которую можно отнести к неформальному образу жизни. Твои джинсы протёрты в нескольких местах, и на них красуются надписи на английском и русском языках. Дешёвая рубашка в шотландскую клетку. Рукава её завёрнуты по локоть. На плече висит кожаный рюкзак, наполненный всяким барахлом на все случаи жизни. На ногах у тебя мощные армейские ботинки с толстой подошвой. Твои волосы ниже стандарта. На шее у тебя висит кулон в виде листа конопли. Твоя улыбка слабая и неуверенная. Ты чувствуешь себя аутсайдером, которого отвергло приличное общество.
Интересно смотреть, как меняется выражение лиц людей, когда ты проходишь мимо них в различной одежде. Равнодушие, уважение, страх, презрение.
И кто сегодня я? Что я хочу внушить? Твоя одежда определяет твоё отношение к миру и его отношение к тебе. Кем ты хочешь быть?
– Отлично! – одобрительно кивнул Маммона. Он прищурился, ухмыльнулся, достал фотоаппарат и попросил нас взяться за руки. Астаарта двумя руками обвила мою правую руку и повисла на ней почти всем своим весом. Она оделась в простую, но изысканную одежду: белый топик, подчеркивающий сексуальный изгиб её животика, и эластичные светло-голубые джинсы. На ее ногах были розовые носки и белые кроссовки.
Раздался щелчок и наш облик вошел в вечность.
– А теперь нам надо определиться, на чём вам передвигаться, – недвусмысленно заявил Маммона.
Астаарта взвизгнула от восторга и кинулась его обнимать. Он уверенно провёл рукой по её волосам.
– Я ещё ничего не сделал, – сказал он. – И вы ещё ничего не видели.
Мы купили одежду.
Мы купили машины.
Мы купили дом.
Обрывок восемнадцатый
– Мы здесь будем жить, – заявил Маммона, входя на кухню второго этажа. – А на первом этаже мы сделаем офис.
Мы сидели на стульях и пили лучшее французское вино.
– Я согласен, – кивнул я.
– Я тоже, – подтвердила Астаарта.
– А теперь поговорим о делах, – сказал он.
Я вдохнул горький дым тлеющей травы. В голове наступило просветление. Я улыбнулся и ткнул пальцем в него.
– Предлагай, – коротко сказал я.
Мы все были под легким кайфом, и Маммона начал говорить:
– Мы потворствуем всем нашим желаниям, а не воздерживаемся от них. Мы наслаждаемся жизнью на этой земле, вместо несбыточных духовных мечтаний. Мы ненавидим лицемерие и обман прихожан христианских церквей, втайне мечтающих о том, что мы делаем явно. Мы одариваем уважением и богатством тех, кто этого заслуживает, вместо любви и жалости ко всем людям. Мы не подставляем под удар другую щёку, а в ярости уничтожаем нашего обидчика, ибо наша месть страшна. Мы самые опасные из всех животных, живущих на земле. Нам не нужна любовь, нам нужна плотская страсть. Не поклоняясь никому, мы с радостью предаёмся тем грехам, которые дарят нам наслаждение. Мы составляем братство равных. Мы говорим: сильный победит, слабый погибнет. Вы для меня родные, но, если кто из вас позволит себе слабость, я убью его!
Мы переглянулись. Это уже у нас вошло в привычку, словно мы каждый раз перед тем, как что-то сказать, мысленно советовались друг с другом. Я уступил слово Астаарте.
– Чтоб ты сдох! – сказала она с ласковой улыбкой убийцы.
Маммона кивнул.
– Да! Именно об этом я и говорю! Мы не дадим спуску друг другу. Нам не нужны никакие законы, ведь мы чувствуем их своей кожей. Вот те законы мира, по которым мы живём:
Потворствуй своим желаниям.
Наслаждайся своей жизнью.
Избегай лицемерия.
Уважай тех, кто того заслуживает.
Мсти: удар за удар, боль за боль, кровь за кровь, смерть за смерть.
Будь опасен.
Предавайся грехам, которые дарят тебе наслаждения.
Твоя свобода кончается там, где начинается свобода другого…
Он осекся. – Правда, это правило имеет исключение. И в случае исключения один из Свободных будет мёртв, – он ухмыльнулся, довольный своей иронией.
Я жевал бутерброд и слушал их философию. Мне было до чёртиков, о чём они там разговаривают. Я уже столько слышал обо всём этом, что начинало приедаться. Даже Астаарта стала какой-то тусклой. Я мысленно усмехнулся: ещё более тусклой, чем раньше? Тут же поправился: ведь она тусклая только снаружи, а внутри…
Я не сразу заметил, что наступила тишина. Моя сумасшедшая спутница жизни одним прыжком подскочила к моему креслу.
Астаарта приблизила свои глаза к моим и зажмурила один глаз.
– Я хочу увидеть, что у тебя внутри! – заявила она, заранее предупреждая всякие возражения.
Я тоже зажмурил один глаз и уставился прямо в ее чёрный зрачок. Сначала я видел лишь темноту в её глазах. А затем внезапно эта темнота навалилась на меня и окутала со всех сторон. Я стоял один посреди окружающей меня Тьмы. Меня окутал панический ужас перед неизведанным. Словно я слишком рано ступил за порог жизни. Одновременно с этим я осознавал, что на самом деле стою и смотрю в глаза Астаарты. Это было странное и двойственное ощущение. Затем глубоко в темноте я рассмотрел слабый проблеск огня. И, когда я его заметил, огонь стал разгораться всё сильнее и сильнее. Он приближался ко мне и готов был схватить меня в свои пылающие объятья. Лизнуть мне лицо языком пламени и поглотить мою вопящую от боли плоть.
Среди синих лепестков огня танцевала она. Её тонкое тело сгибалось в немыслимых движениях под нескончаемый грохот барабанов. Её левую руку обвивала мёртвая роза. Ссохшиеся лепестки цветка лежали в ладони Астаарты. Её тело было обнажено, а за спиной развевались два чёрных крыла. Я видел её так близко, что мог бы пересчитать перья на её крыльях. Из глаз Астаарты текли кровавые слёзы. Она кружилась в своём бешеном танце, играя с языками огня. Лаская их, как мужскую плоть, и купаясь в них. Языки пламени обжигали меня всё сильнее. Я чувствовал, как они взбираются по моим ногам, моему телу, всё ближе к сердцу, чтобы выжечь его навсегда. Невероятная боль заставляла моё лицо скорчиться в гримасе.
Я отшатнулся. Астаарта расхохоталась.
– Увидел что-то не то?
– Нет… – пробормотал я, всё ещё содрогаясь от воображаемой боли. – Нет! – уже твёрже сказал я. – Лишь то, что ожидал увидеть.
Она схватила меня за руки.
– Хочешь увидеть по-настоящему?
– Хочу, – быстро и хрипло ответил я.
В детстве родители часто ставили меня в угол. Это было вполне справедливым наказанием. Конечно, понятие «угол» было очень относительным. Иногда это был действительно угол комнаты. Рядом с ним находилась дверь. Я открывал эту дверь так широко, чтобы между ней и стеной оставалось как можно меньше места. Я как будто прятался в своём углу от всего мира. Другим моим «углом» была самая середина комнаты, поделённая полоской свободного пространства между двумя шкафами, стоящими у стены. Очень мучительно стоять на одном месте, окидывая взглядом уже знакомые предметы моей детской комнаты. Все эти предметы очень сильно врезались мне в память. Модель пожарного катера, мохнатый медведь в бархатных штанах, старый потёртый диван, коричневое кресло. Эти предметы были мне до жути знакомы и неинтересны. Тогда я нашел вход в другой мир.
Это было всего лишь солнечное пятно на лакированной стенке шкафа. Мать гладила бельё на гладильной доске где-то позади меня, строго поглядывая, чтобы я не вертел головой, а стоял, упершись носом в стенку. Таким образом, мне не оставалось ничего другого, кроме как разглядывать след солнечного луча. Я вглядывался в него и вдруг понял: это окно! Я воочию увидел мир в глубине солнечного луча. Там были зеленые лесные заросли и из кустов высовывалась голова оленя. Я был в восторге. Я закричал: «Мама! Мама! Там, на другой, стороне есть лес!». Однако мама покачала головой и строго сказала: «Не говори глупостей, а то простоишь здесь ещё час». А я приник к солнечному лучу, рассматривая свой мир.
Ах, мама, мама… Сколько раз ты подрезала мои крылья, чтобы я не улетел. И теперь я совсем без крыльев. Я упал, но упал не на землю, а гораздо ниже. И Тот, кому принадлежит темнота подземелий, принял меня в свои объятья. Теперь, чтобы увидеть другой мир я не буду смотреть глазами, я буду смотреть через раствор ЛСД.
Раствор начал действовать. Мне не нужны были наркотики, чтобы расслабиться или покайфовать, но я хотел видеть. И те, кто шёл за нами и хотел видеть, тоже искали путь через ЛСД.
ЛСД – это вселенская дверь. Добро пожаловать все те, кто идет за нами. Через эту дверь вы войдете в тот мир, о котором вам талдычат всякие мистико-идиотские издания.
В уголке левого глаза Астаарты появилась блестящая тёмно-красная слеза. Она прокатилась по щеке, оставляя кровавый след. За её плечами возникли два тёмных крыла. Они слегка вздрагивали, словно хотели распуститься полностью и насладиться свободой полета.
Она протянула мне руку. Я положил свою ладонь ей на запястье.
– Пойдём? – спросила она.
Я встал и провалился по колено в пол. Она подхватила меня, и мы стали кружиться в одном из привычных нам безумных вальсов. Спокойствие классической музыки и наш дикий танец составляли в целом нелепую картину, но нам было плевать.
Мы наслаждались друг другом.
Моя милая Астаарта. Видел ли я тебя до этого дня? Знаю ли я тебя? Мне кажется, что знаю. Ты девушка моих снов. Я так ненавидел тебя за то, что ты так долго шла ко мне. И за то, что наконец пришла. Я смотрю в твои глаза и не могу насмотреться. Убей меня, но я смотрю в твои глаза и не могу насмотреться, потому что это твои глаза. Я точно знаю, что люблю тебя. Люблю безумно, всепоглощающей любовью. Я не отдам тебя никому, и ты никогда, слышишь, никогда не должна покидать меня! Дай я расскажу тебе о своей любви. О, я прошу, не закрывай мой рот! Нет, милая, дай я расскажу!
Я люблю тебя грозной любовью, как море любит шторм. Я, как и оно, волнуюсь перед твоим приходом. А когда ты приходишь, то начинается буря.
Я люблю тебя, как небо любит грозу. В какой бы тьме я ни находился, твоё присутствие, словно молния, освещает мой путь. О, моя прекрасная, бесконечно любимая женщина!
Я знаю, что ты ангел. Я знаю, что ты Падший ангел. Но мне всё равно. Мне всё равно, сколько мужчин любили тебя до меня, как твоё имя и сколько тебе лет. Раньше я восхищался твоим телом. Убей меня, но я и сейчас им восхищаюсь. Восхищаюсь, как жрец восхищается агнцем, которого он приносит в жертву.
Я люблю тебя, как пожар любит лес. Я хочу, чтобы ты была со мной, только со мной, всю это долгую адскую вечность. Лишь твоё присутствие скрасит моё одиночество в Аду. И если ты со мной, то Ад мне покажется Раем. И все яблоки этого Рая будут твои. Я не Бог и не настолько жаден, чтобы жалеть яблоки.
Адское пламя в твоих глазах вдруг показалось мне лишь мерцанием звёзд.
Обрывок девятнадцатый
«О Ты, обитающий во тьме Внешней Пустоты, явись на Землю снова, заклинаю тебя. О Ты, пребывающий за Сферами Времени, услышь мою мольбу. О Ты, чья сущность – Врата и Путь, явись, явись, слуга Твой призывает Тебя. БЕНАТИР! КАРАРКАУ! ДЕДОС! ЙОГ-СОТХОТХ! Явись! Явись! Я называю слова, я разбиваю Твои оковы, печать снята, пройди через Врата и вступи в Мир, я совершаю Твой могущественный Знак!»[23]
– И что должно произойти?
– Тихо! – шикнула на меня Астаарта, сидя в центре пентаграммы, делая странные пассы.
– Глупо! – хмыкнул я.
– Не более глупо, чем биться головой об пол, выпрашивая себе прощение у Аллаха, – заявила она, делая решительный взмах рукой. – Ну, вот и всё!
– Итак?
– Что?
– Что должно произойти?
Она засмеялась.
– Ты сам должен всё понять.
Маммона сидел на кресле и наблюдал за нами со стороны. Я чувствовал себя клоуном на цирковой арене. Он заранее осудил наши оккультные упражнения и теперь потягивал из красивого бокала на тонкой ножке полусладкое красное вино. Его губы были искривлены в усмешке. Зелёные глаза холодно оценивали происходящее. В принципе, он был не против бесплатного зрелища. Только очень огорчился, когда мы изрисовали весь пол мелом.
– По-моему, я что-то чувствую! – завопил я, хватая себя за различные части тела. Астаарта вопросительно посмотрела на меня. – Ладно, – сказал я, поднимаясь. – Проехали. Это всё?
– Ты очень несерьёзно к этому относишься, – заявила Астаарта.
– А как ты прикажешь к этому относиться? Мы всегда утверждали, что никому не собираемся поклоняться, а это очень похоже на обряд поклонения. О, ты! – насмешливо выкрикнул я, вытянув руку вверх. – Услышь мою мольбу! И иди ко всем чертям, потому что молить никого я не собираюсь!
Астаарта перехватила мою руку и зло взглянула на меня. Её взгляд словно обжег моё сердце, и я замолчал, опустив руки. Маммона улыбался.
– Не туда кричишь, – сказала она.
– Просто я ничего не понимаю, – сдался я.
– Просто слушай тишину… – ответила Астаарта.
Я закрыл глаза и начал слушать тишину. Чем дольше я её слушал, тем громче она мне казалась. И в тишину, словно в глубокий колодец, начали падать слова:
Зйвесо, уэкато, кеосо, Хунеуэ-руром, Хевератор, Менхатой, Зйвефоросто зуй, Зурурогос Йо-Сотхотх! Орарй Йсгеуот, хомор афанатос нйуэ зумкурос, Йсехйроросетх Хонеозебефоос Азатот! Хоно, Зувезет, Квйхет кесос йсгеботх Ньярлатхотеп! зуй румой квано дузй Хеуэратор, ЙШЕТО, ФЙЙМ, кваоуэ хеуэратор фоэ нагоо, Гастур! Нагатхоуос йГаба Шаб Ниггурат! меуэтх, хосой Взеуотх! ТАЛУБСИ! АДУЛА! УЛУ! БААХУР! Явись, Йог-сотхотх! Явись!
Снова воцарилось молчание. Может быть, мне всего лишь казалось, но вдруг в тишине послышались негромкие шаги. Это были необычные шаги. Я слушал, как они приближаются. Но приближались они не с юга, севера, запада или востока, а с внешней стороны реальности. Это тяжело объяснить, но, когда я их услышал, реальность мне представилась вдруг настолько многомерной, состоящей из множества слоёв, что мой мозг не выдержал, и я открыл глаза.
– Бу! – сказал Маммона, стоя передо мной и глядя мне в глаза.
– Придурок, – буркнул я и оттолкнул его от себя. Он и Астаарта рассмеялись.
– Ты слишком впечатлителен! – улыбнулся он.
– Иди к черту! – заявил я с чувством.
– Сам придет, если понадоблюсь, – ответил Маммона.
– Зачем всё это, Астаарта? – спросил я.
– Знаешь, реальность интересная штука, – ответила она. – Ты помнишь, что сказал Иоанн в своем Евангелии?
– В начале было слово… – пробормотал я.[24]
– Слово, – подтвердила она. – Бог создал всё своим словом. Всё вокруг нас не более чем слова. Реальность вокруг нас лишь его слово. Так изменить слово можно другими словами. Важно только знать какими. Если ты знаешь, какие слова использовать, то реальность вокруг тебя потечет, словно металл в доменной печи.
Обрывок двадцатый
Этой ночью я видел странный сон.
Я очутился в пустыне белого песка. Нестерпимо светило солнце, хотя я точно знал, что сейчас ночь. По пустынному морю ко мне приближался верблюд. Чем ближе он подходил, тем больше странных вещей я замечал в нём. Яркий блеск на его макушке исходил от золотой короны, нелепо сидящей на верблюжьей голове. Он ступал уверенно и гордо, как и положено хозяину пустыни. Глаза его были человеческими. Я отчетливо запомнил их цвет: серый. Единственный горб слегка завалился влево. Конец его хвоста горел синим пламенем[25].
Почему-то я ожидал от него высокопарных слов, но он лишь сказал.
– Привет!
– Привет! – ответил я.
Верблюд опустил морду к моему лицу и… «Сейчас плюнет!», – подумал я и зажмурился. Однако меня лишь обдало его горячим, как из печи, дыханием.
– Двадцать шесть легионов готовы! – гордо заявил он.
– Ммм… Я рад! – ответил я.
– Ищи езидов[26]. Они помогут в твоем поиске, – сказал верблюд и зашагал дальше.
Как и бывает во снах, расстояние между мной и верблюдом начало быстро увеличиваться, пока он не исчез за линией горизонта.
Внезапно мои ноги омыла волна. Барханы песка начали вздыматься и опадать. В лицо мне ударили соленые брызги. Я стоял посреди бушующего моря, а по его волнам ко мне медленно приближался огромный красный одноглазый бык[27]. Солнце потускнело и скрылось совсем. Взошла луна. Ее свет с трудом пробивался через внезапно набежавшие тучи. Резкие порывы ветра трепали мои волосы. Бык приблизился ко мне и коснулся одним рогом моего плеча.
– Тридцать три легиона готовы! – промычал он басом.
Сверкнула молния, и в ее свете облик быка на мгновение изменился. Я покрылся холодным потом. Даже не буду пытаться описать увиденное мною. Он был настолько ужасен, что волосы мои в буквальном смысле зашевелились на голове. Однако, как только отсвет молнии исчез, передо мной снова стоял бык. Только сейчас я заметил, что его пасть наполнена мелкими острыми зубами, между которыми булькает кровь.