О воинах Deus Venantium, кладбищенских ужасах и пользе огнестрельного оружия. 3 страница
- Тоже такого хочу, - пробормотал Гунтер.
- Легко, - отозвался Крау, не оборачиваясь, и все так же продолжая поглаживать ворона. - Всего каких-нибудь лет триста повыводи породу, и получишь такого же.
- Карту, - отрывисто бросил девенатор, и отец Йожин сноровисто выложил на стол, рядом с полотном, старый, темно-желтый лист пергамента, испещренный какими-то линиями и значками. Швальбе поскучнел - ознакомившись на практике с кривизной рук наследников Меркатора и Ортелиуса[5], он предпочитал проводников с острым кинжалом возле гульфика или кошелем монет в карманах, по обстоятельствам. Но мастер Гарольд и Йожин антипатии ландскнехта не разделяли. Вместе с Крау они втроем углубились в толкование “сообщения” ворона, сопоставляя его с криволинейностями карты.
- Вроде, сходится, - проговорил, наконец, Йожин, отдуваясь так, словно переколол поленицу дров на солнцепеке. - Если вот так линии прочертить, то где-то здесь и должно быть...
- Похоже на то... - сумрачно согласился Гарольд. - Если со сторонами света не намудрили. Кладбище... Да, вероятно.
- Старое, должно быть, - вставил слово Крау. - В местных краях погосты используют до тех пор, пока скелеты не начинают переваливаться через ограду. И не оставляют, и не забывают.
- Думается мне, это еще со времен Черной Смерти, - задумчиво протянул Йожин. - Народ повымирал, а кто остался, ушел ближе к городам или вообще в другие края. Потом все забрал лес, о кладбище забыли... надо бы побродить по округам, посмотреть церковные записи, вдруг, где упоминания найдем, в старых книгах.
- Нет времени, - резко сказал Гарольд.
- Допросить местных еще раз! - предложил Швальбе. - Такого не может быть, чтобы никто не шастал по округе да не наткнулся на такое место. Молчат, сукины дети! А мы полдня потеряли.
- Ничего не скажут, - уверенно пробасил Крау. - Они и гонца-то отправили только потому, что боялись, как бы тот не оставил весточку, куда отправился. Страшнее нежити или инквизиции только и нежить, и инквизиция в одном кувшине. Сельские наверняка знают про погост, но боятся, что нечистый подогреет с одного бока, а святые отцы - с другого. Будут молчать даже под пытками.
- Ну, огоньку я, положим, найду, - в растяжку промолвил Швальбе, хищно раздувая ноздри, - да и расспросить, как надо, сумею.
- Довольно, - сурово сказал Гарольд, оборвав увлекательное обсуждение. - Давайте без... эксцессов. Позволю себе напомнить, что это люди. Несчастные, запуганные люди, которых мы обязаны защитить. По зову христианского долга и во исполнение обета Deus Venantium, Божьих Охотников.
- Я не в ордене, - быстро вставил Швальбе. - Мне можно. По первости, надо настрогать лучинок. Тоненьких, но из сухого дерева...
- Заткнись, Гунтер, - устало потребовал Йожин и продолжил, обратившись уже к девенатору. - Что думаешь делать?
- Схожу туда, - просто ответил Гарольд, отмеряя пальцами расстояние на карте. - Здесь пути на пару часов, хватит, чтобы оглядеться на месте, прикинуть нож к носу. Потом залягу в засаде, погляжу, что ночью будет. А дальше... как получится.
- Я с тобой, - немедленно вызвался Швальбе и сразу сник под перекрестными взглядами - насмешливым у Крау, злобным Йожина и снисходительным Гарольда. Один ворон сделал вид, что не слышал изреченной глупости.
- Мал еще, - исчерпывающе пояснил монах. - Твое дело от разного разбойного люда охранять. Это ты умеешь, за то взят и оплачиваем. А дела Темной стороны - не для тебя.
Йожин развернулся к Гарольду.
- Но в чем-то парень прав. Один девенатор туда уже пошел и сгинул. Может...
Монах умолк, предоставляя собеседнику решить, как можно истолковать фразу.
- Может, - чуть надменно отозвался мастер. - Но не стоит. Я несколько постарше, опытнее... и сильнее, коли уж начистоту. Так что ждите.
* * *
Солнце закатилось за горизонт, укрывшись в густых кронах леса. Ночь резко и властно вступила в свои права, изгоняя последние сиротливые лучики света. В выгородке-чулане оглушительно храпел Крау, шевеля во сне бородищей. За дверью пропел пару куплетов препохабной песенки Швальбе, звучно выругался и затих. Видимо, тоже отправился на боковую. Забрехали длинно и тоскливо деревенские псы, слышались приглушенные голоса деревенских, которые после заката повыбрались на улицу, чтобы скорее подготовится к ночи. Дров там натащить или еще чего.
Отец Йожин отстранено подумал, что у местных, наверное, все дело стоит, чем они там на жизнь зарабатывают... Никто не решался казать нос из дома, пока неприветливые и страшные чужаки с разными хитрыми грамотами при церковных печатях стояли на постое.
Что ж, судьба у них такая...
Монах помолился на ночь глядя, покрепче прикрыл ставни, накинул засов на дверь. Задумчиво подержал в руках требник, отложил в сторону. При свете одинокой свечи покопался в дорожной сумке и с самого дна достал томик, обтянутый красивой дорогой кожей.
Йожин опустил седалище в единственное на весь дом деревянное кресло, взвесил в руках книгу и открыл первую страницу. На белом листе жирным витиеватым шрифтом было выведено «Третья книга героических деяний и речений доброго Пантагрюэля». Монах опасливо оглянулся, но единственной компанией ему оказался здоровенный серый кот, вылезший из-под стола. Непрошеный пушистый гость сел у кресла и внимательно посмотрел на человека, посверкивая зелеными глазами.
Йожин на всякий случай перекрестил кота. Зверь презрительно дернул хвостом и скривил умную морду, изобразив бесконечное презрение.
- Пшел отсюда, - буркнул Йожин, который не любил котов.
Утвердившись, наконец, в мире и гармонии, монах перелистнул страницу и углубился в чтение.
Шло время, свеча прогорела до середины. Йожин, покачивая головой и прикусив от усердия язык, читал труд бакалавра Рабле. Книга захватила все внимание монаха, и он не сразу разобрал странный звук, идущий из-под стола. Зашипела и треснула свеча. Йожин встрепенулся, бормоча «нагар пора снять...» и замер.
Кот сидел на полу, буквально обвившись вокруг ножки стола, шерсть у него не то, что встала дыбом - пошла иголками, как у ежа, так что можно было уколоться даже взглядом. Хвост подметал грязный пол, хлеща, как плетка, по бокам зверя. Уставившись на дверь, кот утробно подвывал, очень низко, почти на грани слышимости.
- Бесова скотина, - сказал Йожин, примериваясь, чем бы швырнуть в хвостатую тварь, и тут осознал, что завывание хвостатого - единственный звук, который монах слышит. Умолкли собаки, тяжелая, давящая тишина опустилась на деревню.
Кот скребнул лапой доску пола и неожиданно бросился к Йожину. Не успел монах и пальцем шевельнуть, а комок вздыбленной шерсти уже прижался к бедру, тихонько взвизгивая. Теперь кот не подвывал, а буквально рыдал, почти как младенец. Йожин машинально накрыл его ладонью, чувствуя, как дрожит кошачье тельце, неожиданно маленькое под густой шерстью. Зверек прижался еще теснее, и вцепился когтями в рясу.
Кот, в отличие от собаки - одиночка, и живет сам по себе. Если пес при опасности бросается к хозяину, чуя вожака, то кот, наоборот, пустится наутек и подальше. Йожин подумал, что такое могло оказаться за дверью, чтобы серый котей искал защиты у человека...
Кровь замерзла у монаха в жилах.
Святой отец шевельнул рукой, и из просторного рукава прямо в ладонь скользнула рукоять длинного стилета доброй итальянской работы. Монах дрожащими пальцами перехватил оружие поудобнее и перекрестил дверь, понимая, впрочем, что если нечто, затаившееся снаружи, решит вломиться, то его, Йожина, вряд ли что-нибудь спасет. Кот замолк, только прижался плотнее, все так же дрожа.
За бревенчатой стеной что-то стукнуло, затем зашуршало, словно кто-то вслепую шарил широкими ладонями по дереву, выискивая малейшую щелку. Пот холодными струйками потек по спине Йожина, в животе словно завязался тугой узел. Рука дрожала так сильно, что острие стилета выписывало в полутьме широкие петли, словно то была кисть живописца.
Шуршание меж тем переместилось на ставни, Йожин панически начал вспоминать, закрыл ли их изнутри, когда природа звука снаружи изменилась. Шорох превратился в скрипящий скрежет, пронзительно ввинчивающийся в уши. Так скрипит дерево под долотом резчика. Или под длинным острым когтем.
Стук, затем скрежет. И снова в том же порядке. Жуткие звуки поднимались все выше, словно нечто снаружи поднималось на цыпочки. А когда заскребло из-под самой крыши, Йожин осознал, что создание тьмы лазает по стене, что твой паук.
Монах собрал всю силу воли, что у него оставалась, и тихонько выбрался из кресла. В проеме чулана возникла жуткая рожа, обрамленная клокастой шерстью, как у оборотня, Йожин полузадушено вдохнул, замахиваясь неверной рукой, но узнал мэтра Крау. Следопыт-воронознатец проснулся и выглядывал из своей каморки - мертвенно бледное лицо и огненно-рыжая борода. Ворона монах не заметил и мимолетно подумал, что если птица почуяла беду так же, как и кот, то сейчас Гарк, наверное, сидит в самом дальнем и темном углу, укрывшись за потолочной балкой.
Перестук переместился на крышу, а затем неожиданно стих. Йожин даже под страхом трибунала не смог бы сказать, сколько он простоял так, с кинжалом наизготовку, ловя любой звук, доносящийся снаружи. Свеча догорела, мрак захватил дом в свои удушливые объятия, а монах все ждал, когда дверь вылетит, сорванная с петель одним могучим ударом. Ждал и молился, не уставно-казенно, повторяя заученные слова, а как ребенок, моля Господа всей душой. Было страшнее, чем в Семиградье[6]. Гораздо страшнее…
Когда пропел первый петух и щели в ставнях едва заметно заалели, предвещая рассвет, Йожин понял, что его молитва достигла небес. И упал без сил - уставшие ноги отказались слушаться.
* * *
Поутру деревня стояла пуста и безжизненна, словно вымерла за одну ночь. Когда же путники стали по одному выбираться наружу, они старательно прятали глаза и почти не разговаривали друг с другом. Кто-то просто опасался вспоминать ночного гостя, который, похоже, навестил почти все дома. Кто-то стыдился своей трусости. Котяра же буквально прикипел к Йожину и не отставал от того ни на шаг.
Гарольд вернулся, когда солнце поднялось в небо, все еще цепляясь самым краешком за густую щетину леса. Девенатор был цел и невредим, но вид имел немного странный. Если накануне он казался мрачен и не особо приветлив, то сейчас смотрел на все вокруг скорбным и невыразительным взглядом. Словно получив известие о смерти близкого и дорогого родственника. Девенатор молча проследовал в дом старосты.
- Вина? - спросил смурной и слегка бледный Швальбе, не снимая руки с рукояти палаша. Ландскнехт растерял немалую долю гонора и теперь относился к спутнику с куда большим пиететом.
- Воды, - коротко отозвался Гарольд, отставив в угол копье и снимая перевязь с саблей, крепившейся на поясе сзади.
- И что? - дипломатично спросил Йожин.
Девенатор молча снял шлем и сел за стол. Швальбе поставил перед ним кувшин и чашку.
- Нахцерер, - ответил одним непонятным словом Гарольд и наполнил чашку чистой колодезной водой. Руки старого девенатора дрожали.
- Что за нах.. цер... - запутался Швальбе. - Никогда про такого не слышал.
- Нахцерер, - повторил Гарольд.
- Вампир немецких земель, - негромко пояснил Йожин и по памяти зачитал отрывок из «Бестиария Брэмсона»:
- Сидит в могиле, рвет на себе саван, никогда не закрывает левый глаз. Подманивает родственников и убивает их одного за другим. Если приманивать некого, начинает пожирать саван и затем части собственной плоти.
- …! - коротко и емко выразил свое отношение к услышанному Гунтер.
- Не совсем, - невыразительно откликнулся Гарольд. - Не совсем...
Он пил не спеша, мелкими глотками, держа чашку обеими руками.
- Кладбище действительно есть, - продолжил девенатор в ответ на молчаливые вопросительные взгляды. - При нем деревня, то есть то, что от нее осталось. Не с Черной Смерти, гораздо позже. Дома еще стоят кое-как, хоть и сгнили почти целиком. Погост...
Гарольд сделал глоток.
- Погост изрыт норами, как хороший сыр дырками. Обитатель копал не один год. Это его логово, обустроенное на совесть.
- Ночью приходил... кто-то.
- Он и приходил. Я залег в засаде, в полночь тварь выползла из-под могильной плиты и отправилась на прогулку. Получается, в гости к вам.
- А я думал, ты ей башку с плеч снимешь, - расхрабрился Швальбе.
Гарольд промолчал. Против обыкновения Йожин не стал одергивать наемника, во взгляде монаха так же, как и у ландскнехта, читалось недоумение.
- Обезьяна Господа... - устало сказал девенатор.
- Чего? - спросили в один голос монах и ландскнехт.
- Дьявола называют обезьяной Господа. Потому что он не может повторить ни одно божественное творение и, тем более, не способен превзойти. Он может только обезьянничать, творя уродливые подобия. И чем страшнее тварь, чем опаснее, тем она ущербнее. Когда я был молод, то долго выслеживал одного... одно создание… Его не брали ни сталь, ни серебро. А нужно было всего лишь ткнуть в тень острым ножом. И сгинула нечисть...
Гарольд отставил пустую чашку и откинулся, привалившись к стене, сплетя длинные сильные пальцы.
- Ну так убей скотину, и дело с концом, - предложил Йожин. - Если он такой … ущербный. Или давай гонца зашлем, будет через неделю подмога.
- Нахцерер, - повторил Гарольд. - У него нет никаких особых умений. Не летает, не оборачивается туманом, не превращается в крыс или волка. Умирает от обычного клинка. Он просто... очень быстрый и сильный. А я...
Йожин яростно потер тонзуру, уже понимая, что хочет сказать девенатор.
- А я уже не тот, что прежде, - закончил охотник. - Потому и не стал с ним драться ночью. Надо лучше подготовиться.
- Гонца зашлю, - пробормотал монах. - Вот прямо сейчас напишу послание и зашлю.
- Нет времени, - с мертвящим спокойствием сказал Гарольд. - Уже нет времени. Тварь почуяла людской интерес и приходила на разведку. Почует опасность - сбежит. Ищи потом... Поэтому его надо убивать без промедления. Ползти под землю - все равно, что самому себя хоронить. Я помню подземелья Александрии. Ставить капканы - не получится, слишком много выходов на поверхность накопано. Так что придется выманивать наружу и драться с ним. Нахцерер не боится солнца, но слабеет под ним. Днем не выползет. Потому - сегодня. Ночью.
Швальбе снова выругался, мешая чешские и немецкие слова. Йожин пробормотал под нос что-то на латыни, по звучанию весьма далекое от благочестивой молитвы.
Девенатор снял кожаную кирасу и вместе со шлемом сложил обратно, в сундук. Немного подумал и отправил туда же саблю. Взамен же извлек несколько иных предметов. Швальбе, разглядев их, сплюнул и вышел из дома. Йожин молча наблюдал за тем, как охотник достает по очереди мелкозернистое точило, ящичек из полированного дерева, чекан с узким «клювом» и немецкий боевой нож - кригмессер, похожий на короткую саблю, но с длинной открытой рукоятью. Гарольд подхватил оружие, выписал в воздухе сложную фигуру, провернул клинок вокруг кисти. В движениях не было ни капли наигранности, мастер не рисовался, но оценивал гибкость связок и крепость сухожилий.
- Прочнее, легче, быстрее, - лаконично пояснил девенатор, отвечая на невысказанный вопрос монаха насчет смены оружия. - Для особых врагов.
Вернув нож на стол, Гарольд открыл хитрый запор ящичка. В шкатулке, на укрытом мелкой стружкой ложе, лежало несколько бутылочек темного стекла с притертыми пробками.
- Толченая печень вампира, разведенная на крови оборотня? - неловко пошутил Йожин. – Или курительный порошок из растёртых костей неупокоенного?
- Вытяжка белладонны, для ночного зрения. Настои мухомора и африканского ореха кола - для бодрости. Толченая ивовая кора - от лихорадки. Еще кое-какие полезные снадобья. И... - Гарольд поднял на уровень глаз самую маленькую бутылочку, залитую воском. - Маковый дурман с разными редкими травами. На самый крайний случай.
Стукнув дверью, вошел Швальбе, неся на плече здоровенное ружье. Сел на табурет и, старательно не обращая внимания на все вокруг, стал раскладывать приспособления для чистки и снаряжения.
Восьмигранный ствол оружия крепился к ореховому ложу с длинным, на всю длину ствола, цевьем. Железные и медные части оснастки были лишены обычной резьбы или чеканки, посверкивая гладкой полировкой. Целик и мушка тоже медные, с крошечными стеклянными кристалликами в дополнение. Оружие казалось новым и дорогим, даже несмотря на отсутствие украшений, но при этом замок был фитильным, несколько необычной конструкции.
- А я-то думал, что ты из арсенала стащил... - протянул монах, отгоняя ногой приставучего кота.
- Штуцер называется, - пояснил Швальбе, проверяя замок и ход рычага. - Ствол нарезной, бьет точно на полторы сотни саженей, дальше тоже бьет, но уже не прицельно.
- Фитиль, - сморщился Йожин, обнаруживая некоторое знакомство с военной техникой.
- Для точной пальбы фитиль лучше, - терпеливо объяснил ландскнехт. - Спуск мягче, нет того толчка, какой у кремневых замков бывает. Испанцы огневые шнуры до сих пор используют, а их плохими солдатами никто не зовет.
- Ночи промозглые, фитиль за полночь отсыреет.
- Он выварен в селитре и покрыт воском, сырости не боится. Взять две с половиной сажени - на всю ночь хватит.
Йожин шевельнул губами, намереваясь сказать что-то резкое, но его опередил Гарольд. Девенатор бросил Швальбе мешочек из плотной ткани на завязках.
- Это чего? - опасливо спросил Гунтер, подхватывая склянку. - Колдовское зелье?
- Сахар, протертый с сухой чайной травой, - сухо пояснил мастер. - Будешь жевать, когда заляжешь в схроне со своим … дрыном. Чтобы не заснуть.
- Фитиль же воняет, когда горит! - сделал последнюю попытку монах.
- Вампиры запахов не чуют, - вымолвил девенатор. - Это не оборотни. И как люди - не думают. Поэтому твари хватило соображения убивать как можно дальше от логова, а на то, чтобы прятать трупы, разума уже не осталось.
- Обезьяна Господа... - пробормотал Швальбе, похоже, его впечатлила резкая перемена в настроении девенатора. Еще вчера Гарольд лишь посмеялся над готовностью наемника идти в бой с кровососом. Сегодня же безропотно принял готовность помочь. Видимо, этот клятый нах... или как там его, действительно очень опасен. - Если что-то дается, то что-то непременно убавляется?
- Именно.
- Черт с тобой! - буркнул Йожин. - Иди, коли так кости легли.
- Как закончишь греметь ружьем, спать иди, - дополнил Гарольд, подводя бруском и без того бритвенно острое лезвие. - Выйдем часа за четыре до захода. А там еще Бог знает сколько ждать в бодром теле и духе. Отдыхай, пока можешь...
* * *
- И совершу над ними великое мщение наказаниями яростными, - негромко сказал Гарольд. Осталось непонятным, к чему это относилось - к планам насчет усекновения кровососа или участи брошенной много лет назад деревни.
Когда-то здесь располагалось довольно большое поселение, почти на полсотни домов, теперь же мерзость и запустение царили вокруг. Ветер выл между серыми, покосившимися строениями, чьи стены проели насквозь древоточцы и плесень. Часовня еще кое-как стояла, но крест надломился и обрушился, застряв в перевернутом виде. Дома стояли открытые и пустые, их оставили без чрезмерной спешки, вывезя все добро. Хотя, быть может, за минувшие годы постарались соседи, растащив приглянувшееся… Так или иначе, не было ни скелетов, ни иных свидетельств какого-либо несчастья. Люди просто снялись и ушли в неведомую сторону, оставив вполне добротные дома на поживу времени.
Швальбе перекрестился и промолчал, поскольку не знал целиком ни одной молитвы сложнее «Отче наш».
- Где? - коротко спросил Гарольд, не объясняя ничего, но Швальбе понял.
- Там, - столь же лаконично ответил наемник, одной рукой указывая направление, а другой поправляя на плече штуцер. Проклятое ружье весило фунтов тридцать, а то и больше, и ландскнехт уже начал понемногу проклинать свое поспешное намерение.
- Не далеко? - усомнился девенатор.
- В самый раз, - Гунтер оценивающе глянул на вечернее небо. Дневной жар еще не спал, но редкие тучи уже отливали предсумеречной темной синевой. Солнце покраснело, словно налилось кровью. - Ночь будет лунной, целиться удобно. И обзору больше.
- У тебя будет один выстрел. Только один. Если промахнешься... - девенатор помолчал, собираясь с мыслями. - Если промахнешься, то бросай ружье и беги, что есть духу. Просто беги, не оборачиваясь. Пока не упадешь от усталости.
Ландскнехт смачно сплюнул и переложил ствол на другое плечо.
- Не учи жизни, дядя, - фамильярно отозвался Гунтер, решив, что совместное участие в опасном деле дает ему определенные привилегии. - Два похода я уже отходил, и за третьим дело не станет[7].
Гарольд пожал плечами и направился в сторону кладбища, приговаривая "Где двое или трое собраны во имя Мое, - сказал Он, - там и Я среди них".
Швальбе снова сплюнул и двинулся в противоположную сторону, к большому дому, ушедшему в землю почти до нижних краев пустых окон. Оттуда открывался хороший обзор всего погоста. Конечно, лучше было бы целиться с высоты, но лазать по прогнившим крышам Гунтер не рискнул.
Солнце село, сумрачные тени пробежали по земле. Луна выползла из-за облака, облила лес, деревню и кладбище молочно-белым светом, призрачным и зловещим. Весь мир разделился на два цвета - черное и белое, без переходов и полутонов. Ветерок изредка налетал на мертвое селение, дергал за ветки скособоченные деревья, печально гудел в давно забывших дыхание огня дымоходах.
Будучи бывалым солдатом, Гунтер сделал «лежку» не у самого окна, а чуть дальше, в глубине большой пустой комнаты. Дверь подпер старой скамьей, чтобы никто не пробрался сзади. Кровать вытащил в середину, перевернул на бок и примостил сверху ствол. Сам Швальбе уселся по-турецки на сложенный вчетверо плащ.
Кладбище казалось несоразмерно большим, хотя и лишенным склепов и мавзолеев. Просто неровные ряды могильных камней, перемежающихся с нечастыми крестами и совсем уж редкими могильными плитами. Никаких склепов или мавзолеев, слишком дорогих для обычных селян. Ограда давно обвалилась, обратившись в труху. Среди крестов вились длинные корни, кое-где всходили молодые деревца, все заросло густой травой, похожей на толстый плотный ковер. Но в целом лес не спешил поглотить обитель мертвых, будто выдерживая определенную дистанцию.
Швальбе тихонько вздохнул. Он предполагал, что охота на нечисть... или нежить? как там Йожин глаголил о различиях... забыл. В общем, что трудное ремесло девенатора окажется опасным. Но не думал, что оно станет таким... занудным. Чайная трава с сахаром действительно бодрила, но на вкус напоминала подслащенное сено, мерзко вяжущее во рту. Швальбе сделал несколько глотков из заботливо припрятанной фляжки, проверил, как тлеет фитиль и не видно ли снаружи огонька.
Удивительно, но возбуждение причудливо мешалось со скукой. Минуты тянулись, словно овцы, которых положено считать перед сном. Часов у наемника, конечно же, не было, и время приходилось отмечать по прогорающему фитилю штуцера. По всему выходило, что уже сильно за полночь. По-прежнему было тихо, даже ветер улегся спать.
Спать...
Швальбе вытащил кинжал и несколько раз уколол себя в ладонь, не до крови, но чувствительно. На время помогло. От нечего делать ландскнехт начал размышлять о том, что кладбище - это, в общем, хорошо. От покойников вреда никакого, даже польза, если могилка богатая. Не перевелись еще родственники, что кладут вместе с усопшим разное золотишко, а то и что поценнее попадается...
Гунтер представил себе кладбище, под которым раскинулась сложная сеть подземных ходов, как у муравьев или крота, поежился, оглянулся на дверь, проверяя, по-прежнему ли ее подпирает скамья. Вновь обернулся к окну - и замер.
Не было ни скрежета могильной плиты, ни зловещих звуков, ни богопротивной волшбы. Словом, ничего, что должно бы предвещать появление нечисти. Нахцерер появился беззвучно и незаметно. Просто ночная тьма, разбавленная лунным светом, сгустилась на одном из камней, свилась в лоскут абсолютной черноты, в котором проступили очертания удивительной, причудливо изломанной фигуры.
Кровосос сидел прямо под луной, низко присев, согнувшись в три погибели и одновременно запрокинув голову к ночному светилу, словно жадно пил лунный свет. Из укрытия стрелка порождение сумрака было видно очень хорошо, и Гунтер порадовался, что ограничился только двумя глотками, иначе сейчас штаны бы уже промокли.
Он ожидал увидеть мертвеца или на худой конец костяк, как в «Mortis Saltatio»[8]. Но нахцерер не походил ни на что, виденное солдатом прежде. Туловище, руки и ноги были невероятно длинным, а шея наоборот, очень короткая, лобастая голова перекатывалась на покатых худосочных плечах. Верхняя половина морды - или все же лица? - скрывалась в тени, нижняя же принадлежала скорее собаке, выдаваясь далеко вперед мощными челюстями.
Швальбе хотел было воззвать к Господу, но губы онемели. Проговаривая про себя бессвязные мольбы, ландскнехт приник к ложу, ловя очертания гротескной фигуры в прицел. Стеклянные кристаллики в мушке и целике отражали свет луны, четко выделяясь на фоне темной фигуры. Прикусив губу, Гунтер задержал дыхание и мягко потянул за рычаг. Тлеющий шнур качнулся вниз, к пороховому заряду, и в это мгновение, упырь повернулся в сторону ландскнехта.
Гунтер увидел глаза твари, огромные и круглые, как две стеклянные линзы, поглощающие любой свет. Порох на полке вспыхнул и одновременно с этим, нахцерер одним плавным слитным движением ушел с линии огня. Как будто капля ртути перетекла с одного камня на другой. Грохот выстрела ослепил и оглушил стрелка, но Швальбе заметил, как разлетелся на куски крест, у которого мгновение назад сидел упырь. Ландскнехт задушил рвущийся из глотки вопль ярости - прицел был взят верно и не уклонись тварь, пуля попала бы точно в центр туловища. Шепча проклятья, Гунтер перехватил горячий, воняющий гарью ствол и сорвал с перевязи мешочек с порохом.
Нахцерер качнулся, как детская игрушка, влево-вправо, крутя головой на все стороны света, перепрыгнул на следующий камень, словно настоящая обезьяна с руками ниже колен. Он все делал молча, лишь щерил широкую пасть, обрамленную вислыми серыми губами.
- Господь со мной... - Гарольд шагнул в проход между могильными рядами, выставив копье вперед. – Служу Ему со страхом и соединяюсь в веселии...
Девенатор шел неспешно, с кажущейся ленцой, но в каждом движении сквозила сдержанная сила. Как сжатая до предела пружина, готовая распрямиться в нужный момент.
- Он утешит страждущих и накормит голодных...
Мягкие кожаные сапоги ступали почти невесомо, лишь слегка приминая густую траву, лезвие копейного наконечника ловило лунный свет, блестя осколком льда. Упырь двинулся по дуге, старясь обойти девенатора сбоку. Гунтер, уже не скрываясь, с яростной руганью забивал пулю в ствол, свинцовый шарик едва-едва протискивался по нарезам.
- Упокоившиеся познают блаженство в Его любящих объятиях...
Гарольд перешел на бег, упырь скользнул навстречу, как шелковый платок на ветру.
- Но тебе, демон, не видать царствия небесного! - прорычал седой боец и рубанул наотмашь.
Швальбе оперся на низкий подоконник, упер в плечо тяжелый приклад и замер, напряженно ловя в прицел упыря. Фитиль шипел и плевался мелкими искрами, будто порицая стрелка за досадный промах. Бойцы двигались с невероятной, недостижимой для обыкновенного человека скоростью и точностью. Чудовище черпало силы в нелюдской природе, девенатор - в опыте, годах изощренных тренировок и зелье. В том самом зелье, что предназначалось на самый крайний случай. Настой опия с редкими восточными травами умножал телесные силы, лишал страха и чувства боли, но буквально убивал сердце.
Наемник стиснул цевье и шейку приклада, как глотки смертельных врагов, выцеливая противника, ствол колебался, как привязанный к упырю невидимой нитью. Но... Гунтер каждый раз не успевал. На краткие доли мгновения, но не успевал.
Нахцерер то приседал, буквально распластываясь по черной земле, то высоко подпрыгивал, избегая удара по ногам. Длинные пальцы - почти в два раза длиннее человеческих - с крючковатыми когтями цеплялись за кресты и камни, обеспечивая упор в стремительных бросках.
Девенатор наступал, тыча в тварь копьем-алебардой, чередуя уколы с широкими рубящими ударами топориком. Дважды удары достигали врага, но морда кровососа не меняла выражения, а глаза смотрели пустыми, без зрачков, бельмами. Похоже, раны не причиняли нахцереру боли и не лишали сил.
Швальбе вылез из дома прямо через окно, снеся остатки перекосившихся ставен. Нелепый и неуклюжий по сравнению с девенатором и его врагом, наемник побежал среди могильных камней, спотыкаясь о корни. Бить надо было ближе и наверняка.
Удар, укол, отход... еще удар. Гарольд резко сменил ритм, качнулся вперед на длинных ногах и достал упыря в третий раз. Длинное лезвие на обратном движении распороло твари скулу. Шкура нежити разошлась, как ветошь, не выпустив ни капли крови или той субстанции, что ее заменяло вампиру. Не обращая внимания на новую рану, чудовище одним рывком сократило расстояние, нырнуло под копье, целясь в живот. Нахцерер почти лег, перебирая конечностями, как огромный черный паук. Гарольд, подобно ярмарочному акробату, прыгнул через него, в прыжке хорошенько врезав по голове сапогом. Противники поменялись местами и одновременно развернулись друг к другу.