Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 3 страница

Не прозвучало ли разочарование в ее голосе?

Вновь воцарилось молчание, брат и сестра погрузились в свои мысли, потом Бенедикт медленно поднес бокал к губам, собираясь допить виски, но, не донеся его до рта, задержал руку и чуть приподнял бокал, глядя на Калли. Секунду она смотрела на янтарную жидкость, понимая, что предложение Бенедикта означает гораздо большее, чем капля виски на дне его стакана.

Наконец она покачала головой, и момент был упущен. Бенедикт осушил бокал и заговорил вновь.

— Мне жаль, сестренка, — произнес он, поднимаясь со стула. — Я рад был бы услышать, что ты решилась на пару подобных шагов.

Эта реплика, хотя и была произнесена небрежным тоном, больно отдалась в ушах Калли. Брат поднялся, собираясь уходить, но, остановившись у двери, обернулся:

— Ты думаешь, я останусь в безопасности, если покину эту комнату? Или лучше отсидеться здесь до самой свадьбы?

Она рассеянно покачала головой и ответила:

— Думаю, ты в безопасности. Отправляйся спокойно.

— Ты идешь со мной?

— Нет, спасибо. Я, пожалуй, останусь здесь и помечтаю о жизни, полной приключений.

Бенедикт улыбнулся сестре.

— Замечательно. Дай мне знать, если надумаешь завтра отплыть на Восток.

Калли ответила ему улыбкой.

— Ты узнаешь об этом первым.

Бенедикт вышел, оставив сестру погруженной в собственные мысли.

Так она сидела довольно долго, прислушиваясь к тому, как уезжают гости, как слуги убирают столовую, где проходил ужин, как семейство удаляется ко сну и постепенно затихает дом. Все это время Калли вновь и вновь прокручивала в голове последние минуты разговора с Бенедиктом. А что, если?.. Что, если она осмелится прожить другую жизнь, а не ту до скуки положительную пародию, которую проживает сейчас? Что, если она сделает все то, о чем они говорили с братом? Что удерживает ее от этого решительного шага?

Ей двадцать восемь лет, никто особенно о ней и не думает. В течение многих лет — всех тех лет, когда так важно было сохранить незапятнанное имя, — ее репутация была безупречной. Нет, в любом случае она не собирается заходить слишком далеко и рисковать добрым именем своей семьи. Она не собирается делать ничего такого, чего не мог бы позволить себе любой достойный представитель общества. Если это могут мужчины, почему она не может себе этого позволить?

Калли подняла руки и вынула шпильки, поддерживавшие ее кружевной чепец. Избавившись от них, она стянула чепец с головы, при этом высвободив несколько длинных локонов, подержала его в руках, повертела, рассматривая со всех сторон и обдумывая свой следующий шаг. Когда она превратилась в женщину, которая носит кружевной чепец? Когда простилась с надеждой на внимание к себе и успех? Когда стала тем человеком, которого заставляет прятаться даже бесцеремонность собственной тетки?

Калли встала, не слишком твердо держась на ногах, и медленно подошла к камину, сминая чепчик в руках. Разговор с Бенедиктом и изрядная порция отличного шерри превратились в головокружительную смесь, которая, казалось, разбудила ранее дремавшие в Калли силы. Она не отрываясь смотрела на тлеющие угли: легкие оранжево-красные сполохи завораживали.

Не медля, она бросила кружевной чепец в камин. Некоторое время ничего не происходило: комок ткани просто лежал в камине, и его девственная белизна резко контрастировала с горячим почерневшим деревом. Калли уже хотела было вытащить наверняка безнадежно испорченный головной убор, как его охватили яркие языки пламени.

Она охнула и машинально отшатнулась, не отводя глаз от горящего кружева. Затем неожиданно для самой себя залилась нервным смехом. Она ощущала себя одновременно ужасно и восхитительно — словно теперь могла делать все, о чем когда-либо мечтала.

Развернувшись, Калли решительно пересекла комнату и подошла к столу графа. Она зажгла свечу, открыла верхний ящик и достала чистый лист бумаги. Некоторое время она смотрела на белое нетронутое пространство листа, потом упрямо мотнула головой и, открыв серебряную чернильницу, стоявшую рядом, потянулась за пером.

Окунув тщательно заостренный кончик в чернила, Калли задумалась, а затем написала твердым уверенным почерком: «Поцеловать кого-нибудь».

Написанного ей показалось недостаточно. Слегка прикусив нижнюю губу, она быстрым росчерком добавила одно слово: «Поцеловать кого-нибудь — страстно».

Следующие пункты дались ей легко, поскольку они явились прямым следствием ее разговора с Бенедиктом.

«Курить сигары и пить виски.

Ездить верхом в мужском седле.

Фехтовать.

Присутствовать на дуэли.

Стрелять из пистолета.

Играть в карты (в мужском клубе)».

Она уже собралась было ограничиться теми семью пунктами, которые так быстро пришли ей на ум. Несмотря на то что список возник в результате внезапного полета фантазии, Калли знала, что он отражает нечто большее. Это был шанс наконец быть честной с самой собой. Записать то, что ей так отчаянно хотелось испытать. То, в чем она не признавалась никому — даже себе. Тяжело вздохнув, она еще раз пробежала глазами список, понимая, что следующий пункт записать ей будет особенно трудно.

«Танцевать на балу каждый танец».

Она обожала танцевать. Всегда любила. Еще будучи ребенком, она имела обыкновение тайком сбегать из своей спальни и наблюдать за балами, которые давали ее родители. Там, высоко над бальным залом, она кружилась и кружилась под музыку, воображая, что на ней не ночная рубашка, а красивое шелковое платье, такое же, как на дамах, которые кружились в танце внизу. Именно танцев так ждала Калли, когда пришло время ее первого сезона. Однако по мере того как она становилась старше, приглашения следовали все реже и реже. Теперь она уже и не помнила, когда танцевала в последний раз.

Здесь, в темноте кабинета графа Аллендейла, Калли наконец призналась себе, что все эти балы, которые она провела, развлекаясь разговорами с пожилыми матронами, имели для нее самые негативные последствия. Отвратительно было чувствовать себя девушкой без кавалера, но ей так и не удалось изменить эту ситуацию. За десять лет, что прошли с момента ее дебюта, она настолько привыкла к положению сторонней наблюдательницы, что уже и не представляла, как себя чувствовала бы, оказавшись вдруг в центре внимания. Впрочем, ей это не грозит: она никогда не станет предметом восхищенных взглядов. Сморгнув слезы, она нацарапала на листке следующий пункт: «Войти в число признанных красавиц. Хотя бы однажды».

Это был самый невероятный пункт во всем списке... Калли могла припомнить лишь один мимолетный момент в своей жизни, когда ей почти удалось достичь этой цели. Но размышляя о том давнем вечере, когда маркиз Ралстон позволил ей почувствовать себя красивой, Калли убедила себя, что таковой он ее не считал. Просто повел себя как мужчина, который сделал все, что мог, чтобы утешить молоденькую девушку, которая готова была разрыдаться, спрятавшись в зарослях зеленого лабиринта. Но в тот момент он буквально заставил Калли почувствовать себя красавицей. Почти императрицей. Теперь ей вновь хотелось испытать те ощущения, хотелось вновь почувствовать себя Кальпурнией.

Впрочем, это, конечно же, было невозможно. Совершенно глупая попытка.

Вздохнув, Калли встала из-за стола, аккуратно сложила листок и засунула за корсаж платья, потом, задув свечу, подошла к двери, и уже собиралась выйти в коридор и подняться наверх, когда услышала снаружи шорох — тихий и непонятный.

Осторожно приоткрыв дверь — на маленькую щелочку, — Калли, щурясь, вгляделась в полутемный холл. Через приоткрытую дверь можно было расслышать тихий смех.

— Ты так красива сегодня. Совершенна. Настоящий Ангел Аллендейл.

— Ты и должен это говорить... чтобы польстить своей невесте.

— Моей невесте. — Благоговение, с которым произносились эти слова, казалось почти ощутимым. — Моя будущая герцогиня... моя любовь...

Калли поняла, что в полутемном холле задержались Марианна и Ривинггон, и на мгновение замерла. Что же ей теперь делать? Может, тихо закрыть дверь и дождаться, когда они уйдут? Или сделать вид, что случайно наткнулась на них, и положить конец тому, что определенно было любовным свиданием?

Ее мысли прервал краткий возглас.

— Нет! Нет! Нас могут застать!

— И что тогда? — приглушенно засмеялся мужчина.

— Полагаю, в этом случае вам придется жениться на мне, ваша светлость.

У Калли от удивления едва не отвисла челюсть: в голосе сестры слышалась неприкрытая чувственность. Когда же в ее маленькой сестренке вдруг проснулась женщина?

Ривингтон застонал в темноте.

— Что угодно, лишь бы ты побыстрей оказалась в моей постели.

Теперь уже засмеялась Марианна. А потом воцарилось молчание, прерываемое лишь нежными звуками поцелуев и шуршанием шелка.

Калли открыла рот от изумления. Да, ей определенно следует закрыть дверь.

Так почему же она этого не делает?

Потому что это несправедливо.

Как долго она еще сможет удовлетворенно стоять в сторонке, в то время как младшая сестренка будет жить той жизнью, которой так жаждала Калли? Марианна выйдет замуж, родит детей, будет заниматься домом и стареть в объятиях любящего мужчины, а Калли так и останется старой девой и всю жизнь проведет здесь, в Аллендейл-Хаусе.

Пока Бенедикт не найдет себе жену. Тогда ей придется отправиться в деревню. Одной.

Калли сдержала слезы, подавив жалость к себе и зависть счастью Марианны. Она постаралась осторожно прикрыть дверь кабинета, чтобы не мешать любовникам, но, прежде чем успела это сделать, Марианна, задыхаясь, произнесла:

— Нет, Рив. Мы не можем. Моя матушка высечет нас обоих кнутом, если мы лишим ее возможности пышно отметить нашу свадьбу.

Ривингтон тихо простонал.

— У нее ведь есть еще двое детей.

— Да, но... — Последовала пауза, и Калли, даже не видя лица сестры, могла догадаться, о чем она думает: шансов мало, что кто-то из них даст ей возможность устроить еще одну свадьбу.

— Бенедикт женится. — В голосе Ривингтона прозвучала веселая нотка. — Он просто тянет до последнего.

— Я переживаю не из-за Бенедикта:

— Мари, мы это уже обсуждали. Ей всегда будут рады в Фокс-Хейвенс.

От возмущения Калли едва не выдала себя, ведь Ривингтон говорил о своем родовом поместье. Без сомнения, они говорят о ней. Как они смеют обсуждать ее судьбу? Словно она сирота, о будущем которой необходимо позаботиться. Словно она незамужняя девица, у которой нет никаких шансов.

Но ведь так оно и есть.

Калли прикусила губу.

— Из нее получится замечательная тетушка, — добавил Ривингтон.

«Великолепно. Он уже передает будущих наследников на попечение незамужней тетки».

— Из нее могла бы получиться замечательная мать, — сказала Марианна, и эти слова, произнесенные прочувственным тоном, вызвали слабую улыбку на лице Калли. Она попыталась не обращать внимания на прошедшее время в этой реплике, а Марианна добавила: — Как бы мне хотелось, чтобы у нее было то, что есть у нас. Она этого заслуживает, как никто другой.

Ривингтон вздохнул:

— Заслуживает. Но боюсь, что только сама Калли может изменить собственную жизнь. Если она останется такой... — он замолчал, подыскивая слово, и Калли вся обратилась в слух, боясь даже дышать, чтобы не пропустить ни звука, — пассивной, у нее никогда не будет ничего подобного.

Пассивной?

Калли представила, как Марианна согласно кивает.

— Калли необходимо приключение. Впрочем, она никогда на него не решится.

Последовала довольно долгая пауза; в словах сестры и ее жениха не было никакого злорадства, но все же они болезненным эхом отозвались в сердце Калли. И вновь непрошеные слезы повисли на ее ресницах.

— Возможно, ты и сама не возражала бы против небольшого приключения, моя красавица. — В голос Ривингтона вновь вернулась открытая чувственность, на которую Марианна ответила довольным хихиканьем.

Этого Калли уже не могла вынести и бесшумно прикрыла дверь, заглушая шепот счастливой парочки.

О Боже! Если бы так же просто она могла забыть то, что сказал герцог!

«Пассивной». Какое ужасное слово! Какое ужасное чувство! Пассивная, заурядная, несмелая, обреченная на скучное, инертное, лишенное всякого интереса прозябание. Калли глотала слезы, прислонившись лбом к прохладной дубовой двери.

Она не хотела становиться такой женщиной, о которой они говорили. Она никогда и не собиралась становиться такой, однако отчего-то получилось именно так... В какой-то момент она, даже не осознав этого, сбилась с пути и неожиданно для самой себя выбрала эту спокойную и скучную жизнь, совершенно забыв о том, что жизнь Кальпурнии Аллендейл может быть совсем другой.

И вот теперь ее младшая сестра готова погубить свою репутацию, а Калли даже ни разу не целовали.

Этого более чем достаточно, чтобы заставить старую деву напиться.

Нет, она уже достаточно выпила сегодня.

Этого более чем достаточно, чтобы заставить старую деву действовать.

Сейчас. Сегодня ночью.

Калли пригладила непослушный локон и тут же вспомнила, что на ней больше нет кружевного чепца.

Сегодня ночью. Она начнет с самого трудного пункта. С пункта, который станет началом этого нового, смелого, неведомого Калли пути.

Она снова глубоко вздохнула, распахнула дверь кабинета и шагнула в полутемный холл Аллендейл-Хауса, не заботясь больше об уединении Марианны и Ривингтона. Она даже не заметила, что молодые люди уже ушли.

В любом случае у нее нет на них времени, думала Калли, торопливо поднимаясь по широким мраморным ступеням в свою спальню. Она должна переодеться.

Глава 3

Калли смотрела вслед отъезжавшему наемному кебу, совершенно не представляя, что делать дальше.

Цоканье подков затихло вдали, и на темной улице воцарилась такая тишина, что девушка услышала громкий стук собственного сердца. Кровь прилила к голове, и Калли судорожно вздохнула. Нужно было начать с виски. И определенно не стоило пить так много шерри.

Если бы она проявила приличествующую леди умеренность, то уж точно не стояла бы одна ночью перед домом одного из самых известных повес Лондона.

Господи! О чем она только думала?

Несколько секунд Калли размышляла, не повернуть ли обратно, но вслед за этой мыслью пришло понимание того, что ее репутация будет основательно подпорчена, если о ее побеге станет известно.

— Бенедикт ответит за это своей головой, — пробормотала она себе под нос, ниже опуская капюшон плаща на лицо. — И Марианна тоже.

Конечно, ни Бенедикт, ни Марианна не заставляли ее садиться в наемный экипаж и подвергать немалой опасности не только свое доброе имя, но и саму жизнь. Она сама приняла это решение.

Глубоко вздохнув, она признала правду: Кальпурния Аллендейл поставила себя в исключительно затруднительное положение, и ее репутация в любую минуту может быть окончательно и бесповоротно погублена. Единственный шанс выбраться из этой ситуации без потерь — это оказаться в Ралстон-Хаусе. Она поморщилась от такой мысли.

Ей придется войти в дом. Нельзя провести остаток ночи на улице. Нужно войти и попросить дворецкого найти кеб или предоставить ей экипаж хозяина. Если все пройдет гладко, то через час она окажется в своей постели. Он, несомненно, обязан ей помочь. Ведь она же, в конце концов, леди.

А что, если дверь откроет Ралстон?

Калли решительно отвергла эту мысль. Во-первых, маркиз вряд ли сам пойдет открывать дверь незваному гостю, а во-вторых, вероятность, что в этот час маркиз окажется дома, ничтожна: скорее всего он у какой-нибудь своей очередной возлюбленной. В голове у нее промелькнуло видение десятилетней давности: высокий мужчина обнимает потрясающе красивую женщину.

Да. Она совершила ужасную ошибку. Необходимо ретироваться как можно скорее.

Калли распрямила плечи и подошла к внушительной двери Ралстон-Хауса. Она едва опустила ручку дверного молотка, как большая дубовая дверь распахнулась и показался пожилой слуга, который, похоже, совсем не удивился, увидев молодую женщину, стоявшую на пороге. Сделав шаг в сторону, он позволил гостье войти и закрыл дверь. Калли быстро окинула взглядом теплый уютный холл старинного лондонского особняка, служившего домом нескольким поколениям маркизов Ралстонов.

Она машинально начала стягивать капюшон плаща, но тут же сообразила, что все получится гораздо проще, если ее не узнают. Опустив руку, она повернулась к слуге:

— Благодарю вас.

— Прошу, миледи. — Дворецкий коротко, но уважительно поклонился и медленно двинулся к широкой лестнице, ведущей на верхние этажи здания. — Не угодно ли следовать за мной?

«Следовать куда?» Калли быстро оправилась от изумления.

— О, я не собиралась... — Она умолкла, не зная, как закончить начатую фразу.

Он остановился у подножия лестницы.

— Конечно, нет, миледи. Никакого беспокойства. Я просто провожу вас к месту вашего назначения.

— Моего... моего назначения? — Калли в нерешительности остановилась, явно смущенная.

Дворецкий негромко кашлянул, прочищая горло.

— Пожалуйста, наверх, миледи. Их светлость сейчас там.

Во взгляде дворецкого промелькнуло любопытство, словно он сомневался в ее умственных способностях. После недолгой паузы он начал подниматься на второй этаж.

Калли несколько секунд озадаченно смотрела в спину поднимавшемуся по лестнице слуге, затем ее глаза широко раскрылись. Боже правый! Он принял ее за куртизанку. Шокирующая мысль быстро сменилась другой — дворецкий принял ее за любовницу Ралстона. И это означало, что маркиз здесь. В доме.

— Я не... — Она умолкла.

— Конечно, нет, миледи. — Он произнес эти слова со всем возможным уважением, но у нее возникло впечатление, что старик уже бессчетное число раз и от бессчетного количества женщин слышал подобные возражения.

Она должна бежать.

— Миледи? — В слове, произнесенном вполне почтительно, звучал невысказанный вопрос: собирается ли Калли следовать за ним?

Это ее шанс. Пусть он станет ее самой большой ошибкой, но ведь именно на этот шанс она надеялась, когда тайком выскользнула из дома и остановила кеб. Она хотела увидеть Ралстона, доказать, что у нее хватит смелости отважиться на приключение, и вот она здесь — и ее цель в пределах досягаемости.

Она сглотнула, молча глядя на старика. Прекрасно. Она последует за ним. И попросит Ралстона помочь ей добраться до дома. Это будет неловко, но он не откажет в помощи даме. Он должен помочь. Она сестра пэра Англии, а Ралстон — дворянин и, безусловно, джентльмен.

Она на это надеялась.

Хотя, возможно, это и не так. При мысли об этом ее пронзило возбуждение.

Она отбросила эту мысль, мысленно похвалив себя за то, что сообразила переодеться в самое выигрышное платье, перед тем как отправиться в эту поездку. Не то чтобы Ралстон увидит шелковый наряд лавандового цвета под обычным черным дорожным плащом — у нее не было абсолютно никакого намерения раскрывать маркизу свою личность, только в самом крайнем случае, — но осознание того, что на ней ее самое любимое платье, придало Калли толику уверенности, когда она, приподняв юбки, ступила на первую ступеньку лестницы.

Поднимаясь, Калли различила приглушенные звуки музыки, которые становились громче, пока она, следуя за дворецким, шла по длинному, слабо освещенному коридору. Слуга остановился перед большой дверью красного дерева: именно оттуда доносилась музыка. На короткое мгновение любопытство победило охватившую Калли нервозность.

Дворецкий дважды постучал, и на фоне музыки прозвучало твердое, ясное «войдите». Слуга распахнул дверь, но не переступил порог, а, сделав шаг в сторону, уступил дорогу даме. Непроизвольно задержав дыхание, Калли робко вошла в комнату.

Дверь за ней закрылась. Окутанная полумраком и звуками музыки, она оказалась в логове льва.

Тусклый огонь нескольких свечей разливался по помещению спокойным, интимным светом. Это была самая типичная мужская комната, которую доводилось видеть Калли. Она была отделана темным деревом в полном разнообразии сдержанных коричневых оттенков. Стенные панели, затянутые темно-красным шелком; пол, покрытый огромным ковром, привезенным не иначе как с Востока, мебель, сплошь массивная и внушительная, — все убранство производило впечатление солидности и уверенности. Два огромных книжных шкафа почти полностью закрывали две стены. У третьей стены стояла большая палисандровая кровать, задрапированная темно-синей тканью.

Калли нервно сглотнула, отводя глаза от столь интимного предмета обстановки, и обратила взгляд на хозяина дома, сидевшего за фортепиано в дальнем углу комнаты, спиной к двери. Калли никогда не представляла фортепиано вне консерватории или бального зала, а уж видеть этот инструмент в спальне... Когда она вошла, Ралстон, не отрываясь от инструмента, поднял руку, предлагая гостье воздержаться от каких-либо реплик, которые могли помешать его игре.

Грустная и мелодичная пьеса, которую он наигрывал, была исполнена такого таланта и чувства, что Калли тотчас была очарована этим сочетанием. Она молча стояла, не в силах отвести глаз от его загорелых мускулистых рук. Рукава белоснежной рубашки были небрежно закатаны, и сильные пальцы Ралстона быстро и умело касались клавиш.

Последние аккорды музыкального отрывка еще звучали в стенах спальни, а Ралстон уже развернулся к двери, и стали видны его длинные мускулистые ноги в обтягивающих бриджах и высокие, до колен, сапоги для верховой езды. Распахнутая рубашка открывала взгляду Калли гладкую кожу его груди, а когда он выпрямился, расправив плечи, стало заметно, как взбугрились под тонкой тканью мускулы.

Когда маркиз увидел вошедшую Калли, то лишь легкий прищур глаз выдал его удивление. Впрочем, в полумраке спальни это было едва заметно, и, может, он просто хотел получше рассмотреть гостью. Вот теперь она действительно обрадовалась, что не сняла капюшон. Ралстон встал и спокойно сложил руки на груди.

Неопытный взгляд расценил бы эту позу как выражение безразличия, но Калли провела не один год, больше наблюдая за жизнью лондонского общества, чем участвуя в ней, и поэтому поза мужчины несколько насторожила ее. Ей показалось, что он вдруг напрягся, мускулы его рук неожиданно вздулись, свидетельствуя о недюжинной силе. Похоже, маркиз вовсе не обрадовался неожиданному визитеру — по крайней мере женщине.

Калли открыла было рот, собираясь извиниться за свое вторжение, но прежде чем успела произнести хоть слово, заговорил хозяин:

— Я должен был догадаться, что тебя не устроит прекращение наших отношений. Хотя, признаюсь, удивлен, что у тебя хватило смелости нанести мне визит. — Калли от удивления закрыла рот, а он продолжил холодно и решительно: — Я не хотел лишних сложностей, Настасия, но, вижу, ты не можешь принять моего решения. Все кончено.

Боже милостивый! Он принял ее за отвергнутую любовницу! Пусть даже она предстала перед ним не как полагается женщине знатного происхождения — без приглашения, глубокой ночью появилась на пороге его дома, — но все равно это уже слишком! Нужно немедленно развеять его заблуждение.

— Тебе нечего сказать, Настасия? Это не очень на тебя похоже, не так ли?

И вновь Калли промолчала — ведь для этого требовалось гораздо меньше смелости, чем для того, чтобы открыться этому импозантному мужчине.

Маркиз вздохнул с раздражением, определенно вызванным молчанием своей гостьи.

— Полагаю, я был более чем щедр, разрывая наше соглашение. У тебя остаются дом, драгоценности, наряды — я дал тебе вполне достаточно, чтобы в самом выигрышном свете предстать перед следующим покровителем, не правда ли?

Калли охнула, возмущенная тем, как грубо и презрительно он сообщает о завершении любовных отношений.

Ее реакция вызвала лишь надменный смешок маркиза.

— Не стоит разыгрывать из себя падшего ангела. Мы оба знаем, что наивность тебя покинула уже давно. — Когда он отвергал женщину, его тон был совершенно холодным и равнодушным. — Выход ты найдешь сама.

Он повернулся к ней спиной, сел за фортепиано и снова начал играть.

Калли никогда бы не подумала, что сможет пожалеть куртизанку. Они существовали за пределами светского общества, хотя, как правило, пользовались благосклонностью аристократов. Однако она не могла не почувствовать себя оскорбленной за эту конкретную женщину. А ведь она считала Ралстона лучшим представителем мужской породы!

Калли стояла, яростно сжав кулачки и гадая, как же следует поступить. Она знает, что должна сделать. Немедля покинет этот дом и вернется к себе. Но желала она совсем не этого.

А хотелось ей преподать этому мужчине урок. И нешуточный гнев придал Калли храбрости, заставив остаться.

Не оглядываясь, Ралстон спокойно произнес:

— Прошу тебя не делать эту ситуацию еще более неловкой, Настасия.

— Боюсь, что эта ситуация просто обречена стать еще более неловкой, милорд.

Маркиз вскинул голову и резко вскочил с табурета. Если бы Калли не была так раздражена, такая реакция ее бы позабавила.

— Понимаете, я не та, за кого вы меня, очевидно, приняли.

Стоило отдать должное нервам маркиза: его изумление почти мгновенно сменилось сдержанным спокойствием.

— В самом деле, вы не она, мисс... — Маркиз сделал паузу, ожидая, что она назовет себя. Последовало довольно продолжительное молчание, и наконец он произнес: — Похоже, у вас есть преимущество передо мной. Могу я вам как-то помочь?

— Я на это надеялась, однако, после того как увидела, как вы обращаетесь со своими женщинами, предпочту не оказываться в числе облагодетельствованных вами.

Темная бровь Ралстона дернулась и надменно поползла вверх. Калли восприняла это как сигнал к бегству. Не говоря больше ни слова, она резко развернулась и схватилась за дверную ручку, но не успела она и на четверть дюйма приоткрыть дверь, как большая сильная рука возникла над ее плечом и легла на дверную панель, закрывая выход. Она дернула за ручку обеими руками, но дверь даже не шелохнулась.

— Прошу вас, — произнесла она почти шепотом, — отпустите меня.

— Вы говорите так, словно это я вас сюда привел, миледи. Совсем наоборот. Это вы вступили в мои владения. Вам не кажется, что вы должны оказать мне любезность и назвать свое имя?

Он произнес эти слова очень тихо, но его дыхание коснулось краешка ее капюшона и Калли охватила паническая дрожь. Он был в нескольких дюймах от нее — еще немного, и они коснутся друг друга. А может, это уже произошло, ведь она всей своей кожей ощущала тепло его тела. Калли уставилась на дверную ручку, гадая, как же выпутаться из этой ситуации.

Она начала этот вечер как Кальпурния. Теперь ей уже нельзя было останавливаться.

— Мы... — Калли прочистила горло. — Мы знакомы, милорд, хотя и не были представлены.

— Трудно рассчитывать, что я узнаю вас закутанной в этот плащ.

Он слегка потянул за край накидки, и кончики его пальцев неосторожно коснулись тыльной стороны ее ладони. Почувствовав прикосновение, девушка коротко и резко втянула воздух. Его тон стал мягче, в нем появились просительные нотки.

— Ну же, неужели вы действительно думаете, что я позволю вам уйти, так и не узнав, кто вы такая? Простите, но, кажется, вы и так зашли слишком далеко.

Он прав. Глубоко вздохнув, она отпустила дверную ручку и повернулась к маркизу. Тот, сняв руку с двери, сделал шаг назад, и Калли, немного нервно скинув капюшон, открыла лицо. Ралстон внимательно смотрел на нее, словно пытаясь вспомнить, где же видел эту женщину. Через минуту он узнал ее и отступил еще на шаг, не в силах сдержать изумление, отразившееся на его лице и прозвучавшее в голосе.

— Леди Кальпурния?

— Она самая. — Калли закрыла глаза, щеки ее горели; она больше никогда не выйдет из дома.

Он выдохнул с веселым смешком.

— Признаюсь, никогда бы не подумал, что вы можете оказаться в роли моей полуночной гостьи. С вами все в порядке?

— Могу заверить в этом, хотя у вас могло сложиться иное впечатление.

— В таком случае простите мне мой вопрос, но что вы делаете здесь? — До него вдруг окончательно дошло, где именно они ведут этот странный разговор. — Это не самое приличное место для леди. Предлагаю перенести нашу беседу в более... приемлемое место.

Он махнул рукой, будто пытался закрыть спальню от ее взгляда, затем подошел к двери и распахнул ее.

Совершенно не заинтересованная в том, чтобы затягивать ужасную встречу, Калли осторожно отступила в сторону, стараясь насколько возможно увеличить дистанцию, образовавшуюся между ними.

— Ах, оставьте, милорд. Думаю, что вообще нет необходимости продолжать этот разговор. Я оказалась в Ралстон-Хаусе в силу весьма... специфических обстоятельств, и, полагаю, для нас обоих лучше забыть о том, что произошло. Надеюсь, для вас это не слишком сложно.

Возникло неловкое молчание, но Ралстон не собирался нарушать его, обдумывая слова девушки. Во время затянувшейся паузы Калли не осмеливалась взглянуть на него, но маркиз сразу заметил, как нервничает его гостья. Уже скоро на смену изумлению и легкой досаде пришло любопытство, и маркиз заговорил, небрежно прислонившись к дверному косяку:

— Я в этом не уверен, миледи. Вопреки вашему мнению обо мне я не так легко забываю женщин, которые навещают меня в моей спальне. — Ее щеки вновь загорелись румянцем, а он продолжал: — Что привело леди Кальпурнию Хартуэлл в мой дом посреди ночи? Честно говоря, мне кажется, такие экстравагантные поступки совершенно не в вашем духе.

Она с трудом попыталась найти ответ.