Triangle—National Can: кто делает королей 4 страница

Часть вторая, глава 7

Triangle-National Can: кто делает королей

долгом за выкуп. На вопрос, чем можно объяснить такое достижение,
Пельтц ответил: «Только не моим опытом управления!».

В сентябре 1986 года «Business Week» канонизировал Пельтца и Мэя, поместив их на обложке с заголовком «Новые асы простых технологий», и опубликовал специальную редакционную статью, где, в частности, утверждалось: «Пельтц и Мэй... — люди, каких в США должно быть больше: предприниматели с видением долгосрочной пер­спективы». Неделю спустя Консидайн дал интервью автору этой кни­ги. На вопрос, почему дела компании в 1985 году неожиданно пошли в гору, Консидайн решительно ответил: «Уж никак не неожиданно. Мы готовились десять лет. Мы приводили себя в порядок, мы позицио­нировали себя в роли недорогого оператора на подходящих рынках. Мы расширяли производство стеклотары, когда все — в том числе и авторы статей в „The Wall Street Journal" — говорили, что я рех­нулся. Мы покупали, когда все продавали. Словом, мы нашли для компании правильную позицию. А прошлый год, если не считать рас­ходов на эту затею, объективно стал рекордным. И в нынешнем году мы тоже получим очень хорошие результаты».

Познер представлял перспективы компании, верил в ее возмож­ности, но упустил золотую жилу. И как только финансист-отшельник поневоле расстался со своей долей National Can, его дела пошли все хуже и хуже.

В начале 1986 года DWG Познера объявила дефолт на погашение своих облигаций, размещенных через Drexel. Линднер ссудил Поз­неру 55 миллионов, и облигации удалось погасить.

Evans Products начала процедуру банкротства (в ходе реорганиза­ции ее консультировала Drcxc!), и Пионер впервые лишился компа­нии, которую контролировал.

Sharon Steel по совету Drexel весь 1986 год продлевала свое предло­жение об обмене долговых обязательств (это была самая длительная в истории операция обмена) — пока в апреле 1987 года не объявила вслед за Evans Productions о банкротстве по статье 11.

В мае 1986 года «Business Week» поместил на обложке фотогра­фию Познера с пояснением: самый высокооплачиваемый управляю­щий Америки, который в наименьшей степени отрабатывает затраты акционеров. В 1985 году Познер получил от DWG в общей сложности 12,7 миллиона долларов — между тем как эта холдинговая компания в том же году при 989-миллионном доходе имела 5,6 миллиона при­были, а за первые девять месяцев 1986 финансового года показала убыток в размере 5,9 миллиона.

В июле 1986 года Познеру предъявили обвинение в неуплате фе­дерального подоходного налога более чем на 1,2 миллиона долларов (он завысил стоимость земли, подаренной им Библейскому колледжу в Майами). Затем его ждал еще один судебный процесс за ложную присягу, но позднее он признал себя виновным и избежал тюрьмы, обязавшись по мировому соглашению выплатить в общей сложности по меньшей мере четыре миллиона долларов налогов и штрафов, а также пожертвовать три миллиона на бездомных и работать вместе с ними двадцать часов в неделю в течение пяти лет. Комиссионные, которые Познер был должен Эдварду Беннету Уильямсу, выплатила погибающая Sharon Steel — по решению совета директоров этой компа­нии, принятому в 1982 году, но обнародованному только в 1985 году.

Если бы Познеру удалось выкупить National Can и умело вмонти­ровать ее в разрушавшуюся пирамиду своей империи, она стала бы манной небесной. Однако в одном из редких интервью Познер сказал, что нисколько не сожалеет об утрате National Can и намерен разъяс­нить некоторые распространенные «недоразумения».

По его словам, он отказался от выкупа потому, что счел уровень заемных средств в операции слишком высоким, а приток наличности — недостаточным для обслуживания долга. «У нас были деньги, — за­явил он в ответ на замечание, что Drexel не хотела финансировать сделку. — Drexel обещала их достать. Так что проблема совсем не в деньгах. Я сказал Консидайну, что хочу 51%, компания может не увеличивать обычный для нее небольшой уровень долга, а он мо­жет управлять, как и раньше. Но Консидайн не захотел. Я думаю, что те 20% [которые менеджмент рассчитывал получить при своем вы­купе], конечно, были у нею на уме».

На вопрос, какую роль в финансировании сделки могли играть Дэн Гуд и Пол Янг из E.F. Hutton, Познер ответил: «Они попросили: „Дай нам попробовать". А я сказал, что не уверен, смогут ли они это сделать, да и не нужны они нам, потому что у нас есть деньги [обещан­ные Drexel], и в любом случае я ничего устраивать не буду. С того самого момента, как Консидайн не согласился уступить мне 51%, я хотел только продать. А потом Милкен обратился ко мне [с предло­жением Triangle] и сказал: „Вик, вот чертовски выгодное Дело"».

Познер добавил, что заработал 80-90 миллионов на продаже сво­их акций по предложению Triangle. «Я и сейчас сделал бы то же самое, — заявил он. — Я был убежден, что уровень долга слишком высок, но тут процентные ставки внезапно упали, и пока все рабо­тает, хотя я все равно считаю уровень долга чрезмерным».

Часть вторая, глава 7

Triangle-National Can: кто делает королей

Дейвид Кей из Drexel, много лет знавший Познера, заметил: «Для Виктора уровень кредитов никогда не мог быть чрезмерно большим Печально вот что: если Виктор начинал гнуть свое, то свято в это верил. Как же может быть иначе? Ведь все должно обстоять так, как утверждает Виктор».

Для Drexel Познер стал динозавром, реликтом пусть и не столь отдаленной, но уже доисторической эпохи, когда фирма была счаст­лива разместить бумаги кому угодно. Но в восьмидесятых годах, когда ее благосостояние стремительно улучшалось, Познер перешел в свобод­ное падение. В 1986 году его воспринимали уже как обузу, персонажа в финансовых операциях совершено нежелательного, как напомина­ние о прошлом, которое члены этой амбициозной организации, стре­мившейся выйти на мировой уровень, предпочитали забыть.

Если Познер символизировал прошлое Drexel, то Пельтц — к сво­ему удивлению и удивлению многих в Drexel — на короткий и срав­нительно спокойный период стал знаменосцем будущего. В начале 1986 года, заканчивая интервью, данное автору этой книги, Пельтц довольно настойчиво спрашивал: «Ну, вот вы — вы можете написать обо мне что-нибудь хорошее? Пока еще обо мне ничего хорошего не написали». Затем, в сентябре 1986 года, вышел номер «Business Week» с Пельтцем и Мэем на обложке, восторженно прославлявший их как воскресителей прежней деловой Америки, которые не продают активы ради сиюминутной прибыли, а укрепляют бизнес на долго­срочную перспективу. Фред Маккарти, главный инвестиционный спон­сор Пельтца в Drexel, уже пофыркивал: «Да не задвинут ли они Drexel Burnham? Мы что же, станем теперь игрушкой при них?».

Пельтцу уже не нужно было дежурить на пороге у Милкеиа и rh-клянчивать сделку. Когда в феврале 1986 года Милкен приехал в Бостон на встречу с группой экспертов по ценным бумагам, Пельтц тоже повидал его и — после шестичасовой стратегической беседы — проводил обратно в Лос-Анджелес. «Нельсон был так взволнован, так возбужден, заполучив Майка на такое время, — рассказывал один знакомый Пельтца. — Он возвратился домой, кипя идеями».

Действительно, в течение следующих пяти месяцев National Can достигла договоренности о приобретении упаковочного бизнеса American Can: Пельтц смог уломать Джерри Тсаи, обхаживать которого начал годом раньше в Бунгало 8 Энгеля. 560 миллионов долларов, необходимые для покупки, должна была собрать Drexel.

Avery, крохотная холдинговая компания, пережиток времен Tra­falgar, находившаяся под контролем Triangle, договорилась о приобрете­нии Uniroyal Chemical Company за 710 миллионов.

И наконец, было решено, что третью составляющую империи Пельт-ца-Мэя — объект, тогда еще не выбранный, — приобретет Central Jersey Industries (CJI), «скорлупа» одной древней железнодорожной компании, имевшая право на вычеты из будущей налоговой базы; 38% в ней принадлежало Triangle. В августе 1986 года Drexel собрала для CJI «слепой пул» в 381 миллион долларов. «Это как деньги на игру, — посмеивался Фред Маккарти, — все бумажками по сто долла­ров, и мы нальем такой пруд, что Нельсон сможет в нем нырять».

Шутка Маккарти хорошо передает смысл того, что Милкен сде­лал из Пельтца и Мэя. Организовав приобретение American Can и Uniroyal, он поставил их во главе империи с четырехмиллиардным доходом. Пельтц и Мэй достигли таких заоблачных высот отнюдь не благодаря многолетнему строительству компаний и созданию новых продуктов: они просто рискнули наличной мелочью, бросили кости — и нагромоздили монбланы долгов. Но с помощью магии Милкена эти горы можно было легко передвигать с одного места на другое. Неуди­вительно, что некоторые трезвомыслящие люди, например инвести­ционный банкир из Lazard Freres Феликс Рогатин, называли создание подобных имеперий «сотворением миражей».

Даже в Drexel далеко не все одобряли коронование Пельтца — не по идеологическим соображениям, а потому, что ощущали Пельтца своей пешкой, которой не пристало быть королем. «То, что наверху плавает, — вот что такое „Нельсон-промышленник", — холодно заме­тил вскоре после объявления о приобретении American Can и Uniroyal один сведущий человек, консультировавший автора этой книги. — Стоит вам только назвать его в вашей [данной] книге „Нельсоном-про­мышленником — и нас всех вырвет!».

И конечно, по сути дела Пельтц оставался такой же пешкой, как и прежде, ибо вся его поразительная имперская экспансия служила прежде всего интересам Милкена и только от случая к случаю — интересам самого Пельтца. В интервью середины 1986 года Мешулам Риклис, считавший себя умудренным консервативным политиком по сравнению с этим новым поколением азартных игроков, заявил: «Майку и Drexel сейчас необходимо создавать ребят, которые будут поддер- живать на рынке стремление покупать и продавать публичные акцио­нерные компании.

...Для меня они [Милкен и Drexel] сделают все, что мне нужно, но я не хочу покупать компанию за три миллиарда долларов, я не хочу ответственности... Пусть этим займется тот, кому особенно нечего терять.

Часть вторая, глава 7

Triangle-National Can: кто делает королей

Им придется найти несколько очень честолюбивых ребят, они дадут им деньги для приобретения компаний, которые используют для при- обретения очередных компаний. Им придется творить этих ребят, иначе их бизнес встанет. Этим они и занимаются и будут заниматься все больше и больше. Они вынуждены создавать монстров — так я бы их назвал».

Прекрасный пример идеального функционирования одного из сотворен­ных Милкеном «монстров», Пельтца, — нападение Avery на Uniroyal Chemical. В апреле 1985 года Карл Айкен выступил с заявкой на при­обретение находившихся в обращении акций Uniroyal. Управляющие Uniroyal в ответ приватизировали компанию, а финансирование выку­па обеспечили Clayton & Dubilier (фирма, специализирующаяся на LBO) и Drexel. Долг нужно было выплатить быстро, и скоро выясни­лось, что для его погашения придется не просто продать некоторые части компании, а ликвидировать ее.

Химический бизнес составлял центральную, здоровую часть Uniroyal. Давний банкир компании, фирма Salomon Brothers (она по­пыталась отбить Айкена и затем привлекла Clayton & Dubilier), пер­вой попробовала продать этот бизнес, но назначила за него слишком высокую цену, миллиард долларов, и аукцион провалился. Затем в дело вступила Drexel, и после того как с естественными покупате­лями (крупными химическими компаниями) возникли сложности, Леон Блэк остановился на Пельтце. «Avery была только „щитом"; соответ­ственно, и уровень заемных средств был велик, — объяснял Блэк. — Акции Avery продавались по два доллара, так что если бы все срабо-1ало и ини дошли бы до пятнадцати, могло бы получиться просто великолепно».

Достать миллиард долларов, нужных этому „щиту" для покупки на 760 миллионов, подрядилась, конечно же, Drexel. Машина Милкена тем самым сохраняла высокие обороты. Акции Uniroyal выкупались у владельцев в оговоренные сроки, а насытить голодных покупателей должны были новые бумаги на миллиард долларов с доходностью 15%. Таким образом, долговая гора просто передвигалась с одного места на другое (во многом, вероятно, с помощью тех же самых покупателей — ибо если Uniroyal понравилась им раз, имелись шансы, что она понра­вится им и в другой), a Drexel опять получала комиссионные. Правда, эта история могла бы завершиться далеко не так гладко, потому что через год с небольшим после того, как Avery приобрела Uniroyal Che­mical, Пельтц объявил о намерении продать компанию. Свое решение

он объяснил невозможностью превратить ее в крупный концерн с помощью других приобретений, поскольку акции химических ком­паний тогда котировались высоко.

«Мы все больше участвуем во всех сторонах сделок», — заявил Блэк в середине 1986 года. В переговорах между Avery и Uniroyal и продавца, и покупателя представляла Drexel (главным образом Блэк). Больше того, и тут и там Drexel имела долю в капитале: она получала варранты на 10% Uniroyal, а также варранты как часть комиссионных за размещение миллиардной эмиссии Avery, дававшие право на 12%.

Блэк вспомнил не такие уж далекие времена, когда Drexel и думать не могла о подобном вездесущии. Тогда фирма была практически устра­нена от бизнеса дивеституры — то есть продажи частей компаний, которая достигает 40% в объеме всех операций слияния и приобрете­ния, — поскольку крупные солидные компании, желавшие что-ни­будь продать, никогда не обратились бы к Drexel. И вот эти компании одна за другой начали падать под ударами мстящих за нее налетчи­ков. Все компании раньше были клиентами Salomon Brothers, а теперь насильно, путем приобретения, оказались в загоне Drexel: Nothwest Industries, Uniroyal, National Can, TWA, Beatrice, Pacific Lumber. «У нас не было клиентов. Потом мы стали их покупать, — заключил Блэк. — И в результате мы получили такой материал для слияний и приобре­тений, каким никогда не располагали».

После того как переговоры Avery-Uniroyal завершились, Drexel начала собирать миллиард для Avery. Когда в начале сентября 1986 года потенциальные покупатели получили проспект с изложением наме-ренной рекапитализации компании разводнение оказалось значительно больше, чем ожидал рынок. Пельтц, Мэй и Drexel. скупали акции по очень низким ценам. Разозленные акционеры, естественно, жалова­лись, что их грабят. Акции Uniroyal быстро упали с шести долларов (цена, по которой они котировались с момента объявления сделки несколькими месяцами ранее) до двух.

Джеффри Стейнер не принадлежал к числу этих несчастных ак­ционеров. Еще в предшествующем году он покинул ряды инвесторов и перебрался в стан игроков Drexel, следуя по стопам своих приятелей Айкена и Пельтца. В конце 1985 года при финансировании от Drexel Стейнер поглотил компанию по производству авиационных запчас­тей Banner Industries. Затем Милкен собрал Стейнеру «слепой пул» в 300 миллионов долларов, который в начале 1987 года тот использо­вал для поглощения компании Rexnord, производителя механизмов,

Часть вторая, глава 7

Triangle-National Can: кто делает королей

химикалий и пластмасс. Стейнер, по-прежнему близкий к Пельтцу, был вторым по величине держателем акций CJI (подконтрольной Triangle), участвовал в европейских операциях National Can, исполь­зовал ту же команду инвестиционщиков Drexel во главе с Фредом Маккарти, что и Пельтц. По словам Стейнера, он купил 160 тысяч акций Avery примерно по 60 центов и продал их по шесть долларов (с прибылью почти 900 тысяч долларов) за день до падения. На вопрос, почему он продал акции столь внезапно, Стейнер ответил: «Я не считал, что шесть долларов — обеспеченная цена. Вот я и продал».

Пельтц, прилежно исполняя роль полезного функционера Мил-кена (а Милкен собрал ему почти три миллиарда долларов), достиг наконец вожделенных высот. Принадлежавшая ему и Питеру Мэю доля в National Can осенью 1986 года оценивалась в 90 миллионов долларов с учетом премии за контрольный пакет (сумма, которую по­тенциальный покупатель должен заплатить сверх текущей цены акций, чтобы приобрести контрольный пакет). В Бедфорде, штат Нью-Йорк, Пельтц купил за шесть миллионов имение Хай Уиндз площадью 106 ак­ров с 22-комнатным домом, который основательно реконструировал. Меньше чем через год он купил еще одно имение — в Палм-Бич — по некоторым сведениям, за 18 миллионов; говорили, что за всю историю страны это вторая по стоимости покупка личного жилища (только нефтяной магнат Марвин Дейвис заплатил больше за виллу в Беверли-Хиллз).

Пельтц мало соответствовал образу аскетичного управляющего-вла­дельца, который пропагандировал Милкен. Хотя Пельтц без труда копировал тирады Милкена-трейдера, обличавшие опасную расслаблен­ность американской корпоративной жизни («Uniroyal держала цент­ральный аппарат в две тысячи человек [сама Uniroyal утверждает, что не более двухсот пятидесяти], штаб-квартиру в Коннектикуте, кото­рая обошлась в 116 миллионов, — а я вам говорю, что наш традици­онный американский деловой стиль больше напоминает коммунизм, чем на это способен сам коммунизм»), лично он всегда проявлял край­нюю расточительность. Получив контроль над Triangle, Пельтц при­казал этой, мягко говоря, небогатой компании нанять лимузин, затем вертолет, чтобы возить его из манхэттенской квартиры в Нью-Брунс-уик (штат Нью-Джерси), где находился офис, а сверх того — еще и самолет «Lear». И конечно, не нужно забывать те два миллиона из денег компании, которые ушли за апартаменты в Париже.

Один способ, каким Пельтц вознаграждал себя, — долговременные и, в общем, распространенные корпоративные привилегии. Другой,

и более откровенный, — заоблачные гонорары для себя и для Мэя (соответственно, председателя совета и главного управляющего, пре­зидента и главного операционного управляющего Triangle). Это дела­лось довольно незаметным способом, который вплоть до 1987года не привлекал особого внимания: деньги они получали не персонально, а через принадлежавшую им компанию NPM. Такую систему возна­граждения Пельтц и Мэй оговорили, когда приобрели контроль над Triangle. (В 1983 году NPMполучила 461396 долларов.) Поскольку они формально не являлись сотрудниками Triangle, то и не числились в списке пяти самых высокооплачиваемых управляющих компании, который — в 1986 году — возглавил Фрэнк Консидайн с гонораром 1,6 миллиона долларов.

Однако в том же 1986 году NPM было переведено 7644228 долла­ров (включая пятимиллионную премию), которые достались Пельтцу и Мэю в пропорции два к одному. Подобные суммы — 5,1 и 2,5 миллио­на соответственно — ввели обоих получателей в когорту тридцати самых высокооплачиваемых управляющих США (по классификации «Business Week»). Только Capital Cities/ABC и Salomon Inc. имели по два управляющих в этом списке. Более того, в январе 1987 года совет директоров Triangle поднял базовую ставку NPM до 7,4 миллиона долларов.

Когда весной 1987 года репортер «The Wall Street Journal» Рэндалл Смит спросил Пельтца, сколько они с Мэем получают (что очень вол­новало аналитиков и акционеров весной 1987 года и явно отрицательно сказалось на цене акций Triangle), Пельтц ответил: «Промышленники девятнадцатого века много получали и их за это много порицали. Видимо, и нам не избежать этой судьбы. Но те ребята делали свое дело. При Карнеги Соединенные Штаты по производству стали опере­дили Европу».

Хотя Пельтц и пожинал плоды с National Can, его нельзя обвинить в том, что он заботился исключительно о себе. Всего через несколько Месяцев после приобретения компании часть ее пенсионных активов была передана в управление Mount Vernon Associates, Inc., председате- лем и президентом которой был директор Triangle Уильям Хеффнер, тесть Пельтца.

Новый офис Triangle, уже не в Нью-Брунсуике, а на манхэттен-ской Лексингтон-авеню, выглядел очень эффектно. В кабинетах Пельтца и Мэя на верхнем этаже здания были 30-футовые потолки и наклон­ные стены — сплошное стекло в открытых металлических переплетах.

Часть вторая, глава 7

Triangle-National Can: кто делает королей

Все это разительно отличалось от каморки, которую Пельтц в начале восьмидесятых арендовал у Сассоуэра, Горена и Шнейдера (новых владельцев Flagstaff).

Осенью 1986 года, принимая одного репортера в своей новой ре­зиденции, Пельтц предложил ему кофе в кружке с логотипом Triangle и надписью «Наличные — это король». Позвонил Милкен. Пельтц раздраженно сказал: «Ты не во время. Поговорим потом. У меня здесь люди», — и бросил трубку. Когда посетитель выразил удивление по поводу столь дерзкого тона, Пельтц заявил: «Что же, прикажете встать по стойке „смирно, равнение на восток"? Он такой же простой смерт­ный, как и я».

Но несмотря на весь выпендреж, Пельтц прекрасно понимал, кто командует парадом и чья тень незримо витает над его резным де­ревянным креслом. Именно Милкен приказал не пускать Познера в сделку по National Can. Он собрал силы и средства для того, кто заменит Познера. Он выбрал Пельтца, когда больше желающих не на­шлось. Он решил, сколько нужно платить. Он выложил 10 миллио­нов от Drexel, когда Кнапп вышел из игры. Он пристроил долговые бумаги так, как никто больше не смог бы, причем некоторые покупа­тели даже не знали, кто такой Нельсон Пельтц. Он приказал Пельтцу выставить парижскую квартиру на продажу. Наконец, он срежисси­ровал захватывающий взлет империи Triangle.

Но формально Пельтц сидел на троне и — по крайней мере, в глазах публики — не был вассалом Милкена. Он делал меньше реверансов в сторону Drexel, чем в интервью, данных шестью месяца­ми ранее, и уже не так умалял свою роль. «Без Drexel у нас, конечно, ничего не вышло бы, но мы были единственным клиентом Drexel, который нашел общий язык с National Can и предложил заплатить все наличными».

Многие, кому пришлось иметь дело с Пельтцем и Мэем, считали Мэя более основательным партнером в силу опыта, приобретенного в Peat, Marwick. Один давний компаньон заметил: «Нельсон шагу не сделает, не посоветовавшись с Питером. Если он показывает Пи­теру цифры и Питер говорит „нет", Нельсон дает отбой».

У одного из тех, кто вел с Пельтцем и Мэем переговоры по Uniroyal, сложилось такое впечатление: «Представим себе аптечный киоск. Так вот Нельсон — это тот, кто стоит у окошка и продает порошки, а Мэй сидит внутри, готовит снадобья, расфасовывает их и следит, чтобы все было, как надо».

Пельтц оценивал своего партнера несколько иначе: «Питер силен по части технической организации, оттачивания деталей. Все концепту­альные и стратегические решения — на мне. Взять, к примеру, Ame­rican Can: мы с Джерри [Тсаи] встречались один на один, пока не дого­ворились о цене. А уж потом наступил черед Питера. И по вопросам финансирования общую линию намечаю я, а он доводит детали».

По поводу Консидайна Пельтц заметил: «Он — человек исклю­чительно независимый. Поэтому я умеряю свои претензии. Пусть ду­мает, что это он дирижирует оркестром».

Сидя в скромном конференц-зале центрального офиса National Can в Чикаго, Консидайн только усмехнулся, узнав, что Пельтц «умеряет претензии»: «Нельсон — председатель и главный управляющий Triangle, а я — председатель и главный управляющий National Can. Значит, National Can руковожу я. Пусть он владеет компанией, я не возражаю, — до тех пор пока ясно, что я ею управляю». (В январе 1988 года главным управляющим компании, получившей к тому вре­мени название American National Can, стал Уильям Сик, а Консидайн сохранил пост председателя.)

Консидайн пришел в National Can на должность менеджера по про­дажам в 1961 году, в сорок лет. Потом он последовательно продвигался по служебной лестнице: в 1969 году стал президентом, а в 1973 году — председателем и главным управляющим. Приспособиться к жизни при Пельтце ему было нелегко. «Чувствуешь, что это твоя компания, — неторопливо объяснял Консидайн, — что это ты ее выстроил, но в то же время всегда напоминаешь себе, что это открытая акционерная компания. И вот нужно перейти этот мост — во всяком случае, со­знательно принять решение. Но выполнить его трудно — вот почему многие главные управляющие уходят после таких событий».

По условиям сделки Консидайн получил опционы на акции, давав­шие право на 1% в компании (все опционы руководящего персонала, вместе взятые, составляли 2,7%). Он признался, что иногда задумы­вается, «чем все это обернулось для него лично», — ведь он не смог ни провести выкуп по плану управляющих, ни выторговать более солид­ную часть опционов. «Но вообще-то я не очень переживаю..Деньги для меня никогда не были главным. Потом, у меня их довольно, чтобы уйти в любой момент, — я ведь, как сказал бы Виктор, переделываться не собираюсь», — с улыбкой заметил он.

«Я никогда не понимал страсти к деньгам. Только грустно смот-реть, сколько все вокруг загребают, и знать, что ты с твоими людьми выстроил эту компанию, а теперь все деньги достаются Drexel. Она

Часть вторая, глава 7

уже набрала себе столько варрантов, что имеет шестнадцать процен­тов в компании. Впрочем, — заключил Консидайн, словно упрекая себя, — нет смысла прошлое ворошить».

Консидайн, разумеется, вовсе не хотел сказать, что выступает принципиально против кредитованных выкупов или поглощений. Он просто выразил личные чувства человека, который поднял компанию на ноги, попытался ее приватизировать, потерпел неудачу и вынуж­ден наблюдать, как чужаки пожинают плоды его трудов. А подвели его те самые банки, которые прежде незамедлительно откликались на все просьбы National Can, а потом не захотели или не смогли сделать для управляющих компании то, что Drexel сделала для Пельтца и Мэя, никому не известных и до тех пор мало на что способных. И (хотя Консидайн не сказал этого прямо) ему было неприятно работать на этих двух людей, которых он вряд ли взял бы в компанию и с которы­ми в солидном банке никто не стал бы обсуждать подобную сделку.

По поводу странного нового мира — его, казалось, держал на плечах, подобно Атланту, один-единственный человек — Консидайн заметил: «Теперь пошла другая игра. Не берусь сказать, что из всего этого выйдет. Бизнесом управляют люди, которые по-настоящему его не знают. Они финансисты, в финансах они разбираются, это правда, но они не промышленники».

Глава 8