На лад, и жизнь к чему-то сложится

Налетает порыв ветра, и сухая снежная крупа сыплется с деревьев, вонзаясь каждой

снежинкой ему в уши и щёки. Снег продолжает таять между шнурков его обуви.

- Увидишь, - говорит мамуля. - Оно будет стоить того, чтобы чуть потерпеть.

Это станет историей, которую он сможет рассказать своему собственному сыну.

Когда-нибудь.

Древняя девушка, рассказывает мамуля, больше ни разу не видела своего

возлюбленного.

И малыш настолько глуп, что может думать, будто какая-то картина, статуя или

история могут как-то заменить любимого человека.

А мамуля говорит:

- У тебя ещё так много всего впереди.

Глотать трудно, но это же глупый, ленивый, позорный маленький мальчик, который

стоял и дрожал молча, щурясь на сияние и рычание, и который думал, что будущее

окажется прямо таким уж светлым. Представьте кого-то, кто взрослеет настолько

дурным, что даже не знает, что надежда - просто очередная фаза, из которой рано

или поздно вырастают. Кто считает, что можно создать что-то, - что угодно, - что

продлится вечно.

Кажется глупым даже припоминать такие вещи.

Так что повторюсь: если вы собрались читать это - не надо.

Здесь не про кого-то храброго, доброго и преданного. Он не тот, в какого вам

захочется влюбляться.

Просто чтоб вы знали: читаете вы полную и безжалостную исповедь человека с

зависимостью. Ведь почти во всех программах реабилитации из двадцати шагов, на

четвёртом шаге нужно составить опись своей жизни. Каждый уродский, говёный

момент своей жизни нужно взять и записать в блокнот. Полный перечень собственных

преступлений. Таким образом, каждый грех окажется у вас прямо на кончике пера. А

потом надо все их загладить. Это касается алкоголиков, злостных наркоманов и

обжор в той же мере, как и сексуально озабоченных.

Таким образом, можно в любое желаемое время вернуться назад и пересмотреть всё

худшее в своей жизни.

Потому что, как говорят, кто забывает прошлое, обречён его повторять.

Так что если вы это читаете, скажу честно: вас ничего из этого не касается.

Тот глупый маленький мальчик, та холодная ночь, - всё оно со временем станет

лишь новым идиотским дерьмом, о котором можно думать во время секса, чтобы не

спустить заряд раньше времени. Это если вы парень.

Мамочка говорит нашему слабенькому малолетнему дристуну:

- Подержись ещё немножечко, просто будь чуть упорнее, и всё будет хорошо.

Ха!

Мамуля, которая говорила:

- Когда-нибудь оно будет стоить всех наших усилий, я обещаю.

И этот малолетний обсос, этот глупый-преглупый маленький сосунок, который стоял

всё то время на месте и трясся полуголый под снегом, и в самом деле веря, что

кто-то способен даже пообещать что-то настолько невероятное.

Так что если вы считаете, что оно пойдёт вам на пользу...

Если вы считаете, что вам вообще что-нибудь пойдёт на пользу...

Считайте, пожалуйста, что это ваше последнее предупреждение.

Глава 2

Уже успело стемнеть, и начался дождь, пока я добрался до церкви, а Нико тут как

тут, ждёт, пока откроют боковую дверь, от холода обвив руками свои бока.

- Потаскай это для меня с собой, - говорит она, вручая мне пригоршню шёлка.

- Всего пару часиков, - просит она. - У меня нету карманов.

Она одета в куртку из какой-то искусственной рыжей замши с воротом из ярко-

рыжего меха. Из-под той торчит подол её платья в цветочек. Колготок на ней нет.

Она взбирается по сходням ко двери церкви, осторожно переставляя развёрнутые в

стороны ноги в туфлях на чёрной шпильке.

То, что она дала мне - тёплое и сырое.

Это её трусики. И она улыбается.

За стеклянными дверьми женщина, которая елозит туда-сюда шваброй. Нико стучится

в стекло, потом показывает на свои наручные часы. Женщина окунает швабру в

ведро. Поднимает её и выжимает тряпку. Прислоняет швабру ручкой к двери и

выуживает из халата связку ключей. Открывая дверь, женщина кричит через стекло.

- Ваши сегодня в комнате 234, - объявляет женщина. - В классе воскресной школы.

Сейчас на стоянке уже больше народу. Люди взбираются по сходням, говорят

"привет", а я заталкиваю трусики Нико себе в карман. Позади меня другие

вприпрыжку пролетают несколько ступеней, чтобы поймать дверь, пока та не

захлопнулась. Хотите верьте, хотите нет, но все здесь вам знакомы.

Эти люди - легенды. О каждом из этих мужчин и женщин вы слушали истории на

протяжении многих лет.

В 1950-х ведущий производитель вакуумных пылесосов попробовал немного

усовершенствовать дизайн. Они добавили крутящийся пропеллер из острых как бритва

лезвий, установленный в шланге на глубине в несколько дюймов. Напор воздуха

раскрутит лезвия, а те порубят любую пылинку, нитку или шерстинку домашнего

питомца, которая могла бы застрять в шланге.

По крайней мере, так гласил проект.

А случилось то, что куча этих мужчин прискакала в неотложку с изувеченными

членами.

По крайней мере, так гласит миф.

Та старая городская легенда, про вечеринку с сюрпризом для хорошенькой

домохозяйки: когда все её друзья с семьёй спрятались в одной комнате, а когда

ворвались и заорали "С днём рожденья!", то обнаружили её вытянувшейся на диване,

а семейная собака слизывала арахисовое масло у неё между ног...

Ну, эта так точно настоящая.

Легендарная женщина, которая отсасывала у парней за рулём, и раз один парень

теряет управление машиной и бьёт по тормозам так резко, что она откусывает ему

половину, - я их знаю.

Эти мужчины и женщины - все здесь.

Эти люди - причина того, что в каждой неотложке есть дрель с алмазным сверлом.

Чтобы просверлить толстое донышко бутылки из-под шампанского или содовой. Чтобы

освободить всасывание.

Эти люди толпами вваливаются среди ночи, рассказывая, как они споткнулись и

упали на кабачок, лампочку, куклу Барби, бильярдные шары, сопротивляющегося

хомячка.

См. также : Бильярдный кий.

См. также : Плюшевая зверушка.

Они поскальзывались в душе и падали, прямо дуплом, на скользкий тюбик шампуня.

На них вечно нападают неизвестные личности, вооружённые свечками, мячами для

бейсбола, сваренными вкрутую яйцами, фонариками и отвёртками, которые теперь

нужно извлечь. Здесь ребята, которые застревают в сливном отверстии своей

горячей ванны.

На полпути вглубь по коридору к двери комнаты 234, Нико тянет меня к стене.

Ждёт, пока мимо нас пройдёт несколько человек, и говорит:

- Я знаю, куда можно пойти.

Все остальные идут в класс воскресной школы в пастельных тонах, а Нико улыбается

им вслед. Она крутит пальцем у виска, в международном знаке для обозначения

психов, и говорит:

- Несчастные.

Она тянет меня в другую сторону, к табличке, гласящей "Женский".

Среди народа в комнате 234 есть самозванный районный сотрудник охраны здоровья,

который звонит и опрашивает четырнадцатилетних девочек на тему наличия у них

влагалища.

Здесь есть девушка-массовик, у которой было вздутие живота, и там нашли фунт

спермы. Её зовут Лу-Энн.

Здесь парень из кинотеатра, продевавший член сквозь дно коробки попкорна, -

зовите его Стив, - и по вечерам его повинная задница сидит у заляпанного краской

стола, втиснувшись в детский пластмассовый школьный стульчик.

Всё это люди, которых вы считали большим приколом. Вперед, ржите, пока не

надорвёте к чертям свой чёртов живот.

Это сексуально озабоченные.

Всё это люди, которых вы считали городскими байками, - ну, вот они,

всамделишные. С самыми настоящими именами и лицами. Работами и семьями. Учёными

степенями и полицейскими досье.

В женском туалете Нико прижимает меня к холодной плитке стены и усаживается мне

на пояс, пытаясь извлечь из штанов. Другой рукой Нико обнимает мой затылок и

тянет моё лицо, открытый рот, навстречу своему. Её язык борется с моим, она

разогревает мне головку поршня большим пальцем руки. Сталкивает джинсы у меня с

бёдер. Сидя, приподнимает подол своего платья, прикрыв глаза и немного отклонив

назад голову, плотно пристраивает свой лобок к моему и бормочет что-то сбоку мне

в шею.

Говорю:

- Боже, как ты прекрасна, - потому что несколько последующих минут такое

позволительно.

А Нико подаётся назад, смотрит на меня и спрашивает:

- Это ещё что значит?

А я в ответ:

- Не знаю, - говорю. - Да ничего вроде, - говорю. - Забудь.

Плитка пахнет дезинфекцией и шероховато трёт мне зад. Стены поднимаются кверху,

к потолку из звукоизолирующей плитки и отдушинам, покрытым пылью и грязью.

Характерный запах крови от ржавой железной коробки для использованных салфеток.

- Свою справку об освобождении, - вспоминаю. Щёлкаю пальцами. - Принесла?

Нико чуть поднимает бёдра, потом роняет их, подтягивается и усаживается. Голова

её по-прежнему откинута назад, глаза всё ещё закрыты, - она роется в корсаже

платья, выуживает сложенный из голубой бумаги квадратик и бросает мне его на

грудь.

Говорю:

- Умница, - и отцепляю авторучку от кармана своей рубашки.

Нико поднимает бёдра чуть выше с каждым разом, потом крепко усаживается. Немного

трётся взад и вперёд. Пристроив по руке на каждое бёдро, подталкивается вверх,

после падает вниз.

- "Вокруг света", - прошу я. - "Вокруг света", Нико.

Она приоткрывает глаза где-то наполовину и смотрит на меня сверху, а я болтаю в

воздухе авторучкой, как вы помешиваете чашку кофе. Даже через одежду на моей

спине отпечатывается узор канавок между плиткой.

- Давай, "вокруг света", - прошу. - Сделай мне такое, крошка.

И Нико закрывает глаза, задирая юбку у талии обеими руками. Пристраивает весь

свой вес на мои бёдра и переносит одну ногу мне через живот. Потом переносит

вторую, оставаясь сидеть на мне, но уже лицом к моим ногам.

- Хорошо, - говорю я, разворачивая голубой листок бумаги. Разглаживаю его на её

выгнутой дугой спине и вписываю своё имя внизу, в графе, гласящей "поручитель".

Сквозь платье чувствуется широкий ремешок её лифчика: резинка с пятью или шестью

проволочными крючками. Чувствуются её рёбра под толстым слоем мышц.

Прямо в этот миг, вглубь по холлу, в комнате 234, сидит девушка кузена вашего

лучшего друга, та девчонка, которая чуть не до смерти долбила себя на ручке

коробки передач в "Форде Пинто" после того, как поела "шпанской мушки". Её зовут

Мэнди.

Здесь парень, который раз пробрался в клинику в белом халате и сдавал экзамен по

тазобедренной области.

Здесь парень, который в номере своего отеля вечно валяется голым на покрывалах,

с утренним стояком, и ждёт, когда войдёт горничная.

Все эти известные по слухам знакомые знакомых знакомых знакомых... все они здесь.

Мужчина, искалеченный автоматической электродоилкой, - его зовут Говард.

Девушка, висевшая в душевой на штанге для занавески, полумёртвая от

аутоэротического удушения, - это Пола, и она сексоголичка.

Скажите - "Привет, Пола".

Давайте сюда своих любителей тереться в метро. Давайте своих любителей

распахивать плащи.

Мужчина, который устанавливает камеры под ободком унитаза в женских туалетах.

Парень, который щекочет хозяйство об откидные листы депозитных графиков в

автоматических справочных.

Все любители подглядывать. Нимфоманки. Грязные старикашки. Туалетные партизаны.

Кулачные бойцы.

Все те сексуальные страшилища и страшилки, насчёт которых вас предупреждала

мамочка. Все те ужасные поучительные истории.

Все мы здесь. Живём и бедствуем.

Это двадцатишаговый мир сексуальной зависимости. Сексуально-озабоченного

поведения. Вечером каждого дня недели они встречаются в задней комнате какой-

нибудь церкви. В разных конференц-залах общественных центров. Каждую ночь, в

каждом городе. Есть даже виртуальные собрания в Интернете.

Моего лучшего друга, Дэнни, я встретил на собрании сексоголиков. Дэнни дошёл до

того, что ему нужно было мастурбировать раз по пятнадцать на день, чтобы хоть

остановиться. Кроме того, у него уже еле сжимались пальцы, и он переживал насчёт

того, что с ним может случиться от вазелина за такой долгий срок.

Он пытался перейти на какую-нибудь мазь, но всё сделанное для смягчения кожи,

казалось, работало как раз наоборот.

Дэнни и все те мужчины с женщинами, которых вы считаете такими жуткими, смешными

или жалкими людьми, - все они здесь ослабляют пояса. Сюда мы все приходим

открыться.

Сюда приходят на время трёхчасовой отлучки проститутки и сексуальные преступники

из тюрем минимально строгого режима, которые сидят рука-об-руку с любительницами

групповух и мужиками, берущими в рот по магазинам эротической литературы. Шлюха

здесь объединяется с клиентом. Растлитель предстаёт перед растлённым.

Нико подтягивает гладкий белый зад почти к основанию моего поршня, потом

срывается вниз. Вверх - и вниз. Катается, туго обхватив меня внутренностями по

всей длине. Выстреливая вверх, потом швыряя себя вниз. Мышцы её рук, которыми

она отталкивается от моих бёдер, всё набухают. Бёдра у меня немеют и белеют в её

руках.

- Теперь, когда мы друг друга знаем, - спрашиваю. - Нико? Что скажешь, нравлюсь

я тебе?

Она оборачивается и смотрит на меня через плечо:

- Когда будешь врачом, ты сможешь выписывать рецепты на что угодно, так?

Это если я когда-нибудь решу вернуться к учёбе. Не стоит недооценивать то, как

медицинская степень может помочь тебе уложить кого-нибудь в койку. Поднимаю

руки, пристраивая каждую ладонь поверх натянутой гладкой кожи на боках её бёдер.

Вроде как, чтобы помогать ей подтягиваться, - а она пропускает свои прохладные

мягкие пальцы сквозь мои.

Туго напялившись на мой поршень, не оглядываясь, сообщает:

- Друзья поспорили со мной на деньги, что ты уже давно женат.

Держу её гладкую белую задницу в руках.

- Сколько денег? - спрашиваю.

Объясняю Нико, что её друзья могут оказаться правы.

Ведь, по правде, любой сын, воспитанный матерью-одиночкой, в каком-то смысле

родился женатым. Я не уверен, но похоже, пока мама твоя не умрёт, любая другая

женщина в твоей жизни может стать только сторонней любовницей.

В современном мифе про Эдипа - именно мать убивает отца и забирает сына.

И никак не выйдет развестись со своей матерью.

Или убить её.

А Нико спрашивает:

- Что ещё значит - любая другая женщина? Боже, это сколько же их? - говорит. -

Рада, что мы с резинкой.

На предмет полного списка сексуальных партнёров мне пришлось бы свериться со

своим четвёртым шагом. Заглянуть в блокнот с полной моральной описью. С полной и

беспощадной историей моей зависимости.

Это если я когда-нибудь решу вернуться, чтобы завершить тот чёртов шаг.

Для людей, которые торчат в комнате 234, работа по двадцати шагам на собраниях

сексоголиков - это ценный важный инструмент в понимании и излечении от... ну, вы

поняли.

А для меня - это потряснейший практический семинар. Тут подсказки. Технические

тонкости. Стратегии, позволяющие трахнуться так, как и не мечталось. Ведь эти

зависимые, когда рассказывают свои истории, - они же, чёрт возьми, великолепны.

Плюс тут девочки-заключённые, выпущенные из тюрем на три часа сексоманской

терапии общения.

Нико в том числе.

Вечера по средам означают Нико. Вечера пятницы значат Таня. По воскресеньям -

Лиза. Лиза потеет жёлтым от никотина. Её талию можно почти обхватить руками,

когда пресс её каменеет в кашле. Таня вечно протаскивает какую-нибудь резиновую

игрушку для секса: обычно самотык или нитку резиновых бус. Какой-то сексуальный

эквивалент сюрприза в коробке с сухарями.

Старый принцип, мол, красота - радость навеки: а вот по моему личному опыту даже

самая раскрасивая красавица - радость только на три часа, это предел. Потом ведь

она захочет рассказать тебе обо всех своих травмах детства. Один из приятных

моментов во встречах с девчонкой из тюрьмы - кайф от мысли, что смотришь на

часы, и знаешь: через полчаса она уже будет за решёткой.

Та же история про Золушку, только в полночь она снова превращается в

преступницу.

Я не говорю, что не люблю этих женщин. Я люблю их так же, как вы любите фото на

развороте журнала, видео где трахаются, веб-сайт для взрослых, - и, конечно, для

сексоголика такое может показаться полным вагоном любви. Опять же, не скажу, что

меня любит Нико.

Такое - не столько роман, сколько случай. Рассаживаешь двадцать сексоголиков

вокруг стола вечер за вечером - и нечему тут удивляться.

Плюс тут продают лечебные пособия для сексоголиков, в которых все способы

затащить кого-то в койку, о которых даже понятия не имеешь. Ну конечно, на самом

деле оно должно помочь тебе осознать, что ты подсел на секс. Всё передаётся в

списках вопросов типа - "если делаете что-то из нижеприведенного, вы можете

оказаться сексоголиком". Среди этих полезных подсказок есть такие:

"Вы подрезаете подкладку купального халата, чтобы были заметны ваши гениталии?"

"Вы оставляете расстёгнутой ширинку или блузку, и притворяетесь, что ведёте

переговоры в телефонной будке, стоя в распахнутой одежде без нижнего белья?"

"Вы бегаете без лифчика или атлетической подвязки в целях привлечения

сексуальных партнёров?"

Мой ответ на всё вышеперечисленное - "Ну что же, теперь - да!"

Плюс то, что здесь быть извращенцем - не твоя вина. Сексуально-озабоченное

поведение не заключается в постоянном желании, чтобы тебе отсосали член. Это

болезнь. Это физическая зависимость, которая только и ждёт персонального

кодового номера от "Справочника статистической диагностики" и включения

стоимости лечения в медицинскую страховку.

Речь о том, что даже Билл Вильсон, основатель "Анонимных алкоголиков" не смог

перебороть в себе похотливую обезьяну, и всю свою трезвую жизнь провёл,

обманывая жену и исполнившись чувством вины.

Речь о том, что сексоманы приобретают зависимость от химических веществ,

вырабатываемых телом при постоянном занятии сексом. Оргазмы наполняют тело

эндорфинами, которые оказывают обезболивающее и транквилизирующее воздействие.

На самом деле сексоманы сидят на эндорфинах, а не на сексе. У сексоманов снижен

естественный уровень оксидазы моноамина. В действительности сексоманы жаждут

пептида фенилэтиламина, прилив которого может вызвать страсть, опасность, риск и

страх.

Для сексомана собственные сиськи, собственный член, собственный язык, клитор или

дупло - это героиновый укол, который всегда под рукой, всегда готов к

применению. Мы с Нико любим друг друга так же, как любой наркет любит свою дозу.

Нико крепко подаётся назад и трёт мой поршень о переднюю стенку её

внутренностей, работая над собой двумя влажными пальцами.

Спрашиваю:

- А что если войдёт та уборщица?

И Нико вертит меня в себе туда-сюда и отзывается:

- О да. Это был бы такой кайф.

А я вот даже представить себе боюсь, какой же большой блестящий отпечаток

задницы мы натёрли на полированной воском плитке. Ряд раковин вон покосился.

Лампы дневного света мерцают, и в отражении на хромированных поверхностях

патрубков под каждой из раковин можно разглядеть глотку Нико в виде длинной

прямой трубы; голова у неё откинута, глаза закрыты, её дыхание пыхтит о

поверхность пола. Грудь у неё обтянута материей с рисунком цветочков. Язык

свисает набок. Сок, который из неё проступает, обжигающе горяч.

Чтобы не кончить, я спрашиваю:

- А предкам своим ты что про нас рассказывала?

А Нико отвечает:

- Они хотят с тобой познакомиться.

Придумываю, что бы такое помощнее сказать дальше, но на самом деле это не важно.

Здесь можно рассказывать о чём угодно. Про клизмы, про оргии, про животных,

признаться в любом непотребстве, - и никогда никого не удивишь.

В комнате 234 все сравнивают боевые похождения. Каждый начинает по очереди. Это

первая часть собрания, регистрационная.

После этого они прочтут чтения, всяческие там молитвы, обсудят тему на вечер.

Каждый работает над одним из двадцати шагов. Первый шаг - признать себя

бессильным. Да, у тебя зависимость, и тебе не остановиться. Первый шаг значит

рассказать свою историю, все худшие моменты. Свои самые низменные низости.

Беда с сексом такая же, как и с любой другой зависимостью. Ты постоянно

реабилитируешься. Потом постоянно скатываешься. Снова занимаешься этим. Пока не

найдёшь вещь, за которую можно бороться, никогда не начнёшь бороться против

чего-то. Все те люди, которые заявляют, что хотят жить свободной жизнью, без

сексуальной озабоченности, я хочу сказать - да плюньте на такое. Я хочу сказать

- да что вообще может быть лучше секса?

Наверняка ведь даже самый паршивый минет лучше, чем, скажем, нюхать самую лучшую

из роз, ...там, смотреть самый прекрасный закат. Слушать смех детей.

Уверен, никогда ведь не увижу стих, способный сравниться по прелести с горячо

бьющим, жопосводящим, кишкораздирающим оргазмом.

Рисование картин, сочинение опер, - это же всё вещи, которыми занимаются, пока

не найдут, куда кинуть очередную палку.

В ту минуту, когда наткнётесь на что-нибудь получше секса, позвоните мне.

Скиньте на пейджер.

Никто среди людей, сидящих в комнате 234, не Ромео, не Казанова и не Дон Жуан.

Здесь нет Мата Хари и Саломей. Здесь люди, которым вы ежедневно пожимаете руки.

Не уроды и не красавцы. Рядом с этими легендами вы стоите в кабине лифта. Они

подают вам кофе. Эти мифологические существа пробивают вам билетики. Выдают

деньги по чеку. Кладут на ваш язык облатку причастия.

В помещении женского туалета, внутри Нико, я закидываю руки за голову.

Дальше, не знаю сколько времени, для меня нет проблем в целом мире. Ни матери.

Ни медицинских счетов. Ни дерьмовой работёнки в музее. Ни лучшего друга-дрочилы.

Ничего.

Ничего не чувствую.

Чтобы всё продлилось дольше, чтобы не кончить, я рассказываю цветастой заднице

Нико, как она прекрасна, как она мила и как нужна мне. Её волосы и кожа. Чтобы

всё продлилось дольше. Потому что это единственный момент, когда я могу сказать

такое. Потому что в тот миг, когда всё кончится, мы возненавидим друг друга. В

тот миг, когда мы обнаружим себя замёрзшими и потными на полу сортира, в миг,