ЧАСТЬ V. Мировоззрение Нового времени

1.Тихо де Браге предлагал также систему, представлявшую как бы проме­жуточное звено между системами Коперника и Птолемея: в ней все планеты, кроме Земли, вращаются вокруг Солнца, тогда как вся гелиоцентрическая сис­тема вращается вокруг Земли. В первой части, по сути представлявшей собой видоизмененную античную систему Гераклида, были сохранены многие из важ­нейших открытий Коперника, тогда как во второй части сохранились аристоте­левская физика, неподвижное и центральное положение Земли и буквальное истолкование Священного Писания. Система Браге поддержала идею Коперни­ка, поскольку она разъясняла некоторые ее преимущества и затруднения, но еще и из-за того, что в ней некоторые орбитальные пути Солнца и планет пересека­лись между собой, что сразу ставило под сомнение физическую реальность раз­дельных эфирных сфер, внутри которых, как ранее предполагалось, закреплены все планеты. К тому же, наблюдения, производимые Браге за кометами — ко­торые, как теперь выяснилось, находятся за Луной,— а также открытие им в 1572 году новой кометы, стали убеждать астрономов в том, что небеса не пребы­вают неизменными; это мнение впоследствии подтвердилось благодаря открыти­ям Галилея, совершенным с помощью телескопа. Как и компромиссное расположение планетных орбит, наблюдавшиеся Браге движения комет также вызывали серьезные сомнения в существовании эфирных сфер, которые, помнению Аристотеля, должны состоять из невидимой, но плотной прозрачной субстанции. Теперь же обнаружилось, что кометы движутся сквозь те простран­ства, которые, если верить традиции, должны быть заполнены плотными про­зрачными сферами. Тем самым их физическая реальность оказывалась еще более неправдоподобной. Кеплеровым эллипсам предстояло выявить полную непри­годность древней теории о кругообразно движущихся сферах. См. Thomas S. Kuhn, «The Copemican Revolution: Planetary Astronomy and the Development of Western Thought» (Cambridge: Harvard University Press, 1957), 200-209.

2. Перевод цитаты на английский язык: James Brodrick, «The Life and Work of Blessed Robert Francis Cardinal Bellarmine», S.J., vol.2 (London: Longmans, Green, 1950), 359.

3. Книга Галилея «Две новые науки» — его последний труд и наиболее значи­тельный вклад в физику — была закончена в 1634 году, когда ему было 70 лет. Она увидела свет четыре года спустя в Голландии — после того, как ее перепра­вили туда контрабандой из Италии (очевидно, это обошлось не без помощи гер­цога Ноайльского — французского посла в Ватикане, бывшего ученика Галилея). В том же, 1638 году Мильтон совершил путешествие из Англии в Ита­лию, где и посетил Галилея. Позже Мильтон вспоминал об этом событии в своей «Ареопагитике» (1644), классическом аргументе в пользу свободы печати: «Беседовал я с (итальянскими) учеными мужами (ибо мне выпала эта честь), и они говорили, что я счастливый человек, ибо родился в Англии — стране, кото­рую почитают они средоточием философской свободы, тогда как им самим при­ходится оплакивать то рабское состояние, в какое приведена у них ученость; и говорили они еще, что померкла из-за этого слава ума итальянского; и что вот уже много лет все, что пишут здесь,— только напыщенная и льстивая болтовня. И здесь отыскал я и посетил Галилея, уже состарившегося, который попал в за­стенки инквизиции за то, что в астрономии судил иначе, нежели судили фран­цисканские и доминиканские цензоры» (John Milton, «Areopagitica and Other Prose Writings», edited by W. Haller [New York: Book League of America, 1929], 41).

4. В этом разделении человеческого разума и материального мира давало о себе знать зарождавшееся скептическое отношение к способности разума про­никнуть за завесу видимости и постигнуть сокровенный миропорядок — иными словами, к способности субъекта преодолеть пропасть между самим собой и объ­ектом. Вместе с тем, такой скептицизм, прорвавшийся у Локка, четко выска­занный Юмом и затем критически переосмысленный Кантом, в целом не оказывал существенного воздействия на научные представления XVIII, XIX и XX веков.

5. Здесь следует упомянуть о независимой формулировке теории эволюции, сделанной в 1858 году Альфредом Расселом Уоллесом: она-то и побудила Дарвина обнародовать собственные труды, пролежавшие «в столе» двадцать лет. Среди наиболее значительных предшественников Дарвина и Уоллеса — Бюффон, Ла-марк и дед Чарльза Дарвина Эразм Дарвин, а также работавший в области геоло­гии Лайел. Кроме того, к эволюционным представлениям о мире с разных сторон подходили Дидро, Ламетри, Кант, Гете и Гегель.

6. W.Carl Rufus, «Kepler as an Astronomer», в: «The History of Science Society. Johannes Kepler: A Tercentenary Commemoration of His Life and Work» (Baltimore-Williams and Wilkins, 1931), 36.

7. Справедливости ради здесь следует заметить, что негеоцентрические кос­мологии были в основном боковыми побегами платоновско-пифагорейской фи­лософской ветви и гораздо больше противостояли аристотелевско-птолемеевской космологической традиции, нежели платонизму. См. также примеч. 1 части 2 о гелиоцентризме Платона.

8. Исторические исследования дают основание предположить, что. на бы­стрый упадок ренессансного эзотеризма в Англии эпохи Реставрации повлияла чрезвычайно накаленная социально-политическая обстановка, которой была от­мечена в XVII веке британская история. Во время революционных волнений, гражданской войны и периода междуцарствия (1642 — 1660) такие эзотерические философские направления, как астрология и герметические учения, пользова­лись необычайной популярностью, а их тесная связь с радикальными политичес­кими и религиозными видениями чаще всего заставляла официальную Церковь и имущие сословия воспринимать их негативно. В период временной отмены цен­зуры астрологические альманахи раскупались куда быстрее, чем Библия, а такие влиятельные астрологи, как Уильям Лилли, поощряли мятежный дух. На кон­цептуальном уровне эзотерические философские учения поддерживали мировоз­зрение, как нельзя лучше согласовавшееся с политической и религиозной деятельностью радикальных движений, причем предполагалось, что духовное озарение потенциально доступно любому человеку, независимо от его положе­ния в обществе и пола, а природа рассматривалась как живой организм, на всех уровнях пронизанный Божеством и непрестанно самообновляющийся. В 1660 году, после Реставрации, ведущие философы, ученые и священники подчерки­вали ценность здравой натурфилософии — например, недавно ставшего достоя­нием гласности механистического учения об инертных материальных частицах, подчиненных постоянным законам,— для того, чтобы побороть страстный энту­зиазм, который разжигали радикальные секты с их эзотерическим мировоззре­нием.

Поскольку еще не исчез совсем призрак общественных беспорядков предыду­щих десятилетий, герметические идеи подвергались все большим нападкам, аст­рология, утратив благосклонное покровительство высших классов, перестала преподаваться в университетах, а наука, развивавшаяся отныне в рамках Лон­донского Королевского Общества (основанного в 1660 году), поддерживала ме­ханистический взгляд на природу как на неодушевленный мир грубой материи. Отдельные личности, имевшие значительный вес в Королевском Обществе,— такие, например, как Роберт Бойль и Кристофер Рен,— по-прежнему признава­ли (по крайней мере, в частном кругу) ценность астрологии, полагая, подобно Бэкону, что астрология нуждается не столько в опровержении, сколько в науч­ном пересмотре,— однако общая обстановка становилась все более враждебной: поэтому Бойль, например, воздерживался от публикации своего сочинения в за­щиту астрологии, завещав сделать это после его смерти. По-видимому, те же самые причины побудили Ньютона и его литературных агентов завуалировать эзотерическую и герметическую подоплеку его научных идей. См. David Kubrin, «Newton's Inside Out: Magic, Class Struggle, and the Rise of Mechanism in the West», в: «The Analytic Spirit», edited by H. Woolf (Ithaca: Cornell University Press, 1980); Patrick Curry, «Prophecy and Power: Astrology in Early Modern England» (Princeton: Princeton University Press, 1989); Christopher Hill, «The World Turned Upside Down: Radical Ideas During the English Revolution» (New York: Viking, 1972); P. M. Rattansi, «The Intellectual Origins of the Royal Society» в: «Notes and Records of the Royal Society of London» 23(1968), 129 — 143.

О двух способах анализа интеллектуального переворота с точки зрения эпис­темологического столкновения двух различных взглядов на проблему рода (герме­тический идеал познания как любовного союза мужского и женского начал, отражающий взгляд на Вселенную как на космический брак, и противостоящая ему бэконовская программа чисто мужского владычества) см.: Evelyn Fox Keller, «Spirit and Reason in the Birth of Modern Science» в: «Reflections on Gender and Sci­ence» (New Haven Vale University Press, 1985), 43 — 65; Carolyn Merchant, «The Death of Nature: Women, Ecology, and the Scientific Revolution» (San Francisco: Harper & Row, 1980).

9. Галилей, «Диалог о двух главных мировых системах», 328: «Тебя удивляет, что у мнения пифагорейцев [касательно того, что Земля движется] столь мало последователей и что нашелся хоть кто-то, кто до сего дня придерживается его и следует ему. И я не устаю восхищаться незаурядной проницательностью тех, кто подхватил это мнение и принял его за истину: ведь одною лишь силою рассудка побороли они собственные чувства, предпочтя то, что говорил им разум, хотя чувственный опыт и являл им нечто совсем противоположное. Ибо изученные нами доводы против [вращения Земли], как мы видим, весьма правдоподобны; то же обстоятельство, что приверженцы Птолемея и Аристотеля вкупе со всеми учениками своими нашли их убедительными, и в самом деле является сильным доводом в их пользу. Однако свидетельства чувств, открыто противоречащие го­довому движению [Земли вокруг Солнца], в действительности наделены столь очевидною силою, что, повторяю, изумление мое не ведает пределов, когда я размышляю о том, как Аристарху и Копернику удалось заставить разум настоль­ко победить чувства, что, вопреки последним, первый полностью возобладал над их верою».

10. Кеплер, «Мировая гармония», V: «Ныне — после того как восемь меся­цев тому назад забрезжил рассвет, после того как три месяца тому назад взошло солнце, и после того как несколько дней тому назад яркий полдень озарил мои чудесные размышления,— ныне ничто не удерживает меня. Я добровольно вве­ряюсь священному безумию: я осмеливаюсь честно сознаться в том, что похитил золотые сосуды египтян, дабы воздвигнуть Своему Богу скинию вдали от преде­лов египетских. Если вы простите меня, я возрадуюсь; если упрекнете — вытер­плю. Жребий брошен, и я пишу эту книгу: а прочтут ли ее сейчас, или то будет лишь уделом потомков,— что мне до того? Пусть ждет она своего читателя целый век, как сам Господь шесть тысячелетий ждал свидетеля своего».

11. Здесь кроется, пожалуй, наиболее существенное различие между класси­ческой и современной наукой: если Аристотель видел четыре причины — матери­альную, движущую, формальную и целевую,— то современная наука находила эмпирическое оправдание лишь для первых двух. Так, Бэкон ставил в заслугу

Демокриту то, что он устранил из природного мира Бога и разум,— в отличие от Платона и Аристотеля, неоднократно вводивших в свои научные объяснения це­левые причины. Сравните с недавним утверждением биолога Жака Моно: «Кра­еугольным камнем научного метода является... систематическое отрицание той мысли, что истолкование явлений с точки зрения целевых причин — или, иначе говоря, «цели» — вообще может привести к «истинному» знанию (Jacques Monod, «Chance and Necessity: An Essay on the Natural Philosophy of Modern Biol­ogy» (translated by A. Wainhouse) [New York: Random House, 1972], 21).

12. Таков был знаменитый ответ французского астронома и математика Пьера Симона Лапласа Наполеону, спросившему, почему в его новой теории солнеч­ной системы, усовершенствовавшей ньютоновский синтез, отсутствует Бог (ответ его был таков: «Мне не понадобилась эта гипотеза»). Из-за некоторых ка­жущихся отклонений в планетных движениях Ньютон считал, что солнечной системе для сохранения устойчивости время от времени требуется Божественная помощь. Из ответа Лапласа явствует, что он доказал цикличность всех извест­ных науке отклонений (например, перепады скоростей Юпитера и Сатурна), из чего следует вывод о самостоятельной устойчивости солнечной системы, не нуж­дающейся ни в каком божественном вмешательстве.

13. Сложную роль во всем этом играли также светский и чиновничий харак­тер иерархии французского духовенства. Верхние эшелоны духовенства были представлены, как правило, младшими сыновьями аристократов; свое место они воспринимали как синекуру, и стиль их жизни в основном не отличался от стиля жизни светских аристократов. На этих «этажах» Церкви религиозное рвение встречалось крайне редко, вызывая по меньшей мере недоумение. Казалось, ин­тересы официальной Церкви лежат не столько в исполнении пастырской миссии религиозного спасения, сколько в усилений ортодоксии и в сохранении полити­ческого влияния. Дело усложнялось еще и тем, что сами представители аристо­кратического духовенства все более приветствовали идеи просветительского рационализма, тем самым способствуя укреплению светских сил внутри церков­ных устоев. См.: Jacques Barzun, «Society and Politics» в: «The Columbia History of the World», edited by John A. Garraty and Peter Gay (New York: Harper & Row, 1972), 694-700.

14. «Те, кто вознамериваются одновременно служить и Богу, и Мамоне, вскоре обнаруживают, что Бога нет» (Logan Pearsall Smith).

15. Христиане оспаривали подобный взгляд: в их толковании эта заповедь оз­начала скорее «распоряжение», нежели «порабощение», в котором отражалось отчуждение, последовавшее за Грехопадением.