Ландшафтное мышление в науке

1. ЛАНДШАФТНОЕ МЫШЛЕНИЕ В ГЕОЛОГИИ И ГЕОГРАФИИ

Для становления ландшафтного мышления в геолого-географических науках сыграли идеи И. Канта, который преподавал в Кенигсбергском университете не только философию, но одновременно и географию в течение сорока лет. В своем курсе по гео­графии он при­держивался точки зрения на географию как науку, которая занимается описанием раз­нообразия единовременных явлений, а историю – науку, занимающуюся пове­ствованием о событиях во времени. В том, что И. Кант был преподавателем гео­графии, может быть, и кроется тайна его философии. Именно оттуда он почерпнул ис­ходную феноменологи­ческую установку свойственную географии: 1) ориентацию на организованный в рамках пространст­венно-гео­метрических форм визуальный опыт разнообразия мира, на «науку глаза» (Га­усс), 2) ориентацию на создание классифика­ционных таксономий, понимаемых в русле квалитативной феноменологии Аристотеля и в русле лейбницевой философии - как способ группировки «монадных» многообра­зий, 3) ориентацию не на создание умозрительных схем, а перманентную поддержку продуктивного воображения сознания реальным опытом восприятия мира.

Далее, преподававший совместно с Г. Гегелем в Берлинском университете выдаю­щийся гео­граф и философ К. Риттер (1779-1859), лекции которого, к слову сказать, пользова­лись значительно большим успехом, чем смутное и непонятное «бормотание со сморканием» Г. Гегеля, выступал с идеей «всеобщего землеведения». Он, используя сравнительный метод, подошел вплотную к представлению о ландшафте. Для него гео­графия и была философией, ибо, как он утверждал: «Сущест­вование человека совершенно связано с зем­лей, скреплено с нею тысячами неразрыв­ных корней. При рождении своем человек по­лучил не только духовный, но и телесный дар, которого он отложить не может и кото­рый, следовательно, он должен хорошо знать. И потому че­ловек чувствует потребность узнавать пределы, равно и сущность своего земного, ог­раниченного существования также и присущих ему сил, дабы воспользоваться ими. Ибо только тогда удастся ему вернее изучать и пределы духовной своей свободы и не­зависимости и исследовать ду­ховную свою природу. Только живейшее сознание зави­симости того, что дано ему Бо­гом при рождении, может спо­собствовать ему к истинной свободе в жизни, к достижению истинного своего назначения в настоящем и будущем. Не испытывая себя в ограниченном состоянии, нельзя знать меры неограниченности. Без зависимости от порядка и закона нет законности, недостижима свобода для человека даже и в мире идей. Невозможно иметь высших взглядов, невозможна философия о бесконечном и вечном, не исследовав и не узнав прежде конечного и зем­ного. Кто не узнал и не иссле­довал земного и конечного, не может понять и вечного, бесконечного. Пифагор исследовал меру и число, прежде чем возвысился до высших областей метафизических размышлений; Платон исследовал прежде душу человече­скую и законы народов, пре­жде чем возвысился до высочайшей философии. Аристо­тель прежде был естествоис­пытателем и физиком, а потом сделался великим логиком и метафизиком. И Кант пре­жде был математиком и астрономом, прежде чем возвысился до метафизики и критики чистого разума – вели­чайшей задачи науки. Шеллинг от на­турфилософии перешел к философии духа» (Рит­тер К. Общее землеведение. М. 1864. С.11-12).

Карл Риттер не ограничивался описанием естественного (физического) ландшафта, для него ландшафт – это, прежде всего, культурный ландшафт – народы с их мировоззре­нием, формами общественного устройства и типами хозяйственной деятельности. Сле­дует заметить, что именно благодаря его концепции он стал основателем геополитики.

Его последователь А. Гумбольдт (1769-1859) в своей изумительной работе «Космос» (т.1-5. 1845-1859), пользовавшейся огромной популярностью в Европе (к слову сказать, в России она, по мере выхода очередного тома на немецком, почти сразу переводилась, а по­том была переиздана). Александр Гумбольдт испытал влияние своего безвремен­ного умершего современника знаменитого путешественника и философа И.-Г. Форстера (1754-1794), который в своих работах дал, по сути, феноменологию философами Ландшафта. А. Гумбольдт испытал также определенное влияние не­мец­кого романтизма, но послегегелевский романтизм отличался резко выраженным «по­этическим реализмом». Это обусловлено тем, что печальный опыт полумистиче­ских натурфилософских спекуляций Окена и Гегеля не мог пройти даром для немецкой фи­лософии. Он крайне негативно относился к такого рода философии, считая, что они грозят отклонить развитие мысли от реального научного знания, которое прямо связано с «благосостоянием государства», уводит энергию мысли молодого поколения не на познание природы и реальности, а на разбор произвольных, и смутных мистико-схоластических «схематизмов» философских построений. Потому он ведет свое миро­воззрение не от умозрительных систем Фихте, Шеллинга, Окена и Гегеля, а от Гете и Гердера. Он реалист, ибо считал, что: «Работа духа начинается в ту минуту, когда мышление, влекомое внутренней необходимостью, принимает в себя материал чувственных наблюдений» (Гумбольдт а. Космос. Опыт физического мироописания. Ч.1. М. 1862. С.59). Оторвавшись же от опыта, дух «заболевает», создавая внешне при­влекательные пустые «грезы». Изучение природы, а не витание в «спекуляциях» интро­вертного сознания, только и дает, по мнению А. Гумбольдта, истинное ощущение сво­боды, формирует живой язык и высокое искусство: «Природа есть область свободы; чтобы живо изображать помыслы и настроение возбужденное прямым чувством при­роды, речь должна беспрестанно двигаться с тем достоинством и тою свободой, которую ей может сообщить высокое искусство» (Гумбольдт а. Космос. Опыт физического мироописания. Ч.1. М. 1862. С.1).

А. Гумбольдт строит свою работу «Космос», оперируя ландшафтными стихиями, считая, что человеческий дух, проникнутый реализмом природы, обращается в начале к «Небу», затем к «Земле» и т.д., в такой последовательности он и ведет свое изложение, и такая «ландшафтная» феноменология духа, на мой взгляд, значительно полноценнее умозрительной феноменологии духа Гегеля. Его ландшафтное философствование более осознано, чем у И.-Г. Форстера, он во второй части «Космоса» дает полный обзор исто­рии ландшафтного философствования, выраженное в тех или иных работах и литературных произведениях прошлого. К сожалению, следует отметить, что он оши­бочно трактовал при этом античную мысль, считая, что она не отличается ландшафт­ной спецификой мысли, а более всего было озабочено анализом субъективных страстей человеческой личности.

На этой базе возникла идея создания единой системы научного знания на базе геопространственной парадигмы.

Выдающийся географ А. Геттнер (1859-1941), посвятивший, к слову сказать, большое внимание изучению Российской империи и давший много интересных наблюдений и высказываний о России, являлся сторонником «расширитель­ной» трак­товки географии, т.е. как науки не только о природном ландшафте Земли, но и о куль­турном ландшафте человечества. Он опирался на риттеровское определение географии как науки о пространствах и их вещественном заполнении. Для А. Геттнера, география – это хорологическая наука о поверхности Земли (от греческого choros – место) и раз­мещения на ней предметов и явлений. В этом он отрывался от идей неокантианского разделения научных методов на «генерализирующие» (номотетиче­ские) и «индивидуа­лизирующие» (идеографические). А. Геттнер считал, что для гео­графии не приемлем ни тот, ни другой метод, у нее иной, более близкий к «идеографи­ческому», метод – «хорологический». Он отказывался от создания каких-либо законов, а считал, что гео­графия должна просто описывать «предметное» заполнение земных пространств. Гео­графия – не изучение от­дельных признаков явлений и их классифика­ция, а изу­чение взаимных группировок предметов и явлений по признаку их размещен­ности в пространстве, т.е. география – это наука о ландшафтах. В этом смысле А. Гетт­нер от­личал, как и. Кант, географию от истории. Если история – это наука хронологи­ческая, а география – это наука хорологи­ческая.

Вот что писал Хартшорн в его знаменитой работе «Природа географии» (1939): «..нет необходимости ни в каких дру­гих универсальных постулатах, кроме всеобщего закона географии, который гласит, что все районы уникальны» (Hartshorne R. The nature of ge­ography: a critical survey of current thought in the light of the past. Lancaster. 1939. P.468).

Наиболее плодотворно стала развиваться методология географии в русле экономиче­ской географии. Иоганн Генрих фон Тюнен (1780-1851) первым в работе «Изолирован­ное государ­ство» (1826) подметил зависимость между пространственными взаимосвя­зями землепользо­вания и города. И.Г. Тюнен про­анализировал факты формирования и зависимости земледельческих зон вокруг рыночных центров, выведя понятие зональных «колец». Далее поляризация промыш­ленности была исследована В. Лаунхардтом, выдвинувший концепцию «штандорта», которая потом была развита из­вестным культурологом А. Вебером и его учеником В. Кристаллером (1893-1969) и А. Лёшем (1906-1945).

А. Вебер

В. Кристаллер в 1933 году опубликовал книгу «Центральные зоны Южной Герма­нии», которая была его докторской диссертацией. Идеи этой диссертации базировались на работах теоретиков теории размещения И. Ёоля, И. фон Тюнена и А. Вебера. Последний был учителем Кристаллера.

Суть концепции состояла в разделении страны на центральные и дополняющие зоны. Более углубленную разработку модели Кристаллера осуществил Август Лёш (1906-1945).

Наиболее плодотворно стала развиваться география, когда была подвергнута критике идеи А. Геттнера и Р. Хартхорна об том, что география – это наука об уникальном. Против этого выступил Ф.К. Шефер (1904-1953). Он писал следующее: «Главная труд­ность, связанная с принятием концепции уникальности, состоит в том, что, как указал макс Вебер, она требует слишком многого. В самом деле, существуют ли два камня, со­вершенно одинаковых во всех мельчайших деталях формы, цвета и химического со­става? И вместе с тем закон падения тел будет одинаково справедлив для обоих камней» (цит. Бунге В. Теоретическая география. М. 1967. С.32-33). Эти идеи подхватил и развил В. Бунге, который выступил с инициавтивой применения математических методов в географии, следуя во многом идеям В. Кристаллера и А. Леша.

Развернутую концепцию, основанную на этом дал, выдающийся американский гео­граф П. Хаггет («География: синтез современных зна­ний». 1975), где он рассматривает гео­графию крайне широко – как физическую и куль­турную географию.

В об­ласти собственно экономической мысли первым выдвинул идею «центра» и «пе­риферии» Дж. Фридман, который в своей работе «Политика ре­гионального развития», изданной в се­редине 60-х годов, применил для моделирования экономики модель «центр-перифе­рия». По мнению Дж. Фридмана, именно «центр» яв­ляется мощным ге­нератором инно­ваций.

Эту существенные черты культурного Ландшафта использовал далее лидер современной традициологии Э. Шилз и его последователь Ш. Эйзенштадт. Но такая точка зрения не нова, а стара как мир, ибо уже в первобытной мифологии всегда была важна символика центра.

В отечественной мысли огромное значение для формирования теоретических основ геолого-географических наук и формировании идей Философии Ландшафта сыграл В.И. Вернадский

Известно, что В.И. Вернадский писал об «ноосфере», как сфере культурного творчества человека. Можно заметить, что и П.А. Флоренский излагал идею В. И. Вер­надскому о «пневматосфере» – области жизнедеятельности человека, беря в этом своим предшест­венником Диогена Аполлонийского, который брал одну из ландшафтных сти­хий «воз­дух-пневму» за первооснову. «Ноосфера» («пневматосфера») по категориям со­временной теоретической географии – это культурный ландшафт. Ко­нечно, теоретиче­ская география понимает под ним сферу жизнедеятельности человека, исходя из своих задач, ограниченных предметом исследования. Но это не означает, что концепт «ландшафт» или «культурный ландшафт» – это сугубо географический термин.

Эта идея была далее использована в 60-80 гг. XIX в. в России «центрографией», одним из крупных представителей которой был Д. Менделеев. Но это направление в русской мысли было разгромлено в начале 30-х годов, была расформирована ленинградская ла­боратория им. Д.И. Менделеева, зани­мавшаяся разработкой «центрографии», которую возглавлял тогда Е.Е. Святловский.

Со стороны теоретической географии большую роль сыграли идеи Н.Н. Баранского (1881-1963) – основателя отечественной экономической географии, члена корреспон­дента АН СССР (1939)

В отношении выработки эпистемологии геопространственной парадигмы следует от­ме­тить идеи выдающегося картографа К.А. Салищева

Наиболее философично картографическая эпистемология была разработана тбилисским ученым А.Ф. Асланикашвили в работе «Метакартография. Основные про­блемы» (1974).

Дальнейшее развитие идей о синтетическом характере геолого-географической науки развиваются несколькими ведущими теоретиками отечественной географии и геологии. Известный современный представитель теоретической географии А. Ю. Ретеюм в своей работе «Земные миры» (1988) подчеркивает, что синтез современного знания возможен лишь на базе географии как науки о синхронных связях, и истории как науки на диахронных связях: «Синхронные связи прослеживает преимущественно география, диахронные – история. Обе науки роднит энциклопедическое совмещение разнокачест­венных явлений. Они подобны и по структуре» (Ретеюм А. Ю. Земный миры. М. 1988. С.13). В этой книге он прослеживает общность географии и истории, хотя делает это не совсем глубоко и последовательно, ввиду слабой философской и культурологической подготовки, ибо он географ по преимуществу. Интересно, что он выявляет элементар­ный «эйдос» ландшафта, называя его хорионом (от греч. сhoros – страна, край, местность), т.е. элементарная «ячейка» ландшафта (сам он не употребил по отношению к «хориону» концепт «эйдос» как родственный по смыслу). В отличие от пространст­венной области, он имеет концентрическое строение – это центр и отходящие от него концентрические периферийные круги. Ретеюм считает, что такое строение имеют все естественные тела и системы в мире, а в отношении физико-географических ланд­шафтных систем они имеют реальный образ в существовании в «эйдосе-хорионе» - «горы» или «гор», «снисходящих и восходящих уровней», «равнины» и «ущелий», ко­торые объединены центробежными и центростремительными процессами взаимодейст­вий между «центром» и «периферией». Этот «эйдос-хорион» имеет мозаичный, рельефно-фрактальный характер, в котором траектории потоков этих центробежно-центростремительных взаимодействий (эманаций) имеют нелинейно-синергетический характер. Эта идея Ретеюма о «хорионе» крайне интересна, но она не получила должного развития в философском плане как «эйдоса-хориона», который, я надеюсь, еще получит свое развитие в будущей философии (т.е. в теории традиции).

По его мнению все природные и культурные системы состоят из сложных объектов, имеющих концентрический характер. Эти объекты он называет «хорионы» (от греч. сhorion – страна, местность, край, пространство). Эти хо­рионы имеют строение, идентичное элементарным элементам ландшафта, состоящим из гор, нисходящих уров­ней, равнин и впадин. Он считает, что такой характер имеют и ментальные системы, приводя в доказательство известную концепцию «научно-исследовательских программ» И. Лакатоша. Можно только удивляться как современ­ные философы, увле­ченные идеями М. Хайдеггера, и как современные культурологи, увлеченные идеями французской школы «Анналы» и идеями И. Валлерстайна и других, совершенно прохо­дят мимо более глубокой и состоятельной, чем смутное философст­вование М. Хайдеггера, онтологично - ландшафтной парадигмы мышления современ­ных географов; мимо идей современной географии, которая более плодотворно развивает идентичные с вышеуказанными культурологами идеи.

Другой известный и более плодовитый представитель современной отечественной теоретической геологии И. В. Круть также выявляет элементарный пространственный «эйдос», он называет его «стратоном». «Стратон» – это «историко-информационные сложноорганизованные иерархические геосистемы» (Круть И.В. Введение в общую теорию Земли» М. 1978. С.308). Но далее он это понятие не конкретизирует и оно более смутно выражено, чем понятие «хорион» Ретеюма, да и более всего подходят в геологии.

И. В. Круть – интересный представитель современной теоретической геологии, кото­рый развивает идею геологического пространства-времени, но не только. Он философ, хотя использует для своих обобщений в области геологии устаревший идейный багаж. Он отмечает, что современная наука напоминает «вавилонскую башню», что создает опасность деструкции научного знания. Потому крайне необходимо достигнуть интегративного единства науки путем создания общих концепций, единых теорий и языка. Все это правильно – нам грозит не только самоуничтожение человеческой циви­лизации, но и самоуничтожение науки из-за диф­ференциации знания, отсутствия инте­гративного смыслового ядра, применения в каж­дой из сфер знания своего искусствен­ного языка. К примеру, математика, имеющая не только прикладной характер, но тра­диционно несущая мощный мировоззренческий по­тенциал, в результате употребления формализованных языков, совершенно потеряла свой мировоззренческий статус, что губительно для человеческой ментальности. Будем надеяться, что инициированная в первой половине XX века неопозитивизмом эта «мода» на применение искусственных языков в математике «с поводом и без повода» вскоре пройдет, и математической зна­ние приобретет утерянную ей наглядность и по­нятность. Тем более, что бессмыслен­ность тотальной формализации давно уже доказана самими математиками (теоремы К. Гёделя). Будем надеяться, что в матема­тике XXI века произойдет новая «революция языка», но пока симптомов этого не на­блюдается.

Так вот И.В. Круть возрождает идею Н.Я. Грота о геономии. Рано ушедший из жизни Н.Я. Грот (1852-1899) – философ в свое время известный, пользовавшийся уважением философов различных направлений того времени. Он был главой Московского психологического общества, издателем по сути первого философского журнала в Рос­сии - «Вопросы философии и психологии» (с 1889), который сейчас служит отличным «портретом» жизни философской мысли того времени. Его мировоззрение сначала шло в русле спенсеровского позити­визма, а далее он постепенно переходит к метафизике соловьевского типа. В своей работе «К вопросу о классификации наук» (Русское богат­ство. 1884. №11-12) он, критически проанализировав классификацию наук О. Конта и Г. Спенсера, предложил свою концепцию классификаций науки. Он делил науку на группы, которые изучают неорганические, органические и надорганические (социаль­ные) явления. В каждой из этих групп он выделял четыре стадии развития и форм зна­ния6 конкретные (описательные), конкретно-абстрактные (статическое и динамиче­ское описание процессов), абстрактные (общие положения о веществе и силах, опи­сываемых в этой сфере) и абстрактно-конкретные (трактующие об общих законах рассматриваемой предметной области). Соответственно этому он применяет для этих четырех стадий-форм окончания –графия, -гения, -логия, и –номия. В области неорганических явлений он проводил разделение наук об естественных телах в Космосе и на Земле. Так вот как раз в области наук о Земле абстрактно-конкретная наука получила название – геономии.

И. В. Круть, придерживаясь идей Н. Я. Грота, как раз и выдвигает идею геономии, ко­торую он часто называет еще Общей Теорией Земли (ОТЗ). Он считает, что эта ОТЗ займет центральное положение в естествознании, ибо она имеет интегративный характер, ис­пользуя данные всех наук: математики, физики, химии и биологии. Конечно, при этом он подчеркивает, что это не уничтожает предметную область этих наук. Все это верно. Более того, я бы сказал, что такая постановка вопроса приведет в утерянной смысловой направленности науки, которая изначально изучала Землю и её ландшафтные составляющие, такова, к примеру исходная ориентация аристотелевой натурфилосо­фии. Такая интенция научного знания, что подчеркивает и И.В. Круть, ориентирует научное знание в сторону экологических ценностей, ибо географическая парадигма органично включает экологические ценности в свою парадигму.

География – это наука о разнообразии, о мире «различания», она исходно визуально-феноменологическая. Потому её парадигма как нельзя органично ложится на постмодернистский стиль современной ментальности.

2. ЛАНДШАФТНОЕ МЫШЛЕНИЕ В ИСТОРИОГРАФИИ

Теперь имеет смысл рассмотреть становление Философии Ландшафта с другой сто­роны, – со стороны историографии. География и историография, – родные области че­ловеческого знания. Первый европейский историк – Геродот, был одновременно и гео­графом. Родственность этих сфер знания является базой преследующего на протяжении всей истории географии «географического дуализма»: спора о том, должна ли география ограничиться изучением лишь физической составляющей ландшафта или же она еще является наукой, занимающейся описанием народов, размещенных на физической поверхности ландшафта, их ментальностью, формами социальной организации и экономикой. В конце концов, в современной географии превалирует именно последняя трактовка географии, которая является исходной для географии со времен Геродота.

Историцизм вошел в геолого-географические науки со времен Геттона, испытав еще влияние оппонента Канта - И. Г. Гердера, которого можно считать одновременно осно­вателем культуроло­гии и теории традиции. Со времен же эволюционистской концепции Лайеля в геологии, историцизм присущ именно геологии, в которой не во­зобладала хорологическая кон­цепция А. Геттнера, близкая более географии.

Но в историографии историцизм находится в своей «родной» стихии. В историогра­фии ландшафтное мышление имело сложную судьбу, ибо история первоначально под­далась влиянию стадиальным схемам развития А. Сен-Симона, О. Конта и Г. Спенсера. Но, после убедительной критики идей эволюционизма со стороны критической школы историографии в конце XIX - на­чале XX века, возникает в во французской историогра­фии направление, группирую­щееся вокруг журнала «Анналы» (с 1929 г.), которое явля­ется ведущим в современной историографии.

Одной из методологических баз для становления этой школы было мало изученная в отечественной истории мысли французская географическая школа во главе с П. Видалем де ла Бланшем (1845-1918). Имеет смысл заметить, что основанный П. Видалем де ла Бланшем в 1894 году журнал назывался «Анналы географии». Эта гео­графическая школа трактовала географию крайне расширительно, делая особый упор на «географию человека», т.е. на описание быта и нравов народов, населяющих разные регионы Земли. Ученик и последователь Видаля де ла Бланша - Э. де Мартон писал: «Современная география утверждается как наука о физических, биологических и соци­альных явлениях, рассмотренных в отношении их распределения на поверхности зем­ного шара, их причин и взаимных связей» (Мартон Э. Основы физической географии. М. 1939. С.23). Он подчеркивал, что география является синтезирующей наукой, но существенным её отличием от математики, физики, химии, социологии и экономики, данные которых она синтезирует, является специфика метода, который состоит в спе­цифике «пространственно-образного» стиля мышления.

Один из основателей историографической школы-направления «Анналы» Л. Февр считал, что география и геология могут быть крайне полезны исто­рику. Но более ярко стремление применить геолого-географическую парадигму проявлено в позднейшем этапе развития этого направления у Ф. Броделя, который формирует пространственно – «хорологическую» парадигму рассмотрения культуры. Фер­нан Бродель – мыслитель уникальный. В своей знаменитой работе «Средиземное море и мир Средиземноморья в эпоху Филиппа II» (1949) он, как известно, выдвинул теорию социального времени раз­ных скоростей. Предпочтение он отдает не времени событий «temp bref» – коротких отрезков времени, укладывающихся в время поколения, - это время он считает не инте­ресным для историка, а длительному времени – «logue durèe», которое представляет из себя нечто «хорологически» неподвижное – историю множества человеческих поколений в тесной связи с физико-географическим ландшафтом, который определяет их образ жизни на сотни лет. В данном случае он мыслит в русле более древней традиции во французской историографии, идущей от Ж. Бодена и далее - Ш. Монтескье. Самое глав­ное, он подчеркивает то, что история творится не во времени, а, прежде всего, в пространстве (т.е. ландшафте). Для него цивилизации – это простран­ство - «культурная площадка» (т.е. культурный Ландшафт). Ему свойственен интерес именно к использо­ванию ландшафтной концепции географии. Фактического основателя современной экономической географии И. Тюнена (1780-1851) Ф. Бродель считал величайшим не­мецким экономистом XIX века, стая его наравне с К. Марксом. Его концепция «мир-экономик» – это, по сути, распространение его идей на все человечество. Эти «мир-эко­номики» имеют свои центры – города, на базе взаимодейст­вий и схемы потоков формируется человеческая культура. Эта идея имеет более отчет­ливое продолжение у последователей идей Ф. Броделя – представителей «геоистории» (Ф. Моро. Ш.Моразе и др.), которые резко подчеркивают ландшафтный характер чело­веческой культуры и связанность её с ландшафтными физико-географическими системами. По их мнению, география должна быть не только фоном исторического описания, а актив­ным культурным фактором, более того, такого рода «геоисторию» они считают «арбитром» всех остальных наук. Более резко выражается знаменитый ис­торик Ле Руа Ладюри - сторонник направления «теории факторов» (аналога направле­ния русских «многофаторников» последней трети XIX века, представленного, прежде всего, П.Л. Лавровым и Н. И. Кареевым), один из лидеров движения «новых филосо­фов» во Фран­ции и один из авторов их знаменитого «Манифеста» (1978). Он считает, что в истории античности и средневековья огромное значение играл климатический фактор, который задавал ритмику развития культуры и её конфигурацию.

В общем, ясно, что современная историография вплотную подходит к формированию Философии Ландшафта, хотя пока это не оформлено в принципиальную концепцию, не получило осознанной философской обработки, как и не получила осознанной и развитой принципиальной концепции, утверждающей, что традиция – это центральный концепт философии. Концепт «ландшафт» в этой концепции носит онтологический ха­рактер, как оформленный в пространственно-телесную культурную форму «паттерн» традиции.

«Ландшафтная» концепция начинает формироваться и в социологии. Здесь можно от­метить социологов Э. Шилза и Ш. Эйзенштадта у которых использу­ются те же ландшафтные мысле-образы. Имеет смысл отметить, что Э. Шилз является основате­лем современной традиции, а Ш. Эйзенштадт развивает далее идей теории традиции Э. Шилза в конкретном анализе процессов модернизации обществ.

.

3. ЛАНДШАФТНОЕ МЫШЛЕНИЕ В МАТЕМАТИКЕ

Сейчас геолого-географическая парадигма все более и более выдвигается на первый план. Вполне вероятно, она станет играть такую же роль в XXI – XXII веке, какую иг­рал механицизм в XVII-XVIII веках. Более того, она начинает формировать свои зоны в области математики, которая исходно является «первоидеологией» науки, что проявляется в формировании дискретной математики и фрактальной геометрии.

1. ЧИСЛО И ФИГУРА

Формирование ландшафтной парадигмы в математике связано, прежде всего в развитием топологии в сфере дискретной математики.

2. ГИЛЬБЕРТ И БРАУЭР

3. ТОПОЛОГИЯ