Ноября 1995 г. вторник. 16.00.
Проф. В.А.Конев
Коллеги!
Три дня назад, 25 ноября, исполнилось пять лет со дня смерти Мераба Константиновича. Помолчим минуту в память о человеке, мысль которого живет с нами...
Предметом нашего сегодняшнего разговора будут Десятое и Одиннадцатое размышления М.К.Мамардашвили. Оба эти Размышления посвящены одной и той же теме - как работает "ноогенная машина", как мыслится мысль (новая, так как мысль - всегда новая мысль). Причем Одиннадцатое не продолжает Десятое - вот лектор кончил предыдущую лекцию на том-то, а следующая с этого места продолжает дальше движение мысли. Нет, Одиннадцатое по-своему, в новом языке варьирует ту же тему, придает ей другую аранжировку. Это происходит потому, что М.К. обсуждает такую проблему - рождение новой мысли, или акт творения, которая не только не решена, но по отношению к которой еще и не создан язык рассуждения, хотя само состояние творения всем ясно.
М.К. несколько раз, с разных сторон указывает на эту ясную-неясную проблему. В Десятом размышлении он говорит: событие познавания не совпадает с его содержанием и с экспликацией этого содержания, потому что экспликация содержания всегда совершается на уровне обратимых логических связей мышления (с.220). То есть событие познавания не может быть описано в логике, которая действует на уровне содержания самого мышления. В Одиннадцатом он говорит: существует что-то в мышлении, что мы не придумываем и что оказывается для нас самым темным и непроницаемым моментом мышления. Декарт, говорит М.К., объясняет какое-то содержание мысли действием "естественного света", но для него нет света, который бы осветил сам "естественный свет" (с.240). Наконец, указание на эту ясно-неясную проблему задает своеобразную кольцевую композицию наших двух Размышлений, что показывает их единство. В начале Десятого размышления М.К. припоминает постулат Декарта "Бог не видит и не знает небытия", что для нашей задачи, говорит М.К., означает, что пребывание в мышлении (или бытийное мышление) всегда рождает мысль как мысль истинную (с.213). А в конце Одиннадцатого он снова возвращается к той же мысли, но уже с учетом всего обсужденного говорит, что утверждение "Бог не видит и не знает небытия" относится к знанию в следующем смысле - "познающий акт мышления должен быть построен и строится таким образом, чтобы, исходя из самого его построения, мы не зависили бы от незнания. Потому что в данный момент мы не знаем всего... Незнание - это то, что я узнаю потом, после совершения акта мысли" (с.256-257). Незнание, ложные представления могут быть моментом рассуждения, но важно, чтобы само рассуждение строилось "правильно", на основе определенных предположений и допущений, в том числе интеллигибельных, неизменных форм, задающих характер предельной понятности (см. С.259). И поясняет это следующим примером из истории науки. Теория эволюции Дарвина вызвала в свое время большой скандал. И причиной скандала были не религиозные предрассудки, как обычно объясняют учебники, а то, что теория Дарвина нарушила фундаментальные интеллектуальные привычки тогдашнего способа научного мышления. "Люди не могли, - говорит М.К., - принять факт исчезновения существующих и появление новых форм... Потому что мыслить о них невозможно! Наш язык описания таков, что мы можем в нем мыслить предмет и высказывать в нем законосообразные научные суждения лишь в той мере, в какой этот предмет есть максимальное или предельное выполнение некоторого понимания... Мы можем понимать эмпирические вещи лишь в той мере, в какой мы можем представить их в топосе полного бытия и тем самым представить эмпирическую вещь как выполняющую, своей эмпирической событийностью, некоторое предельное понимание" (с.258. Курсив автора. - В.К.). Исчезновение не отдельных предметов, а форм было разрушением языка парменидианской парадигмы мышления, которая умеет говорить о предметах в поле бытия, но не умеет говорить законосообразно о вещах, которые рождаются и умирают, поэтому дарвиновская теория вызвала интеллектуальный бунт. Она отказывается от одного языка описания, но не дает другого. И мы его не имеем до сих пор, замечает М.К.
Поэтому проблема рождения новой мысли, которая обсуждается философом в Десятом и Одиннадцатом размышлениях, становится не только проблемой выявления механизма работы "ноогенной машины", но и проблемой разработки нового языка - языка, способного сказать о творении. Эти проблемы связаны друг с другом, но не тождественны. Мысль М.К. движется в русле обсуждения декар-товской философии, но М.К. постигает философию Декарта в ее связи с его жизнью, рассматривает теорию познания французского философа и одновременно саму мысль философа. Поэтому в рассуждениях М.К., и особенно в этих двух Размышлениях, органично сочетаются термины и положения Декарта с собственными идеями Мамардашвили. Точнее даже сказать, что термины и положения декартовской философии органично вплетены в собственную концепцию сознания и познания российско-грузинского философа.
Итак, как работает "ноогенная машина", как мыслится новая мысль?
Прежде чем приступить к рассмотрению концепции М.К., нужно еще раз припомнить, что новая мысль, как уже об этом мы говорили, не может быть "предсказана", ибо она не порождается предшествующим состоянием мысли в силу дискретности времени. Поэтому, когда речь идет о механизме возникновения новой мысли, то обсуждаются и выявляются условия ее возникновения, именно механизм работы сознания, который порождает мысль как событие, а не как содержание.
Мамардашвили начинает свое рассуждение с различения мышления по стереотипу, которое не порождает своей мысли, и мышления, которое ведет к мысли. Именно второе, по М.К., является мышлением в собственном смысле, а первое, подобно пляске св. Витта, оказывается только конвульсиями сознания, а не мышлением. Поэтому познание, движение к мысли начинается, как и учит Декарт, с сомнения, со срезания слоев "учености", слоев заранее заданных стереотипов в сознании (с.216), с отрицания не тобой утвержденного. Необходимо увидеть, что уже существующее знание, уже существующие способы движения мысли не объясняют того, что мы хотим узнать, познать и выразить в мысли. Здесь появляется проблема, о которой М.К. уже говорил раньше - мы можем узнать, что наличное знание не отвечает нашим требованиям, но какое знание отвечает? Если бы мы знали какое, то мы бы уже имели знание, а если не знаем какое, то как узнаем его? Для Декарта этот вопрос решался с помощью понятия врожденных идей и "естественного света" ума. И М.К. вслед за Декартом говорит об "упечатленной" душе человека, но привносит в это понятие несколько иной смысл. "Упечатленная" душа - это душа, в которой "отпечатался" опыт бытия, или живет опыт бытия, или где бытие и душа просто совпадают. "Срезая" слои "учености", то есть то, что не стало "твоим", не вошло в "собрание" твоего Я, ты превращаешься в собранного субъекта, который стоит там, где производятся события. А событие всегда там, где есть позитивное действие усилия человека, которое, именно как усилие, требует, чтобы человек знал себя, сосредоточился на себе. Опыт усилий и создает "упечатлившуюся" душу, в которой, говорит М.К., лежат как бы "завязшие", отяжелевшие образы, то, что мы в действительности уже знаем сами из себя, что и есть основное в познании. Но эти образы должны всплыть, освободиться от наростов, от утяжеленности - это и совершает процедура "срезания", процедура прохождения экранов (с.216-217). И тогда появляется тема усиления образов упечатленной души, которую М.К. "извлекает" из текстов Декарта, усиливая ее так, что она приобретает совершенно оригинальное звучание.
Усиление, или амплификация образов ведет к тому, что образы, живущие в сознании и "упечатленные" в нем благодаря опыту, как бы увеличиваются, разрастаются, как при увеличении фотографии, в них выявляются и прорисовываются все более мелкие детали, они становятся все более определенными для сознания. Амплификация выступает, считает М.К., событием познавания, машиной мышления, благодаря действию которой вообще может образовываться новая мысль или извлекаться опыт (с.220). Особенно важно последнее, так как опыт прозрения нового сам расширяется, накапливается и усиливается как способность собранного субъекта совершать "событие познавания". Событие познавания как событие не совпадает с его содержанием, с содержанием появившегося в ходе познавания знания. Это несовпадение выражается в том, что содержание познания (знание) существует на уровне обратимых логических связей мышления, а событие познавания необратимо. Поэтому оно обладает иными характеристиками, чем уже ставшее знание, и его работа совершается по какой-то иной логике.
Усиление (амплификация) как механизм совершения события познавания совершается в своем пространстве и времени - пространстве "естественного света" разума. М.К. говорит, что это пространство как бы вертикально к пространству содержательного рассуждения, в нем когито представлено "в целости всех своих моментов" и выступает как феномен осознавания (с.222). Я думаю, что М.К. говорит о том пространстве, которое я назвал дантовым пространством. Пространство содержательного движения мысли - это декартово пространство, которое определяет принципы мышления о протяженных телах и где действует обратимые связи мышления. А дантово пространство - это пространство события познавания, где нет обратимости, ибо как только совершилось событие знания, уже нельзя вернуться к состоянию, когда его не было. Дантово пространство - это пространство зоны из "Сталкера" Андрея Тарковского, там, как помните, нельзя было дважды пройти одним и тем же путем, а прямая не была кратчайшим расстоянием между двумя точками.
Какими же характеристиками обладает механизм амплификации?
1. Амплифицирующее устройство, усиливая до внятности и умопостигаемости одни образы сознания, тем самым, как волной, стирает другие возможности в сознании, другие образы, которые могли бы всплыть в сознании. Таким образом, амплификация как бы отсекает (отрицает, как требует дантово пространство) в сознании другие варианты развития мысли, превращая одну возможность в ту мысль, которая "естественно освещает" нашу душу (см. Там же).
2. Усиление идет в двух направлениях: в сторону сверхэмпирического непрерывного сознания и в сторону "новых чувств" воображения, или, как говорит М.К., в Одиннадцатом размышлении - и вверх, и вниз.
Уровень сверхэмпирического сознания, или по-другому - уровень непрерывного континуума сознания, уровень "врожденных идей", уровень некой мощной интеллектуальной способности, охватывает в одно мгновение все точки наблюдаемого сознания, работает как своеобразный резонатор, усиливающий даже самые "слабые звуки" (или - неясные образы), попадающие в наше ухо, до оглушительного грохота (или - до отчетливых представлений) (с.223). Движение в этом направлении дает возможность моему сознанию опереться на силу более мощную, чем мои представления, и благодаря этому увидеть в неясных образах значимое. Но если я вижу уже значимое для сверхэмпирического сознания, то какой смысл в этом? И тут вступает в силу второе направление.
Одновременно с движением в сторону топоса всеобщего, топоса законов, амплификация движется в сторону эмпирии, но не фактов, которые как бы уже есть, а в сторону эмпирии, которая являет себя эмпирией, это движение, говорит М.К., под эмпирию, или под то, что станет эмпирией в топосе законов (с.247). Это движение под эмпирию, которое как бы выталкивает в поле восприятия то, что и становится эмпирией, выступает работой воображения. Для Декарта, отмечает М.К., воображение является "настоящей частью тела", которая возникает только тогда, когда мы установились и амплифицировались (с.253-254). Это то воображение, которое Кант затем назовет "продуктивной силой воображения", силой, которая порождает природу как эмпирию, а Маркс в "Тезисах о Фейербахе" назовет эту силу "практически-критической" деятельностью, которая дает предмет познания теоретическому мышлению. Декарт, как отмечает М.К., связывает проблему становления эмпирии, той новой эмпирии, которая и становится всегда предметом познания, с проблемой узнавания нового. Новое, говорит Декарт, не имеет в предмете телесных следов, то есть нет чего-то, что было бы указанием на новизну как таковую, поэтому новое может обнаруживаться только актом "чистого концепирования", про-зрения, внимательного всматривания.
3. Чистое концепирование может воспринять новизну, открыть новую эмпирию при условии предпонимания в "чистом концепте", то есть слияния движения вверх и вниз. Поэтому существенно важно для амплификации, что составляющее ее движение вверх-вниз принципиально неразложимо. Оно совершается одновременно в этих противоположных направлениях. М.К. постоянно подчеркивает, что если мы двинулись в мысли, то двинулись сразу и вверх, в направлении всеобщего, и вниз, в направлении эмпирии. Амплификация действует, не зная закона противоречия, это позволяет воображению сцеплять между собой самые различные представления, выдвигать самые разнообразные предположения, не связывать акт познания здесь и сейчас с тем, окажется ли рожденная сейчас мысль истинной или ложной завтра. "Простое введение какой-нибудь модели в качестве начала, фиксирующего принципиальные возможности вообще что-либо воспринимать и соединять в интуиции, позволяет, независимо от преходящего наглядного содержания, осуществить акт мысли здесь и сейчас, осуществить его в его полноте - независимо от всего остального мира" (с.226. Курсив автора - В.К.). И это не просто факт психологии. Это факт методологии познания или даже философии знания, которые хотят увидеть механизм врастания эмпирии в сознание. Без воображения, которое может сцепить друг с другом самое невероятное и в любой последовательности, этот механизм не работает. Как не вспомнить здесь знаменитое стихотворение А.Ахматовой:
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Сердитый окрик, дегтя запах свежий
Таинственная плесень на стене...
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.
Амплификация неделима в своем движении одновременно вверх и вниз, поэтому М.К. называет ее атомом мысли, единицей ума (с.248-249). Эта концепция атомарности ума, построенная М.К. в ходе интерпретации картезианского рассуждения о том, что познание состоит из единиц измерений, что вещь строится из размерностей (см. С.250-251), крайне интересна. Атомы ума - это те "кирпичики", из которых строится осмысленная мысль, как, по Сезанну, из куба, конуса и шара строится всякая форма в живописи, а из круглого и прямого - красота у Платона. Но хотя единицы ума конституируют мысль, сами они не осмысляются и не видятся умом. М.К. не раскрывает природу единиц ума в этой своей работе, отмечая только, что "атомарность нашего вдения означает предельную различенность (или "индивидуальность")” (с.249.Курсив автора-В.К.), то есть, как я понимаю, они определяют разрешающую способность понимания. Представляет огромный интерес исследование типов "единиц ума" и основание их происхождения, ибо непрозрачность их для ума не означает недоступность их для теории деятельности ума.
Думаю, что это изучение будет связано с выявлением культурных корней (истоков) единиц ума. Причем существуют, вероятно, разные атомы мысли, определяющие различные типы движения мысли в культуре: есть свои атомы художественной мысли - не по содержанию, а именно, по характеру строения художественных смыслов, свои в религиозной мысли, в нравственном мире и, конечно, свои в научной мысли. С другой стороны, существуют, вероятно, единицы культурной мысли, которые определяют способы смыслопорождения, свойственные той или иной культуре. Клод Леви-Стросс искал такие единицы культурного мышления в оппозициях, Мишель Фуко - в эпистемах, Жак Деррида - в "следах" письма. Все это способы различенности, о которой говорит М.К.
4. Амплификация, усиливая мысль до внятности, доводит мысль до выражения. М.К. замечает, что когда мы выражаем мысль, то нам представляется, что "есть как бы заранее некое, аналитически ясное для нас, содержание нашего сознания или нашей мысли, и мы даем ему языковую форму, пользуясь языком как инструментом для выражения предданного содержания мысли " (с.236). Но это не так. На самом деле процедура выражения мысли - это сама декартова процедура усиления мысли, которая совпадает со "словом", с оформлением мысли. Поэтому, отмечает М.К., и было сказано: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог". Это "слово" не означает здесь слова в лингвистическом смысле, а представляет материальную языковую конструкцию, я бы сказал - материальную культурную форму, которая оказывается порождающим пространством, пространством резонанса мысли (Там же). Эта материальная языковая конструкция является в то же время как бы некой сущностью, которая может возникнуть только в культурном пространстве, в котором мы многократно отразились, то есть многократно актуально проявлялись (Там же). Амплификация совпадает с именованием, но таким, когда через имя "накачиваются" силы культурного пространства. Именование, оформление мысли есть и ее прояснение, и проявление, поэтому только "сказав", можно знать та эта мысль или не та - отсюда бесчисленные черновики рукописей писателей, ученых и эскизы художников, которые искали мысль. "Не то, не то..." или "Вот оно..." возможны только после совершения неделимого шага, который получил оформление.
5. Амплификация снова выводит М.К. к его концепции метафизического апостериори. Атомарность движения когито "вверх-вниз", от неопределенности к определенности, от неясности к ясности является неопределенностью, неделимостью "первого шага". Первый акт усиления-выражения-зарождения мысли просто есть, но он не прозрачен для самого ума. М.К. ссылается на Декарта, говоря, что тот ввел гениальный принцип [NB: "просто диву даешься, на каком уровне совершенной медитации он должен был получить это понимание" (с.245)], на котором построена вся его философия: первоакт не определен (Там же). Для Декарта, действительно, он не определен и он считает, что не нужно гадать о его смысле, замысле и о том, что хотел сделать Бог, ибо именно его акт есть первоакт. Fiat!, как мы уже говорили, свободное действие утверждения бытия, которое несет в себе свое оправдание и определение. После его свершения устанавливается эмпирия, определенность, которая выявляется вторым шагом, шагом воспроизводства. Что-то сделалось, и тогда это истина. Словечко "сделалось", говорит М.К., ведет нас к интуиции, с одной стороны, и к миру, с другой (с.246). Поэтому амплификация и может оказаться механизмом рождения истин.
Интуиция состоит в осознании того, что как сделали, так и должны держаться. "Интуиция, - определяет М.К., - есть сознание себя в том, о чем говорится; ведь ты участвуешь в делании, поэтому - это осознание себя. Так сделали, и не может быть иначе, это и надо осознать. Сознание себя в содержании есть интуиция, она как бы держит все это" (с.233). Интуиция не какое-то конкретное прозрение, а сознание себя как носителя определенного знания и содержания. Поэтому развитие в себе интуиции заключается в культивировании рефлексии, дающей представление о том, что твое мышление является источником знания, что мысль (дух) возможны при таких-то условиях своего собственного воспроизводства и повторения. Интуиция говорит мне о возможности "еще раз" попасть в мысль, в состояние мысли. Если угодно, то интуиция это опыт мысли, или "мое знание" о становлении мысли, которое, как только мысль стала, дает мне так же и знание о соотношении ставшей мысли с миром.
Такие основные характеристики амплификации как механизма работы индивидуального сознания в процессе порождения мысли можно выделить в анализе Мераба Константиновича.
Для Декарта, для его теории познания, как показывает М.К., этот механизм не прозрачен, не определен. Вся картезианская философия исходит из принципа - первоакт не определен и не определим, то есть определению, науке доступны только результаты творения. Поэтому акты творчества в традиции картезианского мышления оказались вынесенными за скобки научного анализа, что, в конце концов, привело к иррационалистическому толкованию творчества. Философия же Мамардашвили, которая представляет собой философию новой рациональности, стремится этот механизм описать и определить. Философия метафизики апостериори, на мой взгляд, открывает новый философский горизонт для анализа продуктивного акта. Классический философский горизонт ограничивал взгляд бытием, которое всегда есть и всегда есть в своей полноте. Можно даже сказать, пользуясь трактовкой понятия атома, которое дает М.К. в Одиннадцатом размышлении, что бытие в парменидианской парадигме атомарно. Поэтому продуктивный акт в собственном смысле этого слова как порождение нового бытия из небытия в классическом философском горизонте просто не виден. Он был осмыслен только в горизонте религии, но осмыслен на уровне признания феномена. Метафизика же апостериори раздвигает рамки философского горизонта, включая в него вдение небытия.
Проблема продуктивного акта упирается в антиномию бытия и небытия, которая может быть словесно выражена по-разному: антиномия бытия-небытия, антиномия бытия небытия, антиномия небытия бытия. Гегель, как известно, эту антиномию "снял" (это "снятие" здесь имеет и чисто гегелевский смысл - Aufhebung - прекращение-хранение-поднятие, и смысл русского слова - "снял" как "снял вопрос") в категории становление, показав тем самым, с одной стороны, что всякое ставшее нечто есть на грани бытия и небытия, но, с другой стороны, он все категории нечто объявил категориями бытия и тем самым исключил небытие из категориального анализа. Однако для теоретического понимания продуктивного (творческого) акта необходимы обе категории - и категория бытия, и категория небытия.
Я уже говорил на наших семинарах, что небытие должно быть понято как причина творчества, причина продуктивного акта. Должна возникнуть идея нехватки, нужно увидеть нет чего-то, то есть бытие должно быть разорвано небытием, должно оказаться неполным. М.К.Мамардашвили в своей книге об идеалах рациональности писал о необходимости введения "онтологического принципа неполноты бытия... [снятия] классической посылки полного бытия-знания, то есть предположения такого мира, где все "в себе" уже есть, дано, а истина есть реализовавшееся и актуализированное соответствие мысли пред-данному обстоянию дела" (Мамардашвили М.К. Классический и неклассические идеалы рациональности. С.79-80. Курсив мой - В.К.). Введение этого онтологического принципа необходимо, считает М.К., для понимания природы феномена сознания, который "покоится на предметно-деятельном механизме, бытийные корни которого переплетены с элементом (принимаемом как постулат) неизмеримого и свободного независимого действия" (Указ соч. С.73). Здесь мысль М.К. перекликается с идеями Сартра, который, как помним, в "Бытии и небытии" писал, что человек постоянно проводит "пропасть ничто" между собой и миром, что становится основой творческого действия. "Ничто это дыра в бытии, - писал Сартр, - это восхождение "бытия-в-себе" к самости, посредством чего утверждается бытие "для-себя"" (Sartre J.-P. L'tre et le Nant, Paris, 1960. P.121). Если нет "дыры в бытии", то нет необходимости в продуктивном действии, вот почему небытие выступает причиной творчества. Но как быть тогда с тем, что из ничего ничего не возникает?
Разрешение этой антиномии М.К. находит на путях разведения события познавания и содержания познания. М.К. обсуждает это в связи с вопросом Декарта, откуда в нашей голове появляется идея хитроумной машины, которая еще не существует. Для содержания познания (сама идея хитроумной машины) нет аналога в восприятии, ее небытие требует ее создания, но идея не может просто самозародиться, ибо ничего из ничто не появляется. И тем бытием, в котором порождается идея хитроумной машины становится событие познавания, работа усиления. "Усиление - это какая-то накачка сил в некий топос, в сверхэмпирическое, нереальное, постоянно функционирующее сознание и проработка в нем наших чувств, которые превращаются в воображение, т.е. в "чистую" чувственность... Идея будет генерирована накаченным полем сил", - говорит Мамардашвили (с.230-231. Курсив автора - В.К.). Реальной действующей причиной того, почему в моей голове могут быть идеи, является способность держания вместе условий своего собственного воспроизводства и повторения, держание условий события познавания. "Хитрая" машина возникла не из ничего и не из какого-то содержания предмета, а из неэмпирического сознания. Это неэмпирическое, М.К. говорит даже, нереальное (!) сознание (см. выше) включает в себя то, что древние называли "семена вещей", Декарт - "врожденными идеями", Рассел - "предметами", Витгенштейн - "фактами", М.К. - "элементами языка", или в другом месте он говорит "третьи вещи, произведения" (см.: Классический и неклассический идеалы рациональности, С.66-68), - все это то, что "накачивается" в сознание активным и реальным усилием самого человека (вспомним, что М.К. говорит в Десятом размышлении о невозможности существования "внутренней свободы" и "неофициальной подпольной культуры" - не может быть какой-то "внутренней свободы", если ты вообще не проявляешь ее). "Источник мысли, - заключает М.К., - это организация накачивания сил или создания акта мысли, который потом сам породит - действительно! - сам породит, потому что, конечно же, не мы породили то, что породится в пространстве резонанса" (с.238). Пространство резонанса и есть, по М.К., порождающее пространство мысли.
Пространство резонанса - это пространство силовых линий культуры, которые возникают как связи доминант культуры, как "зацепления" полей смыслов различных культурных значений, которые ("зацепления"), собственно, и составляют "тело" смыслов. Оно, это пространство резонанса, обладает особым бытием, оно и есть, и нет одновременно, ибо его нет, если нет каких-то определенностей, пусть самых неясных образов-смыслов, которые, как коряги, лежат на дне нашего сознания, значит, оно есть как эти определенности. Но не сами определенности составляют резонанс, в результате которого объявляется мысль, а те отношения, связи, сцепления определенностей, которые могут возникнуть, стать только благодаря усилиям собранного субъекта, как говорит М.К., или Я-индивидуального.
Пространство резонанса мысли организовано и существует как неделимость и невыразимость индивидуального, символом которого выступает "Я". "Я" неотделимо от рефлектирующего субъекта и недоступно ему. "Это и есть истинный индивидуализм, "индивидуальность", - указывает М.К., - не могу ни передать другому того, что не знаю сам, ни отделаться от этого, трепетно моего" (с.244). Но Я существует на уровне постоянного усилия, которое одинаково доступно, если оно есть и порождено, всякому Я. М.К.Мамардашвили в метафизике апостериори строит философию Я-индивидуального, которое усилием "первого шага", утверждением Fiat! (Да будет!) конституирует порядок мира и себя в мире. Я думаю, что так, как у Декарта, структура понятности сорождена с когито, и начальным принципом его и всей трансцендентальной философии выступает знание себя знающим (см. С.206, 236), так в метафизике апостериори структура утверждения сорождена с аффирмо, и начальным принципом нетрансцендентальной философии выступает держание себя в состоянии начала. Для Декарта - "Я знаю себя знающим А и знаю А". Для метафизики апостериори - "Я утверждаю себя утверждающим А и утверждаю А". Структуры понятности, конечно, должны быть интегрированы в структуры утверждения, и М.К. в анализе амплификации этот момент прослеживает, но это требует еще проработки, как и дальнейший анализ самих структур утверждения-отрицания. Поэтому еще раз повторю, что метафизика апостериори открывает путь к разработке принципов новой рациональности.
Новая рациональность - это рациональность теоретического мышления (понимания) и деяния в сфере инноваций. "Обычно, - писал М.К., - строят такого рода теории об устойчивости, которые относятся к устойчивым, повторяющимся и обратимым явлениям, и затем на фоне этого в качестве добавки, уточнения и т.д. начинают говорить о тех условиях и особенностях, которые связаны с появлением в мире инноваций, нового. Но очевидно, имело бы смысл поступить наоборот - начинать с введения каких-то понятий для строения мира и законов именно с учетом и в разрезе инноваций, а остальное, т.е. обратимые, устойчивые и повторяющиеся в полноте бытия процессы рассматривать уже как частный случай на фоне концептуальной проблемы рождения, развития и исчезновения новых форм, регулируя утверждения о последних принципом соответствия. Важно иметь концептуальные средства для фиксации независимых и динамических изменений в строении и топологии объектов, способных завязаться в новых возможных законах" (Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеалы рациональности. С.80-81. Курсив мой - В.К.).
Я убежден, что с этим направлением связано развитие современной философии, более того, развитие культуры.
Спасибо!
Семинар 9