Октября 1995 г. Вторник. 16.00. Дорогие коллеги, приветствую вас в новом учебном году на нашем семинаре по "Картезианским размышлениям" Мераба
Проф. В.А.Конев
Дорогие коллеги, приветствую вас в новом учебном году на нашем семинаре по "Картезианским размышлениям" Мераба Константиновича Мамардашвили.
Темой сегодняшнего разговора будет Восьмое размышление. До сих пор М.К. размышлял о возможностях и характеристиках мысли, феномена осознавания, в этом Размышлении он выходит "за пределы" мысли, обсуждает проблему бытия, точнее проблему онтологии, которая в кантовском языке будет звучать так: как возможна онтология. Здесь я бы выделил три пункта рассуждений М.К.:
1. Онтология невозможна без факта осознавания.
2. Онтология невозможна без осознавания существования Я-единичного.
3. Хотя и нет онтологии без осознавания и существования мыслящего Я, бытие из мысли не выводится.
Посмотрим, как М.К. развивает эти положения.
1. Уже, как помним, в предшествующих Размышлениях, раскрывая смысл Декартова различения телесной и мыслительной субстанций, М.К. показывает, что это разделение для Декарта имеет не онтологический смысл, а методологический. Это разделение позволяет иметь знание о физических телах как о независимых от сознания объектах мира и тем самым способствует возникновению действительной науки. Начиная новую лекцию, М.К. повторяет эту мысль: "Нет и не может быть никакой онтологии без феномена осознавания" (с.165). Феномен осознавания, который заключен в "я знаю, что знаю", дает знание вместе с осмыслением того, что оно знание, с тем, как оно получено. Поэтому только там объект знания может быть отделен от знания, где осмыслено само знание, где знание мыслится как "картина мира". В противном случае знание "отождествляется" с объектом, слипается с ним. М.К. говорит, что в этом случае люди наблюдают мир антропологически, психологически, гносеологически или культурно-исторически и не выделяют себя в мире. М.К. понимает становление различения мысли и сознания в философии Декарта как результат расцепления того, что "в действительности является просто сращением динамического чувства сознания с наблюдаемым событием или предметом в мире" (с.166). Это "сращение" М.К. называет первым экраном сознания, который заслоняет, экранирует возможность видеть бытие само по себе и который Декарт "раздвигает". В связи с этим философ утверждает, что впервые онтологическая проблематика и возможная онтологическая позиция человека появляется только при возникновении феномена осознавания, снятии, "растягивании слипшегося момента динамического чувства сознания с объектом в некий интервал или окно" (С.167). Таким образом, ни миф, ни религиозное сознание не знают онтологии, их "картины мира", если воспользоваться этим термином (кстати, акад. В.С.Степин, который, как хорошо известно, много занимался проблемой научной картины мира, считает, что не научной картины мира вообще нет, что совпадает с позицией Мамардашвили), не онтологичны, так как не отделяют себя, свое представление от бытия. Такое понимание онтологии ставит интересную проблему: если за термином "онтология" закрепить только такое знание бытия, которое строится на феномене осознавания, то как тогда называть "знание бытия", которое есть в мифологии или даже в искусстве. Ведь они конструируют вдение мира, то есть дают некое знание мира, бытия. Или вдение мира, вдение бытия не является онтологией? Вероятно, есть смысл закрепить разведение терминов вдение бытия и онтология (тогда можно рядом с онтологией поставить онтохорамию - от греч. orama (hrama) - зрелище, вид, видение, явление).
2. Феномен осознавания, как уже говорилось, рождает представление о Я-трансцендентальном, но от Я-трансцендентального, которое только и может знать бытие вещи, нет перехода к самому бытию вещи, а только к ее сущности. Поэтому вторым условием возможности онтологии становится факт существования Я как единичности, открытие места которого в бытии связано у Декарта, как показывает М.К., также с феноменом осознавания, с когито.
Здесь появляется, по крайней мере, два интересных момента.
Первый, чисто методологический - М.К. рассматривает философию Декарта как анализ возможности онтологии, то есть отождествляет ход декартовской мысли с кантианской и тем превращает картезианскую философию в род критической философии, или точнее вскрывает, выделяет критический потенциал философии Декарта. Думаю, что это правильно и с точки зрения историко-философской, ибо возможность критики Канта уже заложена в философии Декарта, и с точки зрения актуально-философской, ибо философия Декарта стала для современности ide fixe. Смена культурной парадигмы в современной эпохе осмысляется как смена ньютоновско-картезианской парадигмы на новую (холистскую, аксиологическую и т.п.) (см., например: Сарra F. The Turnig Point. Science, Society, and the Rising Culture. N.-Y. 1982). Картезианская философия и картезианское сознание рассматриваются как философия и сознание прошлого, как Просвещенческий проект. И в принципе этот взгляд на философию Декарта как философскую основу просвещенческого рационализма и техногенной цивилизации справедлив. Но М.К. показывает, что Декарт глубже картезианства, и не только потому, что гений, а потому, что как подлинное начало новой философии (или просто, как начало) содержит, точнее держит в себе, все возможные движения мысли будущего. Мы, как философы, мысля, не можем не укоренять свои мысли в ее началах. Поэтому даже сама смена культурной парадигмы и парадигмы философствования, которая, действительно, идет, не может отбросить Декарта, не должна отбросить, что требует переосмысления философии Декарта, а это и делает Мамардашвили.
Второй момент - анализ понятия Я.
Онтология Я как единичности также вырастает, считает М.К., из феномена осознавания и связана с преодолением "второго экрана", экрана видимости, будто есть некое Я как субстанция, которая длится и с которой совмещаются, отождествляются все отличные друг от друга осознаваемые этим Я его состояния. "Декарт же хочет расцепить и это совмещение себя с самим собой как отличного от себя в момент времени", - говорит М.К. (с.168. Курсив автора.- В.К.). Если удастся расцепить, тогда можно увидеть что-то, что до этого было скрыто. Что?
Во-первых, можно увидеть "незаместимое место "я" в мире, которое потом было бы участником необходимых связей вещей в нем и без указания на которое вообще было бы нельзя обосновать возможность этих связей" (Там же). Теория дискретности времени, из которой исходит Декарт, и о которой мы уже говорили раньше, показывает, что последовательность во времени событий не является основанием причинного перехода от одного события к другому. Это основание необходимой связи событий дается Я-конкретным. На примере культуры это хорошо видно. В культуре нет перехода от одного ее события к другому без усилий Я-конкретного, в культуре вообще порядок и связи устанавливаются благодаря Я, которое находит свое место именно потому, что может "втиснуть" себя "между" событиями культуры, занять определенное место и с этого места определить смысл событий и их связи. Это действие упорядочивания бытия культуры совершает каждый, но далеко не каждый сознает, что он это делает и что это есть требование дискретности, "разорванности" времени. Но Гамлет это хорошо знал: "The time is out of joint; O cursed spite,/That ever I was born to set it right!" - "Разлажен жизни ход, и в этот ад/Закинут я, чтоб все пошло на лад!" (перевод Б.Пастернака). Человек в культуре своими действиями, своим утверждением-отрицанием соединяет распавшуюся связь времен.
Во-вторых, расцепление экрана длительности ведет к выделению невыразимого, "которое должно просто быть" (с.169. Курсив автора. - В.К.), к различению ненаглядного и наглядного, неуказуемого и указуемого, невыразимого и выразимого. И это разделение также достигается благодаря человеку, который, согласно Декарту, "есть среднее между бытием и ничто" (Там же). В этом месте появляется, на мой взгляд, одно из интереснейших положений философии человека Мамардашвили, хотя отталкивается он от идеи, точнее некоторых высказываний Декарта. Человек - это движение, это метафизическая материя. "В мире нет человека-предмета, а есть метафизическая материя, состоящая из движения", - говорит М.К. Человек определяется, по Декарту и Мамардашвили, вместе с законами мира (для меня, законами культурного мира - В.К.), поэтому, говорит М.К., "он является участником или частью того, что я называл метафизическим апостериори" (С.171). Закон, порядок появляются на втором шаге, в зазоре между первым и вторым шагом, должно что-то двинуться, чтобы потом определиться. И Декарт, говорит М.К., "растягивая два момента времени..., помещает между ними метафизическую материю... как условие того, что в следующий момент времени может замкнуться какая-то связь, которая является необходимой" (Там же). Определенности культурного феномена на одной стороне соответствует определенность человека на другой, и наоборот. Как в примере психологического гештальта: или на рисунке, где границы двух профилей образуют вазу, я вижу два профиля, или вазу. Или для меня есть мир этого произведения, или нет. Или он такой, или другой. И каждый раз здесь есть корреляция. Мир произведения творится не в материи красок, звуков, объемов, а в (из?) метафизической материи, какой является человек. Он есть среднее между бытием и небытием мира (я скажу: мира культуры - В.К.).
Но при этом важно, как понимается бытие и небытие. М.К., по сути вслед за Хайдеггером, хотя он вычитывает это у Декарта, но вычитывает, думаю, все-таки благодаря немецкому философу, прибегает к различению существования и бытия для толкования человека как метафизической материи. Существование бытийствует по содержанию, существующее всегда есть нечто. Но нечто может быть только тогда, когда есть. А есть не берется в отношении к содержанию, а только в отношении есть или нет, "то есть существование рассматривается и доказывается только по факту есть" (с.172). "К содержанию существования (или бытия), - продолжает М.К., - мы можем применить термины общего, но если мы берем бытие как акт, который или есть, или нет, то берем его как единичность. Как независимый акт жизни... Что-то производится только тем фактом, что мы живы... Именно этот элемент вводит Декарт в качестве "среднего" или держателя понимания в метафизическом апостериори. Это и значит сказать: я существую. Хотя здесь явная тавтология, конечно" (с.173).
Действительно, по отношению в некоему нечто сказать еще, что оно есть, это ничего к нему не прибавить. Здесь чистая тавтология. Но для культурного нечто это совсем не так. Культурное бытие всегда произведение, которое не только является этим произведением, в отношении которого можно высказать какие-то общие суждения - общие потому, что они, хотя культурное произведение всегда определенно-уникально (я говорил уже чуть раньше об этом), могут быть высказаны многими конкретными индивидами, но оно всегда произведение, так как всегда требует своего про-изведения из небытия. Культурное произведение приобретает бытие каждый раз, когда ему кто-то конкретный дает бытие своим утверждением. Сказать, например, по отношению к какой-то картине, что она есть то-то и то-то, вовсе не означает сказать явную тавтологию, так как это "то-то и то-то" произведено, утверждено именно этим зрителем, ибо другой может сказать другое, и так как без этого "картина" останется просто холстом, покрытым красками. Утверждение дает бытие произведению, дает бытие культуре. Утверждение есть возможность культурного бытия. А именно саму возможность сказать "есть" ("я есть") и имеет в виду Декарт, считает М.К. (см. Там же). Утверждение как чистая культурная способность сопряжено с негацией, поэтому утверждение-негация, точнее негация-утверждение всегда стоит за культурным бытием. Это и делает, на мой взгляд, человека средним между бытием и небытием, или небытием и бытием. Тогда два шага метафизического апостериори можно проинтерпретировать так: первый шаг - негация, которая и "повергает" человека в зазор небытия, второй шаг - аффирмация, которая устанавливает лад бытия. Негация - основание оценки, порождение оценки ("Negit ergo valet" - "Решительно отрицаю, следовательно, значит"), а аффирмация - основание бытия ("Affirmo ergo est" - "Утверждаю, следовательно, есть"). Человек есть метафизическая материя утверждения-отрицания, из которой рождается мир культуры как реализация этой способности и как порождение ее. Здесь появляется своя тавтология.
Итак, человек с его есть (жизнь), с его аффирмо разделяет поток времени своим есмь здесь и теперь, настоящим, и благодаря этому что-то утверждается. Настоящее необходимо, чтобы хоть что-то было. Я - индекс настоящего, говорит М.К., которое неповторимо. Поэтому Я-конкретное, зная время, знает его дискретность, непереходность в отличие от Я-трансцендентального, которое знает вечность, постоянную переходимость.
3. Но всякое ли Я-конкретное является индексом настоящего? В связи с этим появляется третий момент в анализе возможности онтологии: хотя нет онтологии без осознавания и существования мыслящего Я, бытие из мысли не выводится.
Незаместимое место Я-конкретного может занять только переосмысленное и преобразованное Я, то есть такое Я, которое совершило некое усилие, чтобы посмотреть на свое окружение и на себя как на что-то иное и отказаться от "наличного" - "будь то детство, язык, память или же схоластическая сумма всей учености его времени" (с.179). Совершая усилие, преобразуя себя, Я находит себе свое незаместимое место. Это усилие есть усилие бытия, сила бытия (см. с.183). И то, что эта сила бытия делает, нельзя пытаться сделать, заменить или возместить актом мысли. "Для того, чтобы действовать, она [сила - В.К.] явно должна располагаться в особом пространстве и времени, где может длиться "настоящий" акт, неотделимо от себя здесь ангажирующий мою жизнь и воспроизводящий себя там (в том числе в других людях...)" (Там же. Курсив М.К.- В.К.). Сила бытия для человека действующего (ego cogito, ego affirmo) выступает, с точки зрения Декарта, как очевидность, свойственная самому акту cogito или affirmo, которую не нужно доказывать. Когда бытие случилось (случился акт существования Я в мысли и мыслью), мы не можем вернуться назад, чтобы доказывать, расчленять, разъяснять бытие, доказывать уже ничего не надо, оно есть (см. С.180-181).
В связи с этим появляется еще раз у М.К. интересное рассуждение о связи истины и ясной мысли. Действие силы бытия - свободно и активно. "Декарт все время имеет в виду своего рода адеквацию, которая совершается без участия в ней прикидывающей мысли. Эта адеквация более точна, чем та, которую мы получаем посредством доказательства, рассуждения или дискурсивного мышления, ибо в нейучаствует само существование, невербальная деятельность очевидного, "простая интуиция ума", укорененная онтологически" (с.183. Курсив автора, а выделение мое - В.К.). Кроме истины, адеквация которой вещи как-то доказывается, есть еще истинность, адекватность которой не требует доказательства и не исчерпывается им, но заключается в содержании самого доказательства, что придается действующей силой бытия, которую Декарт назвал очевидностью (с.184-185). Это рассуждение российско-грузинского философа о "своего рода адеквации",которая "более точна",чем адеквация в классическом определении истины, совпадает с переосмыслением польским философом Юзефом Банькой классической дефиниции истины: “Veritas est adaequatio rei et intellectus”, и заменой ее на новую дефиницию: “Veritas est conceptus actualiter rem adaequans”, где причастие настоящего времени adaequans подчеркивает неразрывность истины и recens, настоящего, которое всегда слито с бытием (см.: Baka J. Epistemologia. U. Katowice. 1990). Интересно, что совершенно независимо друг от друга философы употребляют даже близкие термины, когда стремятся показать связь истины, бытия и настоящего.
Итак, внимание М.К. в Восьмом размышлении сосредоточено на выделении в философии Декарта критических (в кантовском смысле) ходов мысли в онтологии. Для меня эти рассуждения М.К. интересны еще и потому, что они крайне плодотворны для философии культуры. Я уже об этом говорил по ходу обсуждения. Сейчас хотел бы отметить еще один момент.
Философия культуры, обсуждающая конечные основания культурного бытия, по сути выступает подлинной критической онтологией тогда, когда она анализирует чистую культурную способность как возможность культуры. Философская онтология никогда не была критической, так как для нее за бытием нет ничего, нет никаких условий, которые бы критика могла выявить. "Критическая онтология" Н.Гартмана не является критикой бытия как бытия, а является критикой учений о бытии (истории философии, наук о природе), "извлекающей" фундаментальные категории, которые рассматриваются как принципы бытия. Для самого Н.Гартмана критика означает "сознательный отказ от любой предвзятой точки зрения, установление в содержании проблем исходного пункта исследований" (Hartmann N. Grundzge einer Metaphysik der Erkenntnis. 2. Aufl. Berlin, Leipzig, 1925. S.8). Поэтому "критическая онтология" Гартмана критична постольку, поскольку она знает свои основания, но не основания бытия как своего предмета. М.К. показывает, что для Декарта также стоит вопрос о возможности знания бытия, но не самого бытия. Для философии же культуры это и оборачивается критической онтологией, так как знание, смыслы, ценности и проч. являются фрагментами бытия культуры. Их критика и становится критикой культурного бытия. Поэтому сам анализ движения мысли к бытию, причем не к истине о бытии, а к истине собственного бытия, который проделывается Декартом, что прежде всего и вычленяет М.К. в своем анализе философии Декарта, - это материал для философии культуры как критики культурной способности. И это такой материал, части которого - термины, ходы мысли - могут эмерджировать, говоря словами М.К., в структуру философии культуры. К чему и надо нам стремиться.
Спасибо!
Вопрос.Осознавание можно понимать как отождествление с мыслью. Осознавание происходит в выделенной точке. Кто-то находит себя в одной точке, кто-то - в другой (например, Ницше или какой-то святой). Тогда есть множество онтологий. Что может быть основой согласования онтологий?
Ответ.Думаю, что исходя из рассуждений М.К., можно было бы сказать так. Если эти онтологии говорят о жизни человека, то основой согласования будут "точки интенсивности", "идеи абсолютов", которые есть в данной культуре и которые так или иначе формируют культурные интуиции людей. Если эти онтологии касаются бытия как бытия - космоса, природы и т.п., то основой согласования будет, с одной стороны, достоверность "силы бытия", которая дается нам как очевидность, с другой - доказательства и обоснования, которые предоставляются разными сферами культуры, в том числе и наукой.
Вопрос.Есть ситуации осмысленности и есть механизмы для осмысления. Например, есть ситуация счета и есть некий механизм, правило счета, что считать нужно: "1, 2, 3 ...", а не "1, 2, сапоги, 3, самовар и т.д." По Мамардашвили, культура - это и есть опредмеченность ситуаций осмысленности. Совпадает ли это с тем, что Вы понимаете под культурой?
Ответ.И да, и нет. Конечно, культура наполнена опредмеченными ситуациями осмысленности. Каждое явление культуры несет в себе подобную ситуацию. Но культура, по моему, не сводится к этому. Чтобы опредмеченная ситуация стала действительной ситуацией жизни, необходима сила движущая, усилие человека по утверждению этой ситуации своим живым сознанием и действием. Поэтому я и считаю, что для философии культура предстает как акт утверждения-отрицания бытия. Произведения культуры потому и произведения, что они производят нечто, а не потому, что их произвели, на что прежде всего обратили внимание в ХVIII веке, когда ввели слово "культура" в оппозиции к слову "натура".
Семинар 7