Как мог ты знать его? Ты все еще находился 1 страница

В самом узком кругу; он же почти достиг

Последнего, который в сфере белого пламени,

Чистый, без жара, в обширном пространстве

Ввысь разгорается, и эфир черно-синий

Облекает все другие жизни...»

Заканчиваю. Затем помните семнадцатое июля... для вас станет самой возвышенной реальностью. Прощайте.

Искренне ваш К. X.

ПИСЬМО 16

К. X. — Синнетту

Получено в Бомбее при возвращении в Индию,

в июле 1881 г.

Спасибо. Эти маленькие вещички оказались очень кстати, и я с благодарностью подтверждаю их получение. Вам следовало бы поехать в Симлу. Дерзайте. Я признаюсь в своей слабости, что хотелось, чтобы вы это сделали. Как я уже говорил вам, мы должны терпеливо ждать результатов книги. Пробелы провоцируют и подвергают танталовым мукам, но мы не можем идти против неизбежного. И так как всегда хо­рошо исправить ошибку, то я это уже сделал и преподнес «Оккультный Мир» вниманию К-а. Терпение, терпение.

Всегда ваш К. X.

ПИСЬМО 17

К. X. — Синнетту

Получено в Умбалле, по дороге в Симлу,

5 августа 1881 г.

Только что вернулся домой. Писем получил больше, чем у меня охоты отвечать, за исключением вашего письма. Мне нечего особенно­го сказать, я хочу просто ответить на ваши вопросы: задача, которая может показаться легкой, но это в действительности не так, если мы только вспомним, что они в этом подобны божеству, описанному в Упанишадах «Сокамайята бахух сайам праджайтэ еты» - они «любят быть во множестве и размножаться». Во всяком случае, жажда знания никогда не рассматривалась как грех, и вы всегда найдете меня готовым отве­чать на такие вопросы, на которые можно ответить.

Несомненно, я придерживаюсь мнения, что раз наша переписка установлена ради всеобщего блага, то мало пользы будет широким мас­сам, если вы не переплавите учение и идеи, содержащиеся в ней, «в форму очерка», не только по взглядам оккультной философии на творе­ние, но и по всем другим вопросам. Чем скорее вы начнете «будущую книгу», тем лучше, ибо кто может отвечать за неожиданные инциден­ты. Наша переписка может вдруг оборваться: препятствие может явить­ся от тех, кто знает лучше. Их умы, как вы знаете, запечатанные книги для многих из нас, и никакое количество «магического искусства» их не распечатает. Дальнейшие «пособия в размышлении» будут, однако, при­ходить вовремя, и то немногое, что мне разрешено объяснить, я наде­юсь, будет более доступно пониманию, чем «Высшая магия» Элифаса Леви. Неудивительно, что вы находите эту книгу затемненной, ибо она никогда не предназначалась для непосвященного читателя. Элифас учил­ся по рукописям Розенкрейцеров (этих рукописей в Европе осталось всего три). В них излагаются наши восточные доктрины, данные Розенкрей­цером, который после своего возвращения из Азии одел их в полухрис­тианское одеяние, задуманное как защита его учеников от мести духо­венства. Нужно иметь ключ к нему, и этот ключ является сам по себе наукой. Розенкрейцер учил устно. Сен-Жермен записал благое учение в числах, и эта зашифрованная рукопись осталась у его верного друга и покровителя, доброжелательного германского принца, из дома которого и в чьем присутствии Сен-Жермен совершил свой последний выход до­мой. Провал, полный провал! Говоря о «цифрах» и «числах», Элифас об­ращается к тем, кто знает кое-что из Пифагоровых доктрин. Да, неко­торые из них, действительно, подводят итог всей философии и включа­ют все доктрины. Исаак Ньютон понимал их хорошо, но удержал это знание при себе ради сохранения собственной репутации, к большому несчастью для писателей «Сэтердей Ревью» (Субботнего обозрения) и ее современников. Вам как будто эта газета нравится, а мне нет. Как бы она ни была талантливо составлена с литературной точки зрения, газета, представляющая свои столбцы таким непрогрессивным и догма­тическим идеям, как та, которая мне недавно попалась, должна бы по­терять касту среди своих более либеральных собратьев! Она думает, что люди науки «вовсе не являются хорошими наблюдателями» при про­явлениях современной магии, спиритизма и других «чудес девяти дней». Но дело следовало бы обставить иначе, добавляет она, ибо, «столь от­лично зная границы естественного, они должны были начать с предпо­ложения, что то, что они видят или думают, не может быть осуществ­лено, и вслед за тем искать заблуждение», и т. д. Кровообращение, элек­трический телеграф, железные дороги и пароходы - все старые споры опять. Они знают «границы естественного»! О, век высокомерия и мен­тального помрачения! И нас приглашают в Лондон в среду того акаде­мического тряпья, чьи предшественники преследовали Месмера и зак­леймили Сен-Жермена самозванцем! В природе пока что все для них секрет. В человеке они знают только скелет и форму; они едва в состо­янии обрисовать тропинки, по которым невидимые посланцы, называе­мые «чувствами», проходят на своем пути к восприятию человека; их школьная наука является рассадником сомнений и предположений; она учит только собственной софистике, заражает своим бессилием, своим пренебрежением к истине, своей ложной моралью и догматизмом, и ее представители хотят хвастать, что они знают «границы естественного». Довольно, мой добрый друг, я забываю, что вы принадлежите к этому поколению и являетесь поклонником вашей «современной науки». Ее приказы и догматические суждения стоят на одном уровне с папскими «не можем». «Сэтердей Ревью», однако, отпустила нас довольно легко. Не так «Спиритуалист». Бедная, растрепанная крошка газета! Вы нанес­ли ей достойный удар. Теряя медиумистическую почву под ногами, она сражается насмерть за верховенство английского адептства над восточ­ным знанием. Я почти слышу ее приглушенный крик: «Если вы постави­те нас в неловкое положение, то мы вас, теософов, тоже». Великий «адепт», грозный Дж. К., несомненно, опасный враг. Боюсь, что нашим бодхисатвам однажды придется сознаться в своем невежестве перед его замечательной ученостью. «Настоящие Адепты, такие, как Гаутама Будда или Иисус Христос, не окутывали себя тайной, но приходили и говорили открыто»,- изрекает наш оракул. Если они так поступали, то это новость для нас, смиренных последователей первого. Гаутама ква­лифицируется как «Божественный Учитель» и в то же самое время как «Божий посланец» (См. «Спирит», 8 июля). Будда, оказывается, стал теперь посланцем того, кого он, Санкья К'хучу, драгоценная мудрость, низложил с трона 2 500 лет тому назад, подняв завесу над святилищем и показав, что оно пусто. Где этот деревенский адепт учил свой буддизм, я хочу знать? Вам, действительно, следовало бы посодействовать ва­шему другу мистеру К. К. Мэсси проштудировать вместе с этим лон­донским бриллиантом, который так презирает индийское оккультное зна­ние, «Лотос Благого Закона» и «Атма-Буддха» в свете европейского каббализма.

Я «раздосадован непристойными заметками газет»? Несомненно нет. Но я чувствую, что немножко разгневался по поводу кощунствен­ных выражений Дж. К., в этом я сознаюсь. Я было собрался ответить этому надуманному глупцу, но «до сего места и не дальше» повторилось опять. Хобилган, которому я показал этот отрывок, смеялся до тех пор, пока слезы не заструились по его старым щекам. Когда Старая Леди это прочтет, один или два кедра в Симле пострадают. Спасибо вам, дей­ствительно, за ваше любезное предложение оставить газетные вырезки в моем распоряжении; но я предпочитаю, чтобы вы сами сохранили, так как они могут иметь неожиданную ценность для вас самого по истече­нии нескольких лет.

На ваше предложение дать торжественное обещание никогда ни­чего не разглашать без разрешения я в настоящее время не могу дать никакого ответа. По правде говоря, ни его принятие, ни отказ не зависят от меня, так как это был бы беспрецедентный случай - приводить че­ловека из внешнего мира к даче нашей особой формы присяги или обе­щания; ничто другое не заслужило бы одобрения моего Главы. К несча­стью для нас обоих, раз или, вернее, два раза когда-то вы употребили выражение, которое было занесено в запись; и всего три дня тому на­зад, когда я хлопотал о некоторых привилегиях для вас, эта запись была предъявлена мне весьма неожиданно, я должен сказать. После того, как она была вслух повторена и я увидел эту запись, мне оставалось только подставить так кротко, как только я мог, другую щеку для еще более неожиданных ударов, наносимых судьбою посредством почтенной руки того, перед кем я так благоговею. Хотя это напоминание казалось мне жестоким, но оно было справедливо, ибо вы в Симле произнесли следу­ющие слова: «Я член Теософического Общества, но никаким образом не теософ». Я не нарушаю доверия к вам, открывая результат моей защи­тительной речи, так как мне даже советовали так поступить. Приходит­ся нам тогда путешествовать тем же медленным шагом, каким мы дви­гались до сих пор, или же остановиться сразу и написать «Конец» в кон­це наших писем. Я надеюсь, что вы предпочтете первое.

Раз мы заговорили на эту тему, я хочу, чтобы вы внушили вашим лондонским друзьям несколько полезных истин, которые они слишком склонны забывать, даже когда их снова и снова напоминают им. Оккульт­ная наука не такая, в которой секреты могут быть сообщены сразу по­средством письменных или устных наставлений. Если бы это не было так, то все, что осталось бы Братьям сделать, это выпустить руковод­ство по данному искусству, которое могло бы преподаваться в школах, как грамматика.

Обычная ошибка людей думать, что мы охотно окружаем себя и наши силы тайной, что мы желаем удержать знание только для себя и по своей же собственной воле «злостно и умышленно» отказываемся его сообщить. Истина та, что до тех пор, пока неофит не достигнет состо­яния, необходимого до той степени озарения, на которую он имеет право и для которой он годен, большинство, если не все секреты нельзя сооб­щить. Восприимчивость должна быть равной желанию наставить. Оза­рение должно прийти изнутри. До этого никакие фокусы-покусы закли­наний или возня с приспособлениями, никакие метафизические лекции и прения, никакие возложенные на себя покаяния не могут дать этого. Все это лишь средства к концу, и все, что мы можем делать, это направлять применение таких средств, найденных экспериментальным путем, спо­собствующих достижению цели. И это не является секретом на протя­жении тысячелетий. Пост, медитация, чистота мыслей, слов, поступков, молчание в течение некоторых периодов времени, чтобы дать природе возможность самой говорить тому, кто приходит к ней за наставлением; овладение животными страстями и импульсами; полное отсутствие се­бялюбивых намерений; употребление некоторых курений и окуриваний для физиологических целей - все это было опубликовано со времени Плато­на и Ямбликуса на Западе и в более ранние времена наших индусских Риши. Как все это должно применяться, чтобы соответствовать инди­видуальному темпераменту - это, разумеется, дело собственного опы­та каждого и бдительной заботы его Наставника или Гуру. Такова в дей­ствительности часть прохождения им курса дисциплины, и его Гуру или Инициатор может только помочь ему опытом, но не может сделать ни­чего больше до последнего и высшего посвящения. Я также придержи­ваюсь мнения, что мало кандидатов, которые представляют себе, каким неудобствам, каким страданиям и вреду подвергает себя упомянутый Инициатор ради своего ученика. Особые физические, моральные и ин­теллектуальные условия неофитов и адептов очень разнятся, и это вся­кий легко поймет; таким образом, в каждом случае наставнику прихо­дится приспосабливать свои условия к условиям ученика; напряжение здесь ужасное, ибо для достижения успеха мы должны привести себя в полное соотношение с субъектом, находящимся под нашим руководством. И так как чем выше сила адепта, тем меньше у него соответствия с природой профана, часто приходящего к нему насыщенным эманациями грубой толпы, которых мы так опасаемся. И чем дольше он находится в отдалении от этого мира, и чем чище стал он сам, тем труднее возло­женная им на себя задача. Затем знание может быть сообщено только постепенно; и некоторые из высочайших тайн, если их сформулировать даже для вашего, хорошо подготовленного уха, прозвучали бы для вас, как безумная тарабарщина, несмотря на всю искренность вашего ны­нешнего уверения, что «абсолютное доверие пренебрегает недоразуме­нием». Вот истинная причина нашей скрытности. Вот почему люди так часто жалуются, выставляя правдоподобные основания, что никакого нового знания им не сообщалось, хотя они трудились ради этого два, три и более лет. Пусть те, кто действительно хотят знать, оставят все и приходят к нам, вместо того чтобы требовать и ожидать, что мы при­дем к ним. Но как это сделать в вашем мире и атмосфере? «Проснулся грустным утром 18-го числа». Так ли? Ну, ну, терпение, мой дорогой брат, терпение. Что-то произошло, хотя вы не сохранили сознания об этом событии, но оставим это в покое. Только, что больше я могу сделать? Как могу я выразить идеи, для которых у вас еще нет языка? Более утонченные головы получают, подобно вам самому, больше, чем дру­гие, и даже когда они получают дополнительно, это все же теряется из-за недостатка слов и образов, чтобы запечатлевать наплывающие идеи. Возможно и несомненно, вы не знаете, к чему относятся мои слова. Когда-нибудь вы это узнаете, терпение. Давать больше знания челове­ку, чем он может вместить, - это опасный эксперимент, кроме того, еще и другие соображения удерживают меня. Внезапное сообщение фактов, так превосходящих обычные, во многих случаях губительно не только для неофита, но и для тех, кто его непосредственно окружает. Это по­добно передаче адской машины или заряженного револьвера со взведен­ным курком в руки того, кто никогда не видел подобной вещи. Наш случай в точности аналогичен. Мы чувствуем, что время приближается и что мы должны избрать между торжеством Истины и царством Заблуждения и Ужаса. Мы должны допустить немногих избранных к великой Тайне или предоставить бесчисленным гнусным шаммарам увлечь лучшие европей­ские умы в наиболее безумные и губительные предрассудки - спиритуа­лизм; и мы чувствуем, как будто мы передаем целый груз динамита в руки тех, которых мы стремимся видеть защищающими себя от Братьев Тьмы. Вы любопытствуете, по каким местам я путешествую. Вам хочется боль­ше знать о моей великой работе и миссии. Если бы я вам сказал, вы на­вряд ли что-либо поняли. Однако, чтобы испытать ваше знание и терпение, я могу ответить на этот раз. Я сейчас прибыл из Сакия-Юнг. Для вас это слово остается лишенным смысла. Повторите его перед Старой Леди и по­наблюдайте за результатом. Разве вы не думаете, что передавая одной рукой столь нужное и в то же время столь опасное оружие миру, а другой удерживая шаммаров (разрушение, уже произведенное ими, огромно), не ду­маете ли вы, что мы имеем право останавливаться, выжидать и чувство­вать необходимость осторожности, как никогда раньше. Чтобы суммиро­вать - злоупотребление учеником знанием всегда отзывается на Иници­аторе; также, думаю я, не знаете вы еще и того, что, разделяя тайны с другим, Адепт неизменным Законом отсрочивает свой собственный про­гресс к Вечному Покою. Может быть, то, что я сказал вам сейчас, по­может вам в более истинном понимании вещей и лучше оценить наше взаимное положение. Шатание на пути не приводит к быстрому оконча­нию пути. Вас должно поразить как труизм, что цена должна быть зап­лачена за все, и каждая истина оплачивается кем-то, в этом случае пла­тим мы. Не бойтесь - я готов заплатить мою долю, и так сказал я тем, кто поставил мне этот вопрос. Я вас не покину, также я сам не окажусь менее самоотверженным, нежели бедная вымотанная смертная, которую мы называем Старой Леди. Вышесказанное должно остаться между нами. Я надеюсь, что вы будете рассматривать это письмо как строго конфиденциальное, так как оно не для опубликования и не для ваших друзей. Я хочу, чтобы о нем знали только вы один. Только, если бы все это стало общеизвестным кандидатам на посвящение, я уверен, они были бы более благородны, более терпеливы, так же, как и менее склонны к раздражению по поводу того, что они считают нашей воздержанностью и нерешительностью. Немногие обладают вашим благоразумием. Еще менее тех, кто в состоянии правильно оценить достигнутые результаты. Ваши письма к С. М. не приведут ни к какому результату. Он останется таким же непоколебимым, и ваши труды пропадут даром. Вы не може­те убедить его, что <+> живой Брат, так как это было испробовано и не удалось, если только вы в самом деле не обратите его в популярный экзотерический ламаизм, который рассматривает наших «Бьянг-цзьюбе» и «Чжан-чабс» - Братьев, которые переходят из тела одного великого ламы в другое, как Лха или развоплощенные Духи. Помните, что я вам сказал в своем последнем письме о Планетных Духах. Чжан-чаб (адепт, который в силу своего знания и просветления души изъят из необходи­мости бессознательного перевоплощения) может по своей воле и жела­нию вместо воплощения только после телесной смерти воплощаться и повторно при жизни, если он желает. Он обладает властью выбирать для себя новые тела или на этой или на другой планете, пока еще сам вла­деет своим старым телом, которое он обычно сохраняет для своих соб­ственных целей. Читайте книгу «Кинти», и вы найдете в ней эти законы. Е. П. Б. могла бы перевести вам несколько парас, так как она знает их наизусть. Ей можете прочесть настоящее письмо.

Часто ли я смеюсь «над беспомощностью, с которой вы барахта­етесь в темноте»? Решительно нет. Это было бы так же нелюбезно и почти так же глупо с моей стороны, как с вашей стороны смеяться над индусом за его ломаный английский язык в округе, в котором ваше пра­вительство не ввело преподавания этого языка. Откуда у вас такая мысль? И откуда другая мысль получить мой портрет? У меня никогда не было их, кроме одного, за целую жизнь: это был плохой ферротип, сделанный в дни студенчества путешествующей художницей, из чьих рук мне пришлось его изъять. Ферротип имеется, но изображение исчезло: нос отлупился и нет одного глаза. Другого нет, чтобы преподнести. Не осмеливаюсь обещать, так как я никогда не нарушаю данного слова. Все же я попытаюсь когда-нибудь достать вам один.

Цитаты из Теннисона? В самом деле не в состоянии сказать. Какие-нибудь случайные строки, подобранные в астральном свете или в чьем-либо мозгу и запомнившиеся. Я никогда не забываю, что я раз видел или прочел. Плохая привычка. И до такой степени, что я часто и бес­сознательно для себя самого нанизываю предложения из случайных слов и фраз перед моими глазами, притом из таких, которые были в ходу сот­ни лет тому назад или будут употребляться через сотни лет, и все это в связи с совершенно другими телами. Лень и действительный недоста­ток времени. Старая Леди на днях назвала меня «пиратом мозгов» и совершателем плагиатов за употребление целого предложения из пяти строк, которые, как она твердо убеждена, я, должно быть, стащил из мозгов доктора Уайлдера, так как три месяца спустя она воспроизвела это пред­ложение в его очерке о пророческой интуиции. Я никогда не заглядывал в мозговые клетки этого старого философа. Достал где-то в северном потоке, я не знаю. Пишу это для вашего сведения, я полагаю, это нечто новое для вас. Таким образом, может родиться дитя, имеющее черты и величайшее сходство с другим лицом, обитающим за тысячу миль, ни­какой связи не имевшим с матерью и никогда ею не виденным, но чье проплывающее изображение запечатлелось в памяти ее души в течение сна или даже часов бодрствования на чувствительной фотопластинке живой плоти, которую она носит в себе. Все же я полагаю, что процити­рованные строки написаны Теннисоном годы тому назад и были опубли­кованы. Надеюсь, что эти бессвязные рассуждения и объяснения прос­тительны человеку, который оставался в течение более десяти дней в седле без отдыха. От монастыря Гхаларинг-Чо (где обсуждался и ком­ментировался ваш «Оккультный Мир»). «Небеса, заступитесь!» - поду­мали вы. Я пересек Хор Па Ла, территорию - «неисследованную область тюркских племен»,- говорят ваши карты, не осведомленные о том фак­те, что там нет никаких племен; и оттуда - домой. Да, я устал и поэто­му закончу.

Ваш верный К. X.

В октябре я буду в Бутане. У меня к вам просьба: постарайтесь подружиться с Росс Скоттом. Мне он нужен.

ПИСЬМО 18

К. X. — А. О. Хьюму

Написано перед окончательным разрывом в 1881 г.

Мой дорогой сэр!

Если из нашей переписки никогда не получится другой пользы, как только то, что еще раз будет продемонстрировано, насколько существенно различаются два антагонистических элемента - англичане и индусы, -обмен нашими несколькими письмами не будет напрасен. Скорее сме­шаются масло и вода, чем англичанин, хотя и умный, благородный и искренний, усвоит индусскую эзотерическую мысль, не говоря уже о ее эзотерическом духе. Это, конечно, вызовет у вас улыбку. Вы скажете: «Я этого и ожидал». Пусть будет так. Но если так, то это доказывает не более как проницательность мыслящего человека и наблюдательность того, кто интуитивно предчувствует событие, ускоряемое его собствен­ным отношением...

Простите, что приходится откровенно и искренне говорить о вашем длинном письме. Хотя его логика убедительна, благородны некоторые идеи, пылки устремления, все же оно лежит здесь передо мною, как само зеркало духа века сего, против которого мы боремся всю жизнь! В луч­шем случае, это безуспешная попытка острого ума, натренированного в приемах экзотерического мира, осветить и дать суждение об образе жиз­ни и мышления тех, кто для него неизвестен, ибо они принадлежат со­всем другому миру, чем тот, с которым он имеет дело. Вы человек с немалым тщеславием. Вы смело можете сказать: «Мой дорогой друг, не говоря обо всем этом, бесстрастно исследуйте свое письмо, взвесь­те некоторые свои фразы, и вы ими гордиться не будете». Оцените ли вы когда-нибудь полностью мои побуждения или превратно поймете ис­тинные причины, заставляющие меня уклониться в настоящее время от всякой дальнейшей переписки, я все же уверен, что когда-нибудь вы со­знаетесь, что это ваше последнее письмо, облаченное в наряд благород­ного смирения и признаний «в слабостях и неспособностях, недостатках и безрассудствах», является, несомненно, совершенно бессознательным для вас самих монументом гордости, громким эхом того высокомерно­го и властного духа, который скрывается в глубине сердца каждого ан­гличанина. При вашем нынешнем душевном состоянии весьма возмож­но, даже после прочтения этого ответа, вы вряд ли осознаете, что вы не только не поняли, в каком духе мое письмо было написано, но даже в некоторых случаях не усвоили его истинного смысла. Вы были заняты одной-единственной всепоглощающей идеей, и, не обнаружив в моем ответном письме прямого ответа на нее, не обдумав и не поняв его при­меняемости в широком, а не в личном значении, вы сразу же принялись меня обвинять, что я вам дал камень вместо хлеба, которого вы проси­ли! Нет надобности быть юристом в прежних жизнях, чтобы констати­ровать простые факты. Нет надобности «из черного делать белое», ког­да истина так проста и так легко высказана. Мое замечание «Вы зани­маете такую позицию, что если знаток сокровенного знания не будет тратить энергию на ваше зарождающееся общество» и т. д. вы отнесли к себе, тогда как это совершенно не имелось в виду. Это относилось к ожиданиям тех, кто мог захотеть присоединиться к Обществу на опре­деленных условиях, оговоренных заранее, на чем упорно настаивали вы сами и мистер Синнетт. Письмо в целом предназначалось для вас дво­их, а это особое выражение относилось вообще ко всем.

Вы говорите, что я «до некоторой степени неправильно понял вашу позицию» и что я «совершенно неправильно истолковал» вас. Это на­столько очевидно неверно, что для меня будет достаточно процитиро­вать единственный параграф из вашего письма, чтобы доказать, что это вы являетесь тем, кто совсем «неправильно понял мою позицию» и «со­вершенно неправильно истолковал меня». Что же другое вы делаете, как не находитесь под ложным впечатлением, когда в своем рвении отречь­ся от того, что вы когда-то мечтали о создании «школы», вы теперь говорите о предполагаемом «Англо-Индийском Филиале»: «...он не яв­ляется моим Обществом... Я понимаю, что вы сами и ваши главы же­лают, чтобы Общество было образовано, и чтобы я занял в нем один из ведущих постов». На это я ответил, что если и было нашим постоян­ным желанием распространять на Западном континенте среди передо­вых образованных классов Филиала Т. О. в качестве возвещателей Всемирного Братства, то в вашем случае этого не было. Мы (Главы и я) совершенно отвергаем идею, что таковы были наши надежды (хотя мы могли желать этого) в отношении проектируемого А. И. Общества. Устремление к братству между нашими расами не встретило ответа, нет! Оно сперва было высмеяно, и таким образом мы отказались от него даже до получения первого письма от Синнетта. С его стороны сначала единственно выдвигалась мысль образовать что-то вроде клуба или «шко­лы магии». Это не являлось нашим предложением, точно также мы не были «составителями этого проекта». Почему же тогда прилагаются такие усилия, чтобы обвинить нас? Это была мадам Б., а не мы, у нее появилась эта идея, и Синнетт был тот, кто ее подхватил. Несмотря на ее откровенное и честное признание о том, что, не будучи в состоянии ухватить основную идею Теософического Общества о Всемирном Брат­стве, он задался целью лишь культивировать изучение оккультных наук, - признание, которое должно было сразу прекратить всякое дальнейшее домогательство с ее стороны, она сперва сумела получить согласие, весьма неохотное, я должен сказать, от своего непосредственного Гла­вы, а затем мое обещание сотрудничать, поскольку мне это возможно. Наконец, через мое посредство она получила согласие высочайшего Главы, которому я передал первое письмо, которым вы меня удостоили. Но это согласие, прошу вас это запомнить, было получено под одним ясно выраженным и неизменным условием, что это новое Общество должно быть основано как Филиал Всемирного Братства, и что некото­рым избранным среди его членов, если они согласны подчиниться на­шим условиям, вместо того чтобы диктовать их, будет тогда разреше­но приступать к изучению оккультных наук под письменным руковод­ством одного «Брата». Но нам никогда и не снилось создание «рассадника магии». Организация, намеченная мистером Синнеттом и вами, немыс­лима среди европейцев, и она почти невозможна даже в Индии, если вы не приготовились влезать на высоты 18 000-20 000 футов среди глетче­ров Гималаев. Величайшая, а также наиболее обещающая из таких школ в Европе провалилась весьма знаменательно 20 лет тому назад в Лон­доне. Это была тайная школа магии, на практике основанная под назва­нием «клуба» дюжиной энтузиастов под руководством отца лорда Литтона (романист Бульвер). Он собрал для этой цели наиболее рьяных и предприимчивых, а также наиболее выдающихся ученых по месмериз­му и «церемониальной магии», таких как Элифас Леви, Регазони, копт Зергван-Бей. И все же в пагубной атмосфере Лондона «клуб» пришел к преждевременному концу. Я посетил его с полдюжины раз и почувство­вал с самого начала, что в нем ничего не было и не могло ничего быть. И это тоже является причиной, почему Британское Т. О. на деле не про­грессирует ни на шаг. Они являются Всемирным Братством только по названию и, в лучшем случае, тяготеют к Квиетизму - к окончательно­му параличу души. Они чрезвычайно эгоистичны в своих устремлениях и получают плоды собственного эгоизма. Не мы начали переписку по этому вопросу. Это был мистер Синнетт. Он по собственному побужде­нию адресовал одному «Брату» два длинных письма, даже до того, как мадам Б. получила разрешение или обещание от кого-либо из нас отвечать ему. Она даже не знала, кому из нас надо доставить его письмо. Так как ее Руководитель категорически отказался переписываться, она обратилась ко мне. Движимый уважением к ней, я согласился на то, чтобы она сообщила вам всем мое сокровенное тибетское имя, и отве­тил на письмо вашего друга. Затем пришло ваше письмо, так же нео­жиданно. Вы даже не знали моего имени! Но ваше первое письмо было такое искреннее, дух его так обещающ, возможности, открываемые этим письмом для служения Общему Благу, казались такими великими, что если я после его прочтения и не воскликнул «Эврика!» и не забросил сразу своего диогенова фонаря в кусты, то только потому, что слишком хорошо знал человеческую и, вы меня простите, западную натуру. Тем не менее, я отнес его нашему уважаемому Главе. Однако все, что я мог от Него получить, было разрешение на временную переписку с тем, чтобы дать вам полностью высказаться, выявить ваши намерения, преж­де чем давать определенные обещания. Мы не боги, и даже они, наши Главы, они надеются. Бездонна, неизмерима человеческая натура, и ваша, возможно, более такова, чем у других мне известных людей. Ваше последнее письмо явилось несомненно если и не целым откровением, то, по меньшей мере, очень ценным добавлением к моему запасу наблюде­ний над характерами обитателей Запада, особенно над характерами со­временных высокоинтеллигентных англосаксов. Но оно действительно явилось бы откровением для мадам Б., которая не видела его (и по раз­личным причинам оно и лучше, что она не видела), ибо это могло бы в значительной степени сбить ее самонадеянность и веру в собственную наблюдательность. Я бы мог, между прочим, доказать ей, что она на­столько же ошибалась в отношении позиции мистера Синнетта в этом деле, сколько ошиблась в вас. И притом я, никогда не имевший привиле­гии быть персонально знакомым с вами, как она, знал вас гораздо лучше, чем она. Я заранее предсказал ей ваше письмо. Вместо того чтобы обой­тись совсем без общества, она предпочла сперва создать общество на любых условиях, с тем чтобы потом попытать в нем удачу. Я предупредил ее, что вы не такой человек, чтобы подчиниться каким-либо условиям, кроме своих собственных, и что вы не сделаете ни шага к тому, чтобы основать организацию, как бы велика и благородна она ни была, если сперва вы не получите доказательства, которые нами даются только тем, кто в течение многолетних испытаний оказался вполне заслуживающим доверия. Она вос­ставала против моей точки зрения и уверяла, что, если я вам дам одно бе­зупречное доказательство оккультных сил, вы будете удовлетворены, тог­да как Синнетт не будет. И теперь, когда вы оба получили такие доказа­тельства, каковы же результаты? В то время как мистер Синнетт верит и никогда в этом не раскается, вы позволили своему уму постепенно наполниться отвратительными сомнениями и наиболее оскорбительными подо­зрениями. Если вы будете так любезны, что припомните мою первую краткую записку из Джелума, вы поймете, что я тогда подразумевал, го­воря, что вы найдете свой ум отравленным. Вы меня тогда неправиль­но поняли, как и всегда впоследствии, ибо в этой записке я не имел в виду письмо полковника Олькотта в «Бомбейской Газете», а ваше соб­ственное состояние ума. Был ли я не прав? Вы не только сомневаетесь в отношении «феномена с брошью», но вы категорически не верите в него. Вы сказали мадам Б., что она, может быть, является одной из тех, которые считают, что хорошая цель оправдывает плохие средства, и, вместо того чтобы обрушить на нее все то презрение, какое подобное действие должно вызвать в человеке с такими высокими принципами, как ваши, вы уверяете ее в вашей неизменной дружбе. Даже ваше пись­мо ко мне полно тем же духом подозрения, и то, чего вы не простили бы самому себе - преступление обмана, вы стараетесь уверить себя, что вы простили бы в другом человеке. Мой дорогой сэр, это странные противоречия! После того, как вы оказали мне свою благосклонность се­рией бесценных нравоучительных рассуждений, советов и проявлений истинно благородных чувств, вы, может быть, разрешите и мне в свою очередь преподнести вам на эту тему идеи смиренного апостола Исти­ны, безвестного индуса. Так как человек является творением, родившим­ся со свободной волей и обладающим рассудком, откуда у него возни­кают понятия о добре и зле, то он сам по себе не представляет собою нравственного совершенства. Понятие о нравственности вообще преж­де всего связано с целью и побуждением и только затем - со средства­ми и приемами действия. Отсюда вытекает, что если мы не называем и никогда не назовем нравственным человека, который, следуя правилу одного знаменитого деятеля религии (Лойола), пускает в ход нехорошие сравнения во имя доброй цели, то насколько менее в нашей оценке бу­дет иметь право называться нравственным такой человек, который при­меняет благовидные средства для достижения недоброй презренной цели? И, в соответствии с вашей логикой, раз вы признаетесь в таких подозрениях, мадам Б. должна быть помещена в первую категорию, а я - во вторую, ибо если вы до некоторой степени оправдываете ее из-за отсутствия улик, то в отношении меня у вас нет таких излишних предо­сторожностей, и вы недвусмысленно обвиняете меня в создании систе­мы обмана. Аргумент, употребляемый в моем письме в отношении «одобрения самоуправления», вы оцениваете, как «очень низкие побуж­дения»; и к этому вы добавляете следующее решительное и прямое обвинение: «Вы не нуждаетесь в этом Филиале (Англо-Индийском) для работы... Вам он нужен только как приманка для вашей туземной братии. Вы знаете, что он будет поддельным, но будет выглядеть, как на­стоящий» и т. д. Это прямое решительное обвинение. На меня указано как на виновного в преследовании безнравственной цели посредством низких, заслуживающих порицания средств, т. е. притворстве.