Инструменты мысли: интересный релятивизм против скучного

Если хотите, можете проверить, отличаете ли вы интересный релятивизм от скучного. Какие из следуюших примеров являются примерами интересного релятивизма? Ответ помешен ниже.

1. Я говорю «В Биндфорде есть банк», и вы говорите «В Биндфорде есть банк», но я высказываю истину, а вы — ложь. Это обусловлено тем, что мы по-разному употребляем слово «банк»: я говорю о финансовом банке, а вы — о речной банке.

2. Мэри утверждает, что Иисус является сыном Бога. Еврей Исаак отрицает это. Олаф настаивает на том, что, несмотря на расхождение, Мэри и Исаак оба правы: то, что Иисус сын Бога, истинно для христианина, но ложно для иудея.

3. Дик и Дэн разговаривают по телефону. Дэн находится в Дэнвере, а Дик — в Нью-Йорке. Оба утверждают: «У нас сейчас идет дождь», однако один говорит правду, а другой лжет.

Теперь мы подошли к вопросу о том, могут ли некоторые или даже все истины быть относительными в интересном смысле. С этого момента при употреблении слова «релятивизм» я буду иметь в виду только интересный вариант.

Ответ: интересным является только 2-й вариант.

Все ли истины относительны? Возражение Платона

Релятивизм имеет долгую историю. Например, в диалоге «Теэтэт» Платона (428—347 гг. до н.э.) древнегреческий философ Протагор (490—421 гг. до н.э.) представлен в качестве релятивиста. Протагор провозглашает, что «человек есть мера всех вещей», поэтому все личные мнения могут рассматриваться как равно «истинные».

Тот, кто считает все истины относительными, встречает серьезное и знаменитое возражение, также восходящее к Платону. Суть его состоит в следующем.

Подумайте чуть-чуть над утверждением о том, что все истины относительны. Считать ли само это утверждение лишь относительно истинным? Или оно представляет собой абсолютную, безотносительную истину?

Считать утверждение о том, что все истины относительны, абсолютной истиной значит впадать в противоречие. Поэтому такой релятивист, как Протагор, должен признать, что утверждение об относительности всех истин само является лишь относительной истиной. «Протагор... несомненно, должен признать, что мнение тех, кто считает его собственное мнение ложным, истинно» (Платон, Теэтэт»).

Иными словами, Протагор должен согласиться с тем, что . мнение тех, кто считает истину абсолютной, а утверждение Протагора вздором, верно.

Моральный релятивизм

Однако с релятивизмом не так легко справиться. Релятивист может парировать возражение Платона, согласившись с тем, что не все истины относительны, но продолжая настаивать, что некоторые истины все-таки относительны. Тогда он может сказать, что та истина, что некоторые истины относительны, является одной из безотносительных истин.

Если не все, а только некоторые истины являются относительными, то возникает вопрос: какие истины являются относительными? Одна из наиболее распространенных форм релятивизма связана с моральными истинами.

Вполне респектабельным кажется следующее рассуждение.

Исторически западные общества были склонны навязывать свои собственные нравственные нормы другим народам. Часто мы высокомерно присваивали себе право принуждать другие народы принимать наши собственные взгляды на добро и зло. Мы считали, что мы правы, а все остальные заблуждаются.

Однако затем мы стали сомневаться в нашем моральном превосходстве. Постепенно мы стали осознавать, что наши

собственные нравственные ценности не только являются одними из многих, но что они сами изменяются. Мы обнаружили, что в духовном и нравственном отношении можем многому научиться у представителей других культур.

Но если так, то не должны ли мы согласиться с релятивизмом по крайней мере в отношении нравственных истин? С точки зрения морали мы можем осуждать, скажем, многоженство. Представители других культур его не осуждают. Утверждение «Многоженство есть зло» для нас истинно. Для других оно может быть ложным. И нет никакого «на самом деле», которое сказало бы нам, плохо это или хорошо. Нравственные истины относительны. Именно поэтому было бы непростительной самонадеянностью навязывать наш собственный узкий взгляд на многоженство представителям других культур.

Конечно, очень заманчиво обратиться к релятивизму, в частности, к нравственному релятивизму, для того чтобы побудить людей быть более чуткими и терпимыми по отношению к другим культурам. Релятивисты часто представляют себя как защитников свободомыслия, равенства и свободы. Тех, кто выступает против релятивизма, часто изображают как людей высокомерных, считающих себя не способными ошибаться, стремящихся навязать свою собственную «абсолютную» истину всем остальным. С ними часто связывают термин «культурный империализм». Действительно, выступление против нравственного релятивизма иногда тождественно расизму.

Этот вид политического оправдания релятивизма обладает определенной привлекательностью. Он весьма популярен в некоторых академических кругах. Однако такое оправдание релятивизма страдает неискоренимыми пороками.

В самом деле, терпимость, чуткость и свободомыслие защищаются не только релятивистами. Терпимость и чуткое отношение к другим культурам и нравственным ценностям вовсе не требуют, чтобы вы признавали эти другие культуры или ценности хорошими.

Есть какая-то ирония в том, что только тот, кто отвергает релятивизм, способен признать терпимость и чуткость универсальными добродетелями. Что, например, мог бы сказать релятивист о группе религиозных фанатиков, считающих терпимость злом и убивающих всех тех, с кем они не согласны? Он вынужден был бы сказать, что для этих фанатиков терпимость есть зло и они совершенно правы, убивая несогласных с ними!

Заметим, что признать существование безотносительных истин не означает утверждать, будто мы не способны на ошибку. Вы можете согласиться с тем, что истина не является относительной, и в то же время признать, что ваши способности открыть истину весьма ограниченны. Тот, кто отвергает релятивизм, может отличаться величайшей скромностью и принимать свои убеждения лишь на какое-то время.

Убеждение в том, что истина не является относительной, отнюдь не предполагает наличия веры в то, что именно вы ею обладаете. Вы можете считать, что способны многому научиться у других людей и что другие могут помочь вам избавиться от ошибок.

Короче говоря, нельзя считать, что тот, кто отвергает релятивизм, должен быть высокомерным, чванным болваном, с презрением взирающим на всех остальных. Все согласны с тем, что терпимость, чуткость, открытость являются добродетелями, которые стоит поддерживать. Мы можем признать это, не признавая релятивизма.

Действительно, готов ли каждый из нас согласиться с тем, что все нравственные истины относительны? Я сомневаюсь в этом. Возьмем, например, рабство. Несомненно, даже самый твердолобый релятивист признает, что период рабства в США был периодом безнравственности — аморальным не только с точки зрения современных представлений, но и с точки зрения американских рабовладельцев. То же самое можно сказать о геноциде. Безусловно, даже миссис Бар-бери (которая полагает, что стерилизация женщин безнравственна для нас, но нравственна для кого-то) не считает,

что Холокост евреев является безнравственным для нас, но нравственным для нацистов. Хотя многие занимают релятивистскую позицию в отношении многоженства или стерилизации женщин, они не пытаются проводить релятивизм последовательно. Они разборчивы в его применении. Они осуждают, скажем, нравы западных транснациональных корпораций, однако не замечают, что если последовательно придерживаться их собственного релятивизма, то следует признать нравственно приемлемым истребление тропических лесов, загрязнение рек и уничтожение целых видов животных.