Естественнонаучный подход в психологии и принцип простоты

Даже те психологи, кто конструировал психологию по канону естественной науки, часто нарушали требования принципа простоты. Перефразируем приведенное выше изречение Ньютона применительно к психологии: Природа психического проста и не роскошествует излишними причинами явлений.

Большинство психологических концепций, разумеется, выводят разнообразные психические явления из небольшой группы причин. Уже Р. Декарт пытался объяснить сложное поведение комбинацией простых рефлексов как элементов, из которых как из кирпичиков можно собрать любую комбинацию. Как пишет В.А. Иванников (2006, с.55), «идея рефлекса вследствие своей простоты … оказалась очень живучей и на три века определила искание философов и психологов». Из разных, но все-таки более-менее простых кирпичиков строили содержание психики З. Фрейд, Д.Н. Узнадзе, гештальтисты, А.Н. Леонтьев и др. Развернутым примером конструктивного использования принципа простоты при построении психологической теории может служить динамическая теория личности К. Левина. Для анализа причинных связей в психологии он использовал идею физического поля (14).

Но встречается и совершенно противоположный подход. Откроем известную книгу Б.Ф. Ломова (18), посвященную методологическим проблемам психологии. Отметим, что сам Ломов, как и вся школа Бехтерева-Ананьева, к которой он принадлежал, подходила к проблемам психологии с естественнонаучных позиций. И все же Ломов пишет нечто, прямо противоположное принципу простоты: детерминация психического «реально выступает как многоплановая, многоуровневая, многомерная, включающая явления разных (многих) порядков» (с. 98-99). Но при этом, «к сожалению», в психологии еще не разработаны критерии выделения разных уровней психики (с. 96), «к сожалению», не разработан вопрос о разных порядках психических свойств (с. 97). А ведь даже для разработки концепции, «раскрывающей систему психологических свойств различных порядков и их соотношения», необходима кооперация психологии с физиологией, генетикой, вообще с биологией человека, с одной стороны, и с общественными науками – с другой (с. 98). В общем, психика сложна и без рассмотрения ее сразу со всех сторон во всем многообразии психологию как науку не построить.

Конечно же, хотелось бы реализовать подход к человеку во всей его полноте и целостности. Однако, исходя из принципа простоты, можно выразить сомнение в эвристичности подхода, предложенного Б.Ф. Ломовым.[1]

Продолжим читать Ньютона с психологическим акцентом: Поэтому, поскольку возможно, должно приписывать те же причины того же рода проявлениям психического.

У С.Л. Рубинштейна (32, с.180) находим: «Функциональное построение психологии искусственно разрывает и разносит по разным рубрикам (восприятие, память и т.п.) явления, по существу, совершенно однородные, выражающие одни и те же закономерности». Но согласно принципу простоты, однородные явления, хотя они и именуются разными психическими (или познавательными) процессами, должны описываться как порожденные одними и теми же причинами, пока это не войдет в противоречие с фактами. А, следовательно, расчленение целостной психики на такие психические процессы лишь усложняет задачу поиска лежащих в их основе общих закономерностей. Разносить по разным рубрикам психические явления, происходящие по одним и тем же законам, может быть полезно разве что в дидактических целях. Но беда в том, что, как отмечают В.П. Зинченко и А.И. Назаров (11, с.12), из дидактического приема эта классификация давно превратилась в теоретическую догму. Впрочем, многие признают и дидактическую неправильность предлагаемого членения, потому что за деревьями психических процессов студенты не замечают леса целостной психики.

Эта классификация еще 40 лет назад вызвала справедливое негодование Я.А. Пономарева (28, с.191-199), он прямо называет ее «отживающей» и поясняет: само «понятие "психический процесс" неопределенно», в ней «концы с концами не сходятся», она является «прямым следствием неправомерной подмены психологического аспекта анализа аспектом гносеологическим и поэтому в принципе неприемлема». М.А. Холодная (39, с.103) пишет: в конкретных исследованиях эмпирические границы между разными процессами, функциями и уровнями всегда оказывались размытыми вплоть до их полного исчезновения: изучение понятийного мышления оборачивается описанием семантической долговременной памяти, исследование логических умозаключений неожиданно предстает как исследование воображения и т.д. Холодная резюмирует: «так называемые "познавательные процессы" – это не более чем плод нашего несовершенного профессионального ума». Ей вторит А.А. Залевская (10, с. 35): «Все виды психической деятельности функционируют в ансамбле, т.е. такие психические процессы, как мышление, речь, память, восприятие и др., онтологически вообще не существуют как отдельные обособленные акты, они искусственно разграничиваются в целях научного анализа, хотя в жизнедеятельности человека "всё состоит из всего"». Р. Арнхейм (4, с.72) прямо пугает: теоретическое разделение восприятия и мышления небезопасно. В.А. Иванников (2006, с.118) убежден: «положение об отдельных процессах надо отвергать».

Идущая от античности и средневековьяклассификация психических процессов с помощью плохо определенных терминов (ощущение, восприятие, мышление и т. п.) имеет для современной психологии в лучшем случае такой же теоретический смысл, как для современной химии классификация способов добывания философского камня, созданная алхимиками. К наивному представлению, что существующая классификация описывает реально разные процессы, с подозрением относятся почти все, даже авторы учебников и разработчики госстандартов подготовки психологов. Правда, они признают, что ничего лучшего у них нет, а данное членение хотя бы опирается на давнюю традицию. И, тем не менее, все эти процессы обычно почему-то рассматриваются как реально существующие и самостоятельные. Об этом пишут в учебниках. Этому учат студентов. Студентам ставят двойки, если они путаются в определениях и не могут различать между собой ощущение и восприятие, память и представление, мышление и воображение.

Деление на психические процессы условно, оно построено, что всегда чревато путаницей, по разным основаниям (так, речь отличается от внимания совсем по другим соображениям, чем эмоции от воли, а память от представления) и не имеет теоретического обоснования. Однако считается, что оно помогает в описании экспериментов и разработке объяснительных схем. Действительно, выгодно различать сенсорные, перцептивные, мнемические, мыслительные и прочие познавательные задачи, потому что они различаются самими испытуемыми. Ведь испытуемый легко понимает разницу между инструкцией: «Посмотри!» и инструкцией: «Запомни!». Помогало же первым химикам описывать результаты своих опытов указание на такие наблюдаемые процессы, как смешивание, горение, выпадение осадка и пр. (Другое дело, что они при этом не создавали лабораторий выпадения в осадок – в отличие от психологов, легко порождавших лаборатории психологии восприятия и мышления). Теоретические понятия, описывающие непосредственно не наблюдаемые явления (например, окисление), были сформулированы химиками гораздо позже.

Стандартная классификация ничего не привносит в теоретические рассуждения. Как только психологи на самом деле выделяют какое-либо особое психическое явление, опираясь не на привычные, заимствованные из житейской практики представления, а на теоретическое осмысление эмпирических данных – будь то вытеснение по Фрейду, дифференциация фигуры и фона у гештальтистов, установка, конформизм, когнитивный диссонанс, да хоть павловский условный рефлекс – так сразу выясняется: любое из этих явлений находит выражение во всем диапазоне психического. Принятая классификация психических процессов противоречит принципу простоты, а потому эвристический потенциал такого членения весьма сомнителен (см. подробнее 2, с.157-168).

Методологическая установка принципа простоты предполагает также отказ от конструирования монстров – гипотез о специальных причинах, созданных природой исключительно для возникновения помехи. Рассмотрим примеры таких монстров в психологии.

Почему человек забывает информацию? Зачастую всё объясняется существованием сугубо гипотетических ненаблюдаемых физиологических процессов, якобы с неизбежностью ведущих к забыванию. Так, например, вводится представление о самоисчезающем следе памяти. И, тем самым, постулируется существование специального физиологического механизма, предназначенного исключительно для уничтожения записей в памяти. Никто никогда этих следов не видел и не регистрировал их исчезновения. Вот это и есть монстр – гипотеза о механизме, созданном исключительно для того, чтобы ухудшать положение дел. Монстрами являются ничем не обоснованные гипотезы типа хранения информации в самоисчезающей реверберации (циркуляции) импульсной активности по замкнутым нейронным цепям. И эти гипотезы сохраняются, продолжают излагаться в учебниках, несмотря на то, что «на основании фактов участие реверберационных процессов в механизмах памяти многими авторами полностью отрицается. Экспериментальные данные в пользу такого механизма памяти пока (курсив наш – А.К.Ш.) отсутствуют» (8, с.156). Самое поразительное, огромное число психологов, физиологов и психиатров (среди них – Г. Эббингауз, С.С. Корсаков, З. Фрейд, А.Н. Леонтьев, У. Пенфилд, Е.Н. Соколов) утверждают: в памяти хранится вся когда-либо поступившая информация, да ещё с отметкой о времени ее поступления! И одновременно постулируется существование самоисчезающего следа! В итоге, чтобы согласовать сделанное невероятное предположение с фактами, с очевидностью ему противоречащими, приходится вводить все новые и новые допущения (см. подробнее 2, с.95-100).

Впрочем, существует и другая версия забывания: два мнемических процесса, вызванных двумя разными заданиями, накладываются друг на друга, в результате чего возникает интерференция, т.е. взаимное угашение и торможение процессов. Мнемическая интерференция ярче всего проявляется в ошибках воспроизведения. Любой человек сталкивался с ситуацией, когда он припоминал нечто иное, чем собирался вспомнить, – вот это, говорят, и есть интерференция, т.е. наложение одного воспоминания на другое. Итак, предполагается, что какие-то процессы зачем-то накладываются и ослабляют друг друга. Как это реально происходит – непонятно. Неизвестно, почему в одних случаях процессы накладываются, а в других – нет. Ни один компьютер, кстати, не делает ошибок интерференции ни при приеме, ни при хранении, ни при извлечении информации. В компьютерных технологиях подобные механизмы конструируют разве только поклонники вирусов. Почему же должны существовать какие-то неведомые процессы, накладывающиеся и ослабляющие друг друга? Монстр «ослабление процессов при наложении» придуман ad hoc только для того, чтобы объяснить возникающие в эксперименте трудности. И не предполагается, что этот монстр годится хоть на что-нибудь полезное. А это как раз и противоречит принципу простоты.