Проблема человеческого бытия

ПРОБЛЕМА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ

ИСТОРИКО-ФИЛОСОФСКИЙ АСПЕКТ
ПРОБЛЕМЫ ЧЕЛОВЕКА

Для изучения историко-философского аспекта проблемы человека, прежде всего, представляется необходимым вернуться к разграничению западного и восточного типов взаимоотношения человека и мира. Весьма наглядно это различие показывается в анализе авторитетного восточного мыслителя Д. Т. Судзуки, специалиста в области дзэн-буддизма, и западного неофрейдиста Э. Фромма двух приведенных ниже стихов, написанных соответственно западным и восточным поэтами:

Возросший средь руин цветок,

Тебя из трещин древних извлекаю,

Ты перед мною весь – вот корень, стебелек,

здесь, на моей ладони.

Ты мал, цветок, но если бы я понял,

Что есть твой корень, стебелек,

и в чем вся суть твоя, цветок,

Тогда я Бога суть и человека суть познал бы.

Теннисон А. (1809–1892)

Внимательно вглядись!

Цветы пастущьей сумки

Увидишь под плетнем.

Басе (1644–1694)

Д. Т. Судзуки:

В этих строчках я замечаю прежде всего два момента:

1. Теннисон срывает цветок и держит его в руке, «корни и все остальное», внимательно разглядывая. Похоже, он испытывает чувство, сходное с тем, что переживает Басе, обнаруживая у изгороди цветущую назуна [пастушью сумку. – К. К.]. Однако здесь есть существенное различие: Басе не срывает цветок. Он лишь вглядывается в него. Он впитывает его мысленно. Он ощущает в душе нечто, не выражая это прямо, а лишь предоставляя восклицанию выразить все, что он хочет сказать. Ибо нет подходящих слов, его переживание настолько глубоко, что отсутствует сама попытка концептуализировать, ясно оформить свое чувство.

Что касается Теннисона, то он аналитичен и деятелен. Первым делом он выковыривает из земли цветущее растеньице. Он разъединяет его с землей, где оно произрастало. В отличие от восточного поэта, он не может предоставить цветок самому себе: он должен вытащить «корни и все остальное», что означает для цветка смерть…

2. Что далее делает Теннисон? Рассматривая сорванный цветок, который уже начинает увядать, поэт задается вопросом: «Понимаю ли я тебя?» Басе не столь прямолинеен. Он ощущает таинство, уходящее корнями в глубины сущего. С его потрясенных уст срывается невыразимый, неслышный крик.

В противоположность этому, Теннисон продолжает свое интеллектуальное вопрошание: «Если бы я понял тебя, я узнал бы, что есть Бог и человек».

Подобного рода понимание характерно для Запада. Басе приемлет, Теннисон настаивает. Индивидуальность Теннисона оказывается запредельной цветку, «Богу и человеку». Он не отождествляет себя ни с Богом, ни с природой. Он отделен от них. Его тип понимания современный человек назвал бы «научно-объективным». Басе же всецело «субъективен»…

Басе говорит: «внимательно вглядываюсь»… Слово «внимательно» включает в себя важный элемент: Басе не просто извне глядит на цветок, но само растение, через него как бы осознавая себя, красноречивым безмолвием выражает свою сущность…

У Теннисона, насколько я могу судить, на первом месте отнюдь не глубина переживаний, а интеллект, столь типичный для западного сознания. Он представляет доктрину Логоса. По поводу конкретной ситуации он должен что-то изречь, провести абстрагирование и интеллектуализацию. Ему необходимо, чтобы диктат чувств уступил место диктату рассудка; чтобы жизнь и переживания превратились в серию аналитических опытов. Только тогда инквизиторский дух Запада обретает успокоение.

Кон И.С. Открытие «Я». – М., 1978. – С. 146–186.

«…[В античности] человек воспринимает то, что присутствует в круге его восприятия… Человек каждый раз оказывается мерой присутствия и непотаенности сущего через соизмерение и ограничение тем, что ему ближайшим образом открыто… Я для греков – имя того человека, который себя встраивает в это ограничение и так есть при себе самом он сам… [В Новое время] человек превращается в… [человека] через такое снятие границ, когда самопредставляющееся Я само сперва раздувается до меры и средоточия всего представимого. …Сущее как таковое обязано равняться по Я, стоящему на самом себе в качестве субъекта, и … этот субъект – судья всего сущего и его бытия, добивающийся в силу этого своего судейства абсолютной достоверности и выносящий приговор об объективности объекта» (Хайдеггер М. Европейский нигилизм // Хайдеггер М. Время и бытие. – М., 1993. – С. 116–117).

Мы спрашиваем: как дело доходит до подчеркнутого выдвижения «субъекта»? Откуда возникает то господство субъективного, которое правит всем новоевропейским человечеством и его миропониманием?..

…намерение человека положиться на им самим найденное и обеспеченное основание истины возникает из того «освобождения», когда он освобождает себя от первоочередной обязательности библейско-христианской истины Откровения и церковного учения. Всякое настоящее освобождение есть, однако, не только срывание цепей и отбрасывание обязательств, оно есть прежде всего переопределение сущности свободы. Теперь быть свободным означает, что на место достоверности спасения, как мерила всякой истины, человек ставит такую достоверность, в силу которой и внутри которой он сам удостоверяется в себе как сущем, опирающемся таким путем на самого себя… Новая свобода есть – в метафизическом видении – приоткрытие всего диапазона того, что впредь человек сам сознательно сможет и будет себе полагать в качестве необходимого и обязывающего... обязывающим может быть: человеческий разум и его закон (Просвещение) или устроенная и упорядоченная по нормам такого разума фактическая действительность (позитивизм)…

Новый мир Нового времени коренится в той же исторической почве, где всякая история ищет свою сущностную основу: в метафизике, т. е. в каком-то новом определении истины мирового сущего и его существа. Решающее начало, полагающее основу метафизике Нового времени, – метафизика Декарта. Ее задачей стало подведение метафизической основы под освобождение человека к новой свободе как к уверенному в самом себе законодательству.

Хайдеггер М. Европейский нигилизм
// Хайдеггер М. Время и бытие. – М., 1993. – С. 118–120.