Зависимость и независимость.
- Так, как я есмь, я ответственен за себя, и все же только в бытии-свободным я обнаруживаю, кто я есмь. Если прежде казалось, что я целиком утверждаюсь на себе, то теперь я вопрошаю о своей последней зависимости и независимости.
Или: я всецело зависим. Некий бог бросил меня в существование (Ein Gott hat mich ins Dasein geworfen). Моя воля - это вовсе не я сам. Моя воля не могла бы ничем пособить мне, если бы ее не приводило в движение божество. Кому не выпала на долю эта -незаслуженная - благодать, тот погиб.
Или же мое самосознание тихо высказывается против подобной зависимости. В воле я творю себя сам, пусть и не вдруг, но в непрерывности целой жизни; пусть не спонтанно, из пустоты, но с некой историчной основой моего так-бытия, предоставляющей неопределенное множество возможностей свободной переплавки (freier Umschmelzung). Я знаю себя, в некотором центре, как независимого. Только из этого центра я соотнесен с трансценденцией, которая хотела, чтобы я свободно противостоял ей, потому что иначе я не могу быть самом собою. Я сам ответственен за то, что я желаю и что делаю, и за то, что я исконно есмь. И за свое эмпирическое существование мне предстоит держать ответ, как если бы я совершал выбор своего существа и был виновен за этот выбор. Ибо во мне есть некий исток, который всецело есть моя самость, из которого я вижу свое явление, хотя оно и обременено виной как существование, которое мне надлежит оформлять (das ich zu gestalten habe). Свобода требует превращать все, что я есмь, в мою свободу и вину (Freiheit verlangt, alles, was ich bin, in meine Freiheit und Schuld zu verwandeln).
Обе эти метафизические позиции, в абсолютизации благодати или самобытной свободы, мы признаем в их рациональной определенности и однозначной прямолинейности как по необходимости неадекватные способы выражения тайны трансцендентной основы. В сознании благодати свободу отрицают в пользу божественной воли, которая действует одна, как если бы в этой форме, без свободы, еще могла существовать вина; в самобытном сознании вины свободу утверждают в пользу собственной ответственности, как если бы без трансценденции в свободе еще могла существовать вина. Только напряжение между обеими этими мыслями служит выражением для сознания опыта бессилия воли в трансцендентной соотнесенности экзистенции, и в то же время - опыта свободы воли в неограниченной ответственности моего действия и бытия.
Трансценденция в свободе.
- Если бы не было трансценденции, то возникал бы вопрос о том, почему в таком случае я обязан желать; тогда существовал бы один лишь произвол без вины (Wenn keine Transzendenz wäre, so wäre die Frage, warum ich dann wollen solle; es wäre nur noch Willkür ohne Schuld). В самом деле, я могу желать, только если есть трансценденция.
Но если бы не было ничего, кроме трансценденции, то моя воля исчезла бы в автоматическом повиновении (Wäre aber Transzendenz schlechthin, so würde mein Wille verschwinden im automatischen Gehorsam). Если бы, напротив, не было вовсе никакой трансценденции, то одна лишь моя воля не могла бы создать ее.
Как свобода есть уже там, где я вопрошаю о ней, так и возможность трансценденции может существовать только в самой свободе. Поскольку я свободен, то в свободе, но только через нее, я переживаю трансценденцию (Indem ich frei bin, erfahre ich in der Freiheit, aber nur durch sie, Transzendenz).
Свобода в своем осуществлении никогда не бывает завершена, больше того - в самом решительном осуществлении она для себя самой открывает самый бездонный недостаток: я действительно есмь, но не завершен и даже не приближаюсь к возможному завершению. В осуществлении я уже из своей неудачи, которая, как свобода, есть вина, соотнесен со своей трансценденцией.
Как свободный я противостою ей (bin ich ihr gegenüber), но все-таки не оторван от нее. Ибо, так как я, сравнительно с нею, не могу указать на себя как на некоторое, пусть даже лишь преходящее, совершенство, я действителен для себя в своей свободе как незавершимости, я свободен в долженствовании (Müssen), осознаваемом как вина; но сама эта действительность (Wirklichsein) уже существует в своей трансценденции. Трансценденция не есть моя свобода, и все же она присуща в ней (Transzendenz ist nicht meine Freiheit, doch gegenwärtig in ihr).
Эта объемлющая свобода с сознанием необходимости, которая есмь я сам, поскольку я творю ее, остается для меня экзистенциальным истоком, вне которого нет никакой свободы.
Именно в истоке своего самобытия, в котором я думаю, что объемлю необходимости закона природы и закона обязанности, я сознаю в себе, что я себя не сотворил. Если я возвращаюсь к себе как подлинной самости, в подлежащую лишь просветлению и никогда вполне не просветляемую темноту моего исконного воления, то мне может открыться, - что там, где я вполне есмь я сам, я уже есмь не только я сам (wo ich ganz ich selbst bin, bin ich nicht mehr nur ich selbst). Ибо хотя мне и кажется, будто этим подлинным «я сам», в котором я, в исполненном историчном настоящем, говорю «я», я бываю только через себя самого; но все же оно удивляет и меня самого; к примеру, я знаю, совершив некоторое действие: я один этого не смог бы, я не смог бы сделать так еще раз. Там, где в волении я подлинно был самим собою, там в то же время я был и дан себе самому в своей свободе.
Я есмь таков, каким я становлюсь, через другое, но в форме моего бытия-свободным. Антиномия: я не могу быть тем, что я есмь из себя, лишь через себя; поскольку я есмь это из себя, я виновен; поскольку я есмь это не только через себя, то я есмь то, чего я хотел как выпавшего мне на долю (ich kann nicht, was ich aus mir bin, nur durch mich sein; da ich es aus mir bin, bin ich schuldig; da ich es nicht nur durch mich bin, bin ich, was ich wollte, als mir zuteil geworden), - эта антиномия служит выражением слияния (Einswerden) сознания необходимости и сознания свободы в трансценденции. Овладевая собою из свободы, я овладел в этом своей трансценденцией, которой исчезающее явление я и есмь в самой своей свободе.
В существовании я могу потерять свободу, когда теряю себя самого. Но только в трансценденции свобода может быть снята (aufgehoben werden). Благодаря трансценденции я есмь как возможная экзистенция, т.е. как свобода во временном существовании. Решение за свободу и независимость против всех формаций этого мира, против всякого авторитета, не означает решения против трансценденции. Тот, кто вполне утвердился на себе самом, перед лицом трансценденции решительнее всего переживает опытом ту необходимость, которая вполне влагает его в руку его Бога. Ибо только теперь он осознает свою свободу как явление во времени, жаждущее отменить себя. У свободы свое особое время. Оно есть еще нечто низшее, желающее уничтожить себя самого. Однако эта мысль имеет смысл не в мире, но только для трансцендентного представления о конце всех времен (eines Endes aller Tage).