Теннис – общность и общество

Рассмотрим теперь так называемые антитетические пары социоло­гических понятий. (Их примером являются такая пара понятий, как «закрытое, статическое общество» и «открытое, динамическое об­щество»). Эти пары или «идейные блоки»² могут быть поняты как базисные точки зрения, или своеобразные системы координат, ко­торые принимались классической социологией и опираясь на кото­рые она рассуждала об обществе. Наиболее важная концептуальная пара была введена, по-видимому, немецким социологом Фердинан­дом Теннисом (Ferdinand Tonnies, 1855–1936). Она вынесена в назва­ние его основной работы Общность и общество (Gemeinschaft und Gesellschaft, 1887). В этом труде он стремился разработать всесторон­нюю концептуальную систему, основанную на понятиях общности и общества. Приведем несколько примеров, которые разъясняют смысл этой концептуальной пары и точку зрения Тенниса.

Идея общности (общины) является столь же центральной в клас­сической социологии, как и идеи естественного состояния, ин­дивида и общественного договора в политической философии (от

¹ Токвиль также утверждал, что большинству при демократии часто гаранти­руют приемлемую часть производимого продукта для того, чтобы оно не искало для себя выгоды в революции. Благодаря этому, меньшинство, которое явно извлекло бы пользу из революции, может быть ограничено большинством. – Здесь Токвиль противостоит марксовой теории обнищания. См. P.Eberts and R. Witton. «Recall from Anecdote: Alexis de Tocqueville and the Morphogenesis of America». American Sociological Review, 1970, 35. Pp. 1086–1087. Eberts и Witton рассматри­вают труды Токвиля как важную основу (более плодотворную, чем марксову) для системной теории и макросоциологической модели структурных изменений в демократических индустриальных обществах.

² Мы заимствовали термин «идейный блок» (idea-unit) из: R.Nisbet. The Sociological Tradition. – London, 1980.

Глава 27. Развитие общественных наук

Гоббса до Канта). Традиция, начатая Гоббсом, использовала идею договора для легитимации или обоснования существовавших со­циальных отношений и политических условий. Договор был мо­делью всего, что было правовым и справедливым в общественной жизни. Все социальные отношения, которые возникли в результа­те договора, то есть добровольного соглашения, были легитим-ными, законными.

В возникающей в XIX в. социологии «договор» в качестве ос­новной категории был в значительной степени заменен «общно­стью». В то же время общность была моделью хорошего общества. Согласно Теннису, общность охватывает все формы социальных отношений, которые характеризуются большой степенью личной близости, эмоциональной глубиной, моральной ответственностью, социальной сплоченностью и временной протяженностью. Типич­ный пример такой общности – семья. Существующие между чле­нами семьи связи и отношения принципиально отличаются от отношений, скажем, между проституткой и клиентом или между современным предпринимателем и служащим. В основанных на общности отношениях господствуют эмоциональные связи, со­храняющие любовь и в радости, и в горе, а не безличные и ано­нимные отношения, характерные для «общества» [ср. отношения между университетским преподавателем и студентом].

В социологии Тенниса обществу (Gesellschaft) дается типологи­ческое определение, заключающееся в том, что оно связывается со специальным типом человеческих отношений, а именно с от­ношениями, которые характеризуются большой степенью инди­видуализма и безличной формальности. Эти отношения возника­ют на основе волевого решения и личного интереса, а не тради­ций и эмоциональных связей, составляющих основу общности. Тен­нис рассматривает общность как продолжительную и подлинную форму совместной жизни, а общество – как преходящую, слу­чайную и механическую форму жизни.

Мы уже говорили, что прототипом общности является семья. Индивид рождается в семье. Кровное родство и семейные узы – вот основные опоры общности. Но индивид также связан различ­ными дружескими отношениями со своим локальным окружением. К многочисленным манифестациям общности относятся гильдии, различные профессиональные и интеллектуальные союзы, рели­гиозные объединения, секты и т.д. Типичные отношения общно­сти раньше существовали между мастером и подмастерьем или между главой дома и членами домашнего хозяйства (включая слуг).

История философии

Теннис подчеркивает, что нравственный аспект занимает важ­ное место при обычном понимании общности. Общество, харак­теризуемое отношениями общности, часто поражает нас своей «сердечностью», «дружественностью» и «гостеприимством» его чле­нов. Эти патриархальные (premodern) черты проявляются особо явственно на фоне распространенных в нашем обществе корруп­ции, непотизме и существенных правовых и управленческих изъ­янов. Различие между обществом и общностью находит выражение в обычном словоупотреблении. Мы говорим о человеке, что «он очутился в плохом обществе (Gesellschaft)», но не используем вы­ражение «он очутился в плохой общности (Gemeinschaft)». (Однако разве не существуют криминальные группы, отношения между членами которых отмечены «близостью» и «сердечностью»?).

Согласно Теннису, проблемы пола также отражаются в поня­тиях общества и общности. Женщины традиционно ориентируют­ся на более «добрые ценности», чем мужчины. Женская эманси­пация приводит к тому, что женщины попадают в «мужской мир», основывающийся на отношениях, типичных для общества. Благо­даря процессу эмансипации женщины становятся более «жестки­ми», «просвещенными», «сознательными» и «расчетливыми», та­кими же, как и мужчины. Именно элемент общности в женщинах и детях объясняет, по мнению Тенниса, ту легкость, с которой они эксплуатировались на раннем этапе развития индустриально­го общества. Если женщинам в большей степени, чем мужчинам, присущи отношения общности, то это может быть ведущей при­чиной того, что обычно женщинам гораздо труднее быть лидера­ми в рациональной и расчетливой борьбе за более высокую зара­ботную плату. Может быть, по этой же причине среди женщин гораздо меньше преступников, чем среди мужчин?

Концептуальная пара общность и общество занимает централь­ное место в понимании Теннисом крупных социальных изменений, которые произошли в новейшей европейской истории. Он подчер­кивает, что европейский социум эволюционировал от форм жиз­ни, основанных на общности, к формам, основанным на обществе, главными среди которых являются соглашения и договоры. Этот процесс породил новые связи между людьми. В частности, опорой власти стал не авторитет традиции, а сила. Стали доминировать кон­куренция и эготизм (преувеличенное мнение о своей личности). Яд­ром общества оказались рациональность и экономический расчет:

«Теория общества имеет дело с искусственно созданным агре­гатом человеческих существ, который внешне напоминает об-

Глава 27. Развитие общественных наук

щность в том, что индивиды мирно живут и сосуществуют друг с другом. Однако в общности они остаются принципиально объеди­ненными даже вопреки всем разделяющим факторам, тогда как в обществе они разделены вопреки всем объединяющим факторам... В обществе каждый существует сам по себе и в изоляции. В нем налицо напряженность со стороны индивида по отношению ко всем остальным. В обществе сферы деятельности и власти индиви­дов резко разграничены таким образом, что каждый отказывает другому в контакте со своей сферой и в доступе к ней, то есть вторжение в нее расценивается как враждебный акт. Такая отри­цательная установка по отношению к другому становится нормой и всегда лежит в основе отношений между наделенными властью индивидами. Она характеризует общество в состоянии мира. В нем никто не желает передавать и производить что бы то ни было для другого индивида, никто не склонен быть щедрым по отношению к другому, если в обмен на подарок или труд он не получает то, что рассматривает, по крайней мере, равным отданному»1.

Возможно, некоторые истолкуют это высказывание как совер­шенно отрицательную характеристику современного Теннису об­щества. Видел ли он вообще что-либо положительное в обществе! Теннис ни в коем случае не был реакционером и всегда подчер­кивал, что без общества нельзя было бы представить возникнове­ние современной либеральности и культуры. Подобным образом город и городская жизнь связаны именно с обществом. Вместе с городом за наукой «следуют» торговля, промышленность и все то, что подразумевается под современной западной цивилизацией. Если мы все же испытываем ностальгические чувства в связи с утратой общности, то это та ностальгия, которая пронизывает «идейные блоки», или основные понятия классической социоло­гии. Эта ностальгия выражает проблему, которая все еще харак­терна для современной социальной жизни. Согласно Теннису, со­циальная жизнь, формой которой является общество, достигла пика своего расцвета в далеком прошлом. По мере нашего про­движения в современность все более усиливается потребность в формах жизни, основанных на отношениях общности. Таким об­разом, можно сделать вывод, что уже в 80-х годах XIX века пред­принимались попытки включения в общество отношений общно­сти и своего рода «механизмов безопасности» (социальная поли-

¹ F.Tonnies. Community and Society. Translated and edited by C.Loomis. – New York, 1957. - Pp. 64-65.

История философии

тика, «государство всеобщего благоденствия» и т.д.). Присущая нашему времени ориентация на личную жизнь, локальную соци­альную среду, «терпимые» ценности и децентрализацию демонст­рирует актуальность и важность поставленных Теннисом проблем.

Мы попытались раскрыть, как концептуальная пара общность и общество характеризует различные типы социальных связей и как эти типы могут быть соотнесены с двумя различными фазами европейской истории. По-видимому, более правильно рассматри­вать общность и общество как два крайних состояния, которые никогда не существовали в эмпирико-социальной реальности в чистом виде. В целом же современный социум ближе к понятию общества, чем общности. Отметим, что эти понятия являются иде­альными типами, которые более детально будут описаны ниже при характеристике взглядов Вебера.

Введенная Теннисом концептуальная пара играет важную роль в социологии. К ней в своих работах обращался американский социолог Чарльз Кули (Charles H.Cooley, 1864–1929). Он прово­дил различие между первичными и вторичными социальными груп­пами. Первичные группы характеризуются непосредственным пси­хологическим контактом и личностными – «лицом к лицу» – отношениями. Они первичны в том смысле, что именно в них происходит формирование социальной природы индивида и его идеалов. Наиболее важные первичные группы – это семья, сосед­ская община и подростковые группы. Они различными способами формируют у индивида «мы-самоощущение», то есть чувство его идентичности с той или иной группой. Организации и политиче­ские партии являются примерами вторичных групп. Тогда как в первичных группах велика частота и длительность непосредствен­ных контактов, а связи носят эмоциональный, личностный ха­рактер, во вторичных группах контакты являются произвольны­ми, формальными и безличными. Средствами коммуникации в первичных группах являются речь, подражание и жесты, а во вто­ричных – чаще всего письма, циркуляры и телефонные разговоры.

Рассматриваемая концептуальная пара занимает важное место и в проводимом криминалистом Нилсом Кристи (Nils Christie) раз­личии между «тесно связанным» и «слабо связанным» обществом¹.

В дальнейшем мы остановимся на том, как Вебер и Парсонс развили предложенные Теннисом концептуальные пары.

¹ См. N.Christie. Beyond Loneliness and Institutions: Communes for Extraordinary People. – Oslo, 1989.

Глава 27. Развитие общественных наук

Зиммель – социальная ткань

Георг Зиммель (Georg Зиммель, 1858–1918), немец с еврей­скими корнями, является крупнейшим эссеистом среди класси­ков социологии. К числу его наиболее важных работ принадлежат О социальной дифференциации (Uber die soziale Differenzierung, 1890), Философия денег (Philosophic des Geldes, 1900) и Социология (Soziologie, 1908). Кроме того, им написано несколько эссе и книг по филосо­фии, искусству, вопросам культуры (Крупные города и духовная жизнь, Die GroRs&dte und das Geistesleben, 1902, Понятие и трагедия культуры, Der Begriffund die Tragodie der Kultur, Общество двоих, Die Gesellschaft zu zweien, 1908, и др.).

Зиммель рассматривал социальную жизнь через призму социаль­ного взаимодействия (Wechselswirkung). Согласно Зиммелю, социоло­гия является наукой о взаимодействиях между индивидами. Поэтому в ней реализуется реляционное мышление, то есть мышление в тер­минах отношений. В центре внимания социологии находятся формы социализации индивида. Социальное взаимодействие, может, так сказать, «заморозиться» в объективных надындивидуальных структу­рах. Ими могут быть объединяющие символы, вневременные нормы и т.д. Но они также проявляются в качестве специфических форм (экономика, основанная на денежном обращении, кооперация, кон­куренция и т.д.). Для Зиммеля взаимодействие есть «жизнь как про­цесс». Это подразумевает, что в широком смысле социальная реаль­ность является открытым процессом. Зиммель отвергает понимание общества как более или менее закрытой системы (ср. с его возражени­ями против мышления об обществе с помощью системных понятий). В то же время социальная жизнь, понимаемая как социальное взаимо­действие, исключает все монокаузальные теории истории и общества (то есть теории, предполагающие существование одной причины).

Для Зиммеля социология во многом похожа на своеобразный социальный микроскоп. В ряде эссе и больших статей он объясня­ет взаимодействие как между двумя индивидами (Общество дво­их), так и между «чужаком» (Fremden) и большей социальной груп­пой. В эссе Человек как враг (Der Mensch als Feind, 1908) Зиммель пытается показать, что конфликт между группами может спло­тить членов группы в их борьбе против общего врага [ср. с парой социологических понятий «мы-группа» (in-group) и «они-группа» (out-group)]. Однако взаимодействие между конфликтующими груп­пами также может их сблизить. В целом, для Зиммеля общество является «тканью», сотканной из неисчислимых взаимодействий.

История философии

В работе Крупные города и духовная жизнь Зиммель показывает, что современный город порождает и новые формы взаимодейст­вия, и новых людей. Он дает следующую качественную характери­стику современности (modernity). В большом городе мы находимся под шквалом впечатлений. «Нервная жизнь» каждого индивида интенсифицируется. Мы становимся сверхчувствительными. Ин­тенсивность жизни так велика, что мы не в силах совладать с нею и вынуждены соблюдать дистанцию между нами и окружающей нас физической и социальной средой. Чтобы уберечь себя от уве­личивающегося числа впечатлений, мы вынуждены изолировать­ся от реальности. В качестве понятной реакции на сверхчувстви­тельность возникает современное пресыщенное (blasiert) отноше­ние к окружающим. Для того чтобы выжить, мы становимся за­крытыми, испытываем антипатию к нашей среде и дистанциру­емся от нее. При этом мы либо прекращаем реагировать, либо реагируем неадекватно. В конечном счете, сверхчувствительность помещает нас в вакуум. Невротик, по мнению Зиммеля, страдает и потому, что он слишком близок к вещам, и потому, что слиш­ком далек от них.

Зиммель начинает не с макросоциологических понятий, а с изменчивых «фрагментов» социальной реальности. Согласно Зим-мелю, современность приобрела динамическую форму выраже­ния. Целое состоит из маленьких нестабильных фрагментов, и Зиммель находит его «следы» в мелочах жизни. Исследуя эти фраг­менты, он пытается также выявить универсальное. Для него обще­ство представляет собой лабиринт, в котором взаимодействуют индивиды и группы. Чтобы понять это взаимодействие, социоло­гия должна исследовать микроуровень. Ей необходимо начинать с простейших форм взаимодействия. При этом поиск невидимых ни­тей, которые связывают индивидов, является условием понима­ния социальной сети. Разобраться в этом лабиринте можно путем сбора «моментальных фотоснимков», фрагментов и частных впе­чатлений, а не путем использования системных понятий. Напри­мер, монета является символом современных социальных отно­шений, бесконечного взаимодействия. Понимание монеты в ка­честве фрагмента может быть ключом к социальной реальности. Нередко именно идеи Зиммеля были источником вдохновения для развивающейся социологии XX столетия. Многие социологи, в том числе и Вебер, опирались на них. В большой монографии Философия денег Зиммель описывает процесс расширяющегося рас­пространения в современной жизни мышления в терминах «цель–

Глава 27. Развитие общественных наук

средство». Инструментально-целевая рациональность вытесняет все другие формы рациональности. Рассудок берет верх и подавляет чувства [ср. с понятием «эмоциональной нейтральности» у Пар-сонса]. В указанной книге Зиммель также разработал оригиналь­ную теорию отчуждения, которая позднее заняла центральное ме­сто во взглядах венгерского философа Лукача (Gyorgy Lukacs, 1885–1971) и представителей так называемой критической тео­рии (Франкфуртская школа). Зиммель анализирует как непрерыв­ный рост «объективного духа» (в гегелевском смысле), так и то, как культурные объекты делают нас все более и более бессильны­ми. Создаваемые нами вещи становятся нашими господами (про­цесс реификации). Сколько промышленных рабочих, спрашивает Зиммель, в состоянии понять принципы функционирования машин, на которых они работают, то есть понять, так сказать, материализованный в машинах дух? Таким образом, дух и его ре­зультаты становятся чуждыми человеку.

Зиммель уделяет совсем мало внимания обсуждению социологи­ческого метода. В своих исследованиях он использовал несистемати­ческий или даже антисистематический подход. Его работы, по край­ней мере на первый взгляд, удивляют своей фрагментарностью. Его социология во многом является «эссеистской» и не содержит ссылок и сносок. Наиболее известные работы Зиммеля – это ско­рее собрание эссе, чем систематические исследования. Они – са­мостоятельные фрагменты того, что Зиммель рассматривал в ка­честве науки об обществе. Эссе – литературный жанр, который соответствует стремлению Зиммеля выразить свое постижение об­щества в антипозитивистской, антиакадемической и антисисте­матической форме. В его манере изложения мы не встретим при­менения причинно-аналитического «метода». Важно понять и то, что Зиммель не пытается экспериментально проверять свои гипо­тезы. Не использует он и гипотетико-дедуктивный метод. Форма эссе не повинуется правилам игры в систематическую науку. Во многом эссе Зиммеля – это своеобразные «социологические по­эмы». Поэтому его социологический метод презентации обладает трудно воспроизводимым «стилем». Его стиль вызывает ассоциа­ции с творчеством художника и с философией как поэзией (мы наблюдаем такой же феномен, например, у Ницше, позднего Хай-деггера и Адорно ). Это указывает, что Зиммель пытался защитить интеллектуала, творческой деятельности которого, как он чувст­вовал, угрожает опасность. Но в то же время этот «стиль» делает трудным перевод содержания его сочинений на современный

История философии

социологический язык. Эссе Зиммеля теряют нечто существен­ное, когда они излагаются в форме обезличенного научного отчета.

Лукач говорил, что Зиммель во многих отношениях – это со­циальный исследователь-импрессионист. Точно так же, как ху­дожники-импрессионисты меньше внимания уделяли содержанию своих картин, а больший акцент ставили на способе репрезента­ции, так и Зиммель разрабатывал ряд различных тем, для кото­рых точка зрения более важна, чем индивидуальные детали. Среди этих тем были японские вазы, Микеланджело, поэзия Рильке, Ницше, Кант, одиночество и «общество двоих» (Zweisamkeit), мо­нетарная экономика и городская жизнь. Лукач говорил, что Зим­мель был «философом импрессионизма» и разрабатывал концеп­туальную формулировку импрессионистского видения мира.

Зиммелю удалось с большой проницательностью выразить суть многих социальных отношений и процессов. Он описывал повсе­дневный опыт с новой, импрессионистской, точки зрения. По­этому не следует удивляться тому, что он учит нас смотреть на многие вещи по-другому. Его эссе помогают нам лучше понять, как соткана социальная «ткань». Читая их, мы вырабатываем спо­собность следовать за нитями в социальном лабиринте. Во многом Зиммель стал «открывателем новых дорог» в социологии для тех, кто ищет путь на фрагментированной территории современной жизни. Однако даваемая им «текучая» картина социальной жизни также воздействует на присущую ему форму изложения. В резуль­тате его аргументы часто гипотетичны и неубедительны. Вряд ли существует социолог или философ, который использует слово «возможно» столь же часто, как Зиммель. Поэтому не без оснований немецкий философ Эрнст Блох (Ernst Bloch, 1885–1977) назы­вал его «мыслителем сослагательного стиля» (ein Vielleichtdenker).