МАРИИ ЭНГЕЛЬС, 7—9 ИЮЛЯ ШО Г.

но что я никак ей не кузен, а в лучшем случае ее преданнейший братец. — Когда ты опять будешь мне писать, не посылай своих писем на адрес Тревирануса, так как в этом случае я получу их позже, а пиши на адрес Ф. Э., Бремен, Мартини, № 11. Тогда мне доставят их прямо в контору. Farewell *.

Бремен, 9 июля 1840 г.

Твой

Фридрих

Впервые апубликова)(о в Marx-Engets Печатается по рукописи

Gesamtausgabe. Erste Abteilung, _

Bd. 2 19SO Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

МАРИИ ЭНГЕЛЬС

В МАНГЕЙМ **

Бремен, 4 августа 1840 г.

Дорогая Мария!

Я должен прежде всего сказать тебе, что на будущее запре­щаю тебе преподносить мне какие бы то ни было благие советы в твоих письмах. Не думай, дорогая глупышка, что раз ты теперь в пансионе, так уже сразу можешь претендовать на муд­рость. Да и, кроме того, если бы я захотел, то мог бы получить от пастора *** кучу книг, переполненных благими наставле­ниями. Пиво в нашей конторе все же останется, пока его не выпьют, и, хотя ты и читаешь мне нравоучения по этому поводу, наше пивное дело еще более усовершенствовалось, так как у нас имеется, во-первых, черное пиво, а во-вторых, светлое пиво. Вот что получается, когда дерзкие девчонки из пансиона вмешиваются в дела своих господ братьев.

Итак, я не буду франкировать своих писем. Адрес пиши так: г-ну Ф. Э. в Бремене, этого хватит. А попа из адреса убери. На днях, с 27 по 30 июля, мы праздновали годовщину июльской революции, которая произошла в Париже десять лет тому назад, Один вечер мы провели в погребке ратуши, а остальные — в любимом кабачке Рихарда Рота. Этот парень все еще не вер-

• — Прощай. Ред.

** На обороте письма надпись: Фрейлейн Марии Энгельс в мангеймскон Инсти­туте великого герцогства. Ред.

*** — Георга Готфрида Тревирануса. Ред.

МАРИЙ ЭНГЕЛЬС, 4 АВГУСТА 1840 г. 453

нулся. Мы пили лучшее на свете лаубенгеймское вино и курили сигары, — если бы ты их видела, ты специально из-за них научилась бы курить. Свой кисет я все еще не нашел. Между прочим, вернулся один мой знакомый *, который был в Пин-сельфании и Кальтермории и видел мистера Сиппи (это значит Пенсильвания, Балтимора и Миссисипи). Этот парень родом из Золингена, а золингенцы — несчастнейшие люди в мире, так как они не могут никак отвыкнуть от своего золингенского диалекта. Этот малый все еще говорит: im Sohmer is es sehr schön Wätter **, а вместо Каролина он всегда говорит Калина.

Дела мои идут плохо: у меня нет почти ни грота в кармане и масса долгов, как своих личных, так и связанных с покупкой сигар. Меня донимает человек, у которого я в последний раз покупал для вас чернослив, я за него до сих пор еще не запла­тил, переплетчику тоже не заплачено, уже давно прошли три месяца, по истечении которых я обещал заплатить за куплен­ные сигары, а Штрюккер не присылает векселей и пастор в отъезде, так что не может дать мне денег. Но завтра он вер­нется, и тогда я положу в кошелек шесть луидоров. Если я в кофейне съем пирожок за три грота, то брошу на прилавок двойной пистоль. «Вы можете разменять?» Мне ответят: «Изви­ните, ради бога, нет». После чего я начну шарить по всем кар­манам, наберу три грота и, гордясь своими двойными писто­лями, выйду на улицу. А когда я опять явлюсь в контору, то швырну рыжеволосому мальчишке на конторку один пистоль: «Деркхим, не раздобудете ли вы мне мелочь?». И тогда этот паренек будет в высшей степени счастлив — у него появится предлог уйти на часок из конторы и побродить по улицам, ведь он очень любит это невинное занятие. Суть в том, что мелкие деньги здесь большая редкость, и тот, кто имеет в кар­мане мелочи на пять талеров, бывает безмерно счастлив.

Недавно здесь произошел очень смешной случай. В газете дали объявление о кухарке. В контору издательства является здоровенная девица и говорит: *** «Послушайте, я читала в газете, что вы ищете кухарку». — «Да», — говорит приказчик. «А что она должна уметь делать?» — спрашивает девка. «Ей нужно играть на пианино, танцевать, говорить по-французски, петь, шить и вышивать — все это она должна уметь». «Черт возьми», —говорит девка, — «этого я не умею». И тут она видит, что вся контора хохочет, и спрашивает: «Вы что меня на смех

• — Хёллер. Ред. • * Вместо правильного: im Sommer ist es sehr schönes Wetter (летом очень хо­рошая погода). Ред.

*** Далее разговор идет на нижненемецком наречии. Pea.

454 МАРИИ ЭНГЕЛЬС, 4 АВГУСТА 1840 Г.

поднять хотите? Черт возьми, я над собой не позволю изде­ваться». Тут она набрасывается на приказчика — хотела ему всыпать горячих; ее, конечно, тихонько выставили за дверь. А на днях старик * выбросил за дверь одного извозчика. Этот парень пришел за прусскими деньгами и не хотел прини­мать луидоры по 5⁵/₁₂ талера. Мы с ним препирались по этому поводу, но тут вошел старик. «Что тут, черт возьми, за тор­говля!» — вскричал он, схватил извозчика за грудь и вышвыр­нул его на улицу. Извозчик как ни в чем не бывало вернулся и сказал: «Я ничего такого не хотел, теперь я, конечно, возьму луидоры».

В данный момент у меня нет другого конверта для письма, кроме этого исписанного счета за кофе, который ты как настоя­щая кофейница, вероятно, примешь с удовольствием.

Farewell ** и пиши поскорее твоему брату

Фридриху

Впервые опубликовано с небольшим Печатается по рукописи

сокращением в журнале «Deutsche Revue».

Stuttgart und Leipzig, Bd. 4, 1920 Перевод с немецкого

и полностью в Marx-Engels Gesamtausgabe. _{т русском языке} публикуется впервые

Erste Abteilung, Bd. 2, 1930 *

МАРИИ ЭНГЕЛЬС

В ЙАНГЕЙМ

Бремен, 20—25 августа 1840 г.

Моя дражайшая сестрица!

Я только что получил твое письмо, и так как мне сейчас как раз нечего делать, то я нацарапаю тебе несколько строк. В нашей конторе ввели существенное усовершенствование. Раньше было уж очень тоскливо после еды сразу садиться за конторку, когда тобой овладевает такая лень, и вот, чтобы устранить такое неудобство, мы повесили на балконе пакгауза два прекрасных гамака, в которых мы после обеда раскачиваемся, куря сигару, а иногда и подремлем. Я уверен, что ты найдешь это нововве­дение весьма целесообразным. От Рота я сегодня утром тоже

* — Генрих Лёйпольд. Ред. •• — Прощай. Ред.

МАРИИ. ЭНГЕЛЬС, 20—25 АВГУСТА 1840 г. 455

получил письмо, он вернется сюда в следующее воскресенье после четырехмесячного отсутствия. Да будет тебе известно: 1700 марок банкнотами составляют, из 137 процентов, 776 та­леров 24 грота луидорами. Я только что два раза подсчитал, и это совершенно точно. Прилагаю при сем эстамп. Старый знаток вина, который получил кислое вино. Рядом с ним —

коммивояжер, у которого он купил это кислое вино. Я также нарисую тебе, как здесь причесываются молодые люди.

Парни

выглядят, как телята

Проклятье! После того как я написал это письмо, я пошел

домой и поел, а когда вернулся, закурил сигару и намеревался

лечь в гамак. Но он сразу же оборвался, а когда я пошел вбить

-новые гвозди, меня позвал этот противный Деркхим; и теперь

я уже не могу выйти из конторы.

МАРИИ ЭНГЕЛЬС, 20—25 АВГУСТА 1840 г.

Слава богу! Мне все-таки удалось соблюсти мой послеобе­денный отдых! Я потихоньку улизнул из конторы, взял сигары и спички и заказал пиво; затем я забрался на самый верхний балкон пакгауза, улегся в гамак и тихонечко в нем покачивался. Потом я спустился на средний этаж пакгауза и упаковал два ящика льняного полотна; при этом я выкурил сигару, выпил одну бутылку пива и страшно вспотел. Сегодня так жарко, что я, хотя только что избавился от насморка, опять хочу пойти окунуться в Везере. На днях я купался и попросил одного парня плыть за мной в лодке; я без остановки четыре раза пере­плыл Везер. По-моему, вряд ли кто-нибудь в Бремене сможет подражать мне в этом.

Проклятье! По двум причинам: во-первых, идет дождь, а во-вторых, мой любезный молодой хозяин * никак не хочет уходить из конторы, и я снова вынужден потушить свою сигару. Но я постараюсь его прогнать. Знаешь, как я это сделаю? Я отправлюсь на кухню и громко крикну: «Кристина, дайте мне пробочник!» Затем я откупориваю бутылку пива и наливаю себе стакан. Если у него в душе осталось хоть на полгрота со­вести, то он после этого должен будет выкатиться, так как это ведь все равно, что сказать: «Убирайся, дон Гильермо!»

Итак, ты сейчас превосходно говоришь по-английски? Подо­жди же, когда ты вернешься домой, я научу тебя датскому или испанскому, чтобы ты могла говорить со мной на таком языке, которого другие не поняли бы. Danske Sprag fagre Sprag, y el Espaîiol es lengua muy hermosa **. Или тебе больше нравится португальский? О portugues he huma lengoa muito graçosa,

e os Portuguezes saô naçaô muito respeitavel ***. Но так как ты еще всего этого не по­стигла, то я пощажу тебя.

Здесь ты можешь взгля­нуть на мой гамак и на то, как я лежу в нем и курю сигару.

Только что я узнал, что продано еще 500 ящиков са­хару, то есть 250 000 фунтов; этим у нас уж можно подсластить немало чашек кофе! Кто знает, быть может, сахар в твоей чашке как раз из того самого ящика, из которого мне пришлось брать

• — Вильгельм Лёйпольд. Ред.

•• — Датский язык — прелестный язык, а испанский—очень красивый язык. Ред.

'**• — Португальский язык очень изящен, а португальцы—нация, весьма достойная уважения. Ред.

МАРИИ ЭНГЕЛЬС, 20—25 АВГУСТА 1840 г. 457

пробу. Но к вам на Рейне весь сахар поступает из Голландии, где его делают из тряпья, при этом имеется в виду не ситцевое тряпье, а сахарные головы *.

Скоро в Фалькенберге, в 3-х часах отсюда, состоятся боль­шие маневры, где бременские, гамбургские, Любекские и оль-денбургские вояки, составляющие вместе целый полк, покажут свое искусство. Это умилительные вояки, у троих из них, вместе взятых, нет таких усов, как у меня, когда я в течение трех дней не хожу к парикмахеру, на их мундирах можно со­считать каждую нитку, и у них не сабли, а жирные угри. «Жир­ный угорь», собственно говоря, это копченый угорь, но у сол­дат так называются кожаные ножны для штыка, которые они носят вместо сабли. Дело в том, что эти несчастные постоянно рискуют во время маршировки всадить штык друг другу в фи­зиономию, если он приставлен к ружью, поэтому они настолько благоразумны, что носят его за спиной. Это жалкие типы, кашубы и лайдаки.

Иссякли мысли все мои, похоже,

И что еще писать тебе, не знаю.

Но кончить я страницу обещаю,

Тянуть клещами буду я слова, о боже!

В стихах могу сказать я лишь немного,

С трудом размазывая смысл убогий.

И я закончу виршами дурными —

Но будет ли Пегас доволен ими?

Он вздыбится и бросит седока...

Смеркается, темнеет даль слегка.

На западе горят в сиянье ясном

Вечернею зарею облака —

Святой огонь, что факелом прекрасным,

Теперь на погребенье дня горит,

Дарившего нам радость ежечасно...

Он умер. Ночь покров простерла свой —

Блестящие его покрыли звезды

Тихонечко над спящею землей.

Да, стихло все. Укрылись птицы в гнезда,

В кустах заснули безмятежно звери,

Букашки спят, им тоже нужен роздых.

Опять закрыты шумной жизни двери,

Как будто бы на третий день творенья,

Когда мир не был миром в полной мере,

И были созданы одни растенья,

Игра слов: «Lumpen»—«тряпье», а также «сахарная голова». Ред.

458 МАРИИ ЭНГЕЛЬС, 20—25 АВГУСТА 1840 г.

И не было зверей — теперь так снова,

В ветвях лишь ветер шепчет песнопенья.

То господа дыханье всеблагого,

Могучие он песни вниз бросает

И гонит тучи с берега морского.

Так, вечно юн, он с вечностью играет,

А мне уже дыханья не хватает.

Точка. Если ты это поняла, то ты образованна и можешь под­держать разговор. Adios *.

Бремен, 20 авг. 40 г.

Твой

Фридрих

25 авг. Рот третьего дня опять прикатил сюда.

Впервые опубликовано в журнале Печатается по рукописи

^Deutsche Revue». Stuttgart _.

und Leipzig, Bd. 4, 1920 Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

МАРИИ ЭНГЕЛЬС

В МАНГЕЙМ

[БременЬ 18—19 сентября 1840 г.

18 сентября 1840 г.

Моя драгоценнейшая!

Только что разразилась со страшной силой буря — такие бывают во время равноденствия; сегодня ночью в нашем доме разбило окно, деревья ломались так, что было страшно. Завтра и послезавтра, вероятно, начнут поступать известия о потер­певших аварию судах! Старик ** стоит у окна и хмурится: ведь третьего дня ушел в море корабль, на который было по­гружено на 3000 талеров полотна, и оно не застраховано. Что же ты ничего не пишешь о письме к Иде ***, которое я приложил к своему предыдущему письму, или я забыл его вложить? — Я действительно остаюсь здесь до пасхи, но это мне по ряду

* — Прощай. Ред. •• — Генрих Лёйпольд. Ред. • •• — иде Энгельс. Ред.

МАРИИ ЭНГЕЛЬС, 18—19СЕНТЯБРЯ 1840 г.

причин чрезвычайно кстати. Значит, Ида уже уехала, тебе, вероятно, очень досадно.

У нас здесь тоже приличный лагерь, примерно в 3000 чело­век. Это ольденбургские, бременские, Любекские и гамбургские войска. На днях я там был и был свидетелем очень забавного случая. В палатке у самого входа (здесь один трактирщик открыл большую палатку-таверну) сидел француз, сильно под мухой: он не мог держаться на ногах. Кельнеры надели на него большой венок, и он начал рычать: «Листвою милый полный кубок увенчайте» *. Потом они потащили его в мертвецкую, то есть на сеновал, где он свалился и уснул. Когда он протре­звился, он одолжил у одного человека лошадь, сел на нее и начал скакать по лагерю взад и вперед. Он каждый раз был близок к тому, чтобы самым милым образом с нее свалиться. Мы там чрезвычайно весело провели время и пили чудесное вино. В прошлое воскресенье я поехал верхом в Вегезак. Во время этой прогулки я имел удовольствие четыре раза промок­нуть до нитки, но у меня все же оказалось столько внутреннего огня, что я каждый раз тут же высыхал. Но беда в том, что у меня была прескверная лошадь, которая шла очень тяжелой рысью, и эта чертова тряска растрясла меня до мозга костей. Только что нам опять притащили 6 бутылок пива, которые сейчас же должны подвергнуться воспламенительному про­цессу — я подумал о сигарах, правильнее будет сказать, процессу опустошения. Одну бутылку я уже почти проглотил и при этом выкурил сигару. Сейчас наш дон Гильермо **, моло­дой хозяин, опять выйдет, и тогда мы начнем все сначала.

19 сент. 1840 г. У вас все-таки более скучная жизнь, чем у нас. Вчера вечером не было больше никакой работы, старик ушел и Вильгельм Лёйпольд тоже почти не показывался. Итак, я закурил свою сигару, написал сначала вышеизложен­ное письмо тебе, затем достал из конторки «Фауста» Ленау ²⁸⁵ и немного почитал. Затем я выпил одну бутылку пива и в поло­вине восьмого пошел к Роту; мы отправились в союз, я читал «Историю Гогенштауфенов» Раумера^28в, а потом съел биф­штекс и салат из огурцов. В половине одиннадцатого я ушел домой, читал «Грамматику романских языков» Дица ^28?, пока мне не захотелось спать. Вдобавок завтра опять воскресенье, а в среду в Бремене день покаяния и молитв, и так мы понемногу протянем до зимы. Этой зимой я с Эберлейном буду брать уроки танцев, чтобы придать немного грации моим неуклюжим ногам.

* Маттиас Нлаудиус. «Рейнская застольная песня» («Rheinweinlied»). Ред. • « — Вильгельм Лёйпольд. РеО.

Üä-O-

Здесь изображена сцена на Шляхте, то есть улице, которая проходит по берегу Везера и на которой выгружаются товары. Пареньс кнутом — это извозчик, онсейчас повезет мешки с кофе, которые лежат сзади. Парень с мешком направо — это грузчик, который грузит мешки; рядом с ним винодел, который только что взял пробу и держит ее в руках, а около него лодоч­ник, из лодки которого были выгружены мешки. Ты не станешь отрицать, что эти типы очень интересны. Когда извоачик едет, он садится на лошадь без седла, без стремян и шпор и вонзает все время свои пятки в ее ребра вот так: