Мысли - от чтения главы рукописи А.Н.Яковлева - «М.С.Горбачев».

Есть какая-то непонятная невидимая стена, которую надо, страшно переступить, а уже нельзя - не переступить.

Самая честная исповедь = «ищи не в селе - ищи в себе»...

Подумать, продумать: кто из «высоких» «номенклатурных» деятелей способен оказался на беспощадность исповеди, на беспощадность к себе.

В разных эпохах... Наша - уж слишком особенная.

Никто из фашистов (NB), разве только этот немец - на Нюренбергском процессе (последнее слово) - Шпеер. Других не знаю или не упомню.

У нас – А.Н.Яковлев.

Покаяние у остальных - только в форме оговорки, «деепричастия» приличного, но никогда не в качестве «главного предложения».

Гамлет: «Оберни очи свои внутрь себя»...

Все, почти все оборачивают очи «внутрь себя» - походя, мельком. Боятся. Все равно, все равно - тянет их, нас, «обернуть очи» - вокруг, в «село», то есть: так или иначе - сослаться в оправдание себя на эпоху, на время, среду.

Кто - до предела - искренен, то есть беспощаден - к себе?

На 75-летнем юбилее Карякина 23 июля 2005 года в Доме-музее Булата Окуджавы А.Н.Яковлев выступил первым.

Говорить в этой аудитории о Карякине – и трудно, и легко, потому что каждый из здесь присутствующих знает его или, по крайней мере думает, что знает – лучше, чем кто-либо. У меня тоже есть это самоуверенное чувство, будто знаю его лучше, чем кто-либо, ну не считая, конечно, Ирочки. Тут соревноваться не стоит.

Хочется сказать и коротко, и не коротко. Я, действительно, без всякого лицемерия, просто очень люблю Юру.

Отношения у нас с ним складывались непросто. То мы поругаемся, то помиримся. То наговорим друг другу какие-нибудь неприятные слова и тут же возьмем их обратно. Но отношения эти – самые человеческие.

Карякина я узнал сначала не лично, а по его книге о Достоевском. Читал Достоевского, по крайней мере, что-то, но понял Достоевского, когда прочитал его работу – глубокую, умную, честную.

Я хочу прежде всего сказать о его, Карякина, - честности. Скажу откровенно: более честного человека в своих высказываниях – не знаю. Он всегда говорит честно, прав или неправ. В общем, за свою жизнь человека более честного – не встречал. Он говорит людям правду в глаза, хотя порой это бывает бесполезно. Помню, стоим мы с ним на каком-то приеме и вдруг подходит некто Рагозин. И вдруг Карякин, не подавая ему руки, говорит: «А ведь ты - негодяй». И было это очень давно, теперь-то мало кто в этом усомнится. Я тогда ему сказал: «Юра, ну зачем ты это говоришь, ведь бесполезно. У таких людей нечестность - их профессия». А он в ответ: «Нет, людям надо напоминать, кто они такие». Вот эта честность Карякина меня всегда поражала.

И еще поражал его талант. Он очень талантливый человек.

А недавно он мне дал свое письмо ко мне, неотправленное – уж не знаю, по какой причине он его не отправил, он мне об этом не сказал. И вот прочел я это письмо раза три, хотел понять каждое слово, но так и не понял, критикует ли он меня или хвалит.

И последнее: он пришел в перестройку очень рано. Поверил в нее и на всю жизнь. Такой он человек.

Юрочка, живи долго и думай. Твоя профессия, твоя работа – думать.

А.В.ЗАПАДОВ

Александр Васильевич Западов был для Карякина старшим другом, учителем. Встретились они, когда Юра, еще юнец, начал с друзьями борьбу против «монстров» философского факультета МГУ. А потом – короткая и радостная встреча в годы «перестройки» и … уже статья памяти об этом замечательном человеке.

П О В Е З Л О…

(Об одном эпизоде пятидесятилетней давности)

«Годом раньше быть бы вам лагерной пылью»

И.Я.Щипанов

«Вам, ребята, еще повезло… »

А.В.Западов

,

С Александром Васильевичем я познакомился и, смею сказать, подружился, несмотря на разность в возрасте – в 1955-56 гг. (мне – 25, ему вдвое больше). Он сыграл тогда в моей судьбе (и не только в моей) роль исключительную.

Неожиданная просьбанаписать о нем - к его столетию - разбудила, разбередила во мне одно воспоминание, которое давно уже превратилось как бы в далекую, едва различимую точку. И вдруг эта точка приблизилась, вспыхнула и взорвалась. Слишком многое в ней сошлось, пересеклось значимого и для того времени, и, оказалось, для будущего. И пишу сегодня об этом так, будто было все это вчера.

В 53-м мы, трое аспирантов кафедры истории русской философии МГУ (Е.Плимак, Л. Филиппов и я, в 54-м к нам присоединился И. Пантин), обнаружили, что докторская диссертация зав. кафедрой И.Я.Щипанова грубо фальсифицирована, как и учебник «История русской философии», только что выдвинутый на Сталинскую премию (ее главные авторы член- корр. Академии наук М.Иовчук и проф. Щипанов, наши «лысенки» истории русской философии).

Принялись за работу, разумеется, никого об этом не извещая и… почти сразу же опростоволосились. Я ухитрился оставить в телефонной будке подготовительные материалы к этой работе в папке под заглавием «Кафедра истории русской философии МГУ». Какой-то добросовестный человек переслал эту папку прямо по адресу, то есть она сразу попала в руки Иовчука и Щипанова. Понятно, какими глазами они стали смотреть на нас.

Что делать? Ускорили работу, и в один прекрасный вечер провалившийся конспиратор позвонил Щипанову домой и сказал, что мы решили вручить ему свой фолиант. Он предложил немедленно приехать к нему, дал адрес. Я в ответ:

-Сейчас приехать не могу. Ну, ничего. Отдадим завтра.

-А Вы где?

- На кафедре

- Тогда я сам приеду. Сейчас буду.

Пока он ехал, я разговаривал с нашей секретаршей. Это была тихая милая доброжелательная уже далеко не молодая женщина. К ней-то и попала та злополучная папка, и она, естественно, не заглянув туда, передала ее начальству. А потом ужасно огорчилась, что подвела нас. Мы ее утешали, а она в ответ: «Ой, ребятки, такое затеяли. Они же вас сотрут. Я - то их знаю, нагляделась, наслушалась». (Сейчас не помню кто, муж ее или родственник какой погиб в лагерях).

Примчался шеф. Я – ему: «У вас отрывки, а тут все полностью».

Он схватил наш томище. Тут же быстро пролистал его трясущимися руками. Поднял голову. Глаза бегают, вдруг сузились, заледенели (навсегда я запомнил эти руки и эти глаза, и сейчас их вижу), и вырвалось у него каким-то шепотом-шипением: «Годом раньше, быть бы вам лагерной пылью». Хорошенькое пожелание учителя ученику. Этакое напутствие.

- А по-моему, Вы опоздали, Иван Яковлевич…

Вскоре меня вызвал Иовчук: «Я не понимаю Вас, Карякин. Вы такой талантливый, у Вас такое может быть будущее. А Вы спутались с этими бездарностями. Зачем жизнь себе ломаете с самого начала?»

(Позже выяснилось, что точно такую же фразу он склонировал для каждого из нас. Мы потом смеялись: он был куда умнее, дальновиднее Щипанова, и вдруг такой прокол).

А тогда я сказал Иовчуку: «У меня тоже к Вам вопрос. Почему Вы изъяли свою докторскую из всех библиотек? Из ВАКа не успели еще? Так поспешите».

Всех нас обвинили в клевете на советскую науку. Меня исключили из аспирантуры. Тем не менее, вся эта история была достаточно шумной и с помощью некоторых преподавателей мы добились создания комиссии для разбора нашего дела. Председателем комиссии был член-корр. АН В.М. Арциховский, членами ее - А.В. Западов, П.А.Зайончковский и другие. Мы уже знали, что на заседаниях комиссии наиболее резко против Иовчука и Щипанова выступал А.В.Западов. Мы с ним встретились. Он все прекрасно понимал, но сразу же охладил наш жар: «Из этого рая, не выйдет ни… Но и вы на полтавскую викторию не надейтесь. Для вас и ничья - виктория…».

В решении комиссии в академическом тоне признавалось, что в работе кафедры истории русской философии есть серьезные изъяны. Обвинения против нас в клевете были сняты. Меня восстановили. Нам повезло…

Нам повезло трижды. Во-первых, наступили времена, которые А.А.Ахматова позже назвала «сравнительно вегетарианскими». Во-вторых, повезло в том, что мы втянулись в борьбу, которая оказалась для нас хорошей закалкой на будущее. В- третьих, получили поддержку таких людей, как А.В.Западов. Без такой поддержки - кто знает? – и наша судьба

случилась бы иной.

…Шли годы. Иногда встречались. Беседы с ним – счастье. Его монологами заслушивался. Знания – уникальны, да еще помноженные на ум, мудрость, остроумие. Несколько раз побывал на его лекциях. Это были великолепные концерты.

Однажды лет тридцать назад я читал на журфаке лекцию о Достоевском. Вдруг среди студентов увидел Александра Васильевича. Прервался, извинившись. Подошел к нему. Обнялись. Он весело:

- Ну вот, теперь и я, старик, ваш студент. Ничего-ничего ни мне, ни им (обвел рукой зал) не захотелось смыться.

В конце 97 –го от него подарок: звонок по поводу моих статей «Стоит ли наступать на грабли ?» и «Ждановская жидкость»: «Поздравляю, Вы что-то, батенька, мало меняетесь».

21 января 2 007. Переделкино

ЭРНСТ НЕИЗВЕСТНЫЙ

Юру с Эрнстом связывает уже полувековая дружба. Сам Эрнст очень точно сказал ему об этом: «Нам с тобой выпало редкостное счастье пронести нашу дружбу через долгие и непростые годы».

Юра любит, боготворит Эрика. Это видно из всего, что писал о нем. Добавлю только, что когда готовила я к печати книгу Юрия Карякина «Достоевский и Апокалипсис», Эрнст радостно откликнулся и прислал мне письмо, что было немаловажно для юридически-правового отдела издательства: «Дорогая Ирина, данным письмом я подтверждаю разрешение на публикацию моих иллюстраций к серии Апокалипсис в книге Юрия Карякина - Достоевский и Апокалипсис. Твой Эрнст».

.