Симпрактическая и теоретическая культуры.
В. Н. Романов выделяет два типа культур – симпрактические и теоретические. Симпрактическая культура характерна для доклассовых обществ (первобытных и традиционных), не обладающих письменностью. Для нее характерны слитность чувственно-практического, «наглядного» и информационного аспекта в деятельности. Подобная синкретичность (слитность) порождает отсутствие какого-либо абстрагирования, неспособность субъекта симпрактической культуры произвольно высветить в отвлеченном тексте планы деятельности. Соответственно, произвольное планирование деятельности, а тем более ее произвольное реформирование почти невозможно. Всякое изменение деятельностного комплекса осуществляется под давлением практической ситуации путем проб и ошибок. В некотором роде, можно говорить об «эволюции» деятельности в своей естественной историчности, сходной с эволюцией живых организмов.
Теоретическая культура характерна для обществ, обладающих развитой социальной и политической структурой и феноменом письменности, обслуживающим эту структуру. Письменность позволяет закрепить расчленённость чувственно-практического и информационного планов деятельности. Более того, она оформляет в ряде случаев профессиональное оперирование с информацией, как институционно (в виде отдельных, специализированных социальных институтов) закрепленную отдельную деятельность. Иными словами, способность к решению абстрактных задач, произвольному планированию и реформированию деятельности, созданию отвлеченных текстов, описывающих ее, становится не только характеристикой практического деятеля, но и предметом профессиональных усилий целого класса теоретиков.
Все это выглядит достаточно сложно. Что ж, попробую объяснить. В первобытной культуре информационный аспект деятельности слит с самой деятельностью. Информационный аспект – это любая информация относительно деятельности, имеющаяся в нашей голове. Дело в том, что человеческая деятельность по определению является разумной. И именно этим она отличается от биологической активности. Так, например, во сне человек может ворочаться и шевелить ногами и руками. Это биологическая активность, но не деятельность. А вот если человек занят приготовлением обеда, то он сознательно преследует определенную цель. И здесь мы имеем дело с деятельностью. Соответственно, все знания и все навыки человека в этом случае можно рассматривать как информационный аспект данной деятельности.
То, что в первобытной культуре информационный аспект деятельности слит с самой деятельностью, означает, что информация передается лишь через саму деятельность. Она не существует отдельно от этой деятельности в качестве самостоятельного текста. Приведу несколько примеров, иллюстрирующих эту ситуацию.
Давайте мысленно отправимся в какую-нибудь глухую деревню, где нет доступа к средствам массовой информации, и нет даже минимального школьного образования, и встретим пастуха, прекрасно играющего на дудочке. Мы можем восхититься его игрой и попросить его обучить нас этому искусству. Наш пастух не сможет объяснить, как он это делает. Но он сможет показать нам это. Пастух будет играть и время от времени показывать, что дуть надо так, а пальцами делать вот так. Эта ситуация закономерна. Информационный аспект деятельности пастуха, в данном случае, его игры на дудочке, слит с самой деятельностью. И у него нет навыков отделять этот аспект от непосредственного процесса игры и формировать его в виде отдельного самостоятельного текста. Наиболее хорошо это видно на примере мелодии, им исполняемой. Пастух воспроизведет эту мелодию еще раз на дудочке или напоет ее, но он не сможет предоставить нотный текст.
Более того, этого текста нет и в его голове. Иными словами, этот пастух не владеет абстрактным, теоретическим планом своей музыкальной «деятельности», а значит, его способность сознательно реформировать, преобразовывать ее сведена почти к нулю. Вот почему для архаических культур характерен непреодолимый консерватизм, выражающийся в их традиционности. Они как бы застывают в традиционных формах на тысячелетия.
Совершенно иная ситуация в теоретической культуре. Благодаря письменности, позволяющей зафиксировать информационный план деятельности отдельно от самой деятельности, теоретическая культура создает и накапливает у своих представителей множество навыков отвлеченной, теоретической работы с информацией. Более того, представитель теоретической культуры может использовать текст как ту точку опоры, которая позволяет ему реформировать саму деятельность. Это хорошо видно на примере ситуации самообучения игре на гитаре. Человек современной теоретической культуры может запастись несколькими самоучителями, набором нотных текстов и, опираясь на них, реформировать, преобразовать, развить свою способность к игре на гитаре. Более того, он может коммунницировать по этому поводу с другими людьми по интернету, обмениваясь нотными текстами и делясь собственными «находками». Его развитые теоретические знания позволяют ему делать это. Такой человек со временем может сделать значительные успехи в исполнительском мастерстве и даже писать теоретические труды по музыке.
Следующий пример. Он позаимствован из «Золотого ключика». Мальвина обучает Буратино математике: «У тебя два яблока. Некто взял у тебя одно. Сколько яблок у тебя осталось?». «Два – отвечает Буратино, - я вовсе не собираюсь отдавать ему мое яблоко!». Хотя этот эпизод воспринимается читателями в качестве забавного анекдота, он очень типичен для человека симпрактической культуры. Такой человек не владеет навыками абстрактного мышления. Он не способен отвлечься от чувственно-конкретной ситуации. Любая задача воспринимается им в контексте этой ситуации, она конкретизируется до реальных вещей и лиц. Что это за Некто? Если он уважаемый или очень сильный человек, то, возможно, у меня не останется вообще яблок. Если же он - человек вздорный, то, возможно, яблок у меня прибавится, потому что я сам отберу у него яблоки.
В этом примере Буратино являет отсутствие элементарных навыков теоретической культуры. Эти навыки приобретаются в первых классах школы, когда детей обучают арифметике, письму и чтению. Заметьте, учитель не вываливает на детей сразу все сведения о цифрах и операциях с ними. Обучение начинается с оперирования разноцветными палочками и прочими штуками, и лишь постепенно учитель переводит сознание подопечных от чувственно-воспринимаемых предметов к цифрам и их комбинациям. Так современный человек начинает приобретать навыки теоретической работы с информацией. Эти навыки столь многочисленны, что им можно обучаться всю жизнь. И каждый современный человек специализируется в какой-то одной области. Человек может быть прекрасным инженером и в совершенстве владеть высшей математикой, но в области анализа социальной реальности может являть простодушие Буратино – нет соответствующих навыков.
Теперь обратимся к реальным примерам. Антропологи проводили любопытный эксперимент с бедуинами. Они брали большой стакан и маленький стакан. В маленьком стакане была вода. Затем воду переливали в большой стакан. Понятно, что уровень воды в большом стакане был ниже. Бедуинов спрашивали об этом, и они отвечали, что воды стало меньше. Затем воду опять переливали в маленький стакан. Бедуины говорили, что воды стало больше.
Очевидно, что бедуины знают: от переливания в иной сосуд вода не убывает и не прибавляется. В противном случае, они не путешествовали бы за десятки километров к колодцу, а пытались бы простым переливанием воды из бурдюка в бурдюк увеличить ее количество. Но это знание присуще им симпрактически. Оно не осознается и не рефлексируется. Если вода заканчивается - это знак, что следует отправиться по привычному маршруту (маршруту известному еще предкам их предков) туда, где она есть. Антропологи своим экспериментом совершенно сбили их с толку. Ситуация им была чужда и непонятна, вопросы казались нелепыми, и они просто озвучивали то, что видели.
Другой пример. До недавнего времени некоторые племена Южной Африки занимались выплавкой железа в примитивных доменных печах. Искусный мастер мог изготовить такую печь, но рассказать исследователю, как он это делает, он был не в состоянии. Естественно, не в состоянии он был и начертить план этой печи. Но он мог показать, как он это делает: этот кирпич сюда, а этот сюда, а здесь мажем глиной. Свое знание он получил, помогая отцу. И это знание заключено у него в телесной моторике, но не в виде отвлеченного, теоретического текста.
Симпрактический человек не владеет навыками современной классификации. Современного человека обучают в школе тому, что классификация должна осуществляться по одному основанию. Например, из ряда предметов мы выбираем класс орудий труда и класс предметов труда. Или выделяем класс «мебель» и класс «книги». Симпрактический человек действует совершенно иначе, он классифицирует по ситуации. Так, например, когда ему предлагают убрать лишний предмет из набора: ружье, кинжал, птица, - то он заявляет, что здесь нет лишних предметов, поскольку ружье стреляет в птицу, а кинжалом мы ее разрежем для обеда. Мысль классифицировать эти предметы по родам: «оружие», «живое существо», ему просто не приходит в голову.
Кроме того, симпрактическое мышление всегда завязано на авторитете. Если симпрактическому человеку сообщают некую информацию, то для него очень важно, кто является источником этой информации. Если источник авторитетен, то информация воспринимается как истинная, если же источник не обладает авторитетом - информация подвергается сомнению.[5]
И последний пример. Пример из личных впечатлений. Однажды я возвращался из Крыма на поезде. Мой билет оказался на место в купе, в котором расположилась молодая семья врачей: муж, жена и дочка лет шести. Приятные интеллигентные люди, прекрасная живая, любознательная девочка. Но в какой-то момент я заметил, что начинаются приготовления к чему-то значительному. Мать стала убирать со стола лишние вещи и выкладывать на него бумагу, ручки и карандаши. Делала она это с важностью священника, приготовляющегося к мессе. Девочка же, назовем ее Аня, вдруг поскучнела и стала смотреть затравленным зверем. Я преисполнился любопытства. Вскоре выяснилось, что настало время для ежедневных уроков Ани, которая скоро должна пойти в школу. Сначала Аня прочитала наизусть стихотворение, потом приступила к арифметическим упражнениям. Время от времени она совершала ошибки, которые больно ранили ее мать. С каждой ошибкой мать все больше злилась, и было видно, что ей стоило большого труда сдержать свой гнев на бестолковую дочь. Когда дело дошло до географии, разразилась давно назревавшая буря. На вопрос матери: откуда они едут, и где они были? Дочь ответила, что были они в Крыму. «А что такое Крым?» - спросила мать. Признаться, я сам затруднился бы сразу ответить на этот вопрос. Но девочка была готова к нему и бодро ответила: «Это остров». В этот момент мать разражается воплями: «Дура! Бестолочь! Тупица! Сколько раз тебе можно говорить, что Крым – это полуостров! Это же так просто! Последний идиот это поймет! Вот смотри…». Мать хватает ручку, лист бумаги и рисует волнистые линии – «Это море». Далее она рисует неправильную окружность посреди волнистых линий – «Это остров». И, наконец, она соединяет окружность с большой линией и говорит: «Вот это материк, и если остров соединен с ним землей, то это полуостров». Дочь испуганно кивает, и видно, что от ужаса она ничего не понимает из того, что ей говорит мать. В этот момент мне становится понятно столь странное поведение девочки в начале урока. Скорее всего, каждый урок сопровождается материнским гневом, девочка знает это и страшно боится этого. А от страха и зажатости глупеют даже самые умные люди.
Через некоторое время я попытался объяснить матери то, что пытаюсь сообщить читателю в этой главе. Девочка только учится читать и считать. Она не владеет навыками теоретической культуры. Она мыслит симпрактически, то есть, чувственно-конкретно,. Крым для нее – это набор образов: звуки улицы, на которой она жила, синева моря, в котором она купалась, запаха водорослей, который она слышала. И она не может соотнести эти впечатления с теми загогулинами, которые мать рисует на бумаге. Для матери эта примитивная схема элементарна, поскольку мать окончила институт. Это означает, что почти двадцать лет, если считать вместе со школой, она упражнялась в навыках теоретического мышления. И для нее не составляет труда мгновенно абстрагироваться от чувственной конкретики и выразить ее в нескольких линиях. Но Аня пока не способна на это. Заметьте, географию преподают в шестых-седьмых классах. И это неслучайно. Существует методика преподавания, которая учитывает степень возрастания теоретических навыков ученика. Для того чтобы ученик научился абстрагировать какую-либо местность в географическую карту, он должен несколько лет развивать теоретические способности.
К сожалению, мое увещевание оказалось тщетным. Думаю, мое присутствие при уроке было особенно приятно этой женщине, поскольку она надеялась продемонстрировать кандидату наук, какая она замечательная, заботливая мать. И мои увещевания она восприняла, как попытку поставить под сомнение ее родительскую компетенцию.
Надеюсь, все эти примеры позволили вам хотя бы отчасти понять сущность симпрактического мышления и взглянуть на мир глазами первобытного человека. Если вы читаете эти строки, то это означает, что вы не просто грамотный человек, но еще и достаточно образованный человек. То есть, вы являетесь типичным представителем теоретической культуры. Такому человеку очень трудно понять и вжиться в симпрактическое мышление. Это похоже на то, как если бы вы пытались увидеть мир глазами сумасшедшего. Я вовсе не хочу сказать, что симпрактический человек - сумасшедший. По всем своим человеческим характеристикам он такой же человек, как и мы с вами. Просто он является представителем совершенно иного типа мышления, иной культуры. Именно поэтому теоретическому человеку так трудно понять сущность симпрактического мышления. Да он чаще всего и не понимает. При столкновении с этим мышлением теоретический человек обычно вешает «этикетки»: «дикий», «варвар», «деревенщина», «тупой», «темный» и т.д., наивно полагая, что эти эпитеты все объясняют.
Или еще хуже: не понимая сущности симпрактического мышления, теоретический человек начинает проецировать собственные взгляды и идеи на человека симпрактического, представляя его носителем невообразимых мудрости и знания. Подобная проекция крайне сомнительна. Интеллектуальный прогресс, как правило, корреллирует с общим социальным прогрессом. Трудно представить, что общество, базирующееся на примитивной экономике и имеющее примитивную социальную структуру, смогло создать неизмеримо высокую культуру. Тем более что возможности симпрактического мышления крайне ограниченны.
В этом отношении, идеализирующим древние культуры лучше обратить свой взгляд на самих себя и, для начала, попробовать понять социальные и культурные истоки собственных фантазий. Эти фантазии в большей степени характеризуют не древность, а современное общество. Впервые они обнаружились в эпоху романтизма и ныне служат неискоренимой потребности современного человека идеализировать прошлое или будущее.
Жесткая привязка мышления симпрактического человека к деятельности приводит к почти полному отсутствию рефлексии.[6] Почти все мысли такого человека связаны с практической деятельностью, направлены на практическую деятельность и, в свою очередь, направляются практической деятельностью. Образно говоря, деятельность может быть уподоблена собаке, а симпрактическое мышление – ее хвосту. Хвостом виляет собака, а не наоборот. Жизнь первобытного или традиционного человека жестко определена от века заданными схемами. Он подчиняется природным ритмам и социальной традиции. То есть, он почти всегда знает, что ему нужно делать в тот или иной момент, и у него всегда есть симпрактическое знание того, как это делать. Это знание досталось ему от предков в виде традиции, и он обучился ему, участвуя в деятельности старших. Нестандартные ситуации возникают крайне редко и лишь немногие способны найти творческий алгоритм решения новой проблемы. И такой поиск задействует первобытное мышление на пределе его возможностей, и то - лишь единицы оказываются способны на это. Вот почему первобытное и традиционное общества столь ценят и столь восхваляют такую добродетель как «хитроумие».[7]
Симпрактический человек неспособен к рефлексивному осмыслению самого себя. Все, что он знает о себе, есть совокупность того, что о нем говорят другие. В силу этого обстоятельства симпрактическому человеку чужд феномен совести. Совесть предполагает некоторый отвлеченный свод правил, опираясь на который, человек осмысляет свои поступки и свои мысли. Феномен совести есть порождение теоретической культуры.
Теоретическая культура создает в нашей голове виртуальные миры. Это, например, может быть виртуальный мир математики. Теоретический человек может погружаться в него, мысленно что-то высчитывать или анализировать и даже прилагать итоги этого анализа к внешней реальности. Так же обстоит дело и с моралью. Теоретическая культура порождает в нашей голове виртуальный свод отвлеченных правил, регулирующих наше отношение к другим людям. «Возлюби ближнего своего, как самого себя» - это очень теоретическое суждение. Оно содержит в себе такую абстракцию, как «ближний». Это очень сильная абстракция. Она требует предельного развития теоретических способностей. Неудивительно, что находится мало людей, способных понять ее правильно. Одно из любимых моих развлечений – дискуссии с христианами о том, кого следует подразумевать под понятием «ближний». Мой опыт таких дискуссий свидетельствует, что очень немногие способны дать адекватный ответ.
Таким образом, теоретический человек, в идеале, имеет возможность сравнивать свое поведение с имеющимся в его голове отвлеченным сводом моральных правил. И у него есть навык рефлексивного мышления, порождающий такую возможность.
Слово «возможность» я использую потому, что глубоко убежден в невозможности для подавляющего большинства людей сознательного морального поведения. Сознательное моральное поведение предполагает два необходимых условия: 1. осознание человеком того, что он делает и почему он это делает; 2. возможность быть хозяином самого себя, то есть обладание способностью сознательно, произвольно менять себя и собственное поведение. Новейшие данные социальных наук, прежде всего, психологии и психотерапии, указывают на то, что для большинства людей эти условия неисполнимы. Человек – существо, экзистенциально невменяемое. Чаще всего он не ведает того, что и почему он делает по отношению к себе и к другим людям. Ощущение вменяемости, присущее каждому человеку (заметьте, даже сумасшедший им обладает) есть иллюзия. Но если человек не способен истинно осознать себя, и если он не способен сознательно и произвольно изменять себя, то мораль невозможна. Моральное в тенденции присутствует, но лишь как следствие давления общества. Оно есть скорее следствие «дрессировки», чем следствие осознанного поведения.
Симпрактический же человек руководствуется чувством стыда. В отличие от совести стыд не нуждается в способности к рефлексии. Феномен стыда конструируется на основе мнения окружающих и общества в целом. Симпрактический человек старается не делать постыдных поступков, поскольку знает, что они будут негативно оценены референтными (значимыми, авторитетными) для него людьми. В этом отношении, весьма любопытна русская пословица: «не видно – не стыдно». В отличие от стыда совесть предполагает не внешний, но внутренний оценивающий взгляд.
Отсутствие рефлексивного мышления не способствует формированию индивидуальности. Для первобытных и традиционных обществ характерно слияние личности человека с некой социальной группой, прежде всего, с родом, кланом или семьей. Современный человек ценит, прежде всего, индивидуальность. Для человека же симпрактического отдельная личность не имеет значения, важен лишь род. Вот почему традиционный человек с такой легкостью жертвует собой ради спасения или поддержания чести «семьи» или клана.
Соответственно, один из характернейших признаков достаточно зрелой теоретической культуры – появление автобиографических и, в особенности, исповедальных (например, «Исповедь» Бл. Августина) текстов. Они указывают на то, что социальная структура достигла высокой степени сложности и породила развитые теоретические структуры.
Все вышеперечисленные особенности симпрактического мышления в полной мере проявляются в такой форме культуры как миф.