Общие признаки классической политической экономии

Продолжая общую характеристику почти двухсотлетней исто­рии классической политической экономии, необходимо выделить ее единые признаки, подходы и тенденции и дать им соответству­ющую оценку. Они могут быть сведены к следующему обобщению.

Во-первых, неприятие протекционизма в экономической политике государства и преимущественный анализ проблем сферы производства в отрыве от сферы обращения, выработка и применение прогрессивных методологических приемов исследования, включая причинно-след­ственный (каузальный), дедуктивный и индуктивный, логическую абстракцию. В частности, ссылка на наблюдаемые «законы производ­ства» снимала любые сомнения по поводу того, что полученные с помощью логической абстракции и дедукции предсказания следовало бы подвергнуть опытной проверке. В результате свойственное классикам противопоставление друг другу сфер производства и об­ращения стало причиной недооценки закономерной взаимосвязи хозяйствующих субъектов этих сфер, обратного влияния на сферу производства денежных, кредитных и финансовых факторов и дру­гих элементов сферы обращения.

Более того, классики при решении практических задач ответы на основные вопросы давали, ставя эти вопросы, как выразился Н. Кондратьев, «оценочно».По этой причине, полагает он, получа­лись «ответы, которые имеют характер оценочных максим или пра­вил, а именно: строй, опирающийся на свободу хозяйственной де­ятельности, является наиболее совершенным, свобода торговли наиболее благоприятствует процветанию нации и т.д.». Это об­стоятельство также не способствовало объективности и последо­вательности экономического анализа и теоретического обобщения «классической школы» политической экономии.

Во-вторых, опираясь на каузальный анализ, расчеты средних и сум­марных величин экономических показателей, классики (в отличие от меркантилистов) пытались выявить механизм формирования стоимо­сти товаров и колебания уровня цен на рынке не в связи с «естествен­ной природой» денег и их количеством в стране, а в связи с издержка­ми производства или, по другой трактовке, количеством затраченно­го труда. Несомненно, со времен классической политической эко­номии в прошлом не было другой экономической проблемы, и на это также указывал Н. Кондратьев, которая бы привлекала «такое пристальное внимание экономистов, обсуждение которой вызыва­ло бы столько умственного напряжения, логических ухищрений и полемических страстей, как проблема ценности. И вместе с тем, кажется, трудно указать другую проблему, основные направления в решении которой остались бы столь непримиримыми, как в слу­чае с проблемой ценности».

Однако затратный принцип определения уровня цен «классичес­кой школой» не увязывался с другим важным аспектом рыночных экономических отношений — потреблением продукта (услуги) при изменяющейся потребности в том или ином благе с добавлением к нему единицы этого блага. Поэтому вполне справедливо мнение Н. Кондратьева, который писал: «Предшествующий экскурс убеж­дает нас в том, что до второй половины XIX века в социальной экономии нет сознательного и отчетливого разделения и различе­ния теоретических суждений ценности или практических. Как пра­вило, авторы убеждены, что те суждения, которые фактически являются суждениями ценности, являются столь же научными и обоснованными, как и те, которые являются суждениями теоре­тическими»6. Несколько десятилетий спустя (1962) во многом похожее суждение высказал и Людвиг фон Мизес. «Общественное мнение, — пишет он, — до сих пор находится под впечатлением научной попытки представителей классической экономической теории справиться с проблемой ценности. Не будучи в состоянии разрешить очевидный парадокс ценообразования, классики не мог­ли проследить последовательность рыночных сделок вплоть до ко­нечного потребителя, но были вынуждены начинать свои построе­ния с действий бизнесмена, для которого потребительские оценки полезности являются заданными».

В-третьих, категория «стоимость» признавалась авторами клас­сической школы единственной исходной категорией экономического анализа, от которой как на схеме генеалогического древа отпочко­вываются (вырастают) другие производные по своей сути катего­рии. Анализируя проблему ценности, классики, по мнению Н. Кон­дратьева, показали, что «проблема эта включает в себя ряд хотя и связанных, но глубоко различных вопросов. Основными из них яв­ляются следующие: 1. Что такое ценность как феномен и каковы ее виды (качественная проблема)? 2. Каковы основания, источники или причины существования ценности? 3. Является ли ценность величиной и если да, то какой именно, и чем величина ее опреде­ляется (количественная проблема)? 4. Что служит измерителем ве­личины ценности? 5. Какую функцию выполняет категория ценно­сти в системе теоретической экономии?». Кроме того, подобного рода упрощение анализа и систематизации привело классическую школу к тому, что само экономическое исследование как бы имитировало ме­ханическое следование законам физики, т.е. поиску сугубо внутренних причин хозяйственного благополучия в обществе без учета психологи­ческих, моральных, правовых и других факторов социальной среды.

Указанные недостатки, ссылаясь на М. Блауга, отчасти объясня­ются невозможностью проведения в общественных науках всецело контролируемого эксперимента, вследствие чего «экономистам для того, чтобы отбросить какую-либо теорию, нужно гораздо больше фактов, чем, скажем, физикам». Сам М. Блауг, однако, уточняет: «Если бы выводы из теорем экономической теории поддавались однозначной проверке, никто бы никогда не услышал о нереали­стичности предпосылок. Но теоремы экономической теории невозмож­но однозначно проверить, поскольку все предсказания имеют здесь вероятностный характер».

В-четвертых, исследуя проблематику экономического роста и повышения благосостояния народа, классики не просто исходили (вновь в отличие от меркантилистов) из принципа достижения ак­тивного торгового баланса (положительного сальдо), а пытались обосновать динамизм и равновесность состояния экономики страны. Однако при этом, как известно, они «обходились» без серьезного математического анализа, применения методов математического моделирования экономических проблем, позволяющих выбрать наилучший (альтернативный) вариант из определенного числа со­стояний хозяйственной ситуации. Более того, классическая школа достижение равновесия в экономике считала автоматически возмож­ным, разделяя «закон рынков» Ж.Б. Сэя.

Наконец, в-пятых, деньги, издавна и традиционно считавшие­ся искусственным изобретением людей, в период классической политической экономии были признаны стихийно выделившимся в товарном мире товаром, который нельзя «отменить» никакими соглашениями между людьми. Среди классиков единственным, кто требовал упразднения денег, был П. Буагильбер. В то же время многие авторы классической школы вплоть до середины XIX в. не придавали должного значения разнообразным функциям денег, выде­ляя в основном одну — функцию средства обращения, т.е. трактуя денежный товар как вещь, как техническое средство, удобное для обмена. Недооценка других функций денег была обусловлена упо­мянутым недопониманием обратного влияния на сферу производ­ства денежно-кредитных факторов.

Авторы одной из популярных книг начала XX в. под названием «История экономических учений» Шарль Жид и Шарль Рист отмеча­ли, что главным образом авторитет А. Смита превратил деньги в «товар, еще менее необходимый, чем всякий другой товар, обреме­нительный товар, которого надо по возможности избегать. Эту тен­денцию дискредитировать деньги, проявленную Смитом в борьбе с меркантилизмом, подхватят потом его последователи и, преувеличив ее, упустят из виду некоторые особенности денежного обращения».

Нечто похожее утверждает И. Шумпетер, говоря о том, что А. Смит и его последователи «пытаются доказать, что деньги не имеют важного значения, но в то же время сами не в состоянии последовательно придерживаться этого тезиса».И только некоторое снисхождение этому упущению классиков (прежде всего А. Смиту и Д. Рикардо) делает М. Блауг, полагая, что «их скептицизм по от­ношению к денежным панацеям был вполне уместен в условиях эконо­мики, страдавшей от недостатка капитала и хронической структур­ной безработицы».

Здесь, думается, не лишним будет привести одно из мудрых назиданий М. Вебера из уже упоминавшейся его работы «Протес­тантская этика и дух капитализма». «Помни, — говорится в нем, — что деньги по природе своей плодоносны и способны порождать новые деньги. Деньги могут родить деньги, их отпрыски могут по­родить еще больше и так далее. Тот, кто изводит одну монету в пять шиллингов, убивает все, что она могла бы произвести: целые колонны фунтов».

Далее следует обратиться к рассмотрению проблемы хроноло­гических границ классической политической экономии. Этот мо­мент является действительно проблемным, потому что уже второе подряд столетие, принимая почти без споров вопрос о периоде зарождения «классической школы» и первых, как выразился К. Маркс, ее «отцах», ученые-экономисты все еще не пришли к общему выводу о времени завершения и последних авторах данно­го направления экономической мысли.

Дело в том, что исторически в экономической литературе сло­жились две позиции толкования того, когда исчерпала себя «клас­сическая школа», — ограничительная (марксистская) и расшири­тельная. Последняя в наши дни, по существу, превращается в обще­принятую для большинства интересующихся эволюцией экономи­ческих доктрин.

Коротко суть этих позиций такова. Согласно марксистской — классическая политическая экономия завершилась в начале XIX в. трудами А. Смита и Д. Рикардо и затем началась эпоха так называе­мой вульгарной политической экономии, родоначальники которой Ж.Б. Сэй и Т. Мальтус хватаются, по словам К. Маркса, «за вне­шнюю видимость явлений и в противоположность закону явления». При этом главным аргументом, обосновывающим избранную по­зицию, автор «Капитала» считает «открытый» им же «закон приба­вочной стоимости». Этот «закон», по его мысли, вытекает из цент­рального звена учения Смита и Рикардо — трудовой теории стоимости, отказавшись от которой «вульгарный экономист» обречен стать апологетом буржуазии, пытающимся скрыть эксплуататорс­кую сущность в отношениях присвоения капиталистами создавае­мой рабочим классом прибавочной стоимости. Вывод К. Маркса однозначен: «классическая школа» убедительно раскрывала клас­совые антагонистические противоречия капитализма и подводила к концепции бесклассового социалистического будущего.

В соответствии с расширительной позицией, ставшей для боль­шинства зарубежных источников экономической литературы бес­спорной, версия классификации этапов истории экономической мысли как классической и вульгарной политической экономии во­обще исключена, хотя научные достижения и А. Смита, и Д. Ри-кардо оцениваются столь же высоко, как К. Маркса. Однако к име­нам продолжателей учения Смита—Рикардо и соответственно вре­менным границам «классической школы» прибавляют не только целую плеяду экономистов всей первой половины XIX в., включая Ж.Б. Сэя, Т. Мальтуса, Н. Сениора, Ф. Бастиа и др., но и вели­чайшего ученого второй половины XIX в. Дж.С. Милля.

Например, один из ведущих экономистов современности про­фессор Гарвардского университета Дж.К. Гэлбрейт утверждает: «Идеи А. Смита подверглись дальнейшему развитию Давидом Рикардо, То­масом Мальтусом и в особенности Джоном Стюартом Миллем и получили название классической системы. В последней четверти XIX в. австрийские, английские и американские экономисты допол­нили теорию так называемым маржинальным анализом, и это в конце концов привело к замене термина «классическая экономическая те­ория» термином "неоклассическая экономическая теория"». Дру­гой известный американский историк экономической мысли Бен Селигмен указывает также на вторую половину XIX столетия, отме­чая, что в 70-е гг. XIX в. «представители немецкой исторической школы подняли бунт против казавшейся им жесткой классической доктри­ны», усомнились «в том, достаточна ли простая имитация физики для разработки практически полезной общественной науки». Похо­жее суждение имеет место и у П. Самуэльсона, по мнению которого Д. Рикардо и Дж.С. Милль, являясь «главными представителями клас­сической школы, развили и усовершенствовали идеи Смита». Нако­нец, аналогичное убеждение высказывает также М. Блауг: «Мы ис­пользуем это выражение (классическая политическая экономия)в устоявшемся смысле, имея в виду всех последователей Ада­ма Смита вплоть до Дж.С. Милля и Дж.Э. Кернса». При этом М. Блауг обращает внимание на то, что у Дж.М. Кейнса выражение «классическая экономическая наука» обозначает «широкую плеяду ортодоксальных экономистов от Смита до Пигу, павших жертвой закона Сэя». К этому следует только добавить, что в отличие от ограничительной позиции К. Маркса позиция Дж.М. Кейнса имеет расширительный характер, хотя аргументы последнего также небес­спорны.

Принимая во внимание обозначенные выше общие теоретико-методологические принципы классической политической эконо­мии, можно утверждать, что К. Маркс, как и Дж.С. Милль, явля­ется одним из завершителей «классической школы».