Последствия Пермского культурного проекта в зеркале статистики
В декларации идеологов ПКП под названием «Пермский проект. Концепция культурной политики Пермского края» от 2010 года эти цели были сформулированы весьма амбициозно и разветвленно. Можно выделить как минимум два уровня целеполагания; обозначим, с известной долей упрощения, стратегические и отраслевые «культурные» цели.
По мнению авторов «Концепции», успех ПКП должен был выразиться в следующих социальных и экономических показателях:
«Изменение качества жизни в Пермском крае; снижение оттока населения и повышение индекса развития человеческого капитала; изменение структуры экономики в крае – создание новых рабочих мест в секторе культуры и творчества, развитие малого бизнеса, развитие сферы услуг и туризма; изменения в других экономических и социальных системах – создание точек постиндустриального развития»8.
В этом расширительном толковании явно видны амбиции идеологов ПКП сделать культуру ресурсом развития региона, построения постиндустриальной экономики и общества. Но также «Концепция» ставит и специфические «культурные» цели проекта. Они сводятся к шести развернутым пунктам.
Первой целью было заявлено преобразование городской среды, работа с городскими сообществами. Из пространных рассуждений «Концепции» в этом пункте можно вычленить несколько важных подпунктов заявленного преобразования: создание «новых культурных пространств» ради преодоления «атомизации российского общества», работа с бизнес-сообществами, мастер-план города (предмет особой гордости Олега Чиркунова).
Второй большой целью ПКП «Концепция» объявляет «сохранение наследия». Под этим понималось развитие имеющихся культурных институций, включая строительство нового здания Пермской художественной галереи (старое здание, бывший кафедральный собор, должно отойти Русской православной церкви) и новой оперной сцены для Пермского театра оперы и балета, а также создание новых музеев, например: музея пермских древностей и музея фотографии. Разумеется, авторы концепции в идею «сохранения наследия» вкладывали совсем иной смысл, нежели, скажем, нынешний федеральный министр культуры.
Третья цель была обозначена как «Выращивать таланты и просвещать публику». Она должна была быть реализована через семинары, публичные лекции и мастер-классы как для профессионалов, так и для «собственной аудитории», «выращиваемой» в том числе «через досуг и развлечение».
Четвертая цель – «Развивать инфраструктуру». Она расшифровывалась в том числе и как «развитие партнерских отношений между секторами культуры, бизнеса, городской и краевой власти», активизация бюджетных учреждений культуры. Особо подчеркивалось, что «оптимизация состава подведомственных учреждений не должна приводить к сокращению бюджетного финансирования программ, особенно в сельской местности».
Пятая цель была обозначена как «Действовать в международном пространстве» и означала «осуществление оригинальных проектов мирового уровня, привлекающих внимание иностранных художников, экспертов и туристов», и продвижение всего проекта в СМИ и Интернете.
И, наконец, последняя цель – «Участвовать в развитии экономики и развивать экономику культуры». Она толковалась как увеличение финансирования сферы культуры «хотя бы до уровня Санкт-Петербурга» и привлечение внебюджетных источников, создание институтов государственно-частного партнерства, установление налоговых льгот9.
Насколько получилось у идеологов и организаторов ПКП достичь своих целей? Ответ на этот вопрос требует, во-первых, надежной статистики, а во-вторых, готовности к объективной оценке. Ни того ни другого организаторы и критики ПКП не имели, как не имеем их и мы. Единственное, что остается, – это попытаться из обрывочных сведений составить хотя бы какую-то картинку. Начнем со стратегических целей.
Согласно данным Росстата (база «Регионы Приволжского округа»), начиная с 2005 года численность населения Перми (и еще раньше – региона в целом) действительно снижалась, причем Пермь даже утратила статус города-миллионника. В 2012 году этот статус был возвращен10. Однако какова при этом роль ПКП – непонятно. С 1 января 2011 года Росстат изменил методику статистического учета мигрантов; так, в число жителей России, а также ее территориальных единиц стали включать лиц, временно зарегистрированных на срок от 9 месяцев и более11. Так что вполне вероятно, что причина увеличения численности населения Перми – сугубо кабинетная. Во всяком случае, как считают некоторые исследователи, «новые тенденции в культурной жизни города [Перми. – О.Л.] сами по себе не оказали существенного влияния на миграционные стратегии креативного класса, хотя и повысили качество жизни для некоторых его представителей»12. Численность пермских жителей, кстати, продолжает расти и по сей день, невзирая на культурную «контрреволюцию».
Другой источник, позволяющий косвенно оценить влияние ПКП на демографию города, был мне предоставлен Николаем Новичковым, ныне – советником по вопросам туризма министра культуры РФ, а во времена ПКП – министром культуры Пермского края (в 2010–2012 годах). Судя по всему, это результаты социологических опросов, проводившихся отделом социологического мониторинга администрации губернатора Пермского края в 2010 году (таблица 1), ко мне же он попал в виде слайда из презентации, созданной для форума «Личность, образование, бизнес», проходившего в Ижевске в 2011 году. Сведений о параметрах опроса он не содержал, но тут приходится надеяться на профессионализм коллег. Итак, согласно этим данным, только за первую половину 2010 года доля пермяков, не желающих уезжать из региона, увеличилась на 27,3 процентных пункта. Причем переток ответов случился не между вариантами «планирую переехать» и «намерений таких нет», а между последним и «затрудняюсь ответить», что может быть вызвано разными причинами, не имеющими отношения к делу. Не случайно подобные сведения, во-первых, до широкой публики доходили редко, а во-вторых, никого особо не убеждали.
Таблица 1. Распределение ответов на вопрос «Планируете ли вы в ближайшем будущем переехать из Пермского края?» (%).
| Край в целом | Пермь | Малые города и сельские территории | ||||
| Январь, 2010 года | Июнь 2010 года | Январь, 2010 года | Июнь 2010 года | Январь, 2010 года | Июнь 2010 года | |
| Нет, таких намерений нет | 76,7 | 92,9 | 66,4 | 93,7 | 82,7 | 92,4 |
| Да, планирую переехать | 3,4 | 3,2 | 4,1 | 2,2 | 2,9 | 3,7 |
| Затрудняюсь ответить | 20,0 | 3,9 | 29,5 | 4,1 | 14,4 | 3,8 |
Оценить достижения ПКП по таким показателям, как «изменение качества жизни», «повышение индекса развития человеческого капитала» или «создание точек постиндустриального развития», вообще не представляется возможным в виду отсутствия общепринятых индикаторов и регулярных замеров. Любые отдельные исследования и отчеты тут могут быть оспорены конкурирующими лагерями интеллектуалов. Например, в исследовании НИУ ВШЭ 2014 года «Борьба за горожанина. Человеческий потенциал и городская среда» на первом месте оказывается Екатеринбург, а Пермь входит в последнюю пятерку из 63 российских городов с населением более 250 тысяч человек13. За основу методики здесь был взят индекс человеческого развития, используемый ООН. В другом исследовании, проведенном в том же 2014 году департаментом социологии Финансового университета при правительстве РФ, на первом месте находится Тюмень, Екатеринбург сместился на 7 место, а Пермь поднялась на 13 место из 63 городов по качеству жизни14. Причем второе исследование использует набор схожих показателей (образование, здравоохранение, доходы, миграция и так далее). Также можно найти аналогичные рейтинги, в которых на первом месте окажется Калининград или Москва15.
Аналогично обстоят дела и с возможностью «объективной» проверки достижения «культурных» целей ПКП. Следует ли говорить, что «преобразование городской среды» и «создание новых культурных пространств», не говоря уже о преодолении «атомизации общества», суть цели, не поддающиеся количественной верификации? Существующая статистика «по отраслям» не готова «ловить» творческие индустрии; научное сообщество, лишенное стабильного финансирования, не в состоянии вести мониторинг (именно мониторинг, а не разовые замеры!) культурных процессов, равно как и сам заказчик в лице государственных органов имеет весьма смутные представления о методах отслеживания последствий собственной деятельности в этой сфере, ориентируясь скорее на интуицию и уповая на административную «крышу», чем на взвешенные показатели. Об этом, в частности, говорили и сами организаторы ПКП во взятых мною интервью. Даже итоги работы по увеличению финансирования сферы культуры, казалось бы, проверяемые статистически, в конечном счете выглядят малоубедительно, хотя именно за это (в интерпретации «разворовывание бюджета») идеологи и организаторы ПКП подвергались самой ожесточенной критике. На деле же выясняется, что, как обтекаемо выражались привлеченные московские специалисты, «доля расходов на культуру в консолидированном бюджете края не является стабильной, но в абсолютном выражении расходы на культуру постоянно растут»16, что естественно, в виду инфляции и иных макроэкономических факторов.
Таблица 2. Расходы на культуру, кинематографию и средства массовой коммуникации в консолидированном бюджете Пермского края (по сборникам Пермьстата за 2010-й и 2015 годы17).
| Год | Сумма расходов (млн. руб.) | Доля в расходах (%) | Примечание |
| 483,4 | 5,4 | ||
| 1424,1 | 3,4 | ||
| 1854,8 | 3,3 | ||
| 2389,2 | 3,1 | ||
| 3055,9 | 3,2 | Бюджет принят до начала ПКП | |
| 3372,0 | 3,4 | Бюджет ПКП | |
| 4092,3 | 3,9 | Бюджет ПКП | |
| 4296,1 | 4,0 | Бюджет ПКП | |
| 4906,5 | 4,1 | Бюджет ПКП | |
| 5563,5 | 4,3 | Бюджет ПКП18 | |
| 5510,7 | 4,1 |
В приведенной таблице показано, что самая высокая доля бюджета тратилась на культуру не в годы ПКП, а 15 лет назад, равно как и не наблюдается существенного снижения доли финансирования культуры после, в 2014 году.
В виду отсутствия надежных объективных критериев, а еще точнее, в виду отсутствия экспертного и общественного консенсуса относительно показателей, по которым мы могли бы оценить достижение той или иной цели в области культуры, все остальные результаты оказываются скорее поводом для очередного витка нападок, нежели аргументом в споре. Так, сохранение наследия, развитие культурных институций (музеев, театров, библиотек), равно как и создание новых, сторонниками ПКП воспринимается как свершившийся факт, а противниками – как профанация. Характерен следующий набор мнений, звучавших в Перми сразу после окончания ПКП, относительно одной из новых институций – Музея современного искусства PERMM:
«На сегодняшний день это единственный в Российской Федерации музей современного искусства, находящийся за пределами двух культурных столиц – Москвы и Санкт-Петербурга» (Кирилл Разлогов, Нина Кочеляева19).
«Что это за музей, в котором всего несколько единиц хранения?» (мнение пермского журналиста Вячеслава Дегтярникова, высказанное на радиостанции «Эхо Перми»).
«В мире есть даже музеи одной картины» (ответ на реплику Дегтярникова от проектного менеджера в сфере культуры, интервью № 21).
Поэтому оценка реализации таких пунктов концепции ПКП, как «сохранение наследия», развитие имеющихся культурных институций, развитие партнерских отношений между властью, учреждениями культуры и бизнесом, выращивание талантов и просвещение публики, международное признание, в настоящий момент возможны только через экспертное мнение и частично через опросы горожан. Частично – потому что нет исследований, проведенных по единой методике, позволяющих оценить динамику отношения «было-стало».
Даже одно из самых главных и многолюдных событий Пермского культурного проекта, фестивали «Белые ночи в Перми», организаторы ПКП смогли оценить лишь косвенно, заказав пилотные исследования в пермском филиале Высшей школы экономики в 2011–2012 годах. Его результаты за 2011 год были мне предоставлены сотрудниками Министерства культуры Пермского края. Согласно этому отчету, фестиваль в первый год своего существования привлек 146 тысяч посетителей, из которых 89% составили пермяки, 4% – жители Пермского края, 5% – жители других провинциальных городов, около 2% – жители столиц. Общий объем потраченных посетителями фестиваля денег оценивался в 193 миллиона рублей, а положительные оценки этому мероприятию выставили около 90% посетителей20. Впрочем, экономический эффект, замеряемый путем опроса предпринимателей, обслуживающих фестиваль, выглядит не очень убедительно: на увеличение выручки в связи с фестивалем указали представители только 3 из 22 опрошенных коммерческих организаций.
Итак, подведем промежуточный итог. Организаторы ПКП проявили удивительную для «продвинутых» управленцев (каковыми они себя позиционировали) недальновидность, не удосужившись выстроить систему мониторинга для отслеживания процессов. «Нам было важнее сделать… никто не думал о том, чтобы все фиксировать и хранить», – заявил в экспертном интервью один из активных участников ПКП (интервью № 12). Вообще сложившаяся система управления в России плохо приспособлена для работы с новыми идеями и конструируемыми явлениями постиндустриального общества, поскольку статистика попросту не знает, как к этому подступиться, а создаваемые ad hoc процедуры мониторинга неполны, произвольны и не легитимированы экспертным консенсусом. То есть вопреки расхожему мнению о том, что «нельзя управлять тем, что нельзя измерить», современная власть чаще управляет именно по наитию. Организаторы ПКП попали в эту общую для страны институциональную ловушку и так и не смогли из нее выбраться. Именно отсюда вытекают, на мой взгляд, все обвинения в адрес Олега Чиркунова, Марата Гельмана и Бориса Мильграма в желании «лично пропиариться» или «распилить бюджет».
Впрочем, это не снимает вопроса о реальных последствиях ПКП, но они могут быть выявлены только полевыми исследованиями.
Переориентация экспертов
Для того, чтобы оценить изменение среды, я обращусь к исследованиям, проведенным в Перми исследовательской группой при моем непосредственном участии, а также к другим исследованиям, сделанным моими коллегами. Изложение из результатов я построю по плану, вытекающему из целей ПКП, сформулированных выше. Этот план включает в себя три основных пункта: влияние ПКП на экспертное сообщество в области культуры, воспитание зрителей и «выращивание талантов».
Что я понимаю в данном случае под экспертным сообществом? Более или менее структурированную сеть взаимодействующих друг с другом специалистов, обладающих тем или иным символическим капиталом. Эту сеть образуют люди, чья профессиональная деятельность соприкасается с полем культуры; люди, которые в этом поле занимают важные позиции; люди, которые в силу своей социальной позиции готовы высказывать мнение о культуре и тем самым влиять на культурные процессы. Это руководители учреждений культуры, менеджеры в сфере культуры, чиновники от культуры, журналисты, ученые. Чтобы оценить влияние ПКП на экспертное поле, зададимся вопросами: а каким было его состояние до этого проекта, кто в нем доминировал, как понималась сама сфера культуры? Об этом мы можем судить только по ретроспективным оценкам самих экспертов и по редким исследовательским проектам.
Мне уже доводилось писать о состоянии пермского экспертного сообщества накануне ПКП. Чтобы не тратить на это много времени, рискну отослать читателя к этому тексту21. Вкратце состояние сообщества можно охарактеризовать так: узкая группа культуртрегеров и специалистов в гуманитарной сфере, пытающаяся отстаивать «уникальность» конкретного места, конструирующая собственный локальный дискурс, малоинтересный властям, бизнесу, да и основной части населения города. Разумеется, мои слова не стоит трактовать как уничижительные: среди этих людей были и есть немало известных интеллектуалов, писателей, ученых, получивших признание за пределами Перми в своих профессиональных сферах: Алексей Иванов, Владимир Абашев, Олег Лейбович и многие другие. Однако общее поле экспертной оценки в Перми так и не сложилось, как, впрочем, и в других провинциальных городах России. В немалой степени это произошло из-за неготовности/неумения самих экспертов, во-первых, формировать единую позицию, а во-вторых, выстраивать стратегии своего поведения в соответствии с современными стандартами, задаваемыми глобальным академическим сообществом. Говоря языком Пьера Бурдьё, поле экспертного мнения в провинциальной России до сих пор не стало автономным. Да и как оно может им стать, если преобладающей установкой большинства экспертов остается патернализм («дайте нам денег на высокую культуру!»), слегка разбавленный критикой («и не вмешивайтесь в наши дела!»)?
Не случайно Борис Мильграм, много лет проживший в Москве и вернувшийся в Пермь в 2004 году, чтобы возглавить драматический театр, вспоминает город, который он застал, как «закрытое пространство», где «ничего не происходит», в котором сохраняются структуры советских учреждений, «абсолютно понятных», что одновременно было и «прелестью и ужасом, потому что эти ступени вели недалеко».
«Художественное пространство оказалось в руках абсолютно не деятельных людей, зараженных одной заразой: “мы никому не нужны, у нас нет никаких средств, и мы здесь брошены, кинуты и всеми забыты”. Это создавало замкнутый круг: тебе на это не дают денег, ты ставишь дешевые спектакли, потому что у тебя нет средств никаких, и публика тобой тоже не интересуется, потому что ей не интересно это смотреть. У тебя полупустые залы, а власть говорит: “Но там же нет публики, зачем давать?.. Они, что, станут лучше?” И действительно, эта позиция была даже, ну, какая-то правильная – они уже не умеют быть лучше. Поэтому говорить с этой средой на любом языке было невозможно. И одновременно она неправильная, потому что она невозможная» (интервью с Борисом Мильграмом).
И это совсем не уникальная позиция – она звучала и звучит до сих пор из уст и самих пермяков22. Не случайно сам ПКП можно расценить как простую попытку «продюсирования» пермской культуры.
Чтобы оценить нынешнее состояние экспертного сообщества, можно привлечь материалы исследования, сделанного по заказу фонда «Новая коллекция» (руководитель – Надежда Агишева, еще один активный критик ПКП) весной 2014 года. Это был полуструктурированный опрос 42 экспертов в области культуры по поводу их отношения к различным принципам культурной политики, сформулированным Чарлзом Лэндри и Франсуа Матарассо23 в виде стратегических дилемм. Выбор между двумя крайними позициями каждой дилеммы был оформлен в виде шкалы от -5 до +5. Если эксперт считал, что между двумя противопоставленными позициями следует соблюсти паритет, он мог выбрать «0». Каждый ответ сопровождался комментарием. Общий итог измерялся медианой всех оценок, выставленных экспертами. Лэндри и Матарассо разделяют все дилеммы на пять блоков:
1) Четыре основные дилеммы, касающиеся понимания, что есть культура.
2) Пять дилемм практического воплощения политики в области культуры.
3) Четыре дилеммы претворения в жизнь культурной политики в целях развития общества.
4) Две дилеммы экономического развития.
5) Пять дилемм в области управления культурой.
В данном случае в число экспертов вошли ученые, менеджеры культуры, руководители культурных учреждений и организаций, чиновники Министерства культуры Пермского края, работники муниципалитетов, журналисты. Опрос показал, на какие ценности в области культурной политики ориентируются эксперты сейчас, по крайней мере на уровне деклараций. Чтобы иметь возможность оценить мнение экспертов с точки зрения влияния ПКП, в таблице с результатами опроса я привожу вероятностную оценку той или иной дилеммы идеологами ПКП исходя из программных документов ПКП и выступлений его адептов (хотя практика, возможно, и расходилась с этой позицией). Эти оценки проставлены мною в утрированных, крайних значениях, чтобы заострить позиции. Отметим также, что данные оценки можно интерпретировать и по-другому – на предмет их соответствия неолиберальной «машине роста».
Таблица 3. Выбор дилемм развития культуры пермскими экспертами.
| Дилеммы | Экспертная оценка | Позиция ПКП | Позиции экспертов и ПКП… |
| Блок 1. Основные дилеммы | |||
| 1. Культура как образ жизни vs. культура как сфера искусства | -2 | -5 | сближаются |
| 2. Культурная демократия vs. демократизация культуры | -5 | расходятся | |
| 3. Самодостаточность культуры vs. культура как инструмент развития | сближаются | ||
| 4. Искусство – всегда общественное благо vs. искусство – благо или зло в зависимости от использования | сближаются | ||
| Блок 2. Дилеммы практического воплощения политики в области культуры | |||
| 5. Формирование культурной политики через: консультирование с экспертами vs. учет мнения широких слоев населения | сближаются | ||
| 6. Финансирование культуры: под прямым контролем государства vs. в изоляции от политического процесса | расходятся | ||
| 7. Источник финансирования культуры: государство vs. бизнес | сближаются | ||
| 8. Престижные проекты vs. проекты местного значения? | -1 | -5 | сближаются |
| 9. Национальная культура vs. мировая культура? | расходятся | ||
| Блок 3. Дилеммы претворения в жизнь культурной политики в целях развития общества | |||
| 10. Развитие отдельных сообществ vs. движение к однородному обществу | -2 | -5 | сближаются |
| 11. Унификация культуры vs. культурное многообразие | сближаются | ||
| 12. Культурное наследие vs. современная культура | расходятся | ||
| 13. Ориентация: на развитие туризма vs. на местное население | сближаются | ||
| 14. Культура должна: формировать имидж vs. отражать реальность | -5 | расходятся | |
| Блок 4. Дилеммы экономического развития культуры | |||
| 15.Смысл государственного финансирования культуры: дотации vs. инвестиции? | сближаются | ||
| 16. Государство должно поддерживать: творческие индустрии vs. потребление культуры? | -5 | расходятся | |
| 5. Дилеммы в области управления культурой | |||
| 17. Централизация vs. децентрализация управления в сфере культуры? | сближаются | ||
| 18. Прямая непосредственная государственная поддержка vs. делегирование выполнения этих функций независимым организациям? | -2 | расходятся | |
| 19. Поддержка искусства как такового vs. адресная помощь деятелю культуры? | - 5 | расходятся | |
| 20. Финансирование инфраструктуры vs. поддержка деятельности в области культуры? | расходятся | ||
| 21. Кто важнее: творческий работник vs. менеджер? | сближаются |
Как выяснилось в ходе опроса, мнение экспертного сообщества по большинству дилемм, во-первых, вполне консолидировано. По пятнадцати дилеммам мы получили нормальное распределение, и только по шести дилеммам (2, 4, 9, 13, 17, 18) мнения экспертов распределились полярным образом (U-образный график). И, во-вторых, по большинству дилемм эксперты сегодня выступают вполне в русле ПКП (по двенадцати дилеммам наблюдается сближение с платформой ПКП, и только по девяти оценки противоположны). Так что пермские эксперты сегодня достаточно «либеральны», по крайней мере на уровне деклараций.
Любопытно, по каким поводам эксперты в большинстве своем «согласились» с ПКП, а по каким наблюдается расхождение. Тот факт, что экспертное сообщество в целом признает необходимость развивать культурное многообразие, инвестировать в культуру (то есть давать деньги только под какой-либо реальный культурный продукт), ориентироваться на внешнего потребителя-туриста, децентрализовать управление культурой, равно как и сам факт признания за культурой статуса образа жизни и инструмента развития, есть несомненное свидетельство влияния ПКП на экспертное сообщество, поскольку все эти идеи не были темой активного обсуждения на местном уровне до начала проекта. Не менее любопытны и пункты расхождения. Большинство из них стали камнем преткновения между Министерством культуры и значительной частью экспертов во времена ПКП. За нежеланием признать культурную демократию (то есть равенство всех форм культуры, а не только ее классических «высоких» образцов), творческие индустрии, современное искусство и курс на мировые культурные образцы явно проглядывает стремление экспертов отстоять свое привилегированное право определять, что есть «настоящая» культура и искусство, а также сохранить монополию на государственное финансирование.
Оценить влияние ПКП на экспертное сообщество можно и по материалам интервью, взятым мною у экспертов с весны 2014-го по лето 2015 года. Часть интервью была записана во время коллективного собеседования с приглашенными экспертами в рамках методологического семинара на кафедре культурологии Пермского института культуры. Скрывать их имена нет особого смысла, так как в виду занимаемой должности они все равно дешифруются при цитировании, равно как и интервью некоторых наиболее высокопоставленных деятелей ПКП24. Всего были опрошены 25 человек, которых можно разделить на три, примерно равных по числу респондентов, категории. К первой относятся организаторы и идеологи ПКП, включая экс-губернатора, двух министров культуры времен ПКП (Борис Мильграм, Николай Новичков), сотрудников Министерства культуры, привлеченных специалистов из других городов. Вторую категорию я назвал бы «участниками ПКП», так как они в силу занимаемых должностей и профессиональной деятельности непосредственно участвовали в реализации этой политики, получали гранты, вели повседневную работу. Это руководители культурных институций, проектные менеджеры, члены творческих союзов. В третью категорию попадают «наблюдатели» – эксперты, которые непосредственно не участвовали в реализации проекта, но активно высказывали свое мнение, участвовали в формировании отношения к ПКП в средствах массовой информации. Это журналисты, гражданские активисты, политики, ученые.
В этой статье я сосредоточусь только на одном аспекте разговора с ними, а именно на том, как эксперты оценивают последствия ПКП. Разумеется, анализировать эти оценки невозможно без учета позиций и интересов экспертов. Поэтому основное внимание следует сосредоточить на группах участников и наблюдателей, поскольку организаторы a priori должны защищать свое детище. В их представлениях ПКП конструируется как «героический эпос», дерзновенный эксперимент, обгоняющий свое время, хотя и не лишенный ошибок. Зато оценки участников и наблюдателей содержат более широкий спектр оценок.
В ответах участников ПКП можно выделить несколько основных лейтмотивов. Практически все они говорят о ценности полученного опыта, хотя и в разных вариантах. Одно из наиболее часто встречающихся суждений – это был первый масштабный проект, заставивший людей и учреждения культуры выйти на новый уровень взаимодействия с внешним миром, со столичными и иностранными специалистами.
«Когда друзья артисты – Люся Гурченко, Кеша Смоктуновский, когда люди легенды и когда они становятся частью жизни, частью быта, меняется отношение к себе и меняется сознание, меняется требовательность к самому себе и осознание, что проблема не в том, что у тебя нет ресурса, – тебе надо попыхтеть для того, чтобы встать на равных» (интервью № 19).
«Благодаря Марату Гельману… были вброшены в пермское культурное пространство и социальное пространство те технологии, до которых […] люди бы доходили десятилетиями. Пока дошли бы до этих технологий, они бы уже устарели и это было бы не актуально. Это хороший такой тренинг для нас для всех был» (интервью № 22, респондент – один из ярких критиков ПКП).
Но этот опыт сегодня, по окончании ПКП, может восприниматься и в другой, ностальгической, тональности. Явно выражен лейтмотив «осталась мертвая земля» – в том смысле, что после столкновения с внешним миром, после «тренинга выживания на войне» многие культурные институции и деятели культуры осознали свою провинциальность и не смогли (не захотели) продолжать свою активность. «Он [Марат Гельман. – О.Л.] вроде подлечил Пермь немножко, а потом курс лечения закончился, и болезнь стала снова прогрессировать» (интервью № 22). Появляется мотив «поматросили и бросили», поскольку многие участники, восприняв новые идеи, сегодня оказались невостребованными в новых условиях консервативного тренда (интервью № 19, 21) и «теперь стало еще хуже». Респонденты неоднократно говорили о необходимости вновь менять принципы работы, затрачивать дополнительные усилия для отстаивания уже запущенных проектов, заново выстраивать отношения с начальством, сильно проигрывающим в интеллекте, кругозоре и организационных навыках ушедшим деятелям ПКП (интервью № 4, 20, 19).
Таким образом, оценки последствий ПКП в среде профессионалов, занимающихся культурой, можно свести к двум основным парадоксальным переживаниям. Первое – ностальгия и мазохизм («лучше бы и не начинали, раз не смогли закончить»), причем вина тут переносится не на тех, из-за кого проект был свернут, а на тех, кто его начинал. Это мнение подкрепляется упреком в том, что так и не был создан фундамент преобразований – ни в форме новых институций, что, говоря объективно, не совсем справедливо, ни в фигурах местных лидеров, которые смогли бы подхватить знамя преобразований в сфере культуры (второй упрек более обоснован, учитывая конфликты, оттолкнувшие от ПКП многих потенциальных претендентов на эту роль). Второе переживание выглядит как ностальгия в духе античного героизма: «Мы продолжаем делать, что должно, даже если сегодня власти этого не надо».
В ответах экспертов-наблюдателей по поводу последствий ПКП наблюдается более широкий разброс мнений. Оценки тут оказываются прямым следствием конфликтов, врéменных союзов и взаимных обид, нанесенных в ходе культурных баталий, той сиюминутной конфигурации социальных сетей и полей, которая возникла в ходе ПКП. Так, охранительно и консервативно настроенные журналисты и политики, чья позиция была сформирована в процессе столкновений с «либеральной властью» Олега Чиркунова, в основном радуются окончанию ПКП, видя в этом закономерный итог изначально «мошеннического» проекта, придуманного очередными западниками-варягами ради личного обогащения и «самопиара» (интервью № 11, 13, 18). В рамках этого дискурса, многократно усиленного и ужесточенного в ходе информационной войны с властью, возникают даже такие экзотические варианты теории заговора, как обвинение Мильграма и Гельмана в членстве «в секте хасидов со штаб-квартирой в Бостоне, куда они мешками деньги возят» (интервью № 13, 21). Судя по неоднократному упоминанию темы хасидов, этот слух обсуждался в определенных кругах.
Но либерализм губернатора (а сам Олег Чиркунов неоднократно подчеркивал и в СМИ, и в интервью, что он либерал) отнюдь не означал склонности к демократическим формам власти, во всяком случае – не больше, чем принято в современной российской политике. Поэтому правозащитники и гражданские активисты тоже расценивают влияние ПКП на Пермь негативно, но в другом ракурсе. Свои претензии они формулируют исходя из критики авторитаризма самих организаторов-идеологов:
«Чиркунов с Гельманом демонстрировали потрясающую циничность. Они говорили: “Это решено, это не обсуждается, критика не принимается, мы будем делать так”» (интервью № 9).
Для них это либо ложный путь, прервавший естественное развитие Перми как гражданской столицы России (интервью № 1), либо тупиковый путь, не учитывающий особенности Перми и преследующий ложные цели (эта критика исходила от представителей академического сообщества и была неоднократно озвучена в СМИ). Обвинения в авторитаризме особенно усиливаются под конец ПКП, когда противостояние команды «варягов» и «общественников» достигло апогея и обе стороны переходят к тактике откровенной маргинализации противников.
Но спектр оценок той группы экспертов, которую я назвал наблюдателями, был бы неполон без упоминания и вполне позитивных, зачастую восторженных отзывов. Негатив своих оппонентов они объясняют тремя причинами: неспособностью некоторых критиков что-либо делать вообще, изначальным негативным настроем, обусловленным профессией журналиста, и, наконец, незавершенностью процесса:
«Кто хочет сделать, тот сделает. А кто сидит и ждет, что ему денежку дадут или еще чего-то, он не сделает никогда в жизни… Они бы не работали лучше, если бы им дать больше денег. […]
«Это люди, которые изначально настроены на дрянь... Это люди, которые изначально на белом зубе найдут тот самый кариес [нецензурно. – О.Л.]. Это их профессия». […]
«У нас не было итога. Это как при мастурбации – эякуляция не произошла в конце… Если бы его, Чиркунова, не поперли из Перми тогда, в сознании пермяков бы это где-то… к следующему году внедрилось бы, что это классно, и мы бы вдруг стали гордиться этой буквой “П”, деревянной, дебильной, которая так мне нравится!» (интервью № 16).
Помимо позитивного влияния ПКП на публичную сферу города – «Это было кайфово! [...] До этого в Перми были только кокошники!» (интервью № 16), «Город ведь реально изменился» (интервью № 14), – позитивно настроенные эксперты видят правильные последствия в сферах, которые можно отнести к их основной профессиональной деятельности.
«Чуть-чуть бы поменьше заносчивости, чуть-чуть больше времени, и, в принципе, это могло переродиться в какие-то конкретные механизмы, инструменты, которые действительно могли стать примером эффективного управления культурой» (интервью № 9).
Телевизионный режиссер говорит о новых технологиях производства новостей и новом наборе информационных поводов (интервью № 16), вузовские работники упоминают новые образовательные возможности, связанные с большим количеством приезжающих в Пермь экспертов (интервью № 25).
Таким образом, широкий спектр оценок ПКП указывает на то, что он оказал несомненное влияние на экспертное поле. Оно может восприниматься самими респондентами как позитивное или негативное, но в любом случае этот проект разрушил привычную рутинную среду, оказал влияние на другие профессиональные поля, заставил многих респондентов по-иному взглянуть на собственные практики. И тут хотелось бы акцентировать внимание на одном важном моменте. Оценки экспертов зачастую нелогичны, противоречивы, выделить из них единую линию бывает сложно, но именно эта сложность позволяет вскрывать диспозитивы, стоящие за производимыми ими дискурсами. Это трудно передать без обильного цитирования, чего не позволяет сделать формат статьи, поэтому призываю поверить мне на слово. Так, консерваторы не всегда являются консерваторами, когда речь заходит о собственных вкусах и пристрастиях. Напротив, они могут быть поклонниками Ману Чао и Горана Бреговича (интервью № 18), Николя де Сталя (интервью № 1), сведущими, по их собственному мнению, в новых течениях искусства. Однако, как только речь заходит о выступлениях тех же Ману Чао и Бреговича в рамках фестиваля «Белые ночи в Перми», их риторика меняется: то, что доступно им, не должно быть бесплатно выставлено в открытый доступ. Согласитесь, это очень похоже на позицию философа Ивана Ильина, порицавшего граммофонные пластинки за то, что они делают доступным простым смертным бессмертные творения духа. В социологии культуры такой подход иногда связывают с «парадигмой высокой культуры», ориентированной исключительно на избранные, «высокие» образцы, доступные немногим посвященным. Именно с этих позиций и звучит чаще всего критика ПКП. Ее разновидностями можно считать выступления с позиций социальной справедливости («почему шахтеры Кизела должны оплачивать развлечения хипстеров?» (интервью № 11)) и защиты локальной идентичности («не позволим ломать пермскую матрицу»).
Напротив, одобрение ПКП чаще всего исходит от экспертов, выступающих с позиций «культуры как образа жизни». Последней свойственно называть культурой любые наборы практик, вне зависимости от личных пристрастий наблюдателя, признавать множественность культур без ранжирования их на «подлинные» и «ложные». Для них ПКП стал несомненным прорывом в городском развитии, временем насыщенной культурной жизни, когда каждому представилась возможность найти собственный стимул для развития и роста.