Система стратификации индустриального и постиндустриального общества в представлении Г. Эспинг-Андерсена

Источник: [Esping-Andersen, 1993, р. 24—25].

Как видно, Эспинг-Андерсен предлагает не выделять ме­неджеров в отдельную категорию в экономике постиндустри­ального типа. Связано это с тем, что в отличие от фордистской системы разделения труда с ее жесткой стандартизацией, ре­гулированием и ограничением свободы деятельности рамками конкретной позиции такие характеристики менеджера, как относительная автономия, размеры ответственности и полно­мочий, перестают быть исключительными функциональными требованиями к осуществлению управления. С усложнением производственных процессов усиливается требование к гиб­кости специализации и снижению жесткости регулирования, а потому и менеджеры в новой экономике все больше «слива­ются» с профессионалами по своим качествам и функциям.

_t

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

Своей схемой Г. Эспинг-Андерсен также убедительно показывает, что основное социальное разделение в обществе позднего индустриализма проходит между теми, кто приобре­тает возможности удовлетворять свои потребности через ры­нок, и теми, кто всецело зависит от государственного дохода и прямой государственной помощи. В связи с этим особого внимания заслуживает обособленный им класс так называе­мых аутсайдеров (англ, outsider surplus population)¹ (см., в част­ности: [Gorz, 1982, р. 28; Auletta, 1999]). Этот класс объединяет в себе тех, кто по каким-либо причинам остался «за бортом», т.е. не вписался в новую экономику и находится на попечении у государства. Растущая интенсификация промышленных от­раслей влечет за собой сокращение рабочих мест и высвобож­дение огромной массы мало кому нужных работников. Таким образом, в совокупности с высокой динамикой изменений на рынке труда расхолаживающая государственная социальная политика создает предпосылки для формирования и воспроиз­водства этой социальной группы.

Однако при всей оригинальности своего подхода и попыт­ке «отмежеваться» от традиционных теорий неравенства, осно­ванных на отношении к средствам производства и разделении труда, почти не вызывает сомнений, что схема, предложенная Эспинг-Андерсеном, по сути своей качественно не отличается от построений, предложенных Райтом или Голдторпом. В сво­их рассуждениях он так или иначе опирается на экономиче­ские основания, которые формируют социальную структуру постиндустриального общества, ни много, ни мало являющу­юся следствием технологических изменений в обществе и из­менений в структуре рынка труда.

Попытку развить новый концептуальный аппарат на основе теории капиталов как рентоприносящих активов для целей стратификационного анализа предпринял в своих рабо­тах Эге Соренсен [Sorensen, 2000]. При этом Э. Соренсен не ставит перед собой цель определить границы, по которым про­легают классовые различия, а лишь стремится описать, как не­равенство доступа к различным ресурсам трансформируется в социальное неравенство.

¹ У других авторов применительно к этой категории населения также ис­пользуются термины «неопролетариат» или «унтеркласс» (англ, underclass).

Глава 5. Основные вехи становления теории социального неравенства

В связи с этим он предлагает трактовать «классовую си­туацию» двояко: класс как условия жизни, зависящие от обще­го уровня индивидуального богатства, и класс как главное дей­ствующее лицо в отношениях эксплуатации.

Представление о классе как интегральной характеристи­ке условий жизни является, по признанию самого Соренсена, традицией, идущей от М. Вебера. Однако он, выводя данную концепцию из объема располагаемого богатства индивида, дает классу более строгое определение в терминах ограничений, с которыми сталкивается индивид в выборе моделей своего по­ведения и потребления. К числу этих ограничений, в частно­сти, можно отнести не только размер бюджета или имеющейся в распоряжении индивида собственности, но и горизонт пла­нирования или способность к рационализации, которые зави­сят не только от образования, но и врожденных интеллектуаль­ных возможностей индивида.

С другой стороны, класс как актор отношений эксплуа­тации также рассматривается Соренсеном как обладатель определенных типов активов, однако в этом случае активы вы­ступают уже не просто как определенные ограничения, но как источник ренты. Через понятие ренты Соренсен вводит в свою концептуальную модель понятие интересов, которые для инди­вида заключаются в том, чтобы максимизировать объем ренты, которую он может получить от реализации того или иного вида актива. Рента, считает Соренсен, возникает вследствие воз­можности владельцев тех или иных активов контролировать их предложение и представляет собой разницу между фактической рыночной ценой актива и его ценой в условиях совершенной конкуренции. Из этого следует, что возможность извлечения ренты одной стороной непременно связана с определенными лишениями другой, что приводит к антагонизму интересов и, по существу, является формой эксплуатации (в чем отчет­ливо прослеживается линия анализа, берущая свое начало от К. Маркса). Преимущества, которые несет в себе возможность извлечения ренты, стимулируют рентополучателей сохранять свое положение и обеспечивать как можно больший контроль над рентоприносящими активами в ущерб социальным груп­пам, лишенным ренты. При этом в качестве таких активов мо-

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

гут рассматриваться не только экономические ресурсы, но и специфические виды активов, такие как специальные знания, опыт, доступ к определенным социальным сетям, которые так­же могут быть «монополизированы» индивидами с целью из­влечения дополнительной выгоды.

Описанное выше поведение, в частности, весьма точно характеризует политику и интересы советской номенклатуры, которая занимала верхушку стратификационной иерархии в советском обществе и монополизировала главные активы — политическую и экономическую власть. Это позволило значи­тельной части представителей старой номенклатуры сохранить и даже приумножить свои рентоприносящие активы, несмот­ря на коренную трансформацию социально-экономического уклада страны, произошедшую в 1990-е гг. Выбранный формат приватизации полностью соответствовал интересам работни­ков прежнего хозяйственного и партийно-комсомольского аппарата. В итоге и власть, и собственность остались в руках прежних хозяев России, которые только укрепили свои пози­ции [Крыштановская, 2002; Шкаратан, 2009, с. 110-122, 270-291] и продолжают извлекать значительную ренту из своего нынешнего положения.

Наконец, вернемся к уже упомянутому выше спору по поводу предложенной американскими социологами Д. Груски и К. Уиденом модели социальных классов на основе профес­сиональных групп (occupational groupings). Эта традиция, по утверждению ученых, идет от Э. Дюркгейма, который пред­полагал, что со временем профессиональные ассоциации ста­нут связующим звеном между государством и индивидом. При этом авторы оправдывают переход к такому дезагрегирован­ному уровню анализа тем, что именно на этом уровне иссле­дователи могут схватить «реальные» различия в образе жизни, ресурсном обеспечении и поведении, которые являются функ­цией локальных профессиональных субкультур.

«Требование реалистичности» (the realist claim) являет­ся для авторов принципиальным. В частности, Д. Груски и К. Уиден упрекают своих коллег за то, что они оперируют в своем анализе укрупненными категориями (такими как менед­жеры, работники умственного труда, рабочие и т.п.), которые

Глава 5. Основные вехи становления теории социального неравенства

в эмпирических исследованиях имеют мало общего с реально­стью и, в сущности, являются номинальными социальными группами. Как мы уже отмечали, аргументируя «реальность» группировок, получаемых на основе близких по характеру и содержанию занятий, они исходят из факта институционали­зированное™ профессии.

Тем не менее, отстаивая собственные теоретические кон­структы, сторонники традиционного классового анализа упо­вают на результаты собственных многолетних исследований как в отдельных странах, так и в сравнительных международ­ных исследованиях, которые подтверждают, что существова­ние классов по-прежнему близко к жизненным реалиям совре­менного мира. Идея редукции классов до профессиональных групп была воспринята скептически как неовеберианцами, так и неомарксистами, по мнению которых при таком дезагреги­рованном подходе теряется взгляд на общество как некую це­лостность. Последнее является, в сущности, ядром классового анализа и определяет рамку, сквозь которую интерпретируются поведение и реакции общественных масс на происходящие в обществе метаморфозы в процессе его развития.

Однако при всех разночтениях по поводу границ классо­вого анализа практически все участники дискуссии сошлись во мнении, что будущее стратификационного анализа зависит от его способности преодолеть противоречие между подчас идео­логизированными теоретическими конструктами и эмпириче­ской реальностью. Реальное социальное неравенство, таким образом, должно быть изучено на основе выявления реальных социальных групп как обладателей определенных реальных ре­сурсов и благ.

Попытку описать в общих чертах подход к решению зада­чи выявления реальных социальных групп Д. Груски и К. Уиден предпринимают сравнительно недавно. В 2006 г. в сборнике «Mobility and Inequality: Frontiers of Research in Sociology and Economics» выходит их очередная работа, в которой находят отражение основные положения занимаемой ими методологи­ческой позиции [Grusky, Weeden, 2006, p. 85—108].

По мнению авторов, отправной точкой развития новых, более адекватных социологических моделей классового нера­венства станет переосмысление многокритериальное™ класса

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

как теоретического конструкта. В представлении американ­ских авторов это набор институализированных «решений» в многомерном пространстве, внутри которого индивидуальные различия относительно невелики, т.е. сами классы являются однородными социальными образованиями. Так, современ­ный рабочий класс в Америке, приводят пример Д. Груски и К. Уиден, включает в себя работников со средним образовани­ем, определенным минимумом профессиональной подготов­ки, средним доходом, относительно небольшим уровнем со­циального престижа и довольно крепким здоровьем. С другой стороны, для представителей низших слоев общества характер­ны низкий уровень образования, ограниченные возможности обучения по месту работы, неравномерная занятость, невысо­кий доход и неудовлетворительное здоровье (т.е. нестабильная занятость, как правило, сопряжена с отсутствием медицинской страховки). Аналогичным образом могут быть охарактеризова­ны и прочие социальные группы.

С другой стороны, использовать в качестве основы для вы­деления классов какой-то единый критерий (например, только доход) было бы неверно, так же как было бы неверно исполь­зовать для вьщеления классов некий интефальныи показатель, сочетающий в себе информацию о нескольких аспектах классо­вой ситуации. Последнее, по мнению авторов, безосновательно, поскольку шкалы, отражающие разные аспекты неравного по­ложения, необязательно коррелируют друг с другом.

Таким образом, Д. Груски и К. Уиден предлагают рассмат­ривать социальный класс как некую синтетическую категорию, способную вместить в себя весь спектр социальной и экономи­ческой информации о своих типичных представителях. Класс, по их мнению, должен служить комплексным измерителем условий жизни, который достаточно емко описывает такие ре­левантные характеристики, как характер и содержание труда, стили и объемы потребления, карьерные перспективы, инди­видуальные способности и здоровье, уровень образования и т.д. Таким образом, исследователи получат в свои руки инстру­мент, где вся сложность многомерного пространства выражена в определенных наборах структурных характеристик на основе реальной, т.е. институционализированной, а не гипотетиче­ской или номинальной классификации.

Глава 5. Основные вехи становления теории социального неравенства

В чем же скрытый смысл этапа развития западной социо­логии неравенства 1980-х - первого десятиления 2000-х гг., подробности которого мы только что достаточно полно изло­жили? Как известно, событиям этого времени предшествовали победоносные, как казалось современникам, действия левых сил в революционном 1968г., знаменитая студенческая револю­ция. Однако эта революция на деле обозначила исчерпанность неокейнсианского этапа в закреплении капиталистических от­ношений. Началось контрнаступление традиционалистского капитализма, в ходе которого обосновывалась справедливость расширенного воспроизводства капитала как основы расши­рения ресурсной базы общества в целом. В этом контексте ра­боты либеральных социологов (и не только) вне зависимости от их личных интенций служили объяснением наступившего глобального миропорядка как миропорядка неизбежно неоли­берального. Такова объективная роль трудов Бурдье, Голдторпа и даже Райта и Кастельса. Это этап крушения надежд на нарас­тание или хотя бы закрепление сложившейся в прежние годы модели псевдоравенства шансов как символа welfare state.

Последний глобальный кризис конца 2000-х гг. вновь вы­двигает, подобно событиям 1968 г., на первый план, казалось бы, поблекшие со временем слова «неравенство», «социальная справедливость», «равенство шансов», «социальные лифты». И так же, как в 1980-е гг. на смену увлеченности политикой welfare state пришла неолиберальная политика, апогей которой пришелся на 1990-е гг. и которая вызвала резкое обострение со­циального расслоения, так и на смену американскому неокон­серватизму и европейскому неолиберализму ныне приходят в действие силы, ставящие под сомнение стабильность системы. И перед исследователями и аналитиками встает вопрос, как содействовать минимизации социальных конфликтов и увели­чить шансы на национальную и глобальную солидарность.

Следует иметь в виду несколько важных обстоятельств, приводящих к выводу о том, что классовое деление во всей истории неравенства — частный случай стратификации. Во-первых, напомним, что в истории помимо классовой существо­вали другие формы неравенства (кастовая, сословная, властно-номенклатурная). Во-вторых, в обществах классового типа всег-

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

да значительная (а зачастую и преобладающая) часть населения не входила в состав основных классов, образуя мозаику слоев, сословий и других социальных единиц. В-третьих, в современ­ных обществах все попытки выделения контрастных классов все чаще оказываются безуспешными в силу иерархически слоевого строения социума. В-четвертых, помимо основных социальных групп (классов или слоев) в обществе всегда существует тендер­ная, этнорасовая, культурно-статусная стратификация.

Итак, обобщающим понятием для научного изучения и понимания отношений между людьми по поводу распределе­ния власти, собственности, престижа, присвоения всех видов ресурсов является социальная стратификация.

Признание универсальности стратификации, ее исто­рической обусловленности не отрицает возможности оценки ее оптимальности применительно к конкретному обществу. Дифференциация условий жизни, обстоятельства для реализа­ции жизненных шансов являются сферой регулирования, борьбы социальных групп за более разумное распределение ресурсов ис­ходя из критериев оптимизации экономического и социального воспроизводства. При всем этом, видимо, трудно оспаривать те­зис о том, что стратификация суть системный элемент определен­ной социальной организации общества, выполняющий функцию его интеграции и координации. В то же время устаревшая систе­ма стратификации мешает оптимальному функционированию общества, разрушает его социальную организацию.

Стратификация обычно выражает ценности групп, стоя­щих у власти. И до тех пор, пока данная стратификационная иерархия адекватна всей общественной системе на опреде­ленном витке ее развития, она (данная стратификация) всем обществом признается как ценность. Изменения стратифика­ционной системы происходили в истории и эволюционным, и революционным путем. Чем сложнее общество, его техно­логическая и экономическая структура, тем дороже обходится революционный путь развития, тем оправданнее эволюцион­ная трансформация стратификационной системы.

До сих пор мы говорили о неравенстве без учета его фор­мы. Между тем от формы неравенства зависит и интенсивность стратификации. Теоретические возможности здесь колеблют-

Глава 5. Основные вехи становления теории социального неравенства

ся от такой крайности, когда любому статусу приписывается одинаковое количество власти, собственности и престижа, и до другой крайности, когда каждому статусу приписывается разное количество и того, и другого, и третьего. Крайних форм стратификации не было ни в одном историческом обществе, хотя, например, в Индии, где существовало более 5 тыс. под-каст, намечался вариант крайней формы неравенства, а, ска­жем, сельскохозяйственные кооперативы в Израиле (киббуцы) и ныне исчезнувшие коммуны в Китае приблизились к край­ней норме равенства.

Признание социологической наукой функциональности стратификации, ее исторической неизбежности предполагает отказ от раннесоциологического восприятия социального не­равенства как зла, нежелательного в обществе феномена, зна­менует собой переход к объяснению сути и места этого функ­ционального явления в жизни людей. Тем самым социология переходит от выполнения роли социальной критики, от про­явления ценностного чувства справедливости («неравенство — архаизм, пережиток устаревших социальных форм») к науч­ному анализу реальных отношений между людьми, причин и условий их существования, их органичности и полезности для жизни общества, его развития.

Признание функциональности стратификации в то же время совсем не означает бессилия и безразличия по отноше­нию к судьбам людей, отсутствия у социологов какой-либо возможности влиять на пути развития общества. Сопоставим ситуацию, когда в обществе многочисленны социальные слои, социальная дистанция между ними невелика, уровень мобиль­ности высок, низшие слои составляют меньшинство членов общества, быстрый технологический рост постоянно повы­шает «планку» содержательности труда на нижних ярусах про­изводственных позиций, социальная защищенность слабых, помимо прочего, гарантирует сильным и продвинутым спо­койствие и реализацию потенций. Трудно отрицать, что такое общественное устроение, такое межслоевое взаимодействие есть скорее по-своему идеальная модель, чем обыденная ре­альность. Однако это прагматическая модель, поскольку она исходит из признания естественности группового и индивиду-

Часть 2. Социальная стратификация и социальная мобильность

ального неравенства и в то же время предполагает возможность получения высокого социального эффекта при сохранении ди­намизма экономики.

В большинстве своем современные общества далеки от такой модели. Им присуща концентрация власти и ресурсов, связанных со статусом, у численно небольшой элиты, которая имеет неизмеримо более высокое положение, чем остальные группы населения. Чрезмерная концентрация у элиты таких статусных атрибутов, как власть, собственность и престиж, препятствует социальному взаимодействию между элитой и остальными стратами, приводит к чрезмерной социальной дистанции между нею и большинством. Это означает, что сред­ний класс немногочислен и верхи лишены достаточных кана­лов связи с остальными группами. Очевидно, что такой соци­альный порядок способствует разрушительным конфликтам. Поэтому социологическое воображение, создающее идеаль­ные модели преобразования общества, служит благой цели его макросоциальной интеграции. •

„К-7

Глава 6 •

СОЦИАЛЬНАЯ МОБИЛЬНОСТЬ

В КОНТЕКСТЕ ПРОБЛЕМЫ

РАВЕНСТВА ШАНСОВ

Сущность, типы и формы социальной мобильности.

Экзогенные факторы социальной мобильности. Динамика равенства шансов в обществе и первый этап

развития теории социальной мобильности. Обрушение иллюзий. Классовая принадлежность и социальные притязания. ..,., , -