С. Чем отличается история экономического анализа от истории систем политической экономии и от истории экономической мысли?

Различие между идеологически искаженными и оценочными суждениями, о котором только что шла речь, вовсе не означает, что мы отрицаем их сходство. Именно это сходство, как я считаю, обусловливает возможность разграничения истории экономической науки (экономического анализа), истории систем политической экономии и истории экономической мысли.

Под системой политической экономии я понимаю изложение системы экономической политики, которую автор отстаивает, исходя из некоего единого нормативного принципа: экономического либерализма, социализма и т.д. Мы рассматривает эти системы только в той мере, в какой они содержат аналитические исследования. Примером такой системы политическое экономии является, как по замыслу автора, так и фактически «Богатство народов» А. Смита. В этом своем качестве она нас не интересует. Но мы рассматриваем ее, поскольку политические принципы и рекомендации Смита: апология свободы торговли и пр. - не более, чем поверхностная оболочка его великих достижений в области анализа. Другими словами, нам интересно не то, за что он ратовал, а то, как он обосновывал рекомендуемую им политику и какие средства анализа использовал. Конечно, для самого Смита и его современников-читателей главными были именно политические принципы и рекомендации (включая оценочные суждения, раскрывающие идеологию автора). Именно они обеспечили его работе успех у публики и таким образом позволили ей занять выдающееся место в истории человеческой мысли. Но мы в этой книге готовы пожертвовать всеми этими рецептами, отражающими идеологию конкретной страны и конкретной эпохи и неприменимыми в других условиях. |

Сказанное относится и к тому, что мы называем экономив ческой мыслью, т.е. совокупности всех мнений и пожеланий по экономическим вопросам (в особенности в области экономической политики), имеющих хождение в общественном сознании в данное время и в данном месте. Общественное сознание никогда не бывает однородным, оно отражает деление данного общества на группы и классы различной природы. Иными словами, общественное сознание более или менее обманчиво (причем в некоторые моменты - более, а в другие - менее) отражает классовую структуру общества и формирующиеся в ней виды группового сознания.

Эти группы обладают разными возможностями утвердить свое сознание в масштабах всего общества и оставить след в литературе, который был бы заметен следующим поколениям. Это порождает проблемы интерпретации, часто неразрешимые.

В частности, общественное сознание в данное время и в данном месте не просто различается у разных групп, но и зависит от положения и интеллекта индивидов, входящих в ту или иную группу. Оно различается у политиков и у лавочников, фермеров, рабочих, которых «представляют» эти политики. Общественное сознание может проявляться в системах политической эконо­мии, которые создаются авторами, принадлежащими или примы­кающими к определенным общественным группам.

С другой стороны, оно может граничить или пересекаться с областью экономического анализа, как часто бывает в трак­татах, написанных представителями торговой и промышленной буржуазии. В этом случае наша задача состоит в том, чтобы выбрать аналитические достижения из общего потока словесных формулировок, отражающих общественные настроения того вре­мени и не связанных с попыткой усовершенствовать наш концеп­туальный аппарат. Как бы ни была трудна такая задача в каж­дом конкретном случае, различие, которое мы проводим между экономическим анализом, экономической мыслью и системами политической экономии, в принципе должно быть понятно всем.

Я думаю, что параллельно истории экономического анализа можно было бы написать историю общественных воззрений по экономическим вопросам и их смены, лишь вкратце описав до­стижения в области анализа. Такая история безусловно рас­крыла бы влияние общественных воззрений на выбор проблем, которые интересуют аналитиков в каждый данный период вре­мени, и на общий подход к этим проблемам. Наша задача про­тивоположна. Конечно, мы всегда будем учитывать ту общую среду, в которой протекала работа аналитика. Но сама по себе эта среда и ее исторические изменения не будут нашим глав­ным предметом изучения. Мы будем учитывать лишь ее благо­приятное или неблагоприятное воздействие на экономический анализ, который является главным «героем» этой книги. Пы­таясь отделить сам анализ от общественного контекста, в ко­тором он развивался, мы сделаем одно открытие, которое можно изложить уже здесь.

Развитие анализа, как бы на него ни влияли интересы и воз­зрения участников рынка, обладает свойством, начисто отсут­ствующим в историческом развитии экономической мысли (в на­шем понимании термина) и в исторической последовательности систем политической экономии. Это свойство лучше всего пояс­нить на примере. С древнейших времен до наших дней эконо­мисты-аналитики в большей или меньшей степени интересова­лись таким явлением, как цена в условиях конкуренции. Когда в наши дни студент изучает эту проблему на высоком теорети­ческом уровне (например, по книгам Хикса или Самуэльсона) он встречается со многими понятиями и проблемами, которые сперва кажутся ему трудными (они были бы совершенно непонятны и для такого, сравнительно недавнего автора, как Джон Стюарт Милль). Но довольно быстро наш студент обнаружит, что новый аналитический аппарат ставит и решает проблемы, которые не смогли бы ни поставить, ни тем более решите старые авторы. Это дает нам возможность самым непосредственным образом ощутить, что со времен Милля произошел очевидный прогресс в экономической науке. Мы можем судить об этом с той же уверенностью, как, например, о технологическом прогрессе в стоматологии за тот же период времени.

То, что мы можем в данном случае говорить о прогрессе объясняется, очевидно, наличием некоего общепринятого (разумеется, группой профессионалов) стандарта, который позволяет нам проранжировать различные теории цены так, чтобы каждая из них превосходила предыдущую. Далее мы замечаем, что эта иерархия связана с течением времени, т.е. чем позднее появилась теория, тем, как правило, выше ее ранг. Все исключение можно отнести за счет внешних по отношению к анализу влияний. Ничего похожего на этот прогресс анализа мы не встретив ни в истории экономической мысли, ни в исторической последовательности систем политической экономии.

Например, бессмысленно говорить, что идеи Карла Великого в области экономической политики, воплотившиеся в его законодательной и административной деятельности, превосходят экономические идеи, скажем, Хаммурапи, но уступают общим принципам экономической политики династии Стюартов, которые, в свою очередь, не дотягивают до уровня идей, лежащие в основе актов американского конгресса. Конечно, некоторый меры государственной политики могут быть нам симпатичнее других, и на этом основании мы можем проранжировать их в порядке своего предпочтения. Но ранг любой экономической идеи в этой иерархии будет определяться оценочными суждениями ее составителя, его эмоциональными и эстетическими предпочтениями. Это по сути дела то же самое, что решать, кто более велик: Тициан или Гоген. Единственный разумный ответ на такой вопрос состоит в том, что сам вопрос бессмыслен.

То же самое можно сказать и о всех системах политической экономии, если исключить из рассмотрения достоинства и недостатки применяемых в них методов анализа. Мы можем предпочесть современный диктаторский социализм миру Адама Смита или, наоборот, но такие предпочтения будут столь же субъективными, как предпочтение, оказываемое блондинкам или брюнеткам (пользуясь сравнением Зомбарта). Иными словами, в вопросах экономической и всякой иной политики нет места понятию «прогресс», поскольку отсутствует база для сравнена Это обстоятельство объясняет расхождения между историками экономической науки. Одни из них справедливо говорят о прогрессе в нашей науке, имея в виду технику анализа и степень овладения фактическим материалом. Другие столь же справедливо отрицают прогресс, говоря о простой смене обще­ственных условий, порождающей смену настроений и мнений по поводу экономической политики и ее целей. И те и другие ошибаются только в том, что видят только тот аспект эконо­мической мысли, который анализируют. Но безусловно ошиба­ются те, кто либо видят в развитии экономического анализа простое отражение изменившихся приоритетов общественного сознания, либо по-детски верят в то, что политические идеи рож­даются только под влиянием прогрессивных побуждений.

Д. Процесс научного исследования: общее видение и спо­собы анализа.

Теперь мы готовы сделать второй шаг в нашем исследовании идеологических влияний, а именно поставить вопрос, в какой мере они могут повредить экономическому исследованию в уз­ком смысле, т. е. тому, что мы назвали экономическим ана­лизом.

Некоторым читателям этот второй шаг может показаться излишним. Ведь мы уже установили идеологическую обусловлен­ность всех систем политической экономии и тех, менее система­тизированных совокупностей взглядов по экономическим вопро­сам, которые «циркулируют в общественном сознании» в каж­дых конкретных условиях. Что же еще остается оговорить?

Допускаю, что читатели, которых интересует главным обра­зом история идей, формирующих политику, или хотя бы влияю­щих на нее, или история общественных воззрений на приори­теты хозяйственной политики и не волнует техника экономиче­ского анализа, могут великодушно признать (в недоумении пожимая плечами), что наш набор инструментов так же далек от идеологии, как и техника любой другой науки. К сожалению, мы не можем так легко принять это на веру. Поэтому рассмот­рим процесс научного исследования как он есть и посмотрим, на каком этапе в него могут проникнуть идеологические эле­менты, как можно их опознать и попытаться устранить.

Практически наше исследование всегда начинается с работ наших предшественников. Но предположим, что мы начали с нуля. Каковы будут наши первые шаги? Очевидно, для того, чтобы поставить перед собой какую-либо проблему, мы дол­жны прежде всего иметь перед глазами определенный набор связанных явлений, представляющих собой достойный объект для исследования. Иными словами, аналитической работе дол­жен предшествовать преданалитический акт познания, постав­ляющий материал для анализа. В этой книге такой преданали­тический акт познания мы называем «видением». Интересно, что такое видение не только исторически предшествует любой аналитической работе, но и может вторгнуться в историю уже сложившейся науки. Это происходит тогда, когда кто-либо учит нас «видеть» вещи в новом свете, никак не обусловленном фактами, методами и результатами, характерными для предыдущей стадии развития науки. |

Я хотел бы пояснить этот тезис на выдающемся примере| взятом из современной стадии развития нашей науки. И критики, и поклонники научных достижений покойного лорда Кейнса согласятся с тем, что его «Общая теория занятости, процента и денег» (1936) была выдающимся достижением 30-х годов и оказала решающее влияние на развитие анализа в течение, по крайней мере, десятилетия после своего выхода в свет. Аналитический аппарат «Общей теории» излагается автором в гл. 18. Следуя за его рассуждениями, мы замечаем, что аппарат был создан Кейнсом для того, чтобы удобно изложить некоторые факты «мира, в котором мы живем», хотя, как подчеркнул сам автор, эти факты несут на себе отпечаток некоторых свойств его основных теоретических концепций (склонности к потреблению, предпочтения ликвидности и предельной эффективности капитала), но не являются «логически необходимыми свойствами». Этот аналитический подход будет подробна рассмотрен позднее (Часть V, гл. 5). Там мы покажем, что специфические свойства, о которых идет речь, - это свойство дряхлеющего английского капитализма, с точки зрения английского интеллектуала. Очевидно, что никакой предшествующий анализ не смог бы их установить. Их можно, «опираясь на наши представления о природе современного человека, с уверенностью приписывать миру, в котором мы живем» (Англии. - Й.Ш.).

Здесь не место обсуждать достоинства или недостатки этой концепции. Все, что мы хотим сказать сейчас, сводится к тому, что в данном случае мы имеем дело с концепцией (или видением в нашем смысле слова), предшествующей аналитической работе самого Кейнса и его последователей. Это предшествование проявляется в данном случае с непревзойденной ясностью поскольку данное видение было блестяще сформулировано Кейнсом (еще без аналитического оснащения) на нескольких страницах его ранней работы «Экономические последствия мира» (1919). Период между 1919 и 1936 гг. Кейнс посвятил (разумеется, не исключительно - широта его интересов общеизвестна) попыткам, сначала менее, затем более успешным придать форму своему видению современного экономического процесса, возникшему у него, самое позднее, в 1919 г. Можно было бы привести и другие примеры как из нашей науки, так и из других дисциплин, иллюстрирующие этот способ работы нашего ума, но, пожалуй, более убедительного не найдешь.

Аналитическая работа начинается тогда, когда у нас уже есть свое видение группы явлений, привлекшей наше внимание, независимо от того, располагаются ли эти явления на «науч­ной целине» или на почве, обработанной прошлыми исследова­телями. Первая задача состоит в том, чтобы облечь наше виде­ние в слова или концептуализировать его таким образом, чтобы его элементы, обозначенные определенными терминами (что об­легчит их узнавание и работу с ними) заняли свое место в бо­лее или менее упорядоченной схеме или картине. Но делая это, мы почти автоматически выполняем и две другие задачи.

С одной стороны, мы собираем новые факты в дополнение к уже известным и разочаровываемся в надежности некоторых других фактов, входивших в наше первоначальное видение. С другой стороны, само создание схемы или картины обога­щает первоначальное видение новыми связями между фактами, новыми понятиями, а иногда и разрушает какую-то его (виде­ния) часть. Работа с фактами и «теоретическая» работа, без конца обогащая и проверяя друг друга, ставя друг другу но­вые задачи, в конце концов создают научные модели, времен­ные продукты их взаимодействия, сохраняющие некоторые эле­менты первоначального видения, к которым предъявляются все более жесткие требования адекватности и последовательности. Таково примитивное, но, думаю, в сущности верное описание процесса, с помощью которого мы получаем научные резуль­таты. Очевидно, что этот процесс широко открыт для воздей­ствия идеологии. Оно осуществляется уже на самом первом этапе преданалитического познавательного акта. Аналитическая работа начинается с видения, а оно идеологично почти по опре­делению. Если есть хоть какой-нибудь мотив, побуждающий нас видеть факты так, а не иначе, то можно не сомневаться, что мы увидим их так, как нам хочется.

Чем простодушнее и наивнее наше видение, тем опаснее оно в том случае, если мы попытаемся получить из него универсаль­ные выводы. Кстати, тот, кто ненавидит свою общественную систему, вовсе не обязательно создаст более объективный ее об­раз, чем тот, кто ее любит. Ненависть не менее слепа, чем лю­бовь. Единственное, чем мы можем утешиться, так это тем, что существует широкий круг явлений, никак не затрагивающих наши эмоции и поэтому представляющихся разным людям оди­наково. Но, кроме того, мы можем отметить, что правила и при­емы анализа в той же мере независимы от идеологии, в какой наше видение пронизано ею. Конечно, пафос страстного утверж­дения или страстного отрицания может привести к подтасовке методов анализа. Но сами эти методы, многие из которых к тому же заимствованы из областей, слабо, а то и вовсе не затронутых идеологией, таковы, что легко распознать их некорректное применение. К тому же столь же важно, что они устраняют порожденные идеологией ошибки, содержащиеся в первоначал ном видении. Они делают это автоматически, помимо воли и следовательно, и в этом их особое достоинство.

Новые факты, накапливаемые исследователем, воздействуй на его теоретическую схему. Новые концепции и взаимосвязи открытые им или другими учеными, должны подтвердить его идеологию или уничтожить ее. Если не мешать этому процесс он, хотя и не защитит нас от возникновения новых идеологи но очистит существующую идеологию от ошибочных взглядов.

Конечно, в экономической науке, и в еще большей степени в других общественных науках, сфера того, что можно строго проверить, ограничена. Многие явления входят в область личного опыта, а уж отсюда изгнать идеологию, или в данном ел чае сознательную нечестность, невозможно. Поэтому наши аргументы не могут нас окончательно успокоить. Но они значительно сужают область идеологически искаженных положений и позволяют нам всегда определить их возможное местонахождение.

Цитир.по: Истоки. Вопросы истории народного хозяйства и экономической мысли. Выпуск 1. М.: Экономика, 1989. С.250-267, 273-284.