Не зря народ учит: береги платье снову, а честь смолоду

Перламутровое мясо[13]

Я стараюсь заходить в магазины чем пореже. В частности, всякое цельное солёное мясо покупаю обычно целыми окороками — благо холодильник у меня достаточно мощный, а налёта соли, выпотевающей на поверхность куска при колебаниях влажности, я не боюсь (как не боюсь и налёта. сахара на шоколаде, возникающего по той же причине). Родители же мои предпочитают заглядывать в продмаг рядом с домом при каждом выходе на улицу, дабы всегда есть свежее. Вот и мясо они обычно берут в небольших, уже расфасованных нарезках.

Не так давно, когда я в очередной раз гостил в Одессе, мама показала мне свежекупленную нарезанную говядину по-баварски. И беспокойно спросила: не указывает ли перламутровый блеск среза на какую-нибудь недоброкачественность — вроде, например, особого вида плесени?

Чтобы вполне развеять её опасение, я с ходу произнёс целую лекцию.

Блеск самого перламутра порождён его тонкослойной структурой. Полупрозрачные слои кальцита с органическими добавками, слагающие раковину моллюска, сопоставимы по толщине с длинами световых волн. Поэтому свет, отражающийся от межслоевых границ, интерферирует — взаимовлияет: складывается на тех направлениях, куда разные отражения приходят в согласованной фазе, и гасится на всех остальных. По разным направлениям согласование разное, так что видны разные длины волн — цвета. Малейший поворот самой раковины меняет условия отражения — и цветовая картина в целом играет.

Жемчуг тоже сложен из слоёв перламутра (само это слово — немецкое «мать жемчуга» во французском произношении), наросшего вокруг попавшего в раковину инородного тела (или — на плантациях — искусственно внесённой затравки). Кривизна же слоёв в жемчуге заметно больше, чем в стенке раковины. Соответственно и направления предпочтительного отражения разных цветов образуют более сложную картину. Игра цвета жемчуга несравненно изящнее, нежели поделочного — почти плоского — перламутра.

Мышечные волокна потолще световых волн. Но если на плоский срез, сделанный поперёк волокон, посмотреть под малым углом, размеры видимых проекций клеток сопоставимы с нужными длинами. Значит, регулярная структура мяса тоже может давать эффекты интерференции света, отражённого или хотя бы дифрагированного — рассеянного благодаря волновым свойствам — от разных участков. В частности, можно наблюдать и перламутровый блеск.

Сходным образом играют оптические диски. На них неоднородности с различной способностью к светоотражению нерегулярны: расположением этих питов — ямок (термин идёт от штампованных дисков — в записываемых дисках обычно рельеф не нарушен, а просто краска частично обесцвечена) — кодируется информация. Но поверхность диска содержит направляющую спираль — по ней ориентируется оптика. Спираль с постоянным шагом образует правильную дифракционную решётку. Интерференция света на ней столь эффектна, что бракованные диски зачастую служат украшениями.

Одно время модно было использовать диски для ослепления милицейских радаров: мол, металлическая поверхность даёт дополнительные отражения. Между тем тиражируемые на штамповочных станках диски слишком малы по сравнению с характерной длиной волны радара, чтобы отражение от тончайшей алюминиевой плёнки создавало значимую помеху: даже обычные зеркала заднего вида отражают куда больше, а замеру скорости не мешают. А уж покрытие записываемых оптических дисков и вовсе неметаллическое: органика, распадающаяся при высокой — лазерной — концентрации света нужной длины. Основная же масса украшений — именно записываемые диски: очень уж много причин для сбоя в процессе компьютерной записи, так что брак неизбежен. Блестяшки, болтающиеся на леске в оконных проёмах, лишь указывают ГАИшнику: перед ним — потенциальный нарушитель, намеренный обмануть закон. По счастью, попытка скрыть превышение скорости оптическими дисками — как говорят юристы, покушение с негодными средствами.

Подобных — редко преступных, но неизменно нелепых — следствий массовой неграмотности всегда было немало. И, как правило, за любым поверьем при глубоких раскопках обнаруживаются чьи-то деньги.

Нынче оптический диск — материал бросовый. Но ещё несколько лет назад CD был изрядным дефицитом. А уж о DVD, чья направляющая спираль имеет меньший шаг (0.74 мкм вместо 1.6), а потому игра света эффектнее, и вовсе мало кто слышал. И хитрецы охотно поставляли водителям производственный брак — иной раз заметно дороже цены чистой болванки. А порою ещё и расхваливали способность этого товара к обману скоростемерной техники.

Вспомним моду на кактусы около компьютерных мониторов — якобы ради защиты от вредоносного электромагнитного излучения. Ранние конструкции электронно-лучевых трубок и впрямь изрядно фонят, а массовому сознанию свойственно преувеличивать невидимые опасности — но уж кактус-то никоим образом не защищает от частот, соответствующих многокилометровым волнам! Да и организм человека поглощает лишь ничтожно малую долю столь длинных колебаний — то есть в данном случае и защищаться фактически незачем. Зато кактусоводы изрядно обогатились (и, возможно, сами охотно поддерживают слухи о чудодейственной защитной силе своего колючего товара).

Увы, там, где кому-то удаётся придумать угрозу — механизм критики в нашем сознании зачастую отказывает. Более того, чужая критика — сколь угодно обоснованная — зачастую воспринимается как подлый замысел заговорщика. Что раскрывает простор для подлинных заговоров. В наш меркантильный век — чаще всего против наших кошельков.

Лет десять назад мой партнёр во многих интересных делах Нурали Нурисламович Латыпов — физик и нейрофизиолог по университетским образованиям — по просьбе журнала «КоммерсантЪ — Деньги» исследовал вечно модную тему опасности мобильных телефонов. Я ему тогда помог благодаря ещё не забытому опыту программиста: изучил все доступные способы кодировки сигнала и убедился в полном отсутствии шансов на резонанс — даже кратковременный — работы аппарата с биотоками мозга (все прочие механизмы воздействия сотовых излучений на организм рассмотрел сам Латыпов и надёжно показал их безопасность). Словом, наши выводы совпали с известными ранее теоретическими и экспериментальными выводами о безопасности нового (в ту пору) вида связи. Но публикация вызвала лишь ехидный комментарий: спонсором телепередачи «Что? Где? Когда?» стала сотовая компания МТС — вот знатоки на защиту её интересов и бросились. К сожалению, мне доселе неведом первоисточник этого слуха. Но как раз тогда стационарные телефонные сети впервые стали всерьёз задумываться о перспективах потенциальной конкуренции.

Когда я работал над этой заметкой, неугомонный РосПотребНадзор призвал держать сотовый телефон подальше от ребёнка: мол, отдалённые последствия воздействия радиоизлучений на молодой растущий организм ещё неясны. Сотрудники вездесущего Геннадия Григорьевича Онищенко и впрямь до такой степени не в ладах с физикой и физиологией? А может быть, в скором будущем нас ждёт новая технология мобильной связи (или хотя бы дистанционного надзора родителей за детьми), заранее — популярным у нас благодаря Борису Абрамовичу Березовскому методом приватизации менеджмента — расчищающая поле, дабы не тратиться на конкурентную борьбу?

Многие наши опасения пока не поддаются монетизации. Например, перламутровый блеск мясного среза, помянутый мною в начале, вроде бы ещё не коммерциализирован. Так что владельцы продовольственных магазинов могут заранее подготовиться к возможным обвинениям в торговле бракованной — судя по внешнему виду, заплесневевшей — нарезкой. А жуликам, уже радостно составляющим планы использования описанного мною факта для шантажа коммерсантов, лучше поискать иную кормушку.

Впрочем, можно не сомневаться: вовсе без кормушки махинаторы не останутся. Ибо никто не знает всего. А бесстрашие неведения — дело редкое: в естественных условиях, где шла наша эволюция, зачастую полезнее перестраховка. Обычно незнание порождает не просто осторожность, а страх. Умельцы же, способные превратить общественное беспокойство в личный доход, найдутся всегда и везде. По старой немецкой поговорке, нет такого свинства, откуда нельзя выкроить кусок ветчины.

Взрыв по аутсорсингу[14](*)

Отдаёшь на сторону уже освоенную технологию — сохраняй за собой авторский надзор. Сторонние работники заведомо не могут знать всех нюансов, способных повлиять и на процесс, и на результат. Поэтому могут строго блюсти совершенно несущественные мелочи — и в то же время из лучших побуждений менять что-нибудь принципиально важное.

В 1909-м Фриц Хабер (Fritz Haber) разработал метод синтеза аммиака из водорода и азота. В природе азотные соединения образуют только молнии при грозе да клубеньки с бактериями на корнях бобовых растений. До Хабера вся остальная живая природа довольствовалась столь скудным азотным пайком. Теперь же весь азот необъятной атмосферы стал доступен для усвоения — лишь бы хватало энергии на работу химзаводов. Первый такой завод открыла в 1913-м близ Оппау фирма BASF (Badische Anilin und Soda Fabrik); её инженер Карл Бош довёл идеи Хабера до промышленной технологии.

Хабер получил Нобелевскую премию (за 1918-й год, хотя присудили её уже после войны — в 1919-м). А ещё раньше его родная страна смогла четыре года воевать в экономической блокаде: и азотные удобрения, и азотная кислота — основа взрывчаток и порохов — ранее изготовлялись только из селитры, а основной её источник — залежи птичьего помёта на скальном берегу Чили — был отрезан от Германии могучим британским флотом.

После войны взрывчатки нужно немного. Аммиачные заводы полностью переключились на выпуск аммиачной селитры NH4NO3: в ней содержание азота наивысшее из всех дешёвых солей — лучшего удобрения не найти. Крестьяне изголодавшейся Германии расхватывали всё произведенное.

В отличие от современной войны, сельское хозяйство — сезонное. Удобрения надо внести в почву за считаные осенние дни. Расчётливый крестьянин и закупит их незадолго до внесения: пусть цена в сезон выше — но не омертвлять же капитал на многие месяцы! Заводы весь год работают на склад — а потом за несколько недель распродают запас.

В Оппау складом стал выработанный глиняный карьер около завода. Котлована хватало на всю годовую продукцию.

Селитры очень хорошо растворимы. Поэтому легко слёживаются. Мелкие кристаллы частично растворяются даже во влаге, впитанной из воздуха. При подсыхании выпадают микрокристаллики, связывая между собой то, что не успело раствориться. В конце концов образуется монолит. Поэтому селитру лучше сразу после изготовления фасовать в плотные мешки (сейчас — из синтетической плёнки для герметичности).

В Оппау дешевизны ради карьер заполняли навалом, а на продажу слежавшееся удобрение дробили. Отбойным молотком много не наколешь — надо взрывать. А это рискованно. Аммиачная селитра — в отличие от всех прочих — способна взрываться и в чистом виде: кислород и водород, прикреплённые к разным атомам азота, соединяются напрямую.

Заводские технологи отработали методику. Сверлили шпуры — длинные тонкие каналы. Туда закладывали картонные трубки с чёрным порохом — смесью угля, калиевой селитры и серы. Он горит, а не детонирует: энергия, нужная для активации химических реакций, передаётся в нём в виде тепла, а не ударной волны. Поэтому другие взрывчатки от него почти никогда не детонируют. Но давление выделяющихся газов достаточно, чтобы расколоть на куски приемлемого размера довольно обширный кусок селитряного монолита.

Заводская бригада взрывников успевала обслуживать поток покупателей удобрения. Но содержать столько специалистов высокой квалификации недёшево. Да и взрывное хозяйство — склады пороха и фитилей, специальная охрана — достаточно громоздкое и накладное.

Завод пригласил подрядчика — фирму, специализирующуюся на взрывных работах. Передали подробные — с немецкой скрупулёзностью расписанные — технологические карты. Обучили работников. На первых порах контролировали подготовку каждого взрыва. Только убедившись в точности соблюдения регламента, оставили подрядчика в покое. И пара десятков тысяч взрывов прошла без осложнений.

Увы, чёрный порох — взрывчатка не из дешёвых. И уж подавно далеко не самая мощная. На бурении шпуров и взрывах приходилось держать изрядный коллектив, и прибыль подрядчика оказалась куда меньше его надежд.

Подрядчик рассудил: отчего бы вместо безнадёжно устаревшего пороха не взять взрывчатку помощнее (да и подешевле)? Выбрал рекарок — смесь бертолетовой соли (хлорат калия KClO3) с бензином. Грозное название (wreck a rock — расколи скалу) она получила в 1885-м, когда 110 тонн бертолетовой соли с нитробензолом и пикриновой кислотой (и более 30 тонн динамита вокруг детонаторов) снесли подводные скалы Флед Рок, изрядно осложнявшие проход в нью-йоркскую гавань.

Пробные взрывы прошли идеально. Расходы меньше, объём дробления больше. Так что заводских технологов даже не известили об изменении.

Работа по новой методике поначалу шла благополучно. Но 21 сентября 1921-го в очередной взрыв оказалось вовлечено и содержимое склада.

В аммиачной селитре кислорода заметно больше, чем нужно для реакции с её же водородом: в каждой молекуле — лишний атом. Поэтому взрывается она сравнительно слабо. Вдобавок детонационная волна замедляется на неизбежных неоднородностях частично слежавшегося порошка, так что часть его, вероятно, оказалась выброшена из карьера, не успев прореагировать. Взрыв 12 тысяч тонн селитры оказался эквивалентен примерно 4–5 тысячам тонн тротила.

В Оппау погибло всего полтысячи человек, да и значительную часть городских зданий удалось потом отремонтировать: карьер направил ударную волну в основном вверх. Но от первого в мире аммиачного завода остались в основном горькие воспоминания.

Крупнейший рукотворный неядерный взрыв случился потому, что руководство химзавода пренебрегло одним из ключевых правил аутсорсинга.

Старший брат следит за тобой[15]

Полезно иной раз заглядывать в EULA (End User License Agreement — лицензионное соглашение с конечным пользователем). А ещё лучше — на сайт производителя. Там можно, например, найти перечень компонентов новомодной операционной системы Windows Vista, регулярно доставляющих её разработчику — корпорации Microsoft — сведения не только о компьютере, на котором система работает, но и об информации, через него проходящей.

Причины корпоративного любопытства можно поделить на категории — от совершенно оправданных до явно преступных.

Необходимость некоторых сведений очевидна. Скажем, для автоматического обновления компонентов системы нужно знать, какие из них когда установлены. Искать драйвер — программу обслуживания — блоков аппаратуры удобно в автоматическом режиме, сразу после их подключения: так в наивысшей, технически возможной степени обеспечивается режим plug-and-play (воткни и играй). Чтобы исправлять ошибки в программах, желательна как можно более подробная картина обстановки в компьютере в момент сбоя: ведь проблема может порождаться не только одной программой, но и процессами их взаимодействия.

В какой-то мере можно обосновать даже не столь технически — и этически — безупречные запросы.

Скажем, новомодная идея полной изоляции детей от сведений о некоторых областях жизни логически порочна. Она приводит в лучшем случае к тому, что эти сведения дети получают по весьма сомнительным каналам и поэтому в сильно искажённом и огрублённом виде. В худшем же случае ребёнок просто не распознаёт вовремя ту опасность, от которой его надеются оградить, и сталкивается с нею без малейшей подготовки, не говоря уж о навыках уклонения от неё. Но если уж действовать на основании этой страусиной политики, следует признать: система ограничения доступа детей к сайтам для взрослых работает тем точнее, чем полнее собранные сведения о сайтах, куда заходят сами взрослые, и о том, что притягивает детей в определённом возрасте.

Полное имя и фактический адрес проживания — ключ ко множеству сведений, обычно признаваемых не подлежащими разглашению. Тем не менее при регистрации в сетевых службах Microsoft их приходится указывать. Но даже такое раскрытие личной тайны может пригодиться самому абоненту. В самом деле, если уж хранишь в Интернете свою почту, фотоколлекции, многие другие сугубо личные данные — может понадобиться доказать, что они принадлежат именно тебе, а не какому-нибудь злоумышленнику, сумевшему подобрать (это не так уж сложно — скажем, добрая половина военных и чиновников на компьютерный запрос «password» отвечает «password»), подсмотреть или узнать с помощью программы, засланной на твой компьютер, твой пароль.

Но некоторые поводы к корпоративному любопытству трудно оправдать даже при самом снисходительном подходе. Так, DRM (Digital Rights Management — цифровое управление правами), как и весь DMCA (Digital Millennium Copyright Act — закон о праве копирования в цифровую эпоху), лично я считаю преступлением против человечества, ибо они нацелены в конечном счёте против главного источника прогресса — права обучаться не только на опыте ближних. Это — коммерческие извращения представления о праве вообще и собственности в частности. Они возникли и поддерживаются исключительно потому, что перепродавцы чужих идей, не заинтересованные в возникновении новых — не подконтрольных им — творений, сумели сплотиться в мощное политическое и юридическое лобби. Понятно, никакие технические средства поддержания преступных законов нельзя признать приемлемыми.

По счастью, столь откровенная агрессия против интересов потребителя — пока сравнительная редкость. Как видно из вышеизложенного, деятельность большей части цифровых шпионов, изобильно включённых разработчиками в состав «крупнейшего в мире компьютерного вируса», представляется на первый взгляд почти благонамеренной.

Да и сама корпорация обещает не использовать собранные данные в ущерб их источнику. Она соорудила обещание о неразглашении — столь обширное, что не всякий доберётся до пункта, где «Microsoft может раскрыть персональную информацию о вас, если это требуется для соблюдения законности или декларации чистоты намерений, в следующих случаях: (а) для соблюдения законного или легального процесса, осуществляемого Microsoft; (b) для защиты и соблюдения прав Microsoft (включая обязательность осуществления соглашений между вами и компанией); или (с) действуя в экстренных обстоятельствах, для защиты личной безопасности сотрудников Microsoft, пользователей ПО или служб Microsoft или членов общества». Попросту говоря, о Вас ничего не расскажут, пока это не заблагорассудится ни самой корпорации, ни какому-нибудь сутяге со стороны.

Вдобавок даже столь скромное ограничение не обеспечено ничем, кроме доброй воли самой Мелкой Мякоти. Прежде всего оно не поддаётся независимой проверке: тексты её программ засекречены (и DMCA сулит тюрьму каждому, кто попытается дешифровать текст по двоичному коду — работа нудная, но по моему опыту вполне осуществимая). Кроме того, корпорация предусмотрительно оговорила: опубликованный ею список компонентов, собирающих и передающих информацию, ни в коем случае не исчерпывающий — то есть под прикрытием официальных резидентов шпионить могут и нелегалы. А где возможен засекреченный поток сведений — там и отследить русло этого потока невозможно. Не говоря уж о том, что судиться с одной из богатейших деловых структур мира в стране, где пристойный юрист получает несколько сот долларов в час, вряд ли удастся в одиночку — и даже при явном нарушении собственных обязательств корпорация скорее всего окажется безнаказанной.

Итак, каждый из добрых семи десятков официальных (и неведомого сонма неофициальных) сборщиков информации, устанавливаемых по единоличному решению Microsoft на почти каждый новый компьютер, потенциально опасен и сам по себе. Мозаика же, сложенная из собранных ими клочьев данных, просто устрашает. Корпорация ещё не доросла до размаха Матрицы, воспетой братьями Вачовски. Но уже по многим показателям превосходит Старшего Брата из «1984» Эрика Блэра (он публиковался под псевдонимом «Джордж Оруэлл»; кстати, кампания раскрытия псевдонимов в СССР незадолго до моего рождения, послужившая запалом к вспышке — по счастью, угасшей сразу после смерти Джугашвили — национализма и самоизоляции, тоже пример последствий разглашения конфиденциальных сведений[16]).

Школьника, пользующегося компьютером для рисования, ведения сетевого дневника да переписки с десятком сверстников, утрата личной тайны, возможно, не спугнёт. Но как может доверять продукции Microsoft (да и любой программе, чей исходный текст недоступен) человек, связанный со сколько-нибудь серьёзными коммерческими, научными или политическими делами?

А уж для крупных структур употребление таких программ — и подавно путь если не к самоубийству, то по меньшей мере к изрядным потерям. Не зря, невзирая на агрессивную (а по мнению многих специалистов, ещё и сомнительную в части подбора и интерпретации фактов) рекламу Microsoft, серьёзные фирмы — вроде банков — до сих пор используют на серверах системы, чья родословная восходит к открытой и полностью документированной Unix.

Лично я ещё в 2005-м перешёл на одну из таких систем — Linux, написанную полностью с нуля и поэтому вовсе не содержащую компонентов, чьи тексты закрыты от специалистов и не проверены от корки до корки. Правда, мне не удалось собственноручно обеспечить выполнение под ней парочки программ, написанных для Windows и пока не имеющих вполне удовлетворяющих меня открытых версий. Пришлось обращаться к мастеру по настройке системы — он всё состыковал и согласовал. Столь мелкое техническое затруднение легко преодолимо даже в частном порядке — не говоря уж о коммерческой организации, в любом случае содержащей профессионалов такого рода.

Разработка программ с открытыми текстами не приносит баснословных прибылей, какими прославилась Microsoft. Но и на них многие неплохо кормятся. А по мере роста спроса на Open Source Soft растёт и доход с них, и их качество.