Размышления о прикладной этике

А. А. Гусейнов

Вопрос о том, что такое прикладная этика, обычно обсуждается в её сопоставлении с теоретической этикой. Такой ход мыслей сам по себе является естественным, ибо задается видовым определением "прикладная". И его, по крайней мере в качестве исходного пункта рассуждений, следует признать вполне правомерным. Однако при осмыслении вопроса о структуре этического знания, соотношении в ней теоретического и прикладного уровней, следует иметь в виду, что этика изначально и по сути является практической наукой.

Она имеет дело с практикой, является моментом последней, а именно, её содержанием является не то, что существует, а то, что может и должно существовать благодаря нам, нашим поступкам, поведению, нашим ответственным и сознательным усилиям. С этикой мы имеем дело не тогда, когда мы хотим что-то узнать, а тогда, когда мы хотим что-то сделать – хотим стать лучше. Этика сверх того, что она есть наука практическая, является также наукой философской, так как она рассматривает поступки, поведение человека с точки зрения их основополагающих принципов, общего смысла жизни. Наконец, она есть точка в которой философия соединяется с практикой. Её поэтому справедливо называют практической философией. Это значит, что философия свой взгляд на мир доводит до формулирования программы жизни и через них, через этико-нормативные программы и модели поведения непосредственно внедряется в практику, становится

интересной и нужной людям. Например, характеризуя те или иные поведенческие установки, мы говорим о стоическом отношении к трудностям, утилитарном подходе к жизни.

Откуда взялись такие определения? Из соответствующих этических идеалов, которые складывались в одном случае в рамках стоической философии, в другом – в философии утилитаризма.

Этика в собственном смысле слова есть учение о том, как поступать, вести себя, как и для чего жить. Поступок как основополагающая единица этически санкционируемого сознательного, индивидуально-ответственного существования может быть представлен в виде силлогизма. В нем в качестве общей посылки выступает норма, правило, основоположение, заключенный в поступке целевой смысл, в качестве частной посылки – особенные условия, в которых он совершается, а в качестве вывода – принимаемое действующим индивидом решение или сам поступок в строгом смысле слова. В зависимости от того, как расставлялись акценты в поступке – силлогизме, складывались различные исторические разновидности этики. В древности преимущественное внимание уделялось особенным, частным обстоятельствам поступков, что получило отражение в аристотелевской версии практической философии как учении о добродетелях. В Новое время преимущественное внимание (и в историческом опыте и в теории) уделялось общим нормам, правилам, которым подчиняются поступки. Кульминацией такого понимания стала практическая философия Канта с её сосредоточенностью на основном нравственном законе, универсальной этической формуле поведения. Прикладная этика акцентирует внимание на поступке как индивидуализированном, каждый раз единственном акте.

Прикладную этику поступок интересует не с точки зрения его универсальной основы, которая задается общими моральными принципами, и не с точки зрения частных обстоятельств, которые фиксируются в привычных для соответствующих ситуаций поведенческих схемах, а с точки зрения его индивидуального облика, который принципиально не поддается расчету. О том, что нравственный поступок не может быть предварительно просчитан в своих возможных следствиях, и что он совершается в силу решения совершить его, что он всегда представляет собой опыт над тем, кто его совершает – это было известно давно. Однако этот аспект поступка никогда до прикладной этики не становился предметом концентрированной общественной воли и целенаправленных интеллектуальных усилий. Можно поэтому предположить, что с прикладной этикой начинается новый этап этики, понятой в качестве практической философии.

* * *

Рассматривая прикладную этику в самом общем и кратком варианте, можно сказать, что это – энциклопедически-словарном, – область знания и поведения, предметом которой являются практические моральные проблемы, имеющие пограничный и открытый характер. Показательные примеры таких проблем - смертная казнь, эвтаназия, трансплантация органов, продажа оружия и др. Они являются пограничными, так как касаются фундаментальных моральных принципов, ценнос-

ти самой жизни, и открытыми, так как имеют форму дилеммы, каждое из взаимоисключающих решений которой поддается моральной аргументации. Более конкретно этико-прикладные проблемы характеризуются следующими признаками.

1) Они возникают в публичных сферах жизни, предполагающих и требующих кодифицированного (юридического, административного, профессионального) регулирования и контроля, в зонах институционального поведения, где поступки по определению имеют осознанный и общественно вменяемый характер. Это – такие проблемы, судьба которых решающим образом зависит от сознательно выраженной воли общества, воплощенной в соответствующей институциональной организации жизни, Например, в результате смертной казни погибает значительно меньше людей, чем от семейных ссор и уличных драк, тем не менее именно она, а не семейные ссоры и уличные драки, является предметом прикладной этики, так как в этом случае речь идет о сознательной, дефинитивно выраженной воле общества, целенаправленном акте государства.

2) Для решения этих проблем недостаточно одной доброй воли, нравственной решимости, плюс к этому требуется еще профессиональная строгость суждений. Здесь моральная обоснованность выбора теснейшим образом сопряжена с адекватным знанием предмета выбора. Нельзя, например, выработать нравственно взвешенное отношение к трансплантации органов без ответа на вопрос о медицинских критериях человеческой жизни.

3) По вопросу их нравственной квалификации среди специалистов и в общественном мнении господствуют противоположные по существу, но соразмерные по удельному весу и общественному статусу позиции. Так, точки зрения в пользу эвтаназии и против нее одинаково апеллируют к этической категории милосердия, претендуют на истинность и легальность.

4) Они не могут быть решены в рамках казуистического метода, хотя и имеют казусный характер; они являются открытыми не потому, что не найдено логически безупречного обоснования, а потому, что не имеют его, они всегда единичны и требуют каждый раз частных, одноразовых решений. Здесь уместна аналогия с юридической практикой, где самые совершенные законы не освобождают от суда, призванного специально удостоверять, конкретно исследовать каждый случай их нарушения.

5) Способ принятия решений здесь также (продолжая аналогию с судом) является публичным, процессуально оформленным, чаще всего он осуществляется через особые этические комитеты, в которых представлена вся совокупность относящихся к делу интересов и компетенций. В случае этико-прикладных проблем как бы выносится наружу тот выявленный еще Аристотелем внутриличностный механизм рационального взвешивания и борьбы мотивов, который предшествует принятию нравственно вменяемого решения. Правда, одновременно с этим размывается (деперсонализируется) ответственность за решение, и оно отчасти теряет нравственное качество.

Характеристика проблем прикладной этики как открытых вызывает неслучайную ассоциацию с открытым обществом. Эти проблемы конституируются

и получают адекватное выражение в открытом обществе, поскольку ему свойственны мировоззренческий плюрализм, веротерпимость.

Они являются открытыми именно в масштабе общества; отдельные индивиды или группы людей, как правило, имеют относительно этих проблем совершенно определенные и однозначные суждения. Другая специфическая черта открытого общества как наиболее благоприятной среды для развития прикладной этики состоит в том, что оно гарантирует и постоянно расширяет права человека, с акцентированным пристрастием оберегая их в тех случаях, когда индивид принадлежит к разного рода меньшинствам. В данном случае опосредствующих связей с особыми общностями (сословием, этногруппой, профессией и т.д.) и независимо от своей полезности, признается самоценной, пользуется в этом качестве определенными общественными и государственными гарантиями. Еще одним фактором, способствующим прикладной этике, является необычайный прогресс познания, проникающий в интимные, личностно-образующие глубины жизни, а также развитие универсальных и дорогостоящих техник и технологий, каждый случай применения которых становится общественно значимым событием, сопряженным с большим риском (генная инженерия, использование атомной энергии и т.п.).

Моральные вопросы, имеющие этико-прикладной характер, возникают в разнообразных сферах практической деятельности. Соответственно прикладная этика существует как собирательное обозначение совокупности многих конкретных прикладных этик – биоэтики, экологической этики, этики хозяйствования, политической этики, этики науки и др. Наиболее развитой из них, на примере которой по преимуществу и строятся обобщения о прикладной этике, является биоэтика (биомедицинская этика). Вопрос о научном и практическом статусе конкретных видов прикладной этики не имеет на сегодняшний день однозначного решения. Очевидно, что они не явлются частями, разделами этики как науки о морали, они в такой же и даже быть может в большей мере принадлежат соответствующим специальным областям знания: биомедицинская этика – биологии и медицине, этика науки – науковедению и т.д. Прикладная этика представляет собой новую, внутри себя многообразную область знания и общественной практики, возникающую на стыке этики и других конкретных форм научно-практической деятельности.

Вопрос о предмете прикладной этики, ее соотношении с этикой в традиционном значении термина остается предметом споров среди специалистов. Различные мнения об этом могут быть сгруппированы в четыре позиции: прикладная этика является приложением этической теории к практике и восходит своими истоками к античной древности; представляет собой новейший вариант профессиональной этики; выступает как совокупность особого рода практических моральных вопросов современности; может быть интерпретирована как новая стадия развития этики, характеризующаяся тем, что теория морали прямо смыкается с нравственной практикой общества.

Несомненным однако является то, что прикладная этика – одна из самых активных точек роста этических знаний и накопления морального опыта.

* * *

Мне ближе четвертая из обозначенных выше позиций, согласно которой прикладная этика – не часть этики, касающаяся её "приложения", а особая её стадия. Если исходить из уже упоминавшийся и широко принятой в литературе сопряженности между этической теорией и прикладной этикой, то вторую можно считать приложением первой не больше, чем первую выражением и продолжением второй. Профессорами В. И. Бакштановским и Ю. В. Согомоновым в рамках развиваемой ими концепции прикладной этики, высказана мысль, что прикладную этику не совсем корректно сопоставлять с теоретической этикой, так как в ней также есть своя теория. Они считают предпочтительным сопоставлять её с фундаментальным знанием, которое для того, чтобы стать прикладным, должно быть определенным образом трансформировано. Такой поворот мысли мне представляется в высшей степени интересным; он позволяет точнее, чем это обычно принято, обозначить специфику прикладной этики. Прежде, чем высказать по этому вопросу несколько более конкретных соображений, необходимо сделать ряд уточнений, касающихся самих терминов.

Мораль, как всем хорошо известно, трудно определить; она до такой степени не поддается логически строгому структурированию, что некоторые авторы видят в этом даже её специфику: мол, именно многозначность морали, её способность быть интерпретированной на разный лад определяет её особое место в культуре как некоего сцепляющего начала, общей точки отсчета, к которой могут апеллировать люди независимо от содержательного различия их целей. Эта не умещающаяся в принятые рамки диффузность данного феномена усиливается наличием двух, а в случае русской культуры трех терминов для его обозначения: "этика", "мораль", "нравственность". Усилия философов развести их хотя бы таким образом, чтобы термин "этика" закрепить за наукой (исследовательской традицией), а термины "мораль" и "нравственность" за той реальностью, которая составляет её предмет, разбивается о своевольную стихию человеческой практики, которая не желает в данном случае ни отрывать действие от размышления, ни тем более отдавать последнее на откуп ученому сословию. Прекрасное свидетельство и оправданность этого – прикладная этика, где термин "этика" имеет смысл, приближающийся к моральной теории, но в первую очередь употребляется для обозначения определенного фрагмента самой моральной реальности. Прикладная этика представляет собой не вторичную рефлексию, а первичный моральный опыт – сознательный, осознанный, даже теоретически насыщенный, но тем не менее первичный опыт, который уже потом, после того, как он дан, становится предметом философских и иных специализированных обобщений. Поэтому, когда Бакштановский и Согомонов говорят об этико-прикладном знании в его соотнесенности с фундаментальным знанием, то надо полагать, что они имеют в виду разные уровни самого морального сознания. В частности, над фундаментальным знанием в этом случае подразумеваются не философские концепты, а основоположения (принципы) самой мо-

рали – то, что составляет общую посылку в силлогизме поступка. Речь, следовательно, идет о соотношении, связи конкретных моральных решений с общими моральными принципами.

Прикладная этика представляет собой особый тип или, если рассуждать в историческом разрезе, особую стадию такой связи. Что представляет собой этот тип (стадия) связи?

Я попытаюсь высказать несколько не всегда акцентируемых в нашей литературе соображений по этому вопросу через сопоставление прикладной этики (на примере биоэтики) с профессиональной этикой (на примере этики врача). В понимании профессиональной этики среди специалистов тоже нет единства мнений. Делая и в этом случае необходимые для ответственности рассуждения оговорки, также будем рассматривать профессиональную этику в сопряжении с общей моралью (фундаментальными принципами морали).

Профессиональная этика представляет собой конкретизацию общей морали применительно к специфике профессии и занимается главным образом нормами, правилами поведения. В ней можно зафиксировать, по крайней мере, два признака, которые, разумеется, не являются исчерпывающими, но, тем не менее, вполне специфичны для неё и, самое главное, бесспорны в своей очевидности. Профессиональная этика, во-первых, учреждает соответствующую профессию в качестве нормозадающей этической инстанции, и, во-вторых, описывает те исключения (отступления) от общих моральных принципов, которые диктуются логикой профессии и в конкретном профессиональном контексте воспринимаются не как отступления, а как адекватное выражение духа самих этих принципов.

Особое место морали в человеческой культуре как её исходной основы и высшего критерия оценки среди всего прочего обнаруживается также в способе, каким она в ней явлена и аргументирована. Считается, что моральные принципы представляют собой изначально-безусловное воплощение правды самой показательной является иудео-христианская версия, согласно которой моральные заповеди даны самим Богом. Врачебная этика направлена на то, чтобы правду и таинство морали, заключенный в ней высший смысл перенести на врачебную деятельность. Врачебная деятельность возвышается до уровня миссии, служения; речь идет не просто о том, что от врача требуется самоотверженность и другие моральные качества, а самой его деятельности придается нравственный статус, как если бы это была не просто профессиональная работа, а ещё и некое священнодействие. Она сама по себе рассматривается в качестве нравственно ценной. Врачебная этика исходит из презумпции, согласно которой адекватное поведение в рамках врачебной деятельности не может не быть нравственным. Отсюда – претензия на особый статус, что выражается в профессионально-сословном корпоративизме по отношению ко всему обществу и в патернализме по отношению к больным.

Отсюда – клятва, призванная зафиксировать и одновременно придать этой

деятельности святость. Не случайными внешними факторами, а существом дела определяется тот факт, что клятва Гиппократа, являющаяся истоком и нормативным ядром врачебной этики, начинается словами "клянусь врачом Аполлоном, Асклепием, Гигиеей и Панакеей, а также всеми богами и богинями..." И если в современных клятвах врачей нет таких или аналогичных ссылок, то это говорит только о том, что они в этом пункте не соответствуют понятию клятвы.

Этическая институциализация врачебной деятельности не ограничивается тем, что в ее рамках конкретизируются общие моральные принципы, как, например, в той же клятве Гиппократа устанавливающей запрет не вообще на прелюбодеяние, а на прелюбодеяние с больными. Она доходит до того, что санкционируются отступления от общих принципов, если это признается целесообразным с традиционной точки зрения. В этом смысле врачебная деятельность – не просто посредствующее звено между общей моралью и конкретными решениями. Она оказывается уже источником морали. Врачебная этика до недавнего времени исходила из того, что врач должен скрывать смертельный диагноз от больного, оправдывая это интересами последнего.

Данное отступление от принципа "не лги" явно не ставило под сомнение его безусловность вообще, но тем не менее по сути было таковым. Здесь речь идет не просто о некой особенности профессионального этоса, а об особом образе самой морали. Требование "не лги" представляет собой такой моральный принцип, который в известном смысле тождественен самой морали.

Обосновывая право отступления от него, и делегируя это право врачу, врачебная этика соединяет мораль и профессию (врачебную деятельность) столь полно, что последняя не только воплощает мораль, но еще и порождает ее.

Прикладная этика в отличие от профессиональной занимается общезначимыми проблемами (а не профессиональным поведением) и рассматривает конкретные моральные ситуации (а не нормы).

Рассматривая биоэтику в качестве её типичного случая, следует сказать, что последняя

а) отменяет нравственную автономию профессии в пользу автономии личности – освобождает больного от этически аргументированного патернализма врача, вообще лишает деятельность последнего особого возвышающего её ореола, а тем самым и без каких-либо оснований, дающих моральное преимущество;

б) доводит автономию личности до пределов, которые не снились самому Канту, до права принимать решения относительно жизни и смерти (правда, пока своей собственной).

В рамках биоэтики отношения больного и врача трансформируются в отношения личности и общества. Благодаря принципу информированного согласия человек в ситуации болезни становится таким же полномочным субъектом ответственного выбора как и в других ситуациях морально значимых решений, а врач оказывается ассистентом, мнение которого является одним из оснований его выбора. Врачебная деятельность в рамках биоэтики уже не замыкается корпоративно-профессиональными интересами, а рассматривается в широком контексте экономических и общественных отношений, в рамках прямых социаль-

ных обязанностей государства перед гражданами. Врачебная этика в ее традиционно-профессиональном варианте была нацелена на то, чтобы обозначить исключения из общей морали, которые обусловлены своеобразием профессии и оправданы в её рамках. Биоэтика в отличие от неё элиминирует специфику ситуации болезни таким образом, чтобы она даже в своих крайних проявлениях, которые по преимуществу и интересуют биоэтику, не препятствовала индивиду оставаться нравственно-автономным субъектом.

Моисей, первый и великий учитель морали, резюмируя переданные через него народу Израиля заповеди Бога, говорил: "Я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло" (Втор. 30, 15). Прикладная этика признает тождество жизни и добра, смерти и зла. Но она считает (и, пожалуй, на концептуальном и общественно признанном уровне впервые считает), что эта абсолютная граница не предзадана и устанавливать ее для себя – суверенное право каждой личности. Именно так можно интерпретировать развернувшиеся в рамках биоэтической практики и теории дискуссии об эвтаназии, границе жизни и смерти, аборте и т.д. В них релятивируется норма "Не убий", являющаяся прямым нормативно конкретизированным синонимом морали. Теперь уже не эта норма является нравственной границей, а решение личности относительно неё. Отступление от нее допускались и раньше, но именно как отступления, которые к тому же интерпретировались как вынужденное зло. Здесь же, в рамках биоэтики, в частности, в случае эвтаназии, речь идет о том, что может быть нравственно санкционировано само решение индивида об убийстве (правда, только применительно к самому себе, но ведь все моральные решения имеют ту особенность, что они обращены на того, кто принимает эти решения, что в них и через них индивид ставит на кон самого себя). Тем самым вековечный спор между этическим абсолютизмом (универсализмом) и этическим релятивизмом, который в другой формулировке выступает как дилемма: "Человек для морали или мораль для человека", решается в рамках биоэтики в пользу второго.

* * *

Высказанные выше соображения при всей их краткости и фрагментарности позволяют заключить, что прикладная этика находится на основной линии эволюции моральной практики и этической теории. Если даже предположение о том, что она представляет собой современную форму этики, является преувеличением, то одно тем не менее несомненно: она заслуживает более пристального внимания и более почетного места, чем ей отводится в современных систематизациях этики, в которых она, как правило, загнана в конец, в последние главы.

Литературный источник

Гуссейнов А.А. Размышления о прикладной этике // Ведомости Научно-исследовательского Института прикладной этики. Вып. 25: Профессиональная этика

/ Под ред. В.И.Бакштановского и Н.Н.Карнаухова. – Тюмень: НИИПЭ, 2004. – С. 148-159.

Интернет-источник http://ethicscenter.ru/ed/kaunas/gus.html

ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ ЭТИКА – СИНТЕТИЧЕСКАЯ СФЕРА ЗНАНИЯ,