Два русла русской культуры

Д.С. ЛИХАЧЕВ

РУССКАЯ КУЛЬТУРА

Два русла русской культуры

Русской культуре более тысячи лет. Ее зарождение обычно для многих культур: она созда­лась на основе соединения двух предшествующих.

Новые культуры не самозарождаются в каком-то изолированном про­странстве. Если такое и бывает, то такое одинокое саморазвитие не дает ориги­нальных и длительных результатов. В целом любая культура рождается «ме­жду» и не на пустой поверхности.

Отметим следующие особенности зарождения русской культуры.

Прежде всего русская культура родилась на огромном пространстве Вос­точно-Европейской равнины, и самосознание своей огромной протяженности постоянно сопровождало ее поли­тические концепции, политические притяза­ния, историософские теории и даже эстетические представления.

Далее. Русская культура родилась на многонациональной почве. От Бал­тийского моря на Се­вере до Черного моря на Юге жили многочисленные этни­ческие образования — племена и народности восточнославянские, финно-угор­ские, тюркские, иранские, монгольские. Древ­нейшие русские летописцы посто­янно подчеркивают многоплеменной характер Руси и гор­дятся им.

Россия всегда и в дальнейшем имела многонациональный характер. Так было от образования Русского государства и до самого последнего времени. Многонациональный характер был типичен для русской истории, русской ари­стократии, русской армии, науки. Татары, грузины, калмыки составляли от­дельные подразделения в русской армии. Грузинские и татарские княжеские фамилии составляли более половины русского дворянства в XVIII—XX вв.

Далее. Та встреча двух культур, о которой я говорил вначале, потребовала из-за своих рас­стояний огромной энергии. И при этом огромность расстояний между воздействовавшими культурами усугублялась колоссальными разли­чиями в типах культур: Византии и Сканди­навии. С Юга на Россию воздейство­вала культура высокой духовности, с Севера — огром­ного военного опыта. Ви­зантия дала России христианство, Скандинавия — род Рюриковичей. Разряд ко­лоссальной силы произошел в конце X в., от которого и следует вести отсчет суще­ствованию русской культуры.

Сплав двух культур — христианско-духовной и военно-государственной, полученный с Юга и Севера, так и оставался не слившимся до конца. Два русла двух культур сохранялись в рус­ской жизни, позволяя до самого последнего времени оспаривать единство русской культуры. Пришедшая на Русь византий­ская культура была связана с императорской властью в визан­тийской форме, не привившейся на Руси. Явившаяся же на Русь скандинавская культура ока­залась связана с быстро обрусевшим княжеским родом Рюриковичей, лишившимся своего скандинавского характера.

В этих своих новых формах византийская и скандинавская культуры не сливались на Руси и отчетливо приобрели различный характер: византийская культура была усвоена только напо­ловину с болгарским языком-посредником и приобрела ярко выраженный духовный харак­тер. Скандинавская культура стала основой государственности материально-практического и даже материалисти­ческого характера.

Общая черта двух направлений русской культуры на всем протяжении ее существования — напряженные и постоянные размышления над судьбой Рос­сии, над ее предназначением, по­стоянное противостояние духовных решений этого вопроса государственным.

Глубокое, принципиальное различие византийско-духовной культуры и примитивно-практи­ческой государственной, скандинавской, вынудило обе культуры отстаивать себя идеологи­чески. Византийская церковная культура обосновывала свою правоту религиозной предна­значенностью Руси — страны и народа. Светская же власть Руси утверждала себя «юридически» -наследственными правами всего кня­жеского рода или той или иной его ветви.

Предвещателем духовной судьбы России и русского народа, от которого в значительной мере пошли все другие идеи духовной предназначенности России, явился в первой половине XI в. киевский митрополит Иларион (Иларион, ми­трополит Киевский с 1051. Первый митропо­лит из «природных русских». Кроме «Слова...» до нас дошли: «Исповедание веры», «Слово к брату-столпнику» и др.). В своей речи «Слово о Законе и Благодати» он попытался указать на роль России в мировой истории.

«Юридическими» же обоснователями законности того или иного из пред­ставителей княже­ского рода в их борьбе за государственную власть явились многочисленные летописцы. Ле­тописцы внимательно следили за всеми пере­мещениями на княжеских столах (престолах), утверждая «законность» своего князя и его права на общерусское главенство.

Обе концепции «русской предназначенности» (духовной и генеалогиче­ской) распространя­лись по всей территории Руси и с модификациями существо­вали от XI в. до нашего времени. Концепция Илариона, считавшего Русь и ее главный город Киев преемниками миссий Кон­стантинополя и Иерусалима, про­должала существовать и после завоевания Руси в XIII веке татарами, а на паде­ние Киева ответила усложнением концепции, видя в городах Владимире и Мо­скве преемников Киева и Второго Рима — Константинополя.

Концепция же летописцев о происхождении княжеского рода от Рюрика искала примирения с татарской властью.

Нет сомнения, что духовное направление в развитии русской культуры получило значитель­ные преимущества перед государственным.

На Руси усиленно насаждаются отшельнические монастыри. Монастыри становятся энергич­ными рассадниками духовного просвещения. Влияние грече­ского исихазма растет, и в мона­стырях укореняется национальное и религиоз­ное самосознание. Усиленно развивается книж­ность, в частности делается много переводов с греческого.

С конца XIV в. укрепляется влияние Троице-Сергиева монастыря и осно­вывается множество монастырей в той или иной степени зависимости от Троице-Сергиевого, в свою очередь дающие начало другим монастырям: Анд­роников монастырь, Кирилло-Белозерский, Спасо-Каменный, Валаамский, Спасо-Прилуцкий, Соловецкий. Новые мощные монастыри распро­страняются по всему Северу.

С падением татарского ига (условно можно считать 1476 г.) духовное на­правление в русской культуре имело все преимущества перед государственным, которому еще только предстояло возобновлять свои силы.

Церковное направление под пером псковского старца Елеазарова мона­стыря Фило­фея (Филофей, старец (или игумен) Трехсвятительского Псков­ского Елеазарова монастыря. Автор известных посланий к вел. князю Василию Ивановичу, к царю Ивану Грозному и др. В своих посланиях впервые развивает теорию о Москве как третьем Риме, хранящем правую христианскую веру.) в сжатой, почти афористической форме сформулировало идею Москвы — Третьего Рима.

Государственное направление также создало четкую, но чисто «юридиче­скую» династиче­скую концепцию русской государственности: русский царский род через Рюрика восходит к римскому императору Августу. Великие князья (цари) Москвы — законные наследники Ав­густа. Они явились, минуя отпавший от православия (в результате Флорентийской унии) Второй Рим... Последняя теория возобладала в дипломатической практике Москвы. Она была изображена на царском месте в главном соборе России — Успенском в Московском Кремле,

Впоследствии в XIX в. обе теории перестали различаться, смешались в одну, что глубоко не­верно. Теория старца Филофея чисто духовная, не претен­дующая на какие-либо новые завоевания и присоединения. Она утверждает только духовную зависи­мость Москвы от двух предшествующих христианских государств: переход бла­годати. Теория же Спиридона-Саввы, изложенная им в «Сказании о князьях владимирских», — чисто светская и утверждает законность притязаний Москвы на все владения императора Августа. Это теория империали­стическая в прямом и переносном смысле.

Характерна разгоревшаяся в XVI в. борьба духовной и государственной власти. Эта борьба велась подспудно, ибо формально приоритет духовной вла­сти, церкви, над светской в сущно­сти никто не оспаривал. Это было в духе рус­ской культуры.

Главной святыней Московского государства всегда являлся Успенский собор Московского Кремля — усыпальница московских митрополитов, а не Архангельский собор Московского Кремля — усыпальница московских вели­ких князей и царей.

Характерно, что согласно Сказанию о происхождении московских князей из Первого Рима, а не от Второго Москва приглашает к себе строителей Мос­ковского Кремля именно итальян­ских архитекторов, но из городов, признавав­ших приоритет духовной власти папы, и в пер­вую очередь архитектора Аристо­теля Фиораванти из Милана — города папистов. Москов­ский Кремль строится с теми же зубцами, что и Милан, символизирующими духовную власть папы. Московский кремль оказывается со всех сторон огражденным взмахами орли­ных крыльев — знаками гибеллинов (эти зубцы принято у нас ошибочно назы­вать «ласточки­ными хвостами»).

Борьба двух начал в русской культуре продолжается и в последующем. В борьбу втягиваются еретические движения. Монастырская жизнь разделяется на иосифлянское, связанное с госу­дарственной идеологией, и нестяжательское, связанное с духовными и мистическими на­строениями, с отказом от богатств и от подчинения государству.

Иосифляне побеждают. Иван Грозный подвергает жестокой расправе не­подчиняющуюся ему церковь. Сам стремится духовно руководить церковью, пишет послания. Глава русской церкви митрополит Филипп (Филипп, святой, в миру Федор Степанович Колычев (1507–1569). С 1548 игумен Соловецкого монастыря. С 1566 митрополит Московский и всея Руси. Выступал за отмену опричнины, обличал кровавые ужасы и беззакония, творимые Иваном Грозным, вступался за гонимых, за что и был низложен и в заточении в Отроч монастыре за­душен Малютой Скуратовым. В 1652 царь Алексей Михайлович принес по­каяние церкви за низложение и мученическую смерть св. Филиппа. Его мощи были перенесены из Соловец­кого монастыря в Успенский собор Московского Кремля.} схвачен во время богослужения, отправлен в Тверской Отроч мона­стырь и вскоре задушен.

Тем не менее гибель царствующей династии, не получившей законного продолжателя, и на­ступившая затем Смута позволяет вновь, как и ранее в пе­риод раздробления Русского госу­дарства в XII в., татарского ига в XIII—XV вв., возобладать духовному началу. Церковь и ду­ховное начало в русской культуре помогает спасти Россию, создавая общий духовный подъем, давая деньги и оружие (Гермоген, патриарх Всероссийский с 1606 по 1612, в Смутное время путем проповеди и рассылаемых по городам грамот призывал народ стоять за православную веру. За отказ сотрудничать с поляками и переметнувшимися к ним боярами был заключен в Чудов монастырь. Из заключения под угрозой смерти благословил Минина и Пожарского, собиравших народное ополчение. «Да будет над ними милость от Бога и благо­словение от нашего смирения! А на изменников да излиется гнев Божий, и да будут прокляты они в сем веке и в бу­дущем», — писал Гермоген в грамоте, посланной в Нижний Новгород. Умер он голодной смертью в заточении 17 февраля 1612г.

Дионисий (ок. 1570—1613), архимандрит Троице-Сергиевой Лавры, со­ратник патриарха Гермогена. Вместе с ним выходил к народу с патриотической проповедью, рассылал грамоты по городам России, призывая ратных людей спасать Отечество от поляков, побуждая всех имущих к пожертвованиям на вооружение народного ополчения.). И самым первым шагом на пути к духовному возрождению было установле­ние в 1589 г. едино­властия патриаршества, укрепление личного начала в управ­лении церковью и духовной жиз­нью страны.

Личностное начало в культуре, в духовной жизни народа чрезвычайно важно.

После возрождения России в начале XVII в., две возглавляющие культуру личности играли первенствующую роль: патриарх и монарх.

Благодаря появлению сильной личности патриарха и возрождению мо­нархии семнадцатый век обнаружил новые проблемы во взаимоотношении ду­ховной и светской власти.

Светская власть за предшествующее время пострадала больше, чем цер­ковная. Церковь при­няла на себя многие функции светской власти. Первое время при малолетнем царе Михаиле Федоровиче Романове его отец патриарх Филарет пытался руководить государством. В сере­дине и второй половине XVII в. притязания гораздо более серьезные определились у патри­арха Никона, прямо называвшего себя «великим государем».

Стремясь распространить свою власть на все вновь присоединенные к России области Мало­россии-Украины, где веками складывались свои обрядо­вые формы, отчасти под католиче­ским влиянием, Никон решил реформировать церковную службу, сделать ее одинаковой для старой и новой частей государ­ства.

Однако притязания духовной власти подменить собою светскую и рефор­мировать церковь не удались и закончились бедствием для русской духовной жизни на целых три столетия. Боль­шинство русского народа не приняло нико­новских реформ либо приняло их с внутренней не­приязнью, расхолодившей веру. Это ослабило церковь. Сопротивление старообрядчества по­зволило Петру легко отменить патриаршество и восстановить первенство светского начала в русской культуре. Тем самым Петр похоронил личностное начало в управлении церковью и создал коллегиальное безличное управление через послушный ему Синод. Хорошо известно, что подчинение деспотической власти гораздо легче организуется при коллегиальном управ­лении, чем при единоличном. Так оно и случилось. Церковь оказалась в подчинении у госу­дарства и стала чрезвычайно консервативной. Третий Рим оказался не символом духовных связей с предше­ствующими двумя Римами, а знаком государственной силы и государствен­ных амбиций. Россия превратилась в империю с имперскими притязаниями.

В середине XVIII в. в государственной жизни России господствовало только светское, «мате­риалистическое» начало и преимущественный практи­цизм Возрождение духовного начала повелось снова, как и раньше, с Афона и некоторых монастырей на Балканах. Первым и яв­ным успехом было зарожде­ние в России недалеко от Калуги Оптиной пустыни, возродившей некоторые черты нестяжательства заволжских старцев. Второй победой была нравствен­ная, духовная жизнь Саровской пустыни, давшей в первой половине XIX в. рус­ской духовной жизни святого Серафима Саровского (Серафим Саровский, преподобный, в миру Прохор Сидоров Мошнин. (1759—1833), старец-пустын­ножитель и затворник. Прославлен подви­гами молчальничества и затворниче­ства. По выходе из многолетнего затвора трудился над устроением Дивиевской женской общины, а также Ардатовской женской обители и Зелено­горской об­щины. Открытие его мощей последовало 19 июля 1903 года.).

Возрождение духовного начала шло разными тропами и дорогами. От­дельно теплилась ду­ховная жизнь в старообрядчестве, отдельно в среде русской интеллигенции. Достаточно вспомнить светлый ряд писателей и поэтов — Го­голь, Тютчев, Хомяков, Достоевский, Кон­стантин Леонтьев, Владимир Со­ловьев и мн. др. В XX в. это уже огромная масса философов, для которых все еще основной проблемой размышлений являлась Россия, ее судьбы, прошлое и будущее: С. Булгаков, Бердяев, Флоренский, Франк, Мейер, Зеньковский, Ель­чанинов и мн. др. Сперва в России, а затем в эмиграции создаются объединения русских мыслителей, их пе­чатные издания.

Что же ожидает эту антитезу духовно-церковного и материалистически-государственного направления в развитии культуры? Не надо быть пророком, чтобы сказать, что государствен­ное направление культуры должно будет пойти общеевропейским путем развития, которого потребуют постоянные отношения с иностранными государствами. Государство денациона­лизируется. Оно уже сейчас не выражает волю народа. Депутаты в массе своей не способны создать новую государственную теорию. Для этого нужны личности и личностная власть. Кроме того, коллектив правителей рано или поздно приходит к заботе о своих интересах, к стремлению сохранить свое положение. «Парламентское бо­лото» становится основной тор­мозящей силой всех нововведений. Депутаты ог­раничиваются заманчивыми для избирателей и неосуществимыми програм­мами, потакают обывательским вкусам. Партии уже не могут выражать какие бы то ни было национальные идеи. В самых различных формах они помыш­ляют лишь о защите своих депутатских интересов и на этой только почве способны к объе­динению.

Бессилие коллективных форм управления (главенство парламента, сове­тов, комиссий, коми­тетов и пр.) приводит к ослаблению культурной инициа­тивы государства.

Напротив, духовная культура начинает по-своему выигрывать без вмеша­тельства государ­ства, хотя и без его материальной поддержки. Всякие формы государственной идеологии — пережиток средневековья и в той или иной форме несут в себе недопустимые для практиче­ской государственной деятель­ности пережитки. Государство, не перестав быть идеологич­ным, не в состоянии защитить свободу человека. Напротив, государство, перестав быть идео­логич­ным, перестает тем самым видеть в интеллигенции врага, не покушается более на ин­теллектуальную свободу.

Высокие достижения культуры возможны прежде всего в обществе, где ничто не мешает раз­витию свободных и талантливых личностей.

Экология культуры

Экология как наука.Экология, если судить но названию, — это наука. Между тем способ употребления этого названия совсем иной; говорят: «в дан­ном районе хорошая или плохая экология», «экологическая катастрофа», «эко­логическая обстановка» и пр. Экологи похожи по характеру своей деятельности на пожарных: они призываются, чтобы спасать, выручать, устанавливать и т.д.

На самом деле экология должна быть наукой не только по названию. Ей следует изучать обстановку до того, как она стала плохой или осталась благопо­лучной.

В чем состоят задачи экологии как науки? Экология изучает мир как це­лое. Цель такого изучения — возможность помощи миру, его «лечения» и выяс­нения безопасности вносимых человеком изменений в мир.

Я говорю «мир», ибо речь может идти и о природе, и о человеке. Понятие цельности и целесообразности мира воплощено в слове — «\mh{OIKOS}» (греч.) дом. Домом может служить как природа — живая и «мертвая», так и та часть мира, которой человек окружает себя. Понятие последнего требует пояс­нений. Человек строит свой дом — культуру. Сюда входят привычки, обыкно­вения, занятия, все им создаваемое вокруг себя — в чем он живет и что следует называть культурой в широком смысле этого слова, включая науку, технику, религию и пр. Легко нарушена может быть природа как органическое целое и культура как органическое целое.

Казалось бы, предмет изучения в том и другом случае, т.е. в изучении цельности природы, природных связей всего со всем, связей во всем, что соз­дано человеком, чем человек сам по своему желанию окружил себя (окружил себя по результатам свой деятельности), бесконечен и заранее предполагает бесконечность своего изучения.

Однако экология вместе с тем основывается на определенных представле­ниях о природе,

Мир создан как целое с многообразными внутренними связями, которые нельзя нарушать. Все биологические, физические, космологические связи, весь план мира существуют для того, чтобы мир мог существовать в своих связях, сохраняя в себе существование человека.

Тем не менее в мире не все совершенно (абсолютно) благополучно и иде­ально. Неблагополучно многое и в самом человеке.

Следовательно, цели экологии как науки, основанной на определенной философии, состоят в том, чтобы внести очень ограниченные поправки в раз­личные частные редкие случаи, когда природа «ошиблась».

С этим связано не только сохранение Вселенной как органического це­лого, но и профилактическая помощь природе со стороны человека как единст­венного существа в природе, которое может говорить и защищать права при­роды на достойное существование: права растений, животных, рыб, даже ланд­шафтов с горами, лесами и всей красотой, которая тоже нуждается в защите.

Итак, главная моя мысль состоит в том, что экология есть наука (а не практическая деятельность только), основанная на определенных представле­ниях о мире как органическом целом. В свое время В.И. Вернадский предложил понятие «ноосфера», имея в виду, что сфера человеческого влияния есть сфера влияния разума (от греч. «noos» — разум). История, однако, демонстрирует в большей степени неразумное и разрушительное влияние человека, чем разум­ное. Поэтому я предложил более скромный термин — «гомосфера» — сфера влияния и воздействия на окружающий мир человеческой деятельности — как разумной, так и неразумной. Примеры неразумной деятельности по истребле­нию природы, природных запасов и культурных ценностей не стоит перечис­лять. Можно даже сказать, что эта деятельность все увеличивается, и если не будут приняты разумные меры, то миру грозит полное уничтожение. Исходя из всего этого, я в свое время предложил осторожный термин для защиты челове­ческой культуры — экология культуры. (Термин «экология культуры» вводился мною впервые в ино­странной прессе. На русской почве: «Экология культуры». — «Москва», 1979, № 7, с. 173—179; «Памятники Отечества», М., 1980, № 2, с. 10—16; «Знание — сила», 1982, № 10, с. 6, с. 3—11; «Клуб и художественная самодеятельность», 1984, № 1, с. 18—21. Еще ранее термин «экология культуры» употреблялся мною в устных выступлениях и в отдельных статьях и интервью. Термин «го­мосфера» впервые введен мною в печатных выступлениях в 1984 г.: «Гомо­сфера — термин наших дней». — «Огонек», 1984, № 34, с. 17—19., встретив­ший первоначально некоторые возражения, но впоследствии принятый и рас­пространившийся широко в мировой научной и публицистической прессе).

Экология представляет собой взгляд на мир как на долг. Природа — дом, в котором живет человек. Но культура тоже дом для человека, причем дом, соз­даваемый самим человеком. Сюда входят самые разнообразные явления — ма­териально воплощенные и воплощенные в виде идей и различного рода духов­ных ценностей.

Культурная экология— это и произведения архитектуры, различных искусств, литературы в том числе, это и язык, это и все культурное наследие че­ловечества. Выбросите что-либо из сферы экологии культуры — и человек ли­шится части своего «дома». Поэтому заботы экологов должны распространяться не только на условия, в которых живет человек в природе, но и на условия, в ко­торых человек существует в создаваемой им культуре. Культура может быть более высокой и менее высокой, культура может быть более удобной для жизни и менее удобной. То и другое не совпадает, хотя и соприкасается. Но соприка­саются между собой и экология природы и экология культуры, ибо человек не противостоит природе, а составляет собой часть природы. Поэтому экология культуры вместе с экологией природы составляют собой единое целое, лишь условно различаемое и целях удобства изучения.

Органическое, очень сложное единство свойственно не только природе, но и человеческой культуре в целом. Единство часто нарушается и в природе, и в культуре, однако как некая идеальная форма существования природы человека оно есть, и от человека зависит установить единство еще и обоих целых — при­родного и человеческого.

Но сперва о единстве культуры. В отличие от целостности природы цело­стность культуры изучается в различного рода историях культуры. Давно уста­новлено, что отдельные культуры, взаимовлияя и соотносясь не только в гео­графическом пространстве, но и в историческом времени, стремятся к некоему, не всегда достигаемому единству. Пpoгpecc в разного рода средствах сообще­ния увеличивает возможности объединения культур (не всегда, впрочем, без значительных потерь), от которых так или иначе спасают музеи, библиотеки, архивы, да просто бережное отношение к памятникам, свойственное уважаю­щим свое прошлое нациям и людям образованным.

Необходимо, впрочем, сказать, что так называемые истории культуры, изучающие культуру одного народа, одного континента или целого человече­ства, упускают многие связи, которые выходят за рамки наших узких современ­ных представлений о культуре. Особенно это следует сказать о явлениях обще­человеческого характера, вообще всего того, что выходит за рамки одной на­циональности или группы национальностей.

Изучая экологию культуры, необходимо обратить внимание, что экологи­ческие катастрофы захватывают собой чрезвычайно широкие сферы культуры. Некоторые примеры: вывоз культурных ценностей и выведение их из сферы, доступной для той или иной группы людей (простейшие примеры: высокая плата за вход в музеи, библиотеки и пр.). К экологическим бедствиям, происхо­дящим в наше время, следует отнести обеднение лексики русского языка, за­мену русских слов однозначными иностранного происхождения, исчезновение склонения сложных числительных, экспансию предлога «о» («намерение о...», «идея о...», «рассмотрение о...» и т.п.). Исчезновение поговорок и пословиц в устной речи одних и отдельных выражений из басен Крылова или «Горя от ума» Грибоедова у других. Зоной экологического бедствия может ока­заться кино, классический репертуар театров, частично музыка и т.д. и т.п.

Изучению экологии культуры подлежат взаимоотношения между отдель­ными областями культуры, например, между искусством и наукой — зависимо­сти их друг от друга, равномерности их развития в обществе. В пределах науки изучению подлежат взаимоотношения гуманитарных наук и «естественных», «точных» (к которым принадлежат и некоторые гуманитарные — например, лингвистика) и «неточных» (к которым частично принадлежат и «естествен­ные», вроде географии). Особый интерес имеет изучение органического един­ства в пределах человеческого поведения: падение сексуальной стыдливости и стыдливости отправлениями человеческого тела; уменьшение общей стыдливо­сти и снижение интереса к личной репутации в человеческом обществе, в ре­зультате чего исчезает чувство чести, честность, наступает хаос в науке, в эко­номической области и т.д. и т.п.

Нет необходимости говорить о том, в какой мере «экология культуры», изучающая органическое единство и равновесие всех сторон человеческой культуры, представляет интерес для нормального развития человеческого обще­ства, для создания определенной системы воспитания, правильного распределе­ния средних и высших учебных заведений в стране и более или менее проду­манного распределения разных образовательных дисциплин и дисциплин спе­циальных.

Экология культуры — это не просто «забота о сохранении памятников культуры», как это в большинстве случаев сейчас воспринимается, — это слож­нейшая и ответственнейшая дисциплина, призванная играть первенствующую роль в культурной политике государства и в понимании взаимосвязанности всех частей культуры и возможных срывов в этой области.