Конец года, который хорошо начинался

Альбом, проданный загодя, обошел­ся довольно дешево, осталось тысяч пятнадцать, чайфы их решили между собой не делить, а снять еще один клип, на сей раз для альбома «Оран­жевое настроение - 2», к которому клипа не было. Версий было много, на какую песню снимать, но «Рок-н-ролл этой ночи» среди них не рас­сматривался. Не рассматривался как хит. И когда все версии сами собой рассосались, Терри (Перин, режис­сер) предложил «Рок-н-ролл этой но­чи». У него была идея с массирован­ным переодеванием, Димке она по­нравилась. Снимались втроем, пото­му Что Слава Двинин был (по угово­ру) не членом группы, а наемным музыкантом. Съемки, как у чайфов во­дится, были смешные, «с прибамбасами», клип получился удачный, сов­падающий с альбомом по настрое­нию, видимо, оранжевому. «Так нео­жиданно у нас появился еще один хит. В концертах - один из главных, что даже загадочно» (Шахрин).

К осени 96-го чайфы обнару­жили, что есть в стране целая от­расль шоу-бизнеса, процветаю­щая, но ими неосвоенная, - клубы. Было уже довольно много артис­тов, которые работали, не пере­ставая и из Москвы не выезжая, но рокеры по старинке старались в клубах не играть. Хотя во всем мире клубы - исконная вотчина рок-н-ролла, что знали уже не по­наслышке, встречались с запад­ными группами, довольно серьез­ными, которые шалели при виде наших стадионов и дворцов спор­та - сами-то на аудиторию больше трехсот человек не выходили ни разу. Но наши клубы - дело иное, особенно самые первые - переде­ланные рестораны: столики и группа в меню.

В общем, решили попробо­вать. Первый концерт играли в «Манхэттене», вышло, как ни странно, довольно удачно, пришло много своих, из людей известных был Крис Де Бург, который в Моск­ве оказался; на следующий день Шахрин слышал, как по радио он назвал их концерт одним из самых ярких впечатлений от Москвы. Приятно.

Вторая проба эту приятность компенсировала. «Ничего более мерзопакостного в своей жизни я не видел» (Шахрин). Клуб «Москов­ский», диваны, публика полулежа, все тихо-тихо, а потом, пожалуй­ста, еще потише. Из соображений максимальной тишины играли аку­стику. Шахрин: «А первые столы с самыми дорогими билетами - в трех метрах от тебя. Мы сели, там низко, рядом непонятная компания, к ним подходила девушка-офици­антка, наклонялась обслуживать, у нее коротенькая юбка, белые тру­сы, и это все прямо мне в лицо. Я как-то не привык такое видеть во время концерта, я привык видеть лица, а видел задницу официантки, которая ухаживала за пьяным быд­лом. А все близко и тихо, слышно, о чем быдло разговаривает. Мы все равно пытались играть и петь, были какие-то приятные лица в за­ле; и вдруг я понимаю, что быдлу нравится, они начинают обсуждать: «Слушай, я их не знаю, но давай их усыновим»... В этот момент мне хо­телось так дать им по башке: «Я те­бе усыновлю, сволочь эдакая!». Когда это кончилось, я попросил у Димки денег на такси и исчез, сут­ки меня никто не видел, я был в ди­ком депресняке, что со мной быва­ет редко»...

Такая проба клубного пера... Но клубы тоже меняются, «Чайф» в них играет, предварительно интере­суясь, танцы там или ресторан, что­бы не играть перед жующими.

Своеобразным финалом года стал полет из Киева в Москву 30 ноября. Рейс сперва отложили на восемь часов, потом полетели, на подлете к Москве стали падать. Самолет заходил на посадку, его затрясло и повернуло боком, из ок­на было видно, как он идет боком на взлетную полосу. Летчик сделал что-то неимоверное, самолет взвыл и пошел вверх, от перегруз­ки люди отключались прямо в крес­лах. Перед Шахриным сидели му­жики с огромной бутылкой виски, и когда во второй раз заходили на посадку, они принялись со страш­ной скоростью из горла виски хле­стать... Шахрин: «Потом оказа­лось, что это летчики, они сказали, что по идее сесть мы не должны были, но «кому-то здесь помирать не судьба».

И это еще не все. Концерт ве­чером, «Чайф» опаздывает, Дима Гройсман по сотовому звонит на площадку, ему говорят: Кинчев уже играет, следующие вы. Попыта­лись взять «рафик», за него просят тысячу долларов, чайфы решили, что им пытаются «рафик» продать, хотя стоит он явно меньше. Оказалось, за проезд просят. Рванули на остановку автобуса, договорились с кассиршей оплатить все билеты (она потребовала и багаж, опла­тить, которого не было) и ехать на автобусе по индивидуальному мар­шруту. В автобусе дедок за рулем: «И мне полтинничек»... Дали пол­тинничек, дедушка нажал на газ. Дальше был фильм «Скорость».

Не сразу, но заметили, что дед как-то слишком резко заходит в поворот, тот объяснил, что у не­го ручка коробки передач выско­чила и стоит на пятой. В «Икару­се» их семь, если притормозит, мотор заглохнет, с пятой он не тронется. В общем, дед на пятой, автобус летит, выскочили из Моск­вы, концерт-то в пригороде, свер­нули куда-то не туда - автобусное кольцо, дед попытался вписаться и не вписался... Гройсман звонит по сотовому на площадку: «Мы где-то рядом, в лесу, но не знаем, где». Идет местный житель, ему сунули телефон: «Объясняй!»... Подъехали организаторы, подоб­рали. Так и год кончился.

Посреди эпохи перемен

«96-й начался идеально,

а закончился холодом извне;

вдруг к нам стали относиться

настороженно те, кого мы считали

нашими друзьями».

В. Шахрин

«Чайф» менялся. На сей раз не так заметно снаружи, но перемены шли. Но медленно. В сущности, весь 97-й год. Впервые с 89-го группа за весь год так и не села на запись, а ведь до этого писали стабильно по альбо­му в год. Точнее всего об этом вре­мени сказал Шахрин: «Не помню. Концерты, ничего особенного... Ни­чего вспомнить не могу».

И тем не менее «Чайф» менял­ся. При том, что перемены в жизни любой группы - дело трудное и крепконаказуемое. Перемен не лю­бят ни критики, ни поклонники, ни друзья с товарищами, хотя эти чаще всего вообще ничего не любят. Трюк с попыткой хоть как-то изме­ниться в истории рок-музыки почти всегда приводил к полной катастро­фе, жертвами которой становились фигуры, можно сказать, колоссаль­ные. А тут «Чайф», понимаешь...

Хотя один раз этот трюк у них прошел - в 89-м, когда группа со­бралась заново, почти полностью поменяв стилистику. Да и содержа­ние тоже. Все привыкли к «дворовоподъездному» «Чайфу», ругали очень, и совсем немногие оценили этот шаг по достоинству. Во всяком случае, в прессе был один единст­венный положительный отклик, при­надлежал он Насте Полевой:

«Каждая твоя работа - это барьер, и в следующий раз надо прыгнуть выше. А может быть, во­обще в другую сторону. Трудно по­вернуть резко в сторону, как «Чайф». Народ недоумевает - ку­да они пошли, дворовость исчез­ла, дурачество исчезло... И часто бывает - по голове получаешь за это дело...» («Молодость Сиби­ри», №43, 28.10.89).

«Чайф» опять бежал в другую сторону и, согласно предложенным правилам, активно получал за это дело. Правда, на сей раз ребята были постарше, перемены шли какие-то внутренние, неторопливые. Год 97-й получился такой же нето­ропливый, не очень внятный. Ян­варь - «Зимняя акустика» в Екате­ринбурге; апрель - «Грачи прилете­ли» с «Ва-банком»; май - «Максидром», открыли первыми, четыре песни - бегом на такси, в порт, пе­релет в Питер и тут же концерт в Гуманитарном университете. Им: «Вы же на «Максидроме» заявле­ны! Сейчас идет...» Они: «Да были мы там»...

«Концерты, ничего особенного...

В качестве компенсации за бодяжность бытия в июне начались переговоры о поездке в Лондон. Появилась какая-то английская фирма, провела исследования и сделала удивительное открытие: как ни странно, на территории Рос­сии тоже есть свои популярные артисты!.. Но за все время перест­ройки на этой огромной террито­рии - 21 зарубежный гастролер, в Лондоне за неделю больше быва­ет. Англичане решили работать и для начала свозить какую-нибудь русскую группу к себе, группу вы­брали сами, ею оказался «Чайф», который из непонятных деловых перспектив повезли в Лондон. Как говорится, «кто бы отказывался»... Пригласили ТВ-6 в качестве массо­вой информации, двух московских директоров, Месхи с Ландой, на роль акул шоу-бизнеса; дело, как водится, дело было обставлено странными коммерческими постро­ениями, влезать в которые беспо­лезно, все равно не поймешь. Во всяком случае, за два дня до отъез­да Шахрин встретил на заправке знакомого бизнесмена, который удовлетворенно сообщил:

Все нормально, я деньги перечислил...

- Какие деньги? - не понял Шахрин.

- Ну, на вашу поездку в Лондон...

- Какие деньги, куда перечислил?!

- В Москву...

Счастье

И было чайфам счастье, Abbey Road называется. Счастье было по блату -папа одного из владельцев принима­ющей фирмы оказался влиятельной фигурой в британском бизнесе, услу­гами папы пользуется студия Abbey Road, папе отказать не могли. Позже выяснилось, что Сева Новгородцев, старый битломан, на Abbey Road не был, просто так никто не пустит. Ви­зит «Чайфа» назначили на 29-е, на­кануне позвонили, извинились - при­ехал Дэвид Боуи, у него кредит. «Но мы не обиделись, причина все-таки веская - Боуи приехал...» (Шахрин).

Уличные маневры чайфов пе­ред студией описаны в начале книж­ки, но внутри походили тоже изрядно. И до чего ж оказалось диковинно!.. Не только и не столько в смысле ап­паратуры, она там и «супер», и не очень, разве что старой много, ниче­го буржуи не выбрасывают и очень хвастаются каким-то ламповым ком­прессором 1949 года, лучше которо­го ничего нет, а у них он в рабочем состоянии. Но это и ладно, железо -

оно и в России железо и чаще всего тех же производителей. Отношение у них другое.

Ребята все пытались вызнать великий секрет буржуинов - как во­кал пишут, как гитары, как бараба­ны... Отвечали буржуины одно и то же: «Как угодно, в звукозаписи пра­вил нет. Как захотите, так и сдела­ем». «Это и есть секрет «Эбби роуд», - рассказывает Шахрин, - в студии можно делать все, что угод­но. Можно поставить комб в огром­ном зале, можно в стенной шкаф с отдушиной, как у печки. Хотите в туалете - там рядом с унитазом есть разъемы, пишись. В коридо­рах, где угодно. Хотите заехать на танке - заезжайте, если он войдет. Оргию - пожалуйста, только без урона для студии». Человеку несве­дущему трудно оценить услышан­ное, но для чайфов после наших студий, где каждый техник, почесы­вая небритый подбородок, половину времени тратит на поучения, что да как вам следует делать... При том, что тратит он ваше время, из ваше­го кармана оплаченное... А здесь - все пожалуйста! Вот это был насто­ящий шок!

Ну и вторая студия, где с пяти­десятых годов ничего не менялось, где по длинной пристенной лестни­це спускались когда-то Beatles... «Спускаемся и мы по лестнице - все то! - это Бегунов. - Стулья те же, микрофоны те же, шнуры висят, отзвук, паркет древний. Мы, как идиоты, в ладоши хлопали - отзвук тот, мы же столько раз его слыша­ли! И у Битлов, и у Pink Floyd, и Oasis какой-нибудь!.. Звук, дыхание этой студии, тот же воздух живет... Потом англичанин сказал: «Мы по­нимаем, что для многих это рели­гия»... Для нас это на самом деле религия, но, может быть, впрямую только там это осознали».

«Полтора часа гуляли, нам го­ворят: «Извините, в одиннадцать приедет Элтон Джон, у него смена, так что вам, к сожалению, не можем уделить больше внимания». Ну, мы уж не стали дожидаться Элтона Джона, чтобы до конца себя не рас­страивать» (Шахрин).

Вот, собственно, и все счастье.