Землю попашем, попишем стихи?

«И мы поняли, что надо

еще и башкой думать».

В. Шахрин

И пришло похмелье.

«Кошмар, просто кошмар, - до сих пор вздыхает Бегунов. - Я неде­ли две дома лежал, никого не пускал, жена всем говорила, что меня нет. Было ощущение, что все кончилось, все пропало и жизни нет. Ощущение полного краха»... У Шахрина те же ощущения отягчались местом рабо­ты жены: «Ленка работала в Институ­те эстетики и дизайна, на следующий день пришла на работу - все обсуж­дают концерт и говорят, что все классно, только «эти» - полное фуф­ло, работяги, и вообще непонятно, куда они лезут... Ленка призналась, что Бога молила, чтобы никто не вспомнил, что ее фамилия - Шахри­на. Ей было стыдно».

«Но музыканты приняли нас прямо противоположным образом, для меня это до сих пор загадка. Белкин, у которого в то время все было «г..но» - и то «г..но», и се

«г..но» - сказал массу приятных слов; и Саша Пантыкин сказал, и те же наусы, которые по сравнению с нами были просто эстеты... Может, просто все мы были не такие уж ду­раки?..» (Шахрин).

Очухивались примерно месяц. А жизнь вокруг ускорялась, двига­лась уже крупными скачками. 15 марта открылся Свердловский рок-клуб, полным ходом шла подготовка к вожделенному рок-фестивалю, и рок-

клубовские официальные лица (они очень быстро стали официаль­ными) уже вели разговоры о том, что нельзя на фестивале позорить­ся, т. е. «Чайф» после провала в Уралтехэнерго на сцену выпускать. Группа имела все шансы на фести­валь не попасть, это было бы пора­жение, пусть не смертельное, но очень серьезное.

Хотя необходимость перемен витала над группой давно (см. вы­ше), отсюда провальная солянка «Субботним вечером», весьма удачное появление Нифантьева и возникновение барабанщика Маликова, которое доказало, что бара­банщик, конечно, нужен, но не в ба­рабанщике дело, дело не во внеш­них перестановках, которыми Шах­рин с Бегуновым пытались испра­вить ситуацию.

Согласно всем законам чело­веческой натуры, они искали ущерб вовне, а он сидел внутри. В их собственном отношении к делу. Если музыканты тех же УД с «На­утилусом» вели жизнь откровенно партизанскую и ни о чем, кроме му­зыки, думать не думали, чайфы все еще делали вид, что, мол, «чуточку поиграем и пойдем на стройке работать». Когда Антон Нифантьев стал водить разговоры о професси­ональной деятельности, Шахрин ему сразу сказал, что разговоры эти пустые: семью кормить надо, и со стройки он никуда не уйдет. Бе­гунов думал нечто подобное, хотя и не так уверенно. Эта убежденность имела под собой крепкое основа­ние: в то время бытие периферий­ных рокеров мало чем отличалось от жизни каких-нибудь эльфов, ко­торых никто не видел, если даже что-то о них слышал, а на самом деле все это сказка. Жить в сказке затруднительно, Шахрин с Бегуно­вым определенно веровали, что музыка музыкой, а жить надо, вера эта переносилась и на музыку, вы­ражаясь в том, что они никак не могли избавиться от подъезднотанцплощадочной привычки играть «как получится».

А ведь «Чайф» играл традици­онный rock-n-roll. Эта музыка при всей своей кажущейся простоте «абы как» не играется, rock-n-roll - дело тонкое, сугубо профессио­нальное. Но наши герои на тот мо­мент от уровня былых техникумовских танцев ушли не так далеко и с какой-то странной упертостью за этот уровень держались. Оказа­лось, демократия демократией, а репетировать тоже надо. Все изме­нилось после Уралтехэнерго.

«Я благодарен судьбе за такой провальный концерт, - признается Шахрин. - После него стало, нако­нец, ясно, что материал материа­лом, энергия энергией, но есть вступление, есть кода, есть гармо­нические рамки, за которые так или иначе надо держаться. Мы в первый раз поняли, что это и есть конек уральской школы, когда «все сдела­но». И начали делать». Но не это главное.

После Уралтехэнерго смени­лось их отношение к музыке и к се­бе в музыке, настало время выби­рать, что главное - стройка (ментов­ка) или музыка. Шахрин с Бегуно­вым выбрали последнее. Они про­должали работать - жить-то надо! - но где-то внутри сделали главный шаг к тому состоянию, которое име­нуется профессионализмом. И, как в плохом кино, тут же произошло событие, очертившее грань между прошлым и будущим: гикнулась ВИА «Песенка».

Конец ВИА «Песенки»

У концерта в Уралтехэнерго послед­ствия были разные. Стоял январь 86-го, ветры перемен веяли, но вяло и в каком-то другом месте. На инст­руктора райкома комсомола Андрея Глухих, который дал добро на прове­дение концерта, завели персональ­ное дело, что касается «Чайфа», о его соучастии в данном мероприя­тии стало известно «где надо», гражданка Алокина в своей тугой го­лове совместила воедино депутата Шахрина, Шахрина - музыканта и группу «Чайф», и ВИА «Песенке» пришел конец. В ДК Горького Шахрину предложили освободить поме­щение. «Я сказал, что я - строитель, после работы культурно провожу до­суг, и если другой строитель будет претендовать на комнату, чтобы культурно проводить досуг, я ее ос­вобожу. А до этого - «Вот вам!..» - показал дулю. Тогда я не знал, что у властей много средств, но самое на­дежное - это пожарный. Меня на­шли на работе: «Срочно в ДК Горь­кого!». Там сообщают: «Приходил пожарный, комната находится в крайне антипожарном состоянии, будем делать ремонт, менять про­водку, дверь вскрыта, забирайте ва­ши шмотки, пока их не растащили». Мы остались без комнаты». А по со­седству продолжала репетировать группа «Группа», она в Уралтехэнерго не играла, а потому с противопо­жарной безопасностью у нее было все в порядке.

Стали искать базу - репута­ция подмочена, базы на дороге не валяются, пришлось Шахрину, ко­торый как раз в январе получил-та­ки долгожданную квартиру на ко­миссарском этаже, опять проявлять общественное рвение, выступать в ДК МЖК, где ему и выделили в ап­реле крохотную комнатку в подва­ле. И даже что-то из аппарата дали.

Начали репетировать, тут про­явились дарования Нифантьева. Антон знал ноты. Ему в юности по-

палея учебник по гармонии, и через две недели он читал с листа и Баха, и Бетховена. «Антон - единствен­ный музыкант, так гласило общест­венное мнение, и я думаю, что на тот период так оно и было, - свиде­тельствует Бегунов. - У нас, конеч­но, энергии было хоть отбавляй, а элементарных знаний не было». «Но я тоже профессионалом-то не был, - это уже Нифантьев, - тоже из подворотни, правда, у меня какая-то грамота была, хотя «от фонаря» грамота, меня же никто не учил... Мы были на равных, но опыта у ме­ня было побольше».

Вместе с Нифантьевым в «Чайфе» появилась первая девушка (и последняя), Алина Матвеева (через пару месяцев стала Нифантьевой). До того Аля была вокалисткой в группе «Группе», как-то само собой получилось, что и в «Чайфе» она оказалась вокалисткой. Хотя тут бы­ла некоторая путаница: нельзя ска­зать, чтобы сами чайфы были увере­ны в том, что она полноправный член группы. Но и в обратном они увере­ны не были тоже, зависла с Алиной некая неопределенность, о которой позже, а пока она работала на подпевках. Но и это еще не все, появил­ся звукооператор Леша Густов.

«Лешка был мифической лич­ностью, он записал какой-то успеш­ный альбом «С-34», который никто не слышал, но молва ходила, что он со­творил чудо, из воздуха создал звук»

(Бегунов). «Интеллигент питерской закваски» (Решетников), Густов оста­вался мифической личностью, даже присутствуя во плоти, за которую его когда-то даже в армию не взяли: «Он очень высокий и очень худой, такой худой, что худее не бывает, - расска­зывает Матвеев, который и познако­мил чайфов с Лешей. - Когда на мед­комиссии его поставили на весы, врач записал следующее: «Сорок де­вять килограммов в трусах, не го­ден». Леша был ярким представите­лем генерации звукарей-самодельщиков, которые творили звук из воз­духа, чинили все - от пультов до ко­фемолок, добывали электричество трением... По исчезновении Кукушки­на, который хоть что-то понимал в электричестве, появление Густова снимало массу технических проблем, не говоря уже о том, что группы без звукаря не бывает.

Такой компанией «Чайф» дви­гался к фестивалю, на который его не хотели пускать. Во всяком слу­чае, на первое массовое рок-клубовское мероприятие, концерт в Ис­торическом сквере 13 июня 1986 го­да, где выступали под фанеру «Нау», «Флаг», группа Белкина, УД и группа Скрипкаря (весь «основняк»), «Чайф» не попал - нехоро­ший симптом.

14 июня на собрании рок-клу­ба президент Коля Грахов сообщил, что «Чайф» прошел литовку. Допус­тили... 19-го нужно было «идти в ночное» - аппарат ставили силами всего клуба, тяжелый был. Отмазы­вались по домам, кто как мог. Зная, что Лена у Шахрина - девушка строгая, Решетников с Густовым по­ехали отмазывать Вовку, для чего долго собирались с духом. Приеха­ли. При виде нахохленной парочки Ленка рассмеялась и пошла, делать бутерброды.

Роды № 2

(20.06.86, вечер)

Первый день первого фестиваля Свердловского рок-клуба. «Р-клуб», «Тайм-аут», «Встречное движение», «Икс», «Чайф» шел последним.

Вышел Шахрин и сказал: «Мы будем петь подзаборные песни». И начали. Уже на третьей песне («Я правильный мальчик») в зале танце­вали на сиденьях. Бегунов бегал сбоку от Шахрина и производил впечатление горбуна. Вышел с тромбо­ном Киса, сыграл что-то невнятное, которое всем понравилось. «Неаполитанская песня», Шахрин выпил из чайника воды и представил Зему, барабанщика УД. Зал взорвался ап­лодисментами - Зему любили. «Как мы решились его пригласить, пред­ставить не могу» (Шахрин).

На «Рок-н-ролле этой ночи» танцевал уже почти весь зал. В «Скотине» Решетников играл на ксилофоне, его не было слышно, и все равно «в жилу». Совсем порвал­ся зал, когда выскочил на сцену все­общий любимец Умецкий и стал старательно выпевать рефрен... Следующей Шахрин объявил вещь, «посвященную Курехину и Летову: «Ты разбила мое китайское сердце, но оно крепче, чем кирпич в сте­не»... Появился каратист, замотал в воздухе ногами, Антон играл на пи­ано авангард, Алина на басу.

На ходу припасли «свежень­кое» «Оранжевое настроение», Ле­ня Баксанов в цилиндре вынес ке­фир, его выпили под стоны публики.

«Да! Я такого успеха в Сверд­ловске еще не видел ни у одной группы!» - по свежим следам запи­сал в дневнике Пантыкин.

После концерта на крыльце ДК им. Свердлова, где проходил фести­валь, курили рокеры и их друзья. Когда вышел Шахрин, ему устроили овацию. Да длинную еще... Вовка натужно покраснел и... стал изви­няться. Ему было неловко, не при­вык к успеху.

Продолжение банкета

«Фестиваль нас и сделал».

В. Бегунов

И было еще два фестивальных дня. Рокеры фестиваль ждали, радова­лись, хотя радоваться было особен­но нечему. На фестивале решалось, кому жить, а кому не очень. Этот фестиваль похоронил группы мно­гие и не самые худшие; если бы «Чайф» еще раз облажался, ему бы, скорее всего, больше не жить. Но чайфы сделали маленькое чудо, и даже в рок-клубовских протоколах проявилась несколько недоуменная запись: «Чай-Ф: превзошли все ожидания, подача соответствовала жанру» (Протокол общего собрания

от 25.06.86). Как много всего в этой фразе...

В истории всякого движения неминуемо случаются некие осо­бые «объединительные» меропри­ятия, внутренний смысл которых сводится к тому, чтобы всех разъе­динить. В истории свердловского рока это был первый фестиваль. До него рокеры были вместе, даль­ше - поодиночке. Во всяком слу­чае, знаменитое рокерское братст­во до фестиваля было, а потом его вспоминали.

Фестиваль окончился опять Шахриным, на сей раз в компании с Мишей Перовым, который на фе­стивале присутствовал в качестве зрителя. «Я ни с кем не играл, из зала слушал, и мне захотелось по­участвовать. Я предложил: «Давай поиграем», - Шахрин согласился» (Перов). Полчасика порепетирова­ли в тесной рок-клубовской конур­ке и вне всякой программы объя­вились на сцене в последний день последними.

Пантыкин записал в дневнике: «Молодец, Вовка! Это твой по праву

фестиваль!». Сан Саныч оказался честнее своих коллег по рок-клубовскому жюри; подводя итоги фести­валя, они отнеслись к «Чайфу» до­вольно сдержанно, проигнорировав даже результаты зрительского оп­роса, который проводили универси­тетские студенты-социологи, зрите­лям группа понравилась, жюри - не очень. Ну и шут с ним, все было яс­но без бумажек.

Шахрин объявил отпуск и уе­хал на Балхаш. Остальные балдели, кто как мог. Из отпуска Шахрин при­вез несколько новых песен, среди которых были «Вольный ветер» и «Шаляй-валяй». И летом же было решено, наконец, Бегунова из мен­товки вытягивать, тем более, что Вовка там к собственному удивлению уже второй срок «барабанил». Но у социалистического хозяйство­вания было правило: уйти из одной задницы можно было только в еще большую; в качестве таковой воз­ник метрополитен. Его в свердлов­ском варианте уже лет пятнадцать, как начинали строить, был там пер­манентный прорыв, закрывать кото­рый грудью и бросился Бегунов. В том смысле, что поступил в метро­строевское профтехучилище, а по­том от тоннелей отвильнул и скоро оказался в СУ-20, в одной бригаде с Шахриным.

Лето кончилось, открылся се­зон в рок-клубе концертом, где вы­стрелил «Наутилус», впервые обря­дившись в псевдовоенную амуни­цию, и весьма уверенно отработал «Чайф». Что скажешь о хорошем концерте кроме того, что он хоро­ший? И все бы хорошо, но прозву­чала на том концерте одна песенка, которой суждено было начать в ис­тории «Чайфа» череду событий странных и неприятных. Песенка называлась «Акция».

Чужая песенка

Что именно эта песенка собой представляла, никто не помнит. Написал ее Антон для Алины, текст Шахрина. Сыграли, как сказано, на открытии сезона рок-клуба 5 ок­тября 86-го, хорошо сыграли, пуб­лика порадовалась. После концер­та к Шахрину подошел Илья Кор­мильцев и сказал: «Это не «Чайф». Пятнадцать дней спустя, 20 октября, было принято коллек­тивное решение, согласно которо­му «основной состав группы состо­ит из четырех человек: Шахрин, Бегунов, Нифантьев, Решетни­ков». Т. е. без Алины. «И с этого начался мой десятилетний уход», - так считает Нифантьев.

Антон обиделся. И на Шахри­на, и на Кормильцева, поскольку искренне не понимал, кто тянул маститого рок-поэта за язык. Хотя поэт был не одинок, вот запись в дневнике Пантыкина, сделанная прямо по ходу выступления: «Али­на спела сольную вещь. Слабо. Сразу уводит в какую-то эстрад­ную манеру. Антон - молодцом! На нем многое стало держаться. Игра­ет очень музыкально и вкусно, и, что самое главное, не мешает Ша­хрину, а дополняет его».

Но как бы там ни было, это была первая трещинка в «Чайфе», которая определенно указывала на то серьезное обстоятельство, что группа вступила на торную рок-н-ролльную дорогу, которой никому миновать не удалось, дорогу скан­далов, взаимных претензий, уволь­нений, уходов по собственному желанию, возвратов без желания и т. д. В истории всякой группы это самая болезненная тема, чаще всего не только со стороны, но и самим участникам не слишком по­нятная. В истории «Чайфа» она тоже сыграет роль не последнюю, но подробнее об этом позже, пока просто констатируем факт: 20.10.86 из группы ушла Алина. Без собственного желания. Антон обиделся и, кроме всего, понял, что композиторские его способности в «Чайфе» востребованы не будут.

Кстати, примерно в тот же мо­мент примерно то же самое понял Бегунов. Ему принадлежало уже несколько вещей, среди них изве­стная «Зинаида» и безвестный «Легкомысленный вальс», но... «Я нахватался фраз, начитался книг, но понял, что мои экзерсисы - это полная фигня, и завязал оконча­тельно» (Бегунов). И не обиделся, это важно.

А жизнь катила колесом. В середине октября чайфы успели приобщиться к таинству вкушения халявных комсомольских благ, ко­торое называлось «рок-семинар» (пьянка, пьянка, пьянка). Всей тол­пой выехали на турбазу «Селен», долго пили, трезвым остался толь­ко «Чайф», да и тот только от от­ветственности - они должны были играть концерт, посвященный дню рождения Славы Бутусова. Сам именинник тоже был на сцене, пы­тался приплясывать и подпевать, что было сложно, слова Слава и свои-то никогда выучить не мог, а уж чужие... Орал, что ни попадя, - хорошо сыграли.

Так добрались до Нового го­да, отыграв между делом еще штук пять малозначительных акус­тических концертов вроде Дня пер­вокурсника в Горном институте. Кончился 1986-й, год следующий обещал быть не менее веселым, все этого ждали и в ожиданиях не ошиблись.