Жив-здоров, работаю, ищу себя

Тивадар, едва старший сын окончил школу, правдами и неправдами раздобыл ему английскую визу и выдворил в Лондон. Одна из причин - при послевоенном коммунистическом режиме жизнь в Венгрии была тяжелой. Однако Джордж уверен - отец преследовал другую цель: Тивадар, обожавший риск, хотел привить вкус к нему и сыну, сделать из него мужчину. Родные и знакомые считали Шороша-старшего эксцентриком и сумасбродом, а Джордж и по сей день мысленно кланяется отцу в пояс.

В Лондоне он, как прохудившаяся лодка, стремительно пошел ко дну: спал на вокзалах, подложив под голову тощий рюкзачок, мерз на скамейках в парках. Случалось, проводил ночь в ночлежке бок о бок с алкоголиками, голодранцами и прочими бродягами. На хоть сколько-нибудь пристойную работу иностранца, через пень колоду изъяснявшегося по-английски, не брали. Из официантов в самом трущобном районе Лондона его выгнали: кто-то донес хозяину, что он доедает остатки с тарелок гостей. Кто бросит в него за это камень? Живот сводило от голода, бывало, завидовал кошке, раздобывшей хвост от селедки. Шум вокзалов по сей день напоминает Соросу, как он надрывался носильщиком за пару фунтов, как сломал однажды ногу и все равно ухитрялся ворочать поклажу приезжих, ковыляя на костылях.

В Будапешт родителям летели редкие письма: «Жив-здоров, работаю, ищу себя».

«Если решишь учиться, обратись за помощью в еврейскую общину, они помогут», - наставлял отец. Теперь Сорос понимает, что именно осознанный страх не выбраться из очередного круга ада в этом враждебном городе заставил его остервенело вгрызаться в учебники, пристроившись на жесткой скамейке вокзала Паддингтон, и поступить в Лондонскую школу экономики: еврейская община помогала деньгами только перспективным студентам.

Пока Джордж учился, его весьма посредственный интерес к экономике иссяк окончательно. Педагоги шарахались от каверзных вопросов длинного, худого живчика с венгерским акцентом. Если выпускник не может придумать схему бизнеса, приносящего прибыль, то какой же он экономист? Себя Джордж с некоторых пор причислял к философам, поскольку философия была единственным предметом, пришедшимся ему по душе в колледже. Он станет кем-то вроде Ницше или Хайдеггера, напишет труд, который перевернет представления человечества о мире.

Стать свободным и… заниматься философией

Вскоре ему пришлось припомнить, что говорил ему отец-прокурор о знаках. Сорос-старший часто повторял: когда он видит обвиняемого, ему становится ясно - позволят ему высшие силы посадить его или нет. Соросы были евреями-атеистами, поэтому Тивадар не уточнял, что это за «высшие силы».

В последние каникулы перед выпуском из колледжа Джордж устроился спасателем в бассейн, находившийся по соседству с публичной библиотекой. Бассейн по большей части пустовал; поэтому Джордж, расположившись в читальном зале, кропал труд, который должен был перевернуть представления человечества о мире.

Его отвлек шум за окнами. Когда он вбежал в зал бассейна, там галдела толпа: в открытую дверь - это Джордж ее оставил открытой — собака загнала кошку, и та, плюхнувшись в воду, утонула. Какие могли быть сомнения? Плохой знак: никогда Джорджу не осчастливить мир своей философией! Несколько раз в более поздние годы он попробует вернуться к философским сочинениям, но тщетно.

Неимоверными усилиями был закончен трактат «Тяжкая ноша сознания», но по окончании у автора чесались руки сжечь его, а перед глазами снова и снова вставала несчастная утонувшая кошка.

Разумеется, Джордж не был настолько чокнутым, чтобы везде и во всем выискивать знаки, но нельзя сказать, что он не обратил внимания на кричащий плакат на двери своей любимой закусочной. «Твоя американская мечта станет реальностью» - обещали аршинные буквы, и, работавший на крошечной должности в банке выпускник Лондонской школы экономики впервые всерьез задумался: а есть ли у него теперь мечта?

Стать философом... Но он уже понимает: это означает стать посредственным философом, безработным философом, голодным философом. Готов ли он? На заднем фоне рекламного плакатика угадывались атрибуты красивой жизни: белокурые красотки, породистые скакуны, дорогие сигареты...

И родилась мечта: он хочет заработать миллион долларов, но не ради денег - он их заработает, чтобы стать свободным и… заниматься философией.

Как работает интуиция

Внезапно колода судьбы перетасовалась, и все стало складываться в какой-то иной, пока неузнаваемый рисунок: у хозяина банка, где служил Джордж, друг оказался владельцем небольшой брокерской фирмы на Уолл-стрит и искал молодых финансистов, которые смогут заниматься международным арбитражем, то есть покупкой ценных бумаг в одной стране и их продажей в другой.

Первая маленькая квартирка Джорджа в Бруклине была размером примерно со шкаф в его рабочем кабинете на Уолл-стрит. Первая жена - немка Аннелизе, с которой они поженились в 1961 году, тоже из иммигрантов, плохо говорила по-английски, была хорошенькой, но пугливой и недалекой. Небоскребы казались ей гигантскими зубастыми чудовищами, и она боялась ездить в Манхэттен.

Любимым развлечением молодых Соросов и их друзей стала детская игра «Монополия»: все веселились от души. Однажды, сделав очередной ход, Джордж с наслаждением затянулся сигаретой, и у него перед глазами по неведомой причине всплыли акции некой нефтедобывающей компании.

Весь вечер он не мог отогнать наваждение и на следующий день инвестировал в эти акции остатки зарплаты, за что заслужил упрек Аннелизе. В итоге на них просто из ниоткуда свалились первые пять тысяч долларов прибыли. Постепенно Джордж осмелел: начал вкладывать больше, и не только свои, но и деньги знакомых. Сколько раз его потом просили: раскройте секрет, почему вы всегда знаете, во что вкладывать?

По молодости Джорджу особенно не хотелось выглядеть полным идиотом в

глазах друзей и знакомых, поэтому он пытался что-то сформулировать на тему финансовой аналитики. Но сейчас, на закате жизни, лукавить ни к чему: он понятия не имеет, как угадывал. Просто чувствовал - и все, как на скачках иные чувствуют, какая лошадь придет первой.

Помнится, они с другом Байроном Уином, инвестиционным аналитиком с Уолл-стрит, вместе сделали одну из первых крупных ставок в жизни Джорджа на акции американской компании - по сто тысяч долларов каждый. У обоих семьи, у Сороса уже родились дети, и это были практически все их деньги на тот момент. Они вышли из офиса на набережную Гудзона, чтобы поехать перекусить в ресторанчик, и тут на лобовом стекле своей машины Джордж заметил следы голубиного помета. Никогда прежде голуби не вели себя столь бесцеремонно по отношению к нему!

- Быстро, Байрон, отзываем ставки! Все рухнет! - И Джордж потащил упираюшегося Уина обратно в офис. А ведь еще утром Сорос с пеной у рта доказывал другу, что они получат огромную прибыль. В последнюю секунду они остановили ставки, а назавтра акции в самом деле рухнули.

Честно говоря, Джордж и сам был потрясен своей открывшейся сверхъестественной способностью делать деньги из воздуха, Аннелизе же она просто пугала. Жена выпытывала, как ему это удается, заставила поклясться на родительской Библии, что деньги достаются им честным путем. Однажды даже пригласила в дом толстого неопрятного католического священника, и это притом, что они вовсе не были католиками, чтобы пастор в течение обеда «понаблюдал» за Джорджем: нет ли на нем какой-нибудь дьявольской печати или чего-то в этом роде.

Мой муж оставить! Трогать нехорошо!

В 1970 году Сорос основал свой собственный инвестиционный фонд «Quantum», через каких-нибудь два года в активе фонда было уже 12 миллионов.

Массмедиа необходимо создавать мифы, и вот Сороса превратили в некий талисман удачливости. Стоило ему появиться на улице - Джордж с семьей уже занимал целый этаж в престижном Верхнем Ист-Сайде, - как к нему бросалась толпа граждан, судя по внешнему виду, без определенных занятий: люди хотели всего лишь дотронуться до человека, которого так любят деньги.

Какому-то идиоту-журналисту пришло в голову написать, что если коснуться хотя бы одежды «самого удачливого человека в Америке» Джорджа Сороса, то будет фартить с деньгами. Бр-р-р-р, какое пренеприятное чувство, когда рукава или полы твоего наглаженного костюма лапают десятки нечистых рук: на счастье, на их счастье!

Сверху эту трогательную сцену наблюдает супруга, которая в конце концов, не выдержав, открывает сначала окно на втором этаже, а потом рот. Их богатую, до блеска начищенную, респектабельную улицу, по которой ходят преуспевающие дельцы в одинаково темных костюмах и с одинаковыми портфелями, оглашает спотыкающийся на английских слогах голос Аннелизе:

- Мой муж оставить! Трогать нехорошо!

Однажды Сороса остановил на улице какой-то вертлявый тип, представившийся знаменитым импресарио. Джордж изумленно приподнял шляпу: «Чем могу служить?» Лучезарно улыбаясь, вертлявый предложил выступить в специальном шоу: угадывать цифры в денежной лотерее.

Джорджа словно ударили: хорошую же репутацию создала ему пресса! В глазах толпы он - примерно то же самое, что гадалка в Центральном парке!

Утраченные иллюзии

Честно говоря, в тот период жизни Джордж уже чувствовал себя неважно, хотя его друзья не могли взять в толк, чем может быть недоволен этот стремительно богатеющий молодой и красивый мужчина. Деньги, жена, дети - все у него есть, что еще нужно для счастья?

Молва щедро приписывала Джорджу шлейф любовниц, которых на ту пору у него не было, но страдал он совершенно по другой причине… Соросу казалась несерьезной его молниеносно взлетевшая карьера финансового инвестора. Когда он смотрел на собственные счета в банке, его охватывало чувство нереальности - словно он участвует в какой-то легкомысленной детской игре вроде крестиков-ноликов. Он напоминал себе, что собирался стать серьезным философом. Теперь наконец-то можно себе это позволить: голодная смерть ни ему, ни его семье больше не грозит.

Аннелизе вовсе не приходила в восторг, постоянно натыкаясь на запертую дверь в кабинет мужа: Джордж переписывал свой философский трактат «Тяжкая ноша сознания». Интеллектуальная ноша и впрямь была тяжела: он появлялся на пороге кабинета с красными от усталости глазами, раздраженный, меньше всего склонный слушать упреки супруги и развлекать виснувших на нем детей.

Он убил на этот сизифов труд несколько лет, и, как оказалось, лишь для того, чтобы услышать от любимого преподавателя философии в Лондонской школе экономики Карла Поппера, что его сочинение весьма посредственно. Рушилась заветная мечта, и только друг Байрон Уин знал, какие потоки самобичевания, разочарования и горечи изливались из Джорджа, сколько он пил тогда - надменные официанты дорогих манхэттенских ресторанов прозвали его «джин-с-тоником».

А если ты заошибешься?

Дома не давала покоя жена. Аннелизе преследовала своя паранойя: при каждом удобном случае она донимала мужа не на шутку разбушевавшимися страхами: вдруг он перестанет угадывать правильные ставки! Ее английское «А если ты заошибешься?» преследовало Джорджа днем и ночью, словно неотвязный кошмар.

И он бежал из дома, давясь завтраком и обжигаясь впопыхах выпитым кофе, только чтобы через час услышать то же самое в телефонной трубке у себя в офисе. «А если ты заошибешься?!» - по ночам кричали ему стены, пока он ворочался в постели, пытаясь уснуть, улицы, по которым шел. Ему казалось, что эта фраза сейчас сорвется с уст его подчиненных, друзей...

Аннелизе, познав вкус больших денег, хотела еще и еще; Джордж же все чаще мечтал... чтобы его фонд лопнул ко всем чертям. И он, свободный, с легкой головой, в которой не расталкивали бы друг друга цифры, расчеты, сомнения и страхи, праздно бродил бы по Лондону, городу его юности, пускай даже с пустым желудком и без работы. Как быстро забываются трудности…

Сорос развелся с Аннелизе, промучившись семнадцать лет. В день, когда он получил свидетельство о разводе, его охватило чувство, которое, наверное,

испытывают отбывшие срок заключенные. Джордж четко помнит солнечный осенний день 1983 года, когда он, 53-летний, красивый, загорелый, радовался тому, что наконец-то совершил абсолютно правильный поступок, ведь лучше поздно, чем никогда…

Аннелизе, узнав о решении мужа уйти от нее, порезала ножницами его лучшие костюмы - так велики были ее обида, ярость, возмущение...