II. Информация в архитектуре

II.1.

Однако тот, кто взглянет на архитектуру без предубеждения, обязательно почувствует, что она все же что-то большее, чем форма массовой коммуникации (таковы некоторые явления, родившиеся в сфере массовой коммуникации, но покинувшие ее благодаря содержа­щемуся в них заряду идеологического несогласия).

Конечно, архитектура представляет собой убеждающее сообщение конформистского толка, и в то же время она обладает неким познава­тельно-творческим потенциалом. Она всегда держит в поле зрения общество, в котором живет, но подвергает его критике, и всякое подлинное произведение архитектуры привносит что-то новое, буду­чи не просто хорошо отлаженным механизмом для проживания, соозначающим соответствующую идеологию, но самим фактом своего существования ставя это общество, способы проживания и обосновы­вающую их идеологию под вопрос.

В архитектуре используемая в целях убеждения архитектурная тех­ника в той мере, в которой она денотирует определенные функции, и в той мере, в которой формы сообщения составляют единое целое с материалом, в котором они воплощаются, начинает означать самое себя именно так, как это происходит с эстетическим сообщением. Означая самое себя, она в то же самое время информирует не только о функциях, которые она означает и осуществляет, но и о способе, кото­рым она намерена их денотировать и осуществлять.

Цепная реакция семиозиса превращает стимул в денотацию, дено­тацию в коннотацию (а систему денотаций и коннотаций в автореф­лексивное сообщение, в свою очередь соозначивающее намерения архитектора), — так в архитектуре стимулы, оставаясь стимулами, в то же время оказываются идеологически насыщенными. Архитектура соозначивает ту или иную идеологию проживания, и, следовательно, убеждая в чем-то, она тем самым открывается интерпретирующему прочтению, расширяющему ее информационные возможности.

Она говорит что-то новое в той мере, в которой пытается заставить жить по-новому, и чем более она стремится заставить жить по новому, тем более убеждает сделать это, артикулируя вторичные коннотированные функции.

II.2.

В этой перспективе и следует рассматривать проблему styling. Styling, как мы в этом уже убедились, может представлять собой — и в большинстве случаев представляет — наложение новых вторичных функций на неизменные первичные. С виду он информативен, но на самом деле всего лишь подтверждает давно известное при помощи

новой тактики убеждения. Все это чистой воды пропаганда, осторож­ная стратегия обработки общественного мнения.

Но в некоторых случаях ресемантизация объекта, которая и осу­ществляется при помощи styling, может предстать как попытка при­писать ему при помощи обновленных вторичных функций новое идео­логическое содержание. При этом, как нам известно, функция остает­ся неизменной, но сам способ рассмотрения объекта в системе других объектов, во взаимосвязи их значений и в соотнесении с повседневной жизнью меняется.

Автомобиль с обновленным дизайном, отныне предназначающий­ся всем и каждому и на самом деле располагающий все тем же мото­ром, все теми же неизменными первичными функциями, который ранее выступал как символ классовой принадлежности, и вправду становится чем-то иным. Styling перекодифицировал первичную функцию, изменив назначение объекта.

Напротив, если речь идет об откровенном повторе, сменившем всего лишь коннотативные одеяния сообщения, денотирующего то же самое, что и прежде, тогда styling не более чем избыточная пропаган­дистская риторика. Сообщая что-то в системе наших риторических ожиданий, этот дискурс ничего не меняет в системе наших идеологи­ческих ожиданий

Внешние коды

I. Архитектура обходится без собственных кодов

I.1.

Перед нами встает целый ряд вопросов:

а) казалось, что архитектура, для того чтобы сообщать и осущест­влять собственные функции, должна располагать собственным кодом;

б) мы убедились в том, что архитектурные коды в собственном смысле слова открывают некоторые возможности развития, впрочем ограниченные, и что они ассоциируются не столько с языком, сколько с риторическими лексикодами, классифицирующими уже готовые со­общения-решения;

в) следовательно, опираясь на эти коды, архитектурное сообщение обретает пропагандистский и охранительный характер, не несет но­визны, но поставляет ту информацию, которой от него ждут;

г) и все же архитектура разомкнута в сторону информативности, нарушая в известной мере системы риторических и идеологических ожиданий;

д) впрочем, не следует считать, что она может достигнуть этого, обходясь вообще без каких-либо наличных кодов, поскольку без более или менее устойчивого кода не бывает эффективной коммуни­кации, как не бывает информации, которая не была бы в какой-то мере избыточной.

I.2.

В этом плане более перспективной представляется другая ко­дификация, а именно предложение Итало Гамберини выделять в ар­хитектуре некие "конститутивные знаки", своеобразные матрицы ор­ганизации внутреннего пространства.

Эти знаки, согласно классификации Гамберини ²⁶ , бывают: 1) зна­ками планиметрической детерминации (задающие нижний горизон-

²⁶ Italo Gamberini, "Gli elementi dell'architettura come parole del linguaggio architettonico", Introduzione al primo corso di elementi di architettura, Coppini, 1959, Per una analisi degli elementi di architettura, Editrice Universitaria, 1953, Analisi degli elementi costitutivi dell'architettura, Coppini, 1961 См изложение этой позиции Кенигом op cit., глава V О флорентийской школе и ее внимании к проблемам семантики см Dorfles, Simbolo, cit., ρ 175—176 О других исследованиях флорентийской группы Кениг об опытах Пьерлуиджи Спадолини (ор. cit. p. 111), а также Spadolini, Dispense del corso di progettazione artistica per industrie, Firenze, 1960 Под редакцией Итало Гамберини n. 8—9 "Quaderni dell'istituto de elementi diarchitettura e rilievo dei monumenti della Facoltà di Architettura di Firenze", содержащие статьи Гамберини, Ч. Луччи и Дж.Л. Джанелли по проблемам архитектурной семантики

тальный предел архитектурному объему); 2) знаками соединения эле­ментов планиметрической детерминации различных уровней, они могут означать как континуальные, так и дискретные — ступеньки лестницы — соединительные элементы; 3) знаками бокового сдержи­вания (лишенные нагрузки элементы — неподвижные или мобиль­ные — а также несущие конструкции), 4) знаками сопряжения элемен­тов бокового сдерживания; 5) знаками покрытия (с опорой и без нее); 6) знаками автономных опор (вертикальных, горизонтальных, наклон­ных); 7) знаками квалификативной акцентуации и т. д.

Несомненно, подобная кодификация, более открытая реальности, выгодно отличается от прежних риторико-типологических классифи­каций своей гибкостью. Эти знаки можно считать элементами второго членения, выделяемыми в соответствии с их дифференциальной и позициональной значимостью и лишенными собственных значений, но способствующими формированию таковых. Однако некоторые из этих знаков обозначают функции и, следовательно, могут быть поня­ты как элементы первого членения

Еще более открытой и гибкой была бы кодификация, основанная на чисто математической комбинаторике, изучаемой метадизайном ²⁷, который решительно не интересуется тем, что именно проектируется, но только созданием порождающих матриц, могущих составить осно­ву всякого проектирования, созданием условий для проектирования, максимально открытого вариативности первичных и вторичных функций. Тем не менее, и в этом случае мы имели бы дело с кодом, принадлежащим не только архитектуре, хотя бы и чрезвычайно полез­ным для целей собственно архитектурных.

Возвращаясь к конститутивным знакам архитектуры и признавая за ними свободу артикуляции, независимость от риторических пред­писаний и заблаговременно уготованных решений, укажем на то, что вопрос — встающий перед архитектором не как производителем оз­начающих, опирающимся на код, подобный предложенному выше, но как разработчиком значений, денотируемых и коннотируемых созда­ваемыми им означающими формами, — вопрос о том, какими прави­лами следует руководствоваться, соединяя эти конститутивные знаки, остается открытым. Если он откажется от правил, которые ему предлагают традиционные риторические лексикоды, на какие новые павила ему опираться? Если считать конститутивные знаки словами,

²⁷ Andries van Onck, Metadesign, in "Edilizia Moderna", n 85

то складывается парадоксальная ситуация, при которой архитектор, располагая парадигмой, не знает, как привязать ее к оси синтагмати­ки. Имеется некий словарь и, стало быть, логика, но грамматику и синтаксис надо еще создать. И очень похоже на то, что архитектура сама по себе не в состоянии снабдить его искомыми правилами.

Не остается, следовательно, ничего другого, как заключить: архи­тектура исходит из наличных архитектурных кодов, но в действи­тельности опирается на другие коды, не являющиеся собственно архи­тектурными, и, отправляясь от которых, потребитель понимает смысл архитектурного сообщения.

I.3.

Постараемся лучше понять: вполне очевидно, что любой гра­достроитель в состоянии спланировать улицу в городе, опираясь на существующий лексикод, который расписывает все имеющиеся на этот счет варианты, и, разумеется, учитывая взаимоотношения между информативностью и избыточностью, он может несколько уклонить­ся от предписывающей модели, но столь же очевидно, что, поступая так, он не выйдет за рамки традиционных градостроительных реше­ний, предполагающих, что улицы прокладываются по земле. Но когда Ле Корбюзье предлагает поднять их ²⁸, так что улица может скорее кодироваться как "мост", чем как "улица", он решительно отходит от устоявшейся типологии, и в контексте его идеального города потре­битель прекрасно опознает функцию, обозначаемую знаком "улица, поднятая на такую-то высоту". Это происходит потому, что Ле Кор­бюзье, прежде чем начать собственно архитектурные разработки, взялся за рассмотрение насущных требований, предъявляемых архи­тектору современной жизнью, уловил скрытые тенденции развития индустриального города, очертил совокупность требований, которые ему будут предъявлены впоследствии, но вытекают из наличной си­туации, и на этой основе смог установить новые функции и изобрести новые архитектурные формы.

Иначе говоря, сначала он закодировал возможные и еще только смутно различаемые традиционной архитектурой функции и только затем приступил к разработке и кодификации форм, долженствующих этим функциям соответствовать. Он искал систему отношений, на основе которой можно было бы разработать код архитектурных оз­начающих, и нашел ее вне архитектуры. Для того чтобы создать архитектурный язык, он сделался социологом и политиком, знатоком проблем общественной гигиены и этики.

²⁸ LeCorbusier, Urbanistica, Milano, 1967

I.4.

Если взять словесный язык, то его означающие принадлежат языковой сфере, тогда как референты могут относиться к физической природе, пребывающей вне языка. Но, как мы уже убедились, язык не занимается проблемами взаимоотношений означающих и референ­тов, но только отношениями означающих и означаемых, и означае­мые при этом принадлежат языковой сфере, будучи феноменами куль­туры, учрежденными языком с помощью системы кодов и лексикодов. Именно язык придает реальности форму.

Напротив, архитектор артикулирует архитектурные означающие, чтобы обозначить функции; функции суть означаемые архитектурных означающих, однако система функций не принадлежит языку архитек­туры, находясь вне его. Система функций относится к другим сферам культуры, она также факт культуры, но конституирована другими системами коммуникации, которые придают реальности форму дру­гими средствами (жесты, пространственные отношения, социальное поведение), изучаемыми культурной антропологией, социологией, кинезикой и проссемикой.

Реальность, облаченная в одеяния словесного языка, это вся реаль­ность. Вполне позволительно думать, что она существует и вне языка, но мы ее знаем и придаем ей форму только через посредство языка. Следовательно, все то, что мы через посредство языка определяем как реальность, подлежит изучению как продукт языка, формирующийся в процессе непрерывного семиозиса (A.2.I.7.).

Напротив, то, чему придает форму архитектура (системы соци­альных связей, формы совместного проживания), собственно архи­тектуре не принадлежит, потому что все это могло иметь место и как-то называться, даже если бы не было никакой архитектуры. Сис­тема пространственных связей, изучаемая проссемикой, система род­ственных связей, изучаемая культурной антропологией, находятся вне архитектуры. Вполне возможно, что они не вне словесного языка, потому что я могу определять их, называть их и думать о них только в категориях словесного языка (что позволяет Ролану Барту утверж­дать, что не лингвистика является частью общей семиологии, но вся­кое ответвление семиологии представляет собой раздел лингвистики), однако они находятся вне архитектуры. И поэтому архитектура Может обнаружить искомую систему отношений (код, систему функ­ций, которые она затем будет разрабатывать и означивать собствен­ными средствами) только там, где она сама приведена к форме.

II. Антропологические коды

II.1.

Известно, что антропология изучает код языка того или иного сообщества, находящегося на ранней стадии развития, редуцируя его к более общему коду, заведующему всеми лингвистическими структу­рами разных языков; она также изучает отношения родства в этом сообществе, редуцируя их к более общему коду отношений родства в любом обществе; наконец, она обращается к структуре селения, в котором живет изучаемое сообщество, и выявляет "код поселения"... Затем она пытается привести в соответствие — в рамках все того же изучаемого сообщества — формы языка, формы родственных связей и формы расположения жилищ, сводя все эти коммуникативные факты в одну общую диаграмму, в одну фундаментальную структуру, связы­вающую все эти формы, определяющую и унифицирующую их ²⁹.

И если бы какому-нибудь архитектору пришлось строить для та­кого сообщества, перед ним открывались бы три пути:

1) Полное и безоговорочное подчинение существующим в данном обществе нормам. Принятие норм совместного проживания, регули­рующих данное сообщество. Подчинение нормам социальной жизни в том виде, в каком они имеют место. Строительство жилищ, обеспе­чивающих традиционные нормы жизни без каких-либо нововведений. В этом случае архитектор, возможно, полагает, что он воспроизводит типологический культурный код, действующий в данном сообществе вкупе с соответствующими лексикодами, но на самом деле, пусть он этого и не осознает, он следует нормам того самого более общего кода, что находится вне сферы собственно архитектуры.

2) В авангардистском запале архитектор решает заставить людей жить совершенно по-другому. Он изобретает такие формы строений, которые делают невозможной реализацию традиционных отноше­ний, обязывая людей жить так, что при этом разрушаются традици­онные родственные связи. Однако нет сомнения в том, что данное сообщество не опознает новых функций, означенных новыми форма­ми, поскольку указанные функции не заложены в основном коде, который заведует отношениями совместного проживания, родствен­ными связями, языковыми отношениями, художественными и проч.

3) Архитектор принимает во внимание существующий базовый код, изучает его неиспользованные возможности. Он прикидывает, как технологические новшества, включая изобретенные им самим конструкции и формы, могут повлиять на сообщество, заставляя пере-

²⁹ Леви-Строс К. Элементарные структуры родства, раздел "Язык и родство" в "Структурной антропологии".

сматривать укоренившиеся привычки. Основываясь на полученных данных, он разрабатывает иную систему отношений, которую и пред­полагает воплотить в жизнь. И только после того как установлен новый код, внятный потребителям благодаря его родству с предыду­щим и все же отличающийся от прежнего в той мере, в какой он позволяет формулировать другие сообщения, отвечающие новым ис­торическим и технологическим потребностям общества, — только тогда архитектор принимается разрабатывать код архитектурных оз­начающих, который позволил бы ему денотировать новую систему функций. В этом смысле архитектура принадлежит сфере обслужива­ния, но это не значит, что она дает то, чего от нее ждут, а значит, что она именно для того, чтобы дать то, чего от нее не ждут, изучает систему наших предполагаемых ожиданий, возможности их осущест­вления, их приемлемость и внятность, возможность их увязки с други­ми системами общественной жизни ³⁰.

II.2.

Если столько говорят о сотрудничестве различных дисциплин как основе труда архитектора, то это происходит именно потому, что архитектор должен выработать собственные означающие, исходя из систем значений, которым не он придает форму, хотя, может стать­ся, что именно ему дано означить их впервые, сделав тем самым внят­ными. Но в таком случае работа архитектора заключается в том, чтобы, подвергнув предварительной переоценке все существовавшие прежде коды, отказаться от тех из них, что исчерпали себя, поскольку

³⁰ В своей рецензии на первую публикацию этого текста Бруно Дзеви (Alla ricerca di un "codice" per l'architettura, in "L'architettura", 145, 1967) замечает, что из трех выдвинутых выше версий только вторая, описанная здесь, по его мнению, как абсурдная и невозможная, представляет собой творческий акт, ту утопию, которая и созидает историю. Он полагает, что третью версию следует "записать по ведомству архитектурной беллетристики, хотя и вполне умеренной". Кажется, следует объясниться по поводу понимания диалектики следования-нарушения кода (формы и открытости, о которых мы писали в "Открытом произведении"). Следует припомнить сказанное в A.3.I 3. по поводу поэтики Аристотеля: в эстетическом сообщении должно внезапно обнаруживаться что-то такое, чего публика не ждет, но для того чтобы это обнаружение состоялось, оно должно опираться на что-то хорошо знакомое — отсылать к знакомым кодам. Во второй версии речь идет о перевороте, при котором свободное формотворчество, не принимающее во внимание совершающиеся в жизни общества конкретные коммуникативные процессы, превращает архитектуру в чистое изобретательство предназначенных для созерцания форм, т.е. в скульптуру или живопись Напротив, в третьей версии имеется в виду некоторое преобразование исходного материала, причем преобразование свершается в миг узнавания и вовлечения его в новый проект. Противоречивая взаимосвязь признанного и отвергнутого как раз и составляет нерв того "кода утопии", который Дзеви по праву признает заслуживающим обсуждения.

кодифицируют уже состоявшиеся решения-сообщения и не способны порождать новые сообщения ³¹.

II.3.

И все же обращение к антропологическому коду угрожает — во всяком случае так может показаться — методологической чистоте семиологического подхода, которого мы до сих пор старались при­держиваться.

Что в самом деле означают слова о том, что архитектуре надлежит вырабатывать собственные коды, соотнося их с чем-то, что находится вне eel Значит ли это, что знаки, которые она должна привести в сис­тему, упорядочиваются чем-то извне, тем, к чему они относятся, и стало быть, референтом?

Мы уже высказывались (A.2.I.4.) в пользу того, что семиологичес­кий дискурс должен ограничиваться только левой стороной треуголь­ника Огдена — Ричардса, потому что семиология изучает коды как феномены культуры и — независимо от той верифицируемой реаль­ности, к которой эти знаки относятся, — призвана исследовать то, как внутри некоего социального организма устанавливаются правила соответствия означающих и означаемых (и здесь никак не обойтись без интерпретанта, который их означивает при помощи других означа­ющих), а также правила артикуляции элементов на парадигматичес­кой оси. Из этого не следует, что референта "вообще нет", но только то, что им занимаются другие науки (физика, биология и др.), в то время как изучение знаковых систем может и должно осуществляться в универсуме культурных конвенций, регулирующих коммуникатив­ный обмен. Правила, которые управляют миром знаков, сами принад­лежат миру знаков: они зависят от коммуникативных конвенций, которые — если принимается чисто оперативистский подход к иссле­дованию — просто постулируются или (в онтологической перспекти­ве) определяются предполагаемой универсальной структурой челове­ческого разума, согласно которой законы любого возможного языка говорят посредством нас (см. весь раздел Г 3, а также 5)

Если применительно к архитектуре и любой другой знаковой сис­теме мы утверждаем, что правила кода зависят от чего-то, что не принадлежит миру кодов, то тем самым мы снова вводим в обращение референт и все, что с ним связано, в качестве единственно способного верифицировать коммуникацию ³². В конце концов, и такая точка

³¹ Ср. вопросы, поднятые Б Дзеви ("L'Architettura", 146—147)

³² Мы, таким образом, снова превращаем референт в элемент сигнификации, такова была позиция Сартра в его полемике со структурализмом и таков же тезис "защитников" реальности, таких как Резников (Semiotica e marxismo, cit.) или Ласло Антал с его семантическими штудиями (Problemi di significato, Milano, 1967), в которых весь груз проблем, связанных со сложной организацией кодов и лексикодов, переадресуется денотату.

зрения имеет право на существование, но в таком случае архитектура представляла бы собой феномен, подрывающий все семиологические установки, она оказалась бы тем подводным камнем, о который раз­бились бы и все наши изыскания³³.

И мы не случайно заговорили об антропологическом "коде", т. e. о фактах, относящихся к миру социальных связей и условий обитания, но рассматриваемых лишь постольку, поскольку они уже оказываются кодифицированными и, следовательно, сведенными к феноменам куль­туры

II.4.

Ясный пример того, что представляет собой антропологичес­кий код, мы можем получить, обратившись к проссемике ³⁴.Для про­ссемики пространство является "говорящим". Расстояние, на котором я нахожусь от человека, вступающего со мной в отношения любого рода, наделяется значениями, варьирующимися от культуры к культу­ре. Занимаясь вопросами пространственных отношений между людь­ми, нельзя не принимать в расчет различных смыслов, которые эти отношения приобретают в разных социокультурных контекстах.

Люди различных культур живут в различных чувственных универ­сумах, расстояние между говорящими, запахи, тактильные ощущения, ощущение тепла, исходящего от чужого тела, — все это обретает культурное значение.

То, что пространство "значит", явствует уже из наблюдения за животными, для каждого вида животных существует своя дистанция безопасности (если расстояние меньше, надо спасаться бегством: для антилопы это 500 ярдов, для некоторых ящериц — 6 футов), своя критическая дистанция (промежуточная зона между дистанцией без­опасности и дистанцией нападения) и дистанция нападения, когда

³³ С большой проницательностью рецензируя первый вариант этого текста, Мария Корти ("Strumenti critici", 4, 1967) замечала, что введение антропологического кода применительно к архитектуре представляет собой сознательно расставленную ловушку, которая вновь возвращает нас к проблеме самостоятельности семиологии как науки Охотно признаваясь в мошенничестве, заметим все же 1) на этих страницах мы как раз и пытаемся решить вопрос, который так или иначе обойти невозможно, 2) замечания Марии Корти вкупе с целым рядом сомнений, высказанных в личной беседе Витторио Греготти, помогли нам лучше разобраться в этой проблеме

³⁴ Дальнейшее изложение представляет собой комментарий к Эдварду Холлу (Edward Hall, The Hidden Dimension, New York, 1966, см того же автора The Silent Language, NY1959 См также Warren Brodey, Human Enhancement, сообщение на конгрессе "Vision 67", New York University, 1967

животное атакует. Если затем рассматривать виды животных, допус­кающих контакт между особями одного и того же вида, и те виды животных, которые такого контакта не допускают, можно установить личные дистанции (животное находится на определенном расстоянии от собрата, с которым не желает общаться) и дистанции сообщества, превышение которых приводит к потере контакта с группой (это расстояние сильно варьируется от одного вида к другому от очень короткого до очень длинного). Короче говоря, каждое животное как бы окутано облаком, обособляющим его от других и соединяющим его с ними, причем размеры облака поддаются достаточно точному измерению, что дает возможность кодифицировать типы пространст­венных отношений.

То же самое можно сказать о человеке, у которого есть своя визу­альная сфера, сфера восприятия запахов, тактильная сфера, в сущест­вовании которых никто, как правило, не отдает себе отчета. Доста­точно обратить внимание на тот несомненный факт, что расстояние друг от друга, на котором случается находиться беседующим обита­телям романских стран, не связанных между собой никакими личны­ми интимными отношениями, считается в США откровенным втор­жением в частную жизнь. Проблема, однако, заключается в том, на­сколько поддаются кодификации эти расстояния.

Проссемика между тем различает: 1) Манифестации инфракультурного порядка, коренящиеся в биологическим прошлом индивида,

2) Манифестации прекультурного порядка, физиологические,

3) Манифестации микрокультурные, составляющие собственно предмет проссемики и подразделяющиеся на. а) фиксированные кон­фигурации; б) полуфиксированные и в) нефиксированные

II.5.

Фиксированные конфигурации: к ним относятся те, которые мы привыкли считать кодифицированными; например, планы городской застройки с указанием типов сооружений и их размеров, скажем, план Нью-Йорка. Хотя и здесь можно отметить существенные культурные различия. Холл приводит пример японских городов, в которых обозна­чаются не улицы, а кварталы, причем нумерация домов соответствует положению не в пространстве, но во времени, времени постройки, впро­чем, можно было бы привести примеры из антропологических исследо­ваний структуры поселений, в частности из работ Леви-Строса.³⁵

³⁵ Леви-Строс К Структурная антропология ук соч.гл VII—VIII, см также Paolo Caruso, Analisi antropologica del paesaggio, in "Edilizia Moderna", 87—88 ("Форма территории", в частности, сопроводительный текст В Греготти)

Полуфиксированные конфигурации имеют отношение к представле­нию о внутреннем и внешнем пространстве как пространствах цент­ростремительном и центробежном Зал ожидания на вокзале пред­ставляет собой центробежное пространство, центростремительным будет расположение столов и стульев в итальянском или французском барах, к тому же типу конфигураций относятся конфигурации, взяв­шие за образец main street, вдоль которой тянутся дома, а также площадь с окружающими ее домами, образующими иное социальное пространство (Холл рассказывает об одном строительном замысле с целью обеспечения более комфортабельным жильем некоторых этни­ческих групп — негров и пуэрториканцев — проживающих в Америке. Предприятие провалилось, поскольку их предполагалось поселить в прямолинейном пространстве, между тем как общественная жизнь этих групп всегда ориентировалась на центростремительное про­странство и "тепло", источаемое центром.)

Нефиксированные конфигурации наименование связано с тем, что, как правило, они кодифицируются бессознательно, но это не значит, что они не поддаются определению. Труд Холла тем и ценен, что ему удалось ввести величины для измерения этих расстояний.

Мы различаем: дистанцию публичности, дистанцию социальных отношений, личную и интимную. Например, ощущение тепла, исхо­дящего от тела другого человека, отграничивает интимное простран­ство от неинтимного.

Интимные дистанции:

а) фаза близости;

это такая фаза эротического сближения, которая подразумевает полное слияние. Восприятие физических свойств другого затруднено, преобладают тактильные ощущения и обоняние.

б) фаза удаления (от шести до восьми дюймов),

также и здесь зрительное восприятие неадекватно, и обычно взрос­лый американец почитает такую дистанцию нежелательной, более молодые склонны ее принимать, это расстояние, на котором находят­ся друг от друга подростки на пляже или к которому принуждены пассажиры автобуса в часы пик. В некоторых обществах, в арабском мире например, оно считается расстоянием конфиденциальности. Это расстояние, считающееся вполне приемлемым на пирушке в каком-нибудь средиземноморском ресторанчике, но кажущееся слишком конфиденциальным на американском coctail party

Личные дистанции:

а) фаза близости (от полутора до двух с половиной футов);

это расстояние повседневного общения супружеской пары, но не между двумя людьми, обсуждающими дела

б) фаза удаления (от двух с половиной до четырех футов);

это расстояние, на котором два человека могут прикоснуться друг к другу пальцами вытянутых рук. Это граница физических контактов в строгом смысле слова. Это также граница, в пределах которой еще можно физически контролировать поведение другого Это расстояние определяет зону, внутри которой цивилизованное население допуска­ет если не личный запах, то запах косметики, духов, лосьона. В неко­торых обществах в этих пределах запахи из обращения уже изъяты (у американцев). На этом расстоянии еще чувствуется чужое дыхание, в некоторых сообществах его запах является сообщением, в других считается приличным дышать в сторону.

Дистанции социальных отношений:

а) фаза близости (от четырех до семи футов);

это расстояние внеличных отношений, деловых и т. д.

б) фаза удаления (от семи до двенадцати футов),

это расстояние, разделяющее чиновника и посетителя, короче го­воря, это ширина письменного стола; в некоторых случаях оно рас­считывается вполне сознательно. Холл упоминает об экспериментах, в которых изменение этого расстояния затрудняло или облегчало работу служащего в окошечке, приемщицы, которой незачем входить в конфиденциальные отношения с посетителем.

Дистанции публичности:

а) фаза близости (от двенадцати до двадцати пяти футов); дистанция официального сообщения (речь на банкете);

б) фаза удаления (больше двадцати пяти футов)

делает фигуру общественного деятеля недоступной. Холл изучал эту фазу по расстояниям, на которых находился от публики Кеннеди во время предвыборной кампании. Упомянем также неизмеримые расстояния, отделяющие диктаторов (Гитлер на стадионе в Нюрнбер­ге и Муссолини на балконе Палаццо Венеция) или деспотов, восседав­ших на своих высоких тронах.

Для каждого из этих расстояний при помощи скрупулезно разра­ботанной таблицы Холл предусматривает определенные вариации в зависимости от силы голоса, сопровождающей жестикуляции, вос­приятия тепла и запахов, от того, как выглядят в перспективном сокращении отдельные части тела оратора и т. д.

II.6.

Нетрудно понять, что если эти "сферы интимности", приват­ной и публичной, устанавливаются с достаточной точностью, то тем самым предрешается и вопрос об архитектурном пространстве. Из кое-каких проницательных суждений Холла следует, что, "как и в случае с гравитацией, влияние двух тел друг на друга обратно пропор-

ционально не только квадрату, но, возможно, также и кубу расстоя­ния". С другой стороны, различия культур гораздо более существен­ны, чем обычно принято думать. Многие пространственные детерми­нации, имеющие значение для американца, ничего не говорят немцу. Представление о личном пространстве, свойственное немцу и отра­жающее национальную тоску по жизненному пространству, по иному определяют границы его privacy, которой угрожает чужое присутст­вие; значение открытой или закрытой двери радикально меняется в зависимости от того, находишься ты в Нью-Йорке или Берлине. В Америке заглянуть в дверь означает все еще "быть вне", в то время как в Германии это значит "уже войти". Передвинуть стул поближе к хозяину, будучи в чужом доме, в Америке, да и в Италии, может быть воспринято благосклонно, в то время как в Германии это будет про­явлением невоспитанности (стулья Миса ван дер Рое так тяжелы, что их с места не сдвинешь, тогда как стулья архитекторов и дизайнеров не немцев много легче Вместе с тем, у нас диваны обычно стоят на своих местах, зато в японском доме мебелью распоряжаются иначе). Люди Запада воспринимают пространство как пустоту между предме­тами, тогда как для японца — припомним их садовое искусство — пространство это форма среди других форм, наделенная собственной конфигурацией. Вместе с тем, в словаре японцев нет понятия privacy, и для араба "быть одному" вовсе не означает "уединиться физически", но только "перестать разговаривать" и т. д. Определение количества квадратных метров жилплощади на человека имеет смысл только внутри конкретной культурной модели, механическое перенесение пространственных культурных норм с одной культурной модели на другую ведет к разрушительным последствиям. Холл различает куль­туры "монохронные" (принадлежащие этой культуре склонны брать­ся за одно какое-то дело и доводить его до конца, таковы, например, немцы) и культуры "полихронные", как, например, романская, пере­менчивость и непостоянство ее представителей часто интерпретиру­ются северянами как неупорядоченность и неспособность закончить начатое дело Любопытно отметить, что монохронная культура ха­рактеризуется низким уровнем физического соприкосновения, в то время как для полихронной характерно противоположное, естествен­но, что при таком положении дел один и тот же феномен будет толко­ваться в этих культурах совершенно по-разному и вызывать разные реакции. Отсюда целый ряд вопросов, которые проссемика ставит перед градостроительством и архитектурой в целом, какова макси­мальная, минимальная и оптимальная плотность населения в сель­ской, городской или смешанной местности в каждой конкретной куль­туре? Какие "биотопосы" сосуществуют в многонациональной куль-

туре? Каковы терапевтические функции пространства в деле смягче­ния социальной напряженности и усиления интеграции разных групп? К трем пространственным измерениям проссемика добавляет чет­вертое — культурное, которое если и недостаточно измерено, все же от этого не менее измеряемо, кроме того, не будем забывать, что внутри этого пространства существуют сильные и слабые коды ³⁶.

II.7.

Какие выводы следует сделать из сказанного применительно к нашему исследованию? Расстояние в X метров, разделяющее двух индивидов, состоящих в каких-то отношениях, является физическим фактом и количественно исчисляемо. Но тот факт, что это расстояние в различных социальных ситуациях и контекстах обретает различные значения, приводит к тому, что измерение перестает быть измерением только физического события (расстояния), становясь измерением зна­чений, приписываемых этому физическому событию. Измеренное рас­стояние становится смыслоразличительным признаком проссемического кода, и архитектура, которая при созидании собственного кода берет это расстояние в качестве параметра, рассматривает его как культурный факт, как систему значений. И при всем при этом мы не выходим за пределы левой стороны треугольника Огдена — Ричардса Физический референт, с которым имеет дело архитектура, всегда уже опосредован системой конвенций, включившей его в коммуникатив­ный код. Архитектурный знак в этом случае соотносится уже не с физическим референтом, а с культурным значением.