В. Ф. Каховского в г. Чебоксары
Археологическое исследование Чебоксар, длившееся с 1968 по 1980 гг. – это значительная и важная глава в развитии археологии в Чувашии. В. Ф. Каховского интересовало все, что было связано с историей родного чувашского народа. И вряд ли бы нам удалось сохранить это культурное наследие, если бы археолога не заинтересовали раскопки в этой зоне, ведь историческая часть г. Чебоксары входила в зону затопления Чебоксарского водохранилища. Следует отметить, что до 1969 г. история археологического изучения г. Чебоксары только начиналась. Однако известным оставался факт, что в пределах старой части города имеется культурный слой, где при строительных работах неоднократно находили фрагменты керамики, остатки деревянных построек, металлические предметы и т. д. В свою очередь, В. Ф. Каховский отмечал скудность и отрывочность сведений о ранней истории Чебоксар. А. А. Зимин в своей работе «Краткие летописцы ХV – XVI вв.» писал, что Русская крепость в Чебоксарах была построена через три года после взятия Казани, летом 1555 г. Известный чувашский ученый В. Д. Димитриев в работе «Из истории городов Чувашии второй половины XVI – начала XVII вв.» отмечает, что с этого времени Чебоксары становятся центром уезда, который включал северо – западные волости недавно присоединенной к Русскому государству Чувашии. По его мнению, Чебоксары, как и другие вновь основанные города Среднего Поволжья во второй половине XVI – начала XVII вв. являлись прежде всего военно-административным центром русского государства над этой территорией, а также местным торгово-ремесленным центром В. Д. Димитриев отмечает, что в начале XVII в. здесь было 212 посадских дворов с 661 жителем мужского пола. Торговлей и ремеслом могли заниматься и стрельцы, которых насчитывалось 317 человек[408]. В. Ф. Каховский и Ю. А. Краснов считают, что крепость в Чебоксарах была построена отнюдь не на пустом месте. Еще под 1469 г. русские летописи о Чебоксарах как о хорошо известном населенном пункте упоминают в связи с походом воеводы Ивана Димитриевича Руна на Казань: «Ночевали на Чебоксари, а от Чебоксари шли день весь да ночь, всю ту шли и пришли под Казань на ранней зоре»[409]. Лаконичность этого летописного сообщения, отсутствие других письменных данных до 1555 г. не позволили ученым составить ясное представление о времени возникновения Чебоксар, об этническом составе населения. Оставался не ясным также вопрос, были ли Чебоксары в ранний период своего существования городом или рядовым сельским поселением. Более или менее точные ответы на эти вопросы, при отсутствии соответствующих письменных источников, могли быть получены только археологическим путем[410].
В 1969 – 1970 гг. Чувашским отрядом Чебоксарской экспедиции Института археологии АН АССР во главе с В. Ф. Каховским на территории города были произведены значительные по масштабам археологические работы. Место раскопок находилось в древней части городского посада, на левом берегу р. Чебоксарки, у юго-западного подножья холма, на котором была возведена Чебоксарская крепость. По описаниям, сделанным в XVIII в., здесь располагались городские кварталы ремесленников, населенные главным образом кожевниками[411]. За два года раскопок В. Ф. Каховским было изучено около 300 кв.м. площади при мощности культурного слоя до 5 м., вскрыты слои XIV – XIX вв., получен большой вещевой материал. Культурный слой оказался насыщенным остатками деревянных построек различного времени. Ученым удалось проследить планировку и историю застройки ремесленного квартала Чебоксар с XIV – XIX вв. Материал раскопок позволил В. Ф. Каховскому осветить жизнь и быт средневековых чебоксарских ремесленников, а также заставил по-новому подойти к вопросу о времени возникновения и характере раннего поселения в Чебоксарах[412].
Археологи подчеркивают, что культурный слой с глубины 1,6 – 1,8 м. оказался перенасыщенным влагой, что обеспечило хорошую сохранность таких органических материалов, как дерево, ткань, кожа и др., которые в обычных условиях не сохраняются[413]. Как уже отмечалось, в культурном слое чебоксарских раскопок учеными были исследованы многочисленные хорошо сохранившиеся остатки деревянных построек. Стратиграфическое взаимосоотношение их позволило В. Ф. Каховскому выделить комплексы одновременно существовавших сооружений. Всего он выделил 13 строительных периодов, из которых 9 относятся к XIV – XVI вв. Хронологию раскопа, установленную по найденному вещевому материалу, археолог представил в следующем виде [414].
Пласты 21 – 23 (толщина пласта, как это принято в археологии, составляла 0,2 м; счет пластов велся от современной поверхности раскопа) и залегающие в них остатки построек 1-го и 2-го строительных периодов датированы ученым XIV в. Здесь были найдены обломки сосудов с синей и бирюзовой поливой на каминной основе. По мнению В. Ф. Каховского, они были привезены из золотоордынных центров Поволжья или из Средней Азии. Как считал А. П. Смирнов, поздняя дата такой посуды не выходит существенно за пределы XIV в., причем в домонгольских слоях она также почти не встречается[415]. На ту же дату указывают обломки изразцов с аналогичной поливой на серой и розовой основе. Здесь же археологом были найдены цилиндрические висячие замки и ключи к ним. Как отмечал В. Ф. Каховский, такие замки были широко распространены в Восточной Европе. В Волжской Болгарии они известны в слоях как домонгольского, так и золотоордынного времени[416].
Судя по новгородским материалам, подобные замки были распространены в XIII в. и вышли из употребления в начале XV в. В. Ф. Каховский указывает на то, что ключи, аналогичные обнаруженным в Чебоксарах, имеющим две или три лопасти, сжимавшие пружины замка, были найдены в Новгороде в слоях XIII – XIV вв[417]. А. П. Смирнов полагал, что на ту же дату указывало небольшое бронзовое зеркальце с бортиком у края оборотной стороны и выпуклым орнаментом, ближайшие аналогии которому он находит среди болгарских зеркал золотоордынного времени[418]. По мнению В. Ф. Каховского, наконечник стрелы ромбовидной формы с расширением пера в нижней части и хорошо выраженным упором для древка на черешке, также имеет широкие аналогии в новгородских материалах XIV – XV вв[419]. Здесь же были найдены бронзовые и костяные прорезные гребни с изображением конских головок и циркулярным орнаментом, которые, как считал В. Ф. Каховский, близки к болгарским. Среди массовой керамики пластов 21 – 23 датирующее значение имела керамика болгарского типа – желтого, красного, серого и коричневого цветов, в большинстве случаев лощеная. Преобладание посуды прекрасного горного обжига (90% в данной группе керамики), стандартность, правильность и относительная сухость орнаментации, а также отсутствие в орнаменте волн и спиралей, столь типичных для монгольского времени, заставили ученого отнести ее к золото-ордынской эпохе[420].
Вышележащие пласты 17 – 20 и постройки соответственно 3-го и 4-го строительных периодов датированы В. Ф. Каховским XV в. Здесь им были найдены замки и ключи тех типов, какие в Новгороде бытуют в XIV – XV вв., а также железный наконечник стрелы описанного типа, характерный для XIV – XV вв.,[421] деревянные туалетные гребни, известные в Новгороде в слоях XIII – XV вв.;[422] обломки сосудов с синей росписью под бесцветной поливой, аналогичные найденным в слоях Казани XV и первой половины XVI вв.[423] и др.
Обломков сосудов и изразцов с синей и голубой поливой здесь не оказалось, керамика болгарского типа незначительна. За верхнюю границу слоя XV в. В. Ф. Каховский принял пласт 17 на том основании, что в 16 пласте были обнаружены фрагменты берестяного сосуда с надписью и книжным орнаментом, палеографически датированным Л. М. Костюхиной и М. В. Щепкиной первой четвертью XVI в[424].
Слой XVI в., включающий пласты 13 – 16 и сооружения 5-го и 6-го строительных периодов, датированы указанной выше надписью на бересте, навесными замками с шаровидным туловом[425], овальными кресалами, доживающими до XVI в.[426], керамикой, находящей аналогии в русских городах[427] и в Казани, в слоях эпохи Казанского ханства[428], русской монетой конца XVI в.[429].
8 – 12 пласты и находящиеся в них постройки 7-го и 9-го строительных периодов отнесены В. Ф. Каховским к XVII в. Основным датирующим материалом здесь явились русские медные монеты середины XVII в. Красные неполивные и зеленые поливные монохромные изразцы, бытовавшие на протяжении всего столетия[430], безрамочные поливные полихромные изразцы, появившиеся на Руси в 70-ых гг. XVII в. и широко применявшиеся в XVIII в.[431].
4 – 7 пласты отнесены ученым к XVIII в. На эту дату, по мнению В. Ф. Каховского, указывают находки полихромных рельефных изразцов со сглаженным орнаментом без сюжетных изображений, штофного стекла, монет 1706 и 1763 гг.[432] В верхних же слоях, включающих пласты 1 – 3, были найдены бело-голубые кафеля и полихромные изразцы с гладким рисунком, характерные для XIX в., полихромные курительные трубки, монеты XIX в. и современные предметы[433].
Таким образом, В. Ф. Каховским в различных слоях раскопа был выявлен и изучен вещевой материал от XIV до XIX вв. включительно.
В раскопе В. Ф. Каховским было изучено более 60 различных сооружений. Большая часть их датирована XIV – XVII вв. К этому же времени отнесено 16 жилых и 13 хозяйственных построек, 5 сооружений производственного назначения, 8 дворовых вымосток, остатки 10 заборов и трех деревянных мостовых, покрывавших переулок, которым соединялись две параллельные улицы, проходившие к северу и югу от раскопа[434].
Рассмотрим более подробно постройки, наиболее хорошо сохранившиеся и представляющие интерес с научной точки зрения. В. Ф. Каховский отмечал, что все постройки были деревянными и наземными, за исключением мастерской замочника и ювелира XIV в. Дома не имели подполий, исследованный район был заселен небогатыми ремесленниками. На это указывают очень небольшие размеры дворовых участков и самих домов, площадь которых не превышала 25 – 35 кв.м. Следует отметить, что почти все постройки были одноэтажными. Лишь два строения имели два этажа, из которых нижний представлял собой высокую подклеть и использовался как хозяйственное помещение. В. Ф. Каховский подчеркивает, что все жилые постройки, большинство хозяйственных и производственных сооружений были выполнены в традиционной для лесной зоны срубной технике, одинаково распространенной у народов Поволжья, как русских, так и чувашей[435]. Археолог отмечал, что бревна обрабатывались исключительно топором, без применения пилы. Основу построек составлял прямоугольный сруб, бревна в котором соединялись «в обло» и «с откосом», причем вырубы для скрепления бревен делались в верхней части бревна, как и пазы, прокладывавшиеся мхом. В качестве строительного материала употреблялась главным образом сосна, редко дуб; для хозяйственных и производственных построек иногда употреблялись даже ель и осина. Фундаментальные устройства были очень просты и представляли собой либо отдельные подкладки под углы и стены сруба из обрубков бревен и толстых досок, либо сплошные фундаментальные площадки из таких подкладок. Однако исследования показали, что около половины построек не имели никакого фундамента, нижние их венцы лежали непосредственно на земле. В. Ф. Каховский говорил о более узкой сфере применения столбовой техники. Как выяснил археолог, столбовыми были сени жилых построек, редко – хозяйственные и производственные помещения. Основу их составляли вертикальные столбы, пространство между которыми запиралось досками или тонкими бревнами, вставленными в пазы вертикальных столбов. Некоторые производственные постройки (гончарные мастерские XIV и XVI вв.) были выполнены в смешанной срубно-столбовой технике, когда часть постройки представляла трехстенный сруб, а перед ним находился навес на столбах с легкими стенами из досок[436].
Раскопки показали, что полы жилых построек настилались из рубленных топором досок, положенных на переводины способом глухой врубки на уровне 2 – 3 венцов. По мнению В. Ф. Каховского, низкое расположение переводин говорило о том, что у одноэтажных домов подполья были очень малы и служили только для изоляции пола от соприкосновения с землей. Полы в сенях также настилались из досок, но худшего качества и разных размеров. Доски клались на бревна-подкладки, так что уровень пола в сенях был значительно ниже, чем в избе. Иногда в хозяйственных постройках полы были земляными [437].
Печи в жилых домах уже с XIV в. складывались из кирпича. В результате археологических работ В. Ф. Каховским были зафиксированы печные фундаменты двух типов – столбовые и срубные. В двух исследованных банях XVI и XVII вв. печи были подземными, т.е. не имели специальных фундаментов. Точное расположение печей, являвшееся важным моментом внутренней планировки избы, прослежено для 10 жилых построек: в восьми случаях печь располагалась в одном из углов, в двух – у боковых стен. По мнению В. Ф. Каховского, планировка домов с таким расположением печи наиболее типична для русского и нерусского населения Поволжья. Оба типа планировок, как утверждал ученый, известны в старинных чувашских постройках. Следует отметить, что хозяйственные постройки, кроме бань, печей не имели. Конструкции входов были представлены дверными проемами в срубах, целыми и фрагментированными остатками дверей, плохо сохранившимися деталями крылец и простых вымосток перед входом. В тех случаях, когда дома имели сени, вход в них проходил со двора, наружная дверь располагалась либо в боковой, либо задней стене сеней. В жилых постройках без сеней входная дверь находилась обычно в той стене, которая была обращена в сторону улицы[438].
В жилых и хозяйственных постройках применялась потолочная засыпка из песка или просеянной земли. В развалинах ряда домов, начиная с XIV в. были встречены кусочки слюды с желтоватым оттенком и оконного стекла В.Ф. Каховский полагал, что чебоксарские постройки уже с этого времени имели не только волоковые, но и «косящатые», или «красные» окна с рамами-оконницами, в которые вставлялись стекло или слюда[439].
Остатки кровли были представлены обломками драни и большими кусками липовой коры. В XVII в. употреблялись керамические поливные кровельные плитки. Никаких следов покрытия домов археологами обнаружено не было[440].
Следует отметить, что В. Ф. Каховский первым в археологии Чувашии классифицировал и охарактеризовал деревянные постройки средневековых Чебоксар. Он определил, что здесь в основном преобладали дома, выполненные в срубной, столбовой и смешанной срубно-столбовой технике строительства. По признаку вертикального членения он выделил следующие типы построек: 1) полуземляночные; 2) поземные, т.е. имеющие либо земляной пол, либо пол из досок и бревен, положенных непосредственно на землю или приподнятых не больше, чем на высоту одного венца (все хозяйственные и производственные постройки, сени жилых построек, жилые постройки XIV – XV вв.); 3) одноэтажные с невысоким подпольем, пол которых приподнят над уровнем земли на высоту 2 – 4 венцов. Это самый распространенный тип, к которому ученым отнесено 13 жилых построек XIV – XVII вв.; 4) двухэтажные на высокой подклети (XVII в.)[441].
По признаку горизонтального членения археологические данные позволяют говорить только применительно к одноэтажным постройкам. Здесь В.Ф. Каховский выделил 4 типа: 1) однокамерные постройки (изба без сеней, отдельно стоящие хозяйственные и производственные постройки). К ним ученый отнес жилые постройки XIV – XV вв.; 2) двухкамерные пятистенные цельнорубленные (изба+хозяйственное помещение) – две постройки XIV в.; 3) двухчастные раздельные (изба + сени) – жилые постройки XV – XVII вв.; 4) трехчастные раздельные (изба + сени + хозяйственное помещение). К этому типу археологом отнесены постройки XV – XVII вв. Точное отнесение к тому или иному типу остальных построек оказалось затруднительным ввиду их плохой сохранности.[442]
Дворовые вымостки делались из толстых бревен или досок, иногда положенных на лаги, но не имевших с ними специального скрепления. Деревянные мостовые были обычной для средневековых городов конструкцией из бревен со специальными вырубами [443].
Несколько слов следует сказать о расположении домов на усадьбах. В XIV – XVI вв., как показали исследования, дома располагались в глубине усадьбы, отступая на 2 – 3 м. от линии улицы. Так же располагались и остальные постройки. Вся усадьба окружалась сплошным забором. Только с начала XVII в. наблюдается иное расположение: дома выходят фасадами на линию улицы.
Теперь обратимся к истории застройки на площади раскопа.
Первый строительный период (XIV в.) представлен останками двух гончарных мастерских. Одна из них представляла собой сооружение срубно-столбовой конструкции размером около 6,4 х 4 м., больше половины которого занимал гончарный круг. Последний был окружен трехстенным срубом, а стена перед горном сложена из колотых досок, прикрепленных вертикально к перекладинам, опиравшиеся на столбы. Горн имел размеры 4 х 4 м., сохранился плохо. По остаткам В. Ф. Каховскому удалось установить, что он был наземного типа, двухъярусный, с нижней топочной и верхней обжигательной камерой. В основу горна были положены уложенные крест-накрест бревна, обмазанные глиной. Рядом с мастерской археологом были обнаружены запасы гончарной глины и крупнозернистого песка, служившего примесью к глиняному тесту. От второй гончарной мастерской сохранились лишь остатки горна таких же размеров и конструкции, что и в первой постройке. Остатков жилых построек и деления на усадьбы в первом строительном периоде ученым проследить не удалось[444].
Со второго строительного периода (вторая половина XIV в.) на площади раскопа сохранились остатки трех небольших усадеб или дворовых участков. На одной из усадеб были открыты две постройки: двухкамерный пятистенный цельнорубленный дом размером 5,8 х 3,2 м. и ремесленная мастерская размером 6,5 х 3,4 м. с углубленным на 0,5 м. земляным полом. Как показали раскопки, жилой дом сеней не имел. В расположенной к югу от него, в глубине двора, мастерской находились три небольших (около 0,95 х 0,95 м.) плавильных горна, поставленных на останцах материковой глины. В мастерской был обнаружен разнообразный инструментарий: тигли, приспособления для притягивания проволоки, бородки, зубила разных размеров, пунсоны для ювелирных работ, а также большое количество шлака. Безусловно, владелец мастерской занимался изготовлением ювелирных изделий, в том числе и из золота, констатирует В. Ф. Каховский. Об этом, подчеркивал ученый, свидетельствуют находки золотой обкладки сундучка, предназначавшейся для переплавки и капли золота в тиглях. Здесь же было обнаружено значительное количество деталей замков и ключей к ним, что заставило ученых предположить о второй специальности мастера. По мнению В. Ф. Каховского, мастерская существовала длительное время и перестраивалась: столбовые стены ее были заменены срубными, один из горнов перестроен, другой возведен заново. Ученый предполагал, что различная продукция изготавливалась здесь в разные периоды существования мастерской[445].
Рассматриваемая усадьба была окружена забором из вертикально врытых в землю колотых дубовых плах. На второй усадьбе прослежены остатки однокамерной жилой постройки размером 3,2 х 2,8 м. и двух ям неизвестного назначения. Третья усадьба также была окружена забором из дубовых колотых плах, в ряду которых археологам удалось проследить столбы от ворот, которые вели к северной улице. На усадьбе располагался двухкамерный пятистенный цельнорубленный дом, полностью аналогичный первой постройке. Как отмечал В. Ф. Каховский, в малой камере дома содержался скот. В жилой камере, кроме различных бытовых вещей, были обнаружены сапожная колодка, шило, дратва, остатки кожаной обуви и многочисленные обрезки кожи. Это заставило В. Ф. Каховского считать рассматриваемую постройку жилищем кожевника и сапожника, являвшееся одновременно его мастерской. Ученый полагал, что сапожное и кожевенное ремесла в XIV в. в Чебоксарах еще не разделились[446].
В третьем строительном периоде (первая половина XV в.) усадьба В не была застроена. На усадьбе А располагались изба размером 4 х 3,9 м. с большими сенями и примыкавшая к сеням сзади хозяйственная постройка размером 3,6 х 3 м. Один из входов в усадьбу проходил с улицы, расположенной к югу от раскопа, причем в южном заборе усадьбы удалось проследить остатки ворот. К северу от хозяйственной постройки находилась дворовая вымостка, которая, вероятно, вела ко вторым воротам, в северном заборе усадьбы. Находки сапожных ножей, шильев, обрезков кожи и остатков обуви позволили В. Ф. Каховскому заключить, что усадьба принадлежала сапожнику. Как и в предыдущий строительный период, усадьба была окружена глухим забором из колотых дубовых плах[447]. На соседней усадьбе Б находились две одномерные жилые постройки, размером соответственно 4,2 х 3,3 м. и 3,2 х 3,2 . Постройки были ориентированы фасадами в разные стороны, к двум параллельным улицам, проходившим к югу и северу от раскопа. На площади этой усадьбы В. Ф. Каховским было найдено большое количество остатков кожи. Ученый не исключал возможности, что она также принадлежала сапожнику. К западу от усадьбы Е были изучены остатки деревянной мостовой, служившей, как предполагал В. Ф. Каховский, покрытием небольшого переулка, разделявшего усадьбы Е и В и соединявшего северную и южную улицы, находившиеся в основном уже вне пределов раскопа[448].
В четвертом строительном периоде (вторая половина XV в.) усадьба А была свободна от построек. На усадьбе Б располагался бревенчатый жилой дом размером 5,5 х 5,5 м. На усадьбе В находился дом размером около 4,6 х 4,6 м. с сенями несколько меньших размеров. К северу и югу от постройки имелись хорошо сохранившиеся дворовые вымостки из бревен и досок, положенных на лаги. Судя по находкам сапожных колодок, ножей, шила, остатков кожи и обуви В. Ф. Каховский предположил, что усадьба принадлежала ремесленнику-сапожнику и кожевнику[449].
В пятом строительном периоде (первая половина XVI в.) на площади раскопа располагались только две усадьбы. На усадьбе А находился жилой дом размером 5,4 х 5,4 м. с такой же величины сенями и примыкавшая к сеням хозяйственная постройка. По мнению В. Ф. Каховского, интересно устройство жилого дома. Капитальной пятой стеной, соединявшейся с боковыми стенами способом глухой врубки, он был разделен на два помещения. В одном из них, большем по размерам, находилась печь на столбовом фундаменте. В малом же помещении был обнаружен ящик для золки шкур с остатками волоса, золы и извести. Ученый считал, что здесь находилось производственное помещение, а дом принадлежал кожевнику, который, судя по находкам остатков обуви, шильев, дратвы и воска, одновременно занимался и сапожным ремеслом. Как и в более ранее время, усадьба была окружена забором из колотых дубовых плах. В соседней усадьбе Б удалось проследить остатки жилого дома с небольшими сенями, полностью аналогичного по размерам и конструкции жилому дому на усадьбе А: с такой же малой камерой, в которой помещался зольник. Кроме того, на усадьбе располагались две разновременных хозяйственных постройки и баня. С запада усадьбу окружал забор из тонких бревен, вставленных в позы вертикальных столбов. Совершенно очевидно, что усадьба принадлежала сапожнику и кожевнику[450].
В шестом строительном периоде (вторая половина XVI в.) на площади раскопа В. Ф. Каховским были изучены постройки двух усадеб – А и В. Центральная часть раскопа, в предшествующее время занятая усадьбой Б, в это время оказывается свободной от построек. На усадьбе А располагалась трехкамерная раздельная постройка, состоявшая из жилого дома размером 5,6 х 5,6 м., сеней таких же размеров и хозяйственной постройки. Усадьба была окружена забором из колотых плах, от которого прослежена часть южного звена. Севернее хозяйственной постройки располагалась дворовая вымостка. Большое количество остатков кожи и обуви заставили предположить В. Ф. Каховского, что и эта усадьба принадлежала сапожнику. В западной части раскопа, на усадьбе В, ученым была изучена гончарная мастерская. Эта была постройка срубно-столбовой конструкции размером около 5,8 х 4,6 м. Гончарный горн наземного типа помещался в северо-восточном углу постройки. Конструкция его аналогична тем горнам, которые были изучены археологом в слоях XIV в. В. Ф. Каховский полагал, что дом, в котором жил владелец мастерской, помещался вне пределов раскопа[451].
В седьмом строительном периоде (первая половина XVII в.) площадь раскопа оказалось занятой постройками одной большой усадьбы. Как выяснилось, усадьба принадлежала зажиточному ремесленнику-кожевнику. Комплекс построек состоял из жилого дома на высокой подклети, такой же двухэтажной постройки, подклеть которой была занята мастерской с зольником для очистки шкур от волоса, хозяйственной постройки и бани. В. Ф. Каховский подчеркивал, что здесь впервые было прослежено кожевенное производство без признаков сапожного, что дало ему некоторые основания относить разделение сапожного и кожевенного ремесел в Чебоксарах к концу XVI – началу XVII вв. Следует отметить, что на вторые этажи построек вели высокие крыльца на столбах и консолях. В отличие от всех предшествующих построек на площади раскопа, располагавшихся в глубине усадьбы, эти постройки выходили фасадом непосредственно на южную улицу. Усадьба была окружена сплошным забором из горизонтально положенных бревен, вставленных в пазы вертикальных столбов. Однако, как выяснил археолог, все постройки усадьбы погибли в огне пожара[452].
В восьмом и девятом строительных периодах (вторая половина XVII – начало XVIII вв.) на площади раскопа вновь прослеживаются следы двух усадеб. На усадьбе А в каждом из строительных периодов В. Ф. Каховским были изучены остатки одного жилого дома с сенями. В девятом строительном периоде рядом с домом располагалась хозяйственная постройка. На усадьбе В в восьмом строительном периоде находились два дома размером около 5,5 х 5,5 м. Дома были ориентированы фасадами в разные стороны, к северной и южным улицам В. Ф. Каховский считал, что и в это время владельцы усадеб были связаны с сапожным или кожевенным ремеслом, т.к. здесь в большом количестве археологом были найдены остатки кожи и обуви, а также сапожные ножи[453]. Сооружения более позднего времени мы решили не рассматривать, т.к. они сохранились плохо и не представляют большого интереса с археологической точки зрения.
Таким образом, исследования В. Ф. Каховского показали, что застройка площади раскопа была непрерывной, начиная с XIV в. Ученый отмечал, что постройки одного строительного периода перекрываются остатками построек последующего строительного периода без больших прослоек культурных отложений, иногда налегают непосредственно друг на друга. По мнению археолога, сколько-нибудь существенных перерывов между временем разрушения той или иной постройки и временем возведения на ее месте новой не было. В отдельные строительные периоды оказались незастроенными лишь отдельные усадьбы. В тех случаях, когда дома не гибли в огне пожаров, они существовали около 40 – 50 лет, что, как считал В. Ф. Каховский, хорошо согласуется с этнографическими данными о времени функционирования деревянных построек и может быть археологически подтверждено сохранностью остатков стен срубов на 2 – 3 венцах и неоднократной перестройкой некоторых хозяйственных построек[454].
Следует отметить, что на протяжении XIV – начала XVIII вв. сохранялась общая планировка квартала между двумя улицами, проходившими к северу и югу от раскопа. Причем с XIV до XVIII вв. было прослежено занятие жителей изученного квартала сапожным и кожевенным ремеслом. Однако во втором строительном периоде, когда на площади раскопа впервые появляются жилые строения и прослеживается разделение на усадьбы, застройка шла в направлении с востока на запад, от предполагаемого центра посада: постройки на усадьбе А были возведены раньше, чем на усадьбе Б, а на усадьбе Б – раньше, чем на усадьбе В[455].
В. Ф. Каховский также обращает внимание на изменение типов построек в XV в. Если для XIV в. были характерны однокамерные и двухкамерные цельнорубленные пятистенные постройки без сеней и относящихся к ним отдельно стоящих хозяйственных построек, то в XV в. появляются и становятся единственными типами двух- и трехчастные раздельные постройки. Со временем происходит расширение размеров усадеб и увеличение площадей жилых домов[456].
В ходе раскопок В. Ф. Каховским был получен большой вещевой материал, насчитывающий десятки тысяч единиц. Наиболее массовой категорией находок являлись обломки глиняных сосудов. Ученый подчеркивал, что комплекс средневековой чебоксарской керамики достаточно своеобразен и отличается как от керамики одновременных русских городов, так и от керамики городов Волжской Болгарии и Казанского ханства. Огромное количество сосудов было изучено им на гончарном круге. В слоях XV – XVI вв. в очень небольшом количестве была найдена лепная керамика, а также фрагменты поливной посуды, часть которой охарактеризована выше. Массовую гончарную керамику по признакам, относящимся к цвету черепка, характеру глиняного теста, степени обжига, обработки поверхности, В. Ф. Каховский разделил на ряд типов[457]. Обратимся к характеристике выделенных типов.
Керамика болгарского типа. В эту группу археолог включил обломки сосудов красного, серого и коричневого цветов, тонкого, хорошо промешанного теста, изредка с небольшими примесями песка и, как правило, прекрасного горного обжига, в большинстве случаев с лощеной поверхностью. Формы сосудов – кувшины с одной и двумя ручками, типа корчаг. Значительная часть посуды орнаментирована. Встречен линейный орнамент из одной или нескольких групп прочерченных линий, орнамент в виде однородной волны между двумя витками, арочный орнамент, орнамент из округлых неглубоких ямок между двумя волнистыми линиями, из оттисков гребенчатого штампа, поставленного наклонно. Пролощенный орнамент представлен широкими вертикальными линиями, сочетающимися с поясами врезного линейного орнамента, перекрещивающимися линиями. Большая часть такой керамики была встречена в слое XIV в., где ее количество достигает 10-11 % от общей массы керамики. По мнению В. Ф. Каховского, по всем признакам эта керамика находит аналогии в посуде поселений Волжской Болгарии, преимущественно золотоордынского времени[458]. Некоторое количество коричневой и желтой керамики происходит из слоя XVI в. В. Ф. Каховский отмечал, что желтая керамика из этого слоя по цвету и особенностями орнаментации отличается не только от красной более раннего времени, но и от желтой и типична для слоев Казани эпохи Казанского ханства[459].
Черная керамика. Черная керамика встречается во всех слоях. Это позволило В. Ф. Каховскому говорить о ее бытовании в Чебоксарах с XIV по XIX вв. Этот тип керамики характеризуется черным цветом черенка изнутри и снаружи, темно-серым цветом в изломе; хорошо промешанным тестом без грубых примесей; хорошим обжигом, производившимся в закрытом горне. Обязательным признаком ее является лощение. Определенными отличитель-ными признаками характеризуется ранняя черная посуда из слоев XIV – XV вв.: часть ее имеет в изломе черный цвет, тесто грубое и плохо промешанное. Такая керамика оказалась очень близка к бурой керамике, речь о которой пойдет ниже. Формы венчиков аналогичны булгарской посуде[460].
Ассортимент черной лощеной посуды очень разнообразен. Это горшки различных типов, кувшины, кумганы, кубышки, умывальники, миниатюрные чашечки. В. Ф. Каховский отмечал, что формы посуды из ранних слоев (XIV – начало XVI вв.) полностью аналогичны формам керамики болгарского типа. То же следует сказать об орнаментации, как вредной и штампованной, так и пролощенной. Сосуды более позднего времени, полагал ученый, находят ближайшие аналогии уже в русской чернолощеной керамике. Однако происхождение чебоксарской лощеной керамики, по мнению В. Ф. Каховского, не может быть связано с проникновением сюда русских традиций. Против этого говорит уже хронологическое несоответствие: в русских городах, раньше всего в Москве, черная лощеная керамика появляется во второй половине XV в[461]. В пользу предположения, что технология производства черной лощеной керамики была занесена на Русь из Среднего Поволжья, высказывались многие исследователи, такие как А. П. Смирнов, М. Г. Рабинович, Р. Л. Розенфельдт. Как считал В. Ф. Каховский, местное происхождение чебоксарской черной лощеной керамики может доказываться большим сходством ее с лощеной керамикой болгарского типа, проявляющимся в тождестве форм венчиков и близости форм самих сосудов, в единстве техники лощения, в тождестве орнаментации и т.д. В дальнейшем, в период вхождения Чувашии в сферу русского влияния, развитие русскими гончарами традиций производства черной лощеной керамики не могли не отразиться и на технологии ее производства в Чебоксарах. Поэтому чебоксарская черная лощеная керамика XVI и особенно XVII – XVIII вв., по мнению ученого, становится практически не отличимой от русской[462].
Исследования показали, что бурая керамика в чебоксарском материале является преобладающим типом. В. Ф. Каховский выделил следующие ее основные признаки: цвет черепка внутри и снаружи бурый, серый, иногда черный с бурыми пятнами, в изломе бурый или темно-серый, обжиг плохой, черепок легко ломается, крошится; тесто промешано плохо, среди примесей – крупнозернистый песок, изредка молот, поверхность грубо заглажена, шероховатая, без лощения. Преобладающая форма – горшок, обычно приземистый, слабо профилированный; изредка встречаются небольшие кувшинчики и миски. Формы венчиков разнообразны и в основном совпадают с формами венчиков болгарской и черной посуды. Орнамент редок, на посуде XVI – XVIII вв. исчезает полностью. Наиболее распространенным является линейный орнамент и в виде однорядной волны, а также ямочный в виде наклонных поперечных полос[463].
Грубая желтая керамика. Характеризуется ученым желтым цветом черепка с поверхности и в изломе, плохим или средним обжигом, наличием среди примесей в песке значительного количества шамота или крупнозернистого песка. Тесто обычно плохо промешано, без следов лощения. В. Ф. Каховский подчеркивал, что от желтой болгарской керамики данный тип посуды отличается характером примесей, промешанного теста, степенью обжига и отсутствием лощения. Преобладающая форма – горшки и кувшинчики. Очень редко встречается волнистый орнамент, другие виды орнаментации археологу обнаружить не удалось. Грубая желтая керамика встречена в слоях XIV – первой половины XVI в[464].
Грубая красная керамика. В единичных фрагментах появляется в слоях XVI – XVII вв., а в слоях XVIII – XIX вв. преобладает. В. Ф. Каховский характеризует ее красным цветом черепка, плохим или средним обжигом, значительными примесями песка или шамота в тесте, слабой промешанностью теста. По всем признакам, кроме теста, данная посуда близка и грубой желтой керамике. От красной болгарской керамики отличается характером примесей и промешанностью теста, степенью обжига, отсутствием лощения. Преобладающая форма – горшок, однако в материалах XVIII – XIX вв. встречаются и другие формы: миски, кринки, кувшины. Орнамент полностью отсутствует [465].
Грубая серая керамика. Обнаружена в слоях XIV – XVI вв. и характеризуется серым цветом черепка с поверхности и в изломе, средним обжигом, значительными примесями песка или шамота в тесте, недостаточной его промешанностью, шероховатой поверхностью, без лощения. От серой керамики болгарского типа отличается качеством теста, большей толщиной стенок, отсутствием орнамента[466].
Белая керамика. В небольшом количестве встречается во всех слоях. Характеризуется белым или желтовато-белым цветом с поверхности и в изломе. В тесте – небольшие примеси песка. Обжиг средний, в слоях XVII – XIX вв. хороший. Преобладающая форма – горшок. Из орнаментов встречен только линейный из очень узких параллельных линий, собранных в пучок под обрезом венчика. Как считал В. Ф. Каховский, по всем признакам аналогична русской белой керамике, хорошо известной по материалам средневековых городских и сельских поселений[467].