Билл Денбро видит привидение

В этот день Билл не видел клоуна Пеннивайза, но он видел привидение. Настоящее привидение. Билл поверил в это, и ничто не могло его переубедить.

Он шёл по Витчем-стрит и остановился на минуту у коллектора, где Джордж встретил смерть в тот дождливый октябрьский день 57-го. Билл сел на корточки и уставился в коллектор, огороженный кирпичным бордюром. Сердце его билось тяжело, но всё-таки он продолжал смотреть.

– Выходи, что же ты? – сказал он низким голосом, и у него возникла вдруг сумасшедшая идея, что его голос парит над темнотой, не задерживаясь в проходах, не умирая, не исчезая, а просто продолжая двигаться туда и сюда, создавая собственное эхо, отскакивая от выложенных камнем стен и давно умерших механизмов. Ему казалось, что он продолжает парить над спокойными и угрюмыми водами и, наверное, тихо вытекает в одно и то же время из сотен других люков в других частях города.

– Выходи отсюда, или мы сами войдём и схватим тебя! Он с нетерпением ждал ответа, глядя вниз, зажав руки между ног, как игрок перед подачей. Ответа не было.

Он уже готов был встать, когда какая-то тень упала на него. Билл взглянул вверх, готовый ко всему… но это был лишь маленький ребёнок, лет десяти, может быть, одиннадцати, одетый в тёмные бойскаутские шорты, которые открывали для всеобщего обозрения его исцарапанные коленки. В одной руке у него было мороженое ярко-оранжевого цвета, в другой – ярко-зелёный скейтборд.

– Вы всегда говорите в люки, мистер? – спросил мальчуган.

– Только в Дерри, – ответил Билл.

Они посмотрели друг на друга, а затем одновременно разразились громким смехом.

– Я хочу задать тебе один ггглупый вопрос, – сказал Билл.

– Давайте, – сказал мальчик.

– Ты когда-нибудь слышал что-нибудь из таких люков? Мальчик посмотрел на Билла как на ненормального.

– Ну ладно, забудь, о чём я ссспрашивал, – сказал Билл. Он зашагал прочь, но не успел сделать и дюжины шагов – он смотрел вверх на холм, смутно надеясь увидеть свой дом, – когда мальчик позвал:

– Мистер!

Билл повернулся, спортивная куртка висела у него на плече, воротничок рубашки был расстёгнут, а узел галстука ослаблен. Мальчик внимательно наблюдал за ним, как будто уже жалея, что начал разговор. Потом передёрнул плечами, будто говоря «Какого чёрта!»

– Да.

– Да?

– Да.

– А что ты там слышал?

– Я не знаю. Там говорили на каком-то иностранном языке. Я слышал это в одном из таких люков в Барренсе. Из такой трубы, которые выходят на поверхность…

– Я знаю, что ты имеешь в виду. Это был голос ребёнка?

– Сначала ребёнка, а потом мужской, – мальчик помедлил. – Я немного испугался. Побежал домой и рассказал отцу. Он сказал, что это, может быть, эхо или что-то ещё, что может доноситься из чьего-нибудь дома.

– Ты поверил в это?

Мальчик очаровательно улыбнулся.

– Я читал «Хочешь верь, хочешь не верь», и там писали про одного парня, который извлекал музыку из своих зубов. Радиомузыку. У него были пломбы, как маленькие радиоприёмники. Я думаю, что если уж я поверил в это, я мог бы поверить во что угодно.

– А-а! – сказал Билл. – Но поверил ли ты в это? Мальчик неохотно кивнул головой.

– А ты когда-нибудь ещё слышал эти голоса?

– Однажды, когда мылся в ванной, – сказал мальчик. – Это был голос какой-то девочки. Она плакала. Без слов. Я боялся вытащить пробку, когда уже помылся, понимаете? Боялся, что она утонет.

Билл снова кивнул. Мальчик смотрел на Билла в упор, широко раскрытыми глазами.

– А вы знаете что-нибудь об этих голосах, мистер?

– Я слышал их, – сказал Билл, – давным-давно. А ты ничего не знаешь о детях, которых здесь убили, сынок?

Глаза мальчика потухли и стали насторожёнными.

– Папа не велел мне разговаривать с незнакомыми людьми. Он говорит, что любой может оказаться убийцей. Он отодвинулся от Билла ещё на один шаг, пятясь к тени вяза, в который Билл когда-то, двадцать семь лет тому назад, врезался на велосипеде. Он тогда свалился и сломал руль.

– Это не я, сынок, – сказал он. – Последние четыре месяца я провёл в Англии. Только вчера приехал в Дерри.

– Всё равно мне нельзя разговаривать с вами, – ответил мальчик.

– Правильно, – согласился Билл. – У нас свободная страна. Мальчик помолчал, а потом сказал:

– Я дружил с одним из них. С Джонни Фьюри. Хороший парень. Я плакал, – сказал он со значением, слизнув остатки мороженого. Потом высунул язык, который стал ярко-оранжевым и облизал пальцы.

– Держись подальше от люков и канализации, сынок, – спокойно сказал Билл. – Подальше от безлюдных мест. Играй лучше на спортплощадке. Но больше всего берегись люков и канализации.

Глаза мальчика вновь заблестели, но он долго ничего не говорил. И вдруг:

– Мистер, рассказать вам кое-что интересное?

– Конечно.

– Вы видели этот фильм, где акула съедает всех людей?

– Ага. «Чччелюсти»

– Так вот, у меня есть друг. Его зовут Томми Викананза, у него с головой не всё в порядке. Понимаете? Крыша поехала.

– Понятно.

– Он говорит, что видел такую акулу в Канале. Он гулял один в Бассей-парке недели две тому назад и сказал, что видел плавник. Он сказал, что он был восемь или девять футов длиной. Один плавник, понимаете? Он сказал: «Вот кто убил Джонни и остальных. Это Челюсти, я знаю, потому что сам видел». А я ему говорю: «Канал такой грязный, что там никто не может жить, даже мальки. А ты говоришь, что видел там Челюсти. У тебя крыша поехала, Томми». А Томми сказал, что она выскочила из воды, как раз как в конце того фильма и пыталась схватить его и съесть, но он вовремя успел отскочить. Смешно, правда, мистер?

– Очень смешно, – согласился Билл.

– У него крыша поехала, ведь правда? Билл заколебался.

– Держись подальше и от Канала, сынок. Понимаешь меня?

– Вы хотите сказать, что верите в это? Билл снова заколебался. Он должен был пожать плечами, но вместо этого кивнул.

Мальчик шумно выдохнул. Он опустил голову, словно от стыда.

– Вообще иногда я думаю, что и у меня крыша поехала.

– Я понимаю тебя, – Билл подошёл к мальчику поближе. (Тот смотрел на него с опаской, но на этот раз не отошёл). – Ты разобьёшь себе все коленки на этой доске, сынок.

Мальчик посмотрел на свои исцарапанные коленки и улыбнулся.

– Да, вы правы. Я её когда-нибудь выброшу.

– А можно мне попробовать? – неожиданно спросил Билл. Сначала мальчик посмотрел на него изумлённо, а потом рассмеялся.

– Вот будет смешно, – сказал он. – Никогда не видел взрослого на скейтборде.

– Я дам тебе четвертак, – сказал Билл.

– Мой папа говорит…

– Никогда не бери денег или конфет у незнакомцев. Хороший совет. Но я всё-таки дам тебе четвертак. Что ты на это скажешь? Я только до угла Дддджэксон-стрит.

– Не надо никакого четвертака, – сказал мальчик. Он снова рассмеялся – весёлый и простой звук. Свежий. – Не нужен мне ваш четвертак. Я и так богатый, у меня два доллара. Но мне хочется на вас посмотреть. Только, если сломаете что-нибудь, не говорите, что это я вам дал.

– Не волнуйся, – сказал Билл. – Не скажу.

Он пальцем толкнул одно из истёртых колёс на доске, любуясь лёгкостью, с которой оно двигалось, – оно зажужжало, как будто внутри вертелся миллион подшипников. Звук ему нравился. Он вызывал какие-то хорошие, давно забытые чувства. Какое-то ощущение теплоты, прекрасной, как любовь. Он улыбнулся.

– О чём вы думаете? – спросил мальчик.

– Что сейчас убьюсь, – сказал Билл, и мальчик засмеялся.

Билл опустил доску на дорогу и поставил на неё одну ногу. Он покатал скейт туда-сюда, приноравливаясь. Мальчик наблюдал. В уме Билл уже видел себя катящим по Витчем-стрит к Джэксону на жгуче-зелёной, цвета авокадо, доске мальчика – сзади развеваются, как хвост, полы его спортивной куртки, лысина блестит на солнце, колени согнуты и подрагивают, как у неопытных лыжниц, когда они летят со своей первой горки. В таком состоянии что-то в тебе говорит, что ты вот-вот упадёшь или уже упал. Он бьётся об заклад, что мальчишка никогда не будет ехать на доске подобным образом. Он бьётся об заклад, что ребёнок поедет так, (чтобы обогнать самого чёрта) как будто не будет никакого завтра.

Хорошее чувство погасло в его груди. Он слишком ясно увидел, как доска выскальзывает у него из-под ног и летит, ничем не обременённая, вниз по улице, невероятная жгуче-зелёная доска того цвета, который может полюбить только ребёнок. Он увидел и себя, падающего на зад или, может быть, на спину. Видел и одиночную палату в городской больнице, где он однажды был, когда навещал Эдди в такой же комнате, после того, как тот сломал руку. Билл Денбро, вытянувшийся во всю длину, одна нога подвешена на растяжках. Входит доктор, смотрит на его карту, потом на него и говорит:

«Ваши две главные ошибки, мистер Денбро, заключаются в том, что, во-первых, вы плохо правили доской, а во-вторых, вы забыли, что вам скоро сорок».

Он наклонился, поднял доску и подал её мальчику.

– Думаю, не надо, – сказал он.

– Струсили, как цыплёнок, – сказал мальчик, не очень обижаясь.

Билл приставил большие пальцы к ушам и стал хлопать локтями:

– Цып-цып-цып! Мальчик засмеялся.

– Мне пора домой.

– Будь осторожней на дороге, – сказал Билл.

– Нельзя быть осторожным на доске, – ответил мальчик, глядя на Билла, как будто он был одним из тех, у кого «крыша поехала».

– Хорошо, – сказал Билл. – «О'кей», как мы говорим в кинобизнесе. Я тебя понял. Но всё-таки держись подальше от люков и любой канализации. И старайся держаться рядом с друзьями.

Ребёнок кивнул.

– Я уже совсем рядом с домом.

Мой брат тоже был рядом с домом, – подумал Билл.

– Скоро всё кончится, – сказал Билл мальчику.

– Вы думаете? – спросил тот.

– Да, я уверен, – сказал Билл.

– О'Кей! Тогда счастливо… трусливый цыплёнок!

Мальчик поставил одну ногу на доску и оттолкнулся другой. А когда он уже катился, поставил вторую ногу на доску и с грохотом полетел вниз по улице со скоростью самоубийцы. Но, как Билл и предполагал, он ехал с ленивой, небрежной грацией. Билл почувствовал любовь к этому ребёнку, радость и желание быть ребёнком самому, и это даже приглушило его страх. Мальчик катил так, как будто не существовало таких понятий, как старение и смерть. Он казался вечным и бессмертным в своих бойскаутских шортах цвета хаки, в своих потрёпанных теннисных туфлях без носков, с грязными ногами, с развевающимися сзади волосами.

Смотри, смотри, влетишь в угол! – подумал Билл встревоженно, но мальчик вильнул бёдрами влево, как танцор брейка, ноги его немного сместились по зелёной доске, и он без всяких усилий обогнул угол и свернул на Джексон-стрит, не думая, будет ли кто-нибудь идти ему навстречу. Мальчик, мальчик, – думал Билл, – не всегда будет так.

Он подошёл к своему старому дому, но не остановился; только замедлил шаг. Во дворе были люди: мать в садовом кресле со спящим ребёнком на руках наблюдала, как двое ребятишек лет десяти и восьми играли в бадминтон на траве, всё ещё влажной от недавно прошедшего дождя. Младший из них удачно отбил воланчик, и женщина крикнула: «Отлично, Син!»

Дом был того же тёмно-голубого цвета, и то же веерообразное окно блестело над дверью, но любимые мамины цветочные клумбы исчезли. С места, где он шёл, можно было увидеть перекладину, которую отец сделал когда-то из железных труб на заднем дворе. Он вспомнил, как однажды Джорджи свалился с самого верха и выбил себе зуб. Как он орал!

После смерти Джорджи дом опустел для него и, зачем бы он ни приехал в Дерри, но только не за этим.

И он пошёл к углу улицы и свернул направо, ни разу не оглянувшись. Скоро он очутился на Канзас-стрит, направляясь к окраине. Он постоял немного у забора, который тянулся вдоль дороги, выходя прямо к Баррснсу. Забор был тот же самый: шаткое сооружение из дерева, покрытое облупившейся белой извёсткой; и Барренс был тот же самый… ещё более дикий, если и изменился.

Билл мог слышать бульканье воды, бегущей маленькими ручейками, и видел вокруг ту же панораму Кендускеага. И запах был такой же, невзирая на то, что исчезла дамба. Даже тяжёлый аромат растущей зелени в зените весенней зрелости не смог уничтожить запаха отбросов и человеческих испражнений. Он был слаб, но определялся безошибочно. Запах гниения; дуновение подземного мира.

Вот, где всё кончилось тогда, и вот, где кончится сейчас, – подумал Билл с дрожью. – Там внутри… под городом.

Он постоял ещё немного, убеждённый, что должен увидеть что-то – какое-то знамение – знак дьявола, с которым он приехал бороться в Дерри. Но ничего не произошло. Он слышал журчание бегущей воды, весенний животворный звук, напомнивший ему о запруде, которую они когда-то строили здесь. Он видел деревья и кустарники, качающиеся от лёгкого ветерка. Но больше ничего. Никаких знаков. И он пошёл дальше, отряхивая с рук следы белой краски, покрывающей забор.

Он продолжал идти к окраине города, полувспоминая, полумечтая, и там к нему подошёл ещё один ребёнок – на этот раз маленькая девочка лет десяти в вельветовых брючках и тёмно-красной блузке. Одной рукой она била по мячу, другой держала за волосы свою куклу – блондинку Арнел.

– Привет, – сказал Билл. Она посмотрела на него:

– Что?

– Какой самый лучший магазин в Дерри? Она задумалась:

– Для меня или для всех?

– Для тебя, – сказал Билл.

– «Секондхэнд Роуз, Секондхэнд Клоуз», – сказала она без малейшего колебания.

– Прошу прощения? – переспросил Билл.

– Чего ты просишь?

– Это что, название магазина?

– Конечно, – сказала она, глядя на Билла как на ненормального.

– «Секондхэнд Роуз, Секондхэнд Клоуз». Моя мама говорит, что это всё утиль, но мне нравится. Там старые вещи. Пластинки, каких я никогда не слышала. И ещё открытки. Там пахнет, как на чердаке. Ну, мне нужно домой, пока.

И она пошла, не оборачиваясь, хлопая по мячу и держа куклу за волосы.

– Эй! – крикнул он ей вслед. Она капризно оглянулась:

– Ну, чего?

– Этот магазин. Где он находится? Она оглянулась через плечо и сказала:

– Как раз там, куда ты идёшь. У Ап-Майл-Хилл. Билл почувствовал, что прошлое захватывает его. Он не собирался спрашивать эту маленькую девочку ни о чём; вопрос просто выскочил из него, как пробка и? бутылки шампанского.

Он спустился с Ап-Майл-Хилл. Товарные склады и упаковочные фабрики, которые он помнил с детства, – мрачные кирпичные здания с грязными окнами, из которых несло тухлятиной, – в основном исчезли, хотя фабрика «Армор и Стар» по упаковке мяса всё ещё была там. Но Хэмпхилл исчез, осталось только кино на открытом воздухе и бакалейная лавка, где продавали говядину и кошерное мясо Игла. А на том месте, где стоял флигель братьев Трэкеров, была надпись старомодным шрифтом, гласящая, как девочка и говорила: «Секондхэнд Роуз, Секондхэнд Клоуз». Красный кирпич был выкрашен жёлтым, наверное, лет десять или двадцать тому назад. Но сейчас он уже потускнел и стал того цвета, который Одра называла «цветом мочи».

Билл медленно шёл к магазину, чувствуя, как ощущение дежавю снова охватывает его. Позже он рассказывал остальным, что у него было предчувствие, что он увидит привидение, ещё до того, как он его действительно увидел. Витрина магазина была не просто грязная – она вызывала отвращение. Это был не какой-нибудь магазинчик антиквариата с изящными маленькими коробочками для ниток или с хрустальными сервизами, освещёнными закатными лучами солнца; это было то, что его мать с пренебрежением называла «Ломбардом янки». Все предметы были небрежно свалены в кучи, громоздясь там и сям без всякого порядка. Платья валялись без плечиков. Гитары висели на своих грифах, как преступники на виселице. Были там детские вещи и страховидные туфли с сопроводительной надписью: «НОШЕНЫЕ, НО НЕ ПЛОХИЕ! Доллар за пару». Рядом стояли два телевизора, непохожие на исправные. Букеты искусственных цветов чахли в грязных вазах на сломанном оббитом обеденном столе. Весь этот хлам, который Билл увидел, служил фоном для одной вещи, к которой немедленно устремился его взгляд. Он стоял, уставясь на это широко открытыми, неверящими глазами; гусиная кожа покрыла всё его тело. Лоб стал горячим, руки похолодели, и на мгновение ему показалось, что сейчас все запоры мозга откроются, и ему всё станет ясно, и всё вспомнится. Справа в витрине стоял его велосипед Сильвер. Рамы так и не было, ржавчина покрывала и переднее, и заднее крылья, но сигнал всё ещё стоял на руле, хотя его резиновая груша треснула от старости. Сам звонок, который Билл всегда аккуратно полировал, потускнел и покрылся пятнами. Плоский багажник, где когда-то часто сидел Ричи, всё ещё покоился сзади, но сейчас он был раскурочен и висел на одном болте. Кто-то когда-то раскрасил сиденье под цвет тигровой шкуры, который сейчас затёрся до того, что полосы стали едва различимы. Но это был Сильвер. Билл поднял руку, чтобы вытереть слёзы, медленно ползущие по щекам, потом достал платок, промокнул глаза и вошёл в магазин. Сама атмосфера в магазине будто заплесневела от времени. Как девочка и говорила, пахло чердаком, но не добрым старым чердаком. Это не был запах хорошего масла, которым любовно полируют поверхности столов, или старого бархата и плюша. Здесь пахло истлевшей бумагой, грязными диванными подушками, пылью и мышиным помётом.

С телевизионного экрана на витрине доносилось завывание рокеров. Как бы соревнуясь с ними, откуда-то из радиоприёмника раздался голос диск-жокея, назвавшего самого себя «Ваш дорогой друг Бобби Расселл», который обещал новый альбом Принса тому, кто назовёт имя актёра, сыгравшего роль Вэлли в фильме «Оставь это Бобру». Билл знал – актёра звали Тони Дау, – но ему новый альбом Принса был ни к чему. Радиоприёмник стоял на высокой полке среди портретов прошлого века.

Чуть ниже сидел хозяин – человек лет сорока в рабочих джинсах и чешуйчатой тенниске. Волосы его были зачёсаны назад, открывая лицо на грани истощения. Он забросил ноги на стол, заваленный гроссбухами, над которыми возвышался кассовый аппарат. Хозяин читал какую-то книжонку, и Билл подумал, что она никогда бы не получила премию Пулитцера. Она называлась «Стройплощадка конного завода». На полу перед его столом стоял шест – вывеска парикмахеров – красные и белые полосы на котором извивались по спирали вверх до бесконечности. Стёршаяся верёвка от него извивалась по полу до самого плинтуса, как усталая змея. На вывеске спереди было написано: «Производится окраска! 250 долларов».

Когда колокольчик над дверью звякнул, человек за столом заложил книгу, посмотрел вверх и спросил:

– Чем могу служить?

– Послушайте, – и Билл открыл рот, чтобы спросить о велосипеде в окне. Но прежде чем он заговорил, им овладела одна мысль, одно предложение, заполнившее все его мысли и вытеснившее всё остальное:

Он стучится ко мне в ящик почтовый, говоря, что видел привидение снова.

Что это. Господи Боже мой?

Он стучится…

– Вы ищете что-нибудь? – спросил хозяин. Его голос был достаточно вежливым, но он внимательно рассматривал Билла.

Он смотрит на меня так, – подумал Билл, не испуганный, а скорее, заинтригованный, – будто думает, что я накурился этой самой травки, от которой кайфуют джазмены.

– Да, я иииинтересуюсь… (ко мне в ящик почтовый) –…иииинтересуюсь ппппочтовым яяящ…

– Вы, наверное имеете в виду этот шест? – В глазах хозяина на этот раз было что-то такое, что Билл ненавидел с детства: неловкость женщины или мужчины, вынужденных выслушивать заику, попытка быстрее закончить за него мысль, чтобы этот паршивый ублюдок поскорее заткнулся. Но я не заикаюсь! Я поборол это! Я К ЧЁРТОВОЙ МАТЕРИ ПОКОНЧИЛ С ЭТИМ! Я…

(но он всё ещё говорит) Слова настолько отчётливо прозвучали в его мозгу, что казалось, он одержим демонами, как в библейские времена – человек, в которого проникло что-то Извне. И всё-таки он узнавал этот голос и знал, что это его собственный голос. Он почувствовал, как испарина выступила на лбу.

– Я могу предложить вам (что видел привидение снова) этот шест, – сказал хозяин. – По правде говоря, я могу сбавить цену. Он стоит 2-50, но вам отдам за 1-75. Как вы на это посмотрите? Это единственная настоящая старинная вещь в моём магазине.

–…почтовый ящик! – Билл почти кричал, и хозяин немного отпрянул. – Не нужен мне шест! Мне нужно… шест мне не нужен.

– С вами всё в порядке, мистер? – спросил хозяин. Его тревожный тон гармонировал с глубокой озабоченностью в глазах, и Билл увидел, что его левая рука исчезла со стола. Он осознал неожиданно больше с помощью логики, чем интуиции, что перед хозяином открытый ящик стола, который Билл не видит, и он почти наверняка положил руку на пистолет. Может быть, он боялся ограбления; а более вероятно, просто беспокоился. В конце концов он был нормальным человеком, в этом городе только недавно прикончили Андриана Меллана.

(Он стучится ко мне в ящик почтовый, говоря, что видел привидение снова) Откуда это взялось? Какой-то бред.

(Он стучится) Снова и снова.

Огромным, титаническим усилием Билл попытался побороть это. Он заставил себя перевести это предложение на французский. Таким путём он боролся с заиканием, когда был мальчишкой. В то время, как слова всплывали в его сознании, он изменял их… и неожиданно почувствовал, что заикание отступает.

Он понял, что хозяин говорит что-то.

– Ииизвините, пожалуйста, что?

– Я говорил, что если у вас чешутся кулаки, валите на улицу, мне здесь этого на хрен не нужно. Билл глубоко вздохнул.

– Давайте начнём сначала, – сказал он. – Как будто я только что ввввошел.

– Хорошо, – сказал хозяин довольно миролюбиво. – Вы только что вошли. И что же?

– Ввввелосипед на витрине, – сказал Билл. – Сколько вы хотите за велосипед?

– Двадцать баксов, – с облегчением сказал хозяин, тем не менее не спеша извлекать руку из стола. – Сначала я думал, это настоящий «Швин», но теперь мне кажется, что это просто имитация. – Он смерил глазами Билла. – Довольно большой велосипед, вы сможете ездить на нём сами.

Думая о скейтборде зелёного цвета, на котором он хотел проехаться, Билл сказал:

– Я думаю мои велосипедные времена уже прошли. Хозяин пожал плечами. Он наконец вытащил левую руку.

– У вас мальчик?

– Да.

– Сколько ему?

– Ооодиннадцать.

– Слишком большой велосипед для одиннадцатилетнего – Вы берёте чеки?

– Десять баксов сверх стоимости.

– Я дам вам двадцать, – сказал Билл. – Не возражаете, если я позвоню?

– Пожалуйста, если это в черте города.

– Да, это здесь.

– Тогда идите сюда.

Билл позвонил в публичную библиотеку Дерри.

Майк был там.

– Где ты, Билл? – спросил он. А потом сразу же:

– С тобой всё в порядке?

– Со мной всё отлично. Ты уже видел кого-нибудь из наших?

– Нет, мы же встречаемся вечером, – последовала пауза. – Так, по крайней мере, я полагаю. – А чем я могу помочь тебе, Большой Билл?

– Я покупаю велосипед, – спокойно сказал Билл. – Я просто думал, что смогу докатить его до твоего дома. У тебя есть гараж или что-то в этом роде, где его можно поставить?

Последовало молчание.

– Майк, ты что?

– Да-да, я здесь, – сказал Майк. – Это Сильвер? Билл посмотрел на хозяина. Тот читал свою книгу снова… или может быть просто смотрел в неё, внимательно слушая.

– Да, – ответил он.

– А ты где?

– Это называется «Секондхэнд Роуз, Секондхэнд Клоуз».

– Хорошо, – сказал Майк. – Мой адрес: Палмер-лейн, 61. Тебе лучше доехать до Мейн-стрит…

– Я найду.

– Ладно. Я тебя встречу. Будешь ужинать?

– Хорошо бы. А ты сможешь уйти с работы?

– Без проблем. Кэрол останется за меня, – Майк снова заколебался. – Она сказала, что здесь был какой-то парень, за час до моего прихода. Он выглядел, как привидение. Я попросил её описать. Это был Бен.

– Ты уверен?

– Да. И велосипед. Похоже, это часть всего прочего. Как ты думаешь?

– Без сомнения, – сказал Билл, не отрывая глаз от хозяина, который всё ещё, казалось, был всецело поглощён своей книгой.

– Встретимся дома, – сказал Майк. – Дом 61, не забудь!

– Не забуду. Спасибо, Майк.

Билл повесил трубку. В то же самое время хозяин закрыл книгу.

– Ну, что? Нашли, куда его сплавить?

– Да, – Билл вытащил свою книжку и подписал чек на двадцать долларов. Хозяин внимательно сравнил две подписи. При другом стечении обстоятельств Билл подумал бы, что это довольно подозрительно. Наконец хозяин выписал квитанцию и положил чек Билла в кассовый аппарат. Он встал, положил руки на поясницу, потянулся и пошёл вперёд, к витрине. Он прокладывал путь среди куч хлама, совершенно не спотыкаясь, что Биллу понравилось.

Он поднял велосипед, перевернул его и покатил по краю демонстрационного поля. Билл взялся за руль, чтобы помочь ему. Как только он сделал это, внутренняя дрожь вновь охватила его. Сильвер. Снова. Сильвер в его руках и (он стучится ко мне в ящик почтовый, говоря, что видел привидение снова) он должен перебороть эти мысли, потому что он от них ослабевает и сходит с ума.

– Задние колёса немного спущены, – сказал хозяин (в действительности же они были плоскими, как блин).

– Нет проблем, – сказал Билл.

– Вы его довезёте?

(Когда-то я довозил его отлично, не знаю, как сейчас) – Надеюсь, – сказал Билл. – Спасибо.

– Не за что. А если захотите поговорить насчёт шеста, возвращайтесь.

Хозяин подержал дверь, пока он выходил. Билл вывел велосипед, повернул налево и покатил его к Мейн-стрит. Люди с удивлением и смехом глазели на лысого человека, толкающего огромный велосипед с рваными плоскими покрышками и допотопным гудком, торчащим из дряхлой сетки. Но Биллу не было до них дела. Он наслаждался тем, как легко его взрослые руки держатся за резиновые ручки руля, вспоминая, как он мечтал обернуть ручки каким-нибудь разноцветным пластиком. Но он так никогда и не сделал этого. Он остановился на углу Центральной и Мейн за книжным магазином и прислонил велосипед к зданию, чтобы снять пальто. Трудная это работа – толкать велосипед с лысыми шинами, а денёк выдался жарким. Он засунул пальто в сетку и поехал дальше.

Цепи, совсем, дряхлые, – подумал он. – Кто-то не очень хорошо заботился о (нём) Нем.

Он остановился на миг, нахмурясь, и попробовал вспомнить, что случилось с Сильвером. Продал ли он его кому-нибудь? Или отдал? А может быть, потерял? Он не мог вспомнить. Вместо этого опять идиотская фраза (стучится ко мне в ящик почтовый) такая же неуместная, как лёгкое кресло на поле боя, как пластинка в камине, или карандаши, торчащие из асфальта дороги. Билл потряс головой. Предложение выскочило из головы и растаяло, как дым. Он стал опять толкать Сильвера к дому Майка.