Весьма поучительное убийство

Это случилось задолго до рождения Кочиса. Его отец около двух лет жил с другой лисицей. Между ними развивались такие же нормальные отношения, как позднее у него с лисицей Кьё. Дважды самка принесла помет. Но однажды решительным ударом клыков самец переломил своей подруге шейные позвонки.

Какая же причина побудила его стать женоубийцей? Обычно лисицы не убивают друг друга. Я мог бы попытаться дать объяснение этому кажущемуся абсурдным убийству, пользуясь тем, что подсказывает мне моя наука – этология. Однако в отличие от других естественных наук, изучающих эволюционные процессы, этология лишена возможности столь успешно оперировать палеонтологическими данными, поскольку окаменевшие остатки несут на себе слишком мало следов, свидетельствующих о повадках их былых владельцев. Чтобы понять эволюцию поведения, этологам приходится систематизировать, изучать и сравнивать поведение ныне существующих видов животных. Эти исследования позволяют уяснить себе, что происходит с каждым видом во временной горизонтали, то есть от прошлого к настоящему.

И все же натуралист, наблюдающий и сравнивающий поведение существующих ныне видов животных, мог бы нам поведать кое-что о самой агрессивности, хотя отдельные моменты в его рассказе будут вызывать некоторые сомнения. Во всяком случае, его объяснения сведутся к следующему. В определенные периоды жизни все животные бывают настроены агрессивно; такое поведение представляет собой важнейшую функцию выживания, помогая животным не только овладеть добычей, но и защититься от хищников. Но каким образом эта агрессивность, играющая безусловно положительную роль для выживания отдельных индивидуумов, регулируется и сдерживается, дабы не стать пагубной для существования вида? Какова роль агрессивности в жизни животных в сообществах? Следовательно, крайне важно, чтобы по мере необходимости животные одного и того же вида объединялись, мирно сосуществовали и образовывали сообщества (состоящие порой из множества особей). Столь же важно, чтобы агрессивность членов сообщества сдерживалась или по крайней мере проявлялась в безобидной и неопасной форме. Не хватало, чтобы самцы принялись ни с того ни с сего уничтожать самок!

Я полагаю, что прежде всего здесь следует дать ответ на главный вопрос: до каких пор животные должны находиться вместе, чтобы это благотворно сказывалось на жизни вида? Ответ: совместное существование животных далеко не всегда целесообразно. Достаточно натуралисту оглядеться вокруг, чтобы убедиться в правильности такого ответа. Да, действительно, существуют виды животных, ведущих групповой образ жизни, но даже и среди них всегда найдутся бирюки, рассеянные в одиночестве в излюбленных ими местообитаниях, подобно звездам в небе. Преимущества как одного, так и другого способа существования понять нетрудно. Если, например, источники питания скудны и широко рассредоточены, то разумнее жить раздельно; если же совместное существование придает силу, как, например, стадность, способствующая защите от хищников, то дело принимает совершенно иной оборот. Кроме того, у некоторых видов особям выгоднее объединяться в одни времена года и держаться поодиночке – в другие или жить парами и небольшими семейными группами. Чтобы наиболее оптимально использовать все, что дает среда обитания, существующие виды животных приобретают различия не только в своем строении, но и в поведении. Вот почему одни животные ведут совместный образ жизни, а другие раздельный.

А теперь после столь длинной преамбулы обратимся к некоторым конкретным фактам. В жизни любого животного, каким бы отшельническим не было его существование, всегда наступает пора, когда он должен вступить в союз с себе подобным, чтобы оставить потомство. Именно в эту пору, как я считаю, впервые проявляется тяга животного к общению. Правда, существуют виды животных, размножающиеся неполовым способом, у которых особь не нуждается в партнере; известны также гермафродиты, способные размножаться самостоятельно; есть и другие исключения из общего правила. А правило это таково, что разнополые особи должны искать и находить друг друга, вступать в контакт и объединяться на какое-то время, с тем чтобы спариться. И здесь, следовательно, совершенно необходимо, чтобы всякая взаимная агрессивность была подавлена. Сплошь и рядом именно это и происходит: податливость самки и ее согласие к спариванию блокирует агрессивность самца, в результате чего образуется – порой лишь на один миг – пара, представляющая собой самую малую иерархическую общность, где самцу отводится главенствующее положение, а самке – подчиненное. В ходе эволюции языка животных сигнал согласия самки к спариванию трансформировался, превратившись в сигнал подчинения, который теперь нередко используется и в других ситуациях. Как уже отмечалось выше, то же самое можно сказать о сигналах, сопровождающих заботы родителей о потомстве, которые являются еще одним проявлением тяги животных к общению.

Итак, агрессивность может быть сдержана специфическими сигналами и может стать своего рода «ритуалом». Следовательно, налицо две формы агрессивности, каждая из которых наделена совершенно четко выраженной функцией регулирования пространственного распределения животных в среде обитания.

Первая и наиболее примитивная форма – это агрессивность явная, когда одно животное намерено причинить боль другому. Такая форма агрессивности безусловно способствует тому, что животные-одиночки, каждое на своей территории, стараются держаться подальше друг от друга. Вторая форма – это агрессивность, ставшая ритуальной, при которой поверженный уже не бежит прочь, а старается сдержать гнев более сильного выражением своей подчиненности. Именно таким образом возникают иерархические группы. И в этом балансе «общительность – необщительность» существенную роль играет территория как с точки зрения необходимости пространственного разобщения, так и в плане регуляции взаимоотношений между особями. Она понимается как охраняемый участок местности и у разных видов животных может принадлежать или одному индивидууму, или многим. Таковым может быть постоянный участок, маркируемый по краям выделениями различных желез, отметинами от когтей, подачей звуковых сигналов (в том числе и пением). Это может быть пространство вокруг кочующего животного или участок, ограничивающий пастбище с табуном кобылиц, охраняемых жеребцом, который ревностно следит, чтобы ни один взрослый скакун не приблизился к его табуну. Это может быть, наконец, небольшой индивидуальный участок, где самка тесно взаимодействует только со своим избранником или с детенышами.

…от полнейшей необщительности бойцовой рыбки…

Образ жизни различных видов животных отличается удивительным разнообразием: от полнейшей необщительности бойцовой рыбки (у которых каждая пара занимает собственную территорию) до совместно живущих многочисленных семей мышей и крыс, в которых каждая особь следует иерархическим законам, соблюдает распределение обязанностей, легко распознает друг друга.

… к жизни в сообществе мышей и крыс…

Помимо агрессивности, в той или иной степени возведенной в ритуал, необходимо также учитывать и то обстоятельство, что различные причины принуждают особей различных видов жить раздельно в занимаемых ими местообитаниях.

Итак, в природе все настолько целесообразно, что в ней не должно бы быть места никаким убийствам. Действительно, животные сдерживают проявления агрессивности, либо используя сигналы подчинения, либо оставаясь на своих собственных территориях. Исключения бывают в тех случаях, когда наступает пора спаривания и заботы о потомстве (нам уже известно, как здесь все четко отлажено). Все беды начинаются, когда, находясь в неволе, животные вынуждены сосуществовать и уже не в состоянии сдерживать взаимную агрессивность посредством специфических сигналов (особенно это относится к животным, которые обычно спасаются бегством, чтобы не угодить в лапы хищнику). Так, например, бойцовая рыбка немедленно убивает соперника, появившегося в ее аквариуме, а петух приканчивает другого петуха, запертого с ним в одном курятнике. Куры же прекрасно уживаются вместе и способны образовывать мирно сосуществующее сообщество. Куры способны, а петухи нет. Таков закон полигамии.

Теперь, мне кажется, мы подошли к пониманию причин, побудивших отца нашего Кочиса расправиться со своей подругой. Хотя жизнь лисиц еще не полностью изучена, но в общих чертах она складывается следующим образом. В конце зимы, когда у самки появляется любовный зуд, между самцами начинается соперничество за обладание ею. После того как выбор падет на одного из них, происходит спаривание, знаменующее начало совместной жизни брачной пары. Лисицы – хищные животные и предпочитают охотиться в одиночку. Но иногда супруги выходят на добычу вместе. Когда появляются щенки, самец навещает нору, проявляет заботу о потомстве и не оставляет семью до прихода осени. Затем супружеская пара распадается, и с той поры самец ведет одиночный образ жизни. Каким образом помечена его территория, никто толком не знает, поскольку обширное пространство, занимаемое одним индивидуумом, часто в отсутствие хозяина посещается другими лисицами. Не исключено, однако, что в период, когда лисица предпочитает оставаться одна, она избегает встреч с другими лисицами благодаря звуковым, а возможно, и обонятельным сигналам. Это удалось установить с помощью современных средств радиотелеметрии: вмонтированные в ошейники лисиц радиопередатчики, посылая определенный сигнал, позволили проследить на расстоянии за перемещениями этих животных.

Итак, установлено, что для данного вида имеется период более или менее совместного существования и период, когда лисицы, по крайней мере самцы, должны вести одиночный образ жизни. Если в этот последний период животных принуждать находиться совместно, то это чревато опасностью и агрессивность может прорваться наружу. Жажда крови, выработавшаяся в ходе естественного отбора и срабатывающая при виде добычи, в условиях содержания животного в неволе может направить его агрессивность против представителя собственного вида. То, что в природе служит надежным механизмом разъединения индивидуумов, в условиях неестественного заточения может привести к смертельному исходу. Ведь решетка клетки мешает второй лисице предпринять правильный шаг, продиктованный страхом, а именно – бежать подальше с чужой территории.

Первое приложение. История орангутанов

На основе сказанного об открытом поединке как примитивной форме поведения по сравнению с агрессивностью, возведенной в ритуал, можно было бы даже предположить, что в эволюции животных проявляется некая тенденция от необщительности к совместному существованию. Не исключено, что кое-кто попытается усмотреть в этом проявление каких-то правил, запрограммированных природой. Но на самом деле это не так. В природе существует тесная взаимосвязь (а может быть, даже зависимость) между жизнью животных в сообществах и их экологическим положением. Поэтому некоторые виды животных могут эволюционировать в сторону не большей, а меньшей общительности.

Именно это произошло с орангутанами. Но я выбрал в качестве примера этот вид еще и потому, что стремление к совместному существованию у столь крупных обезьян генетически закреплено не так явно, как это наблюдается у многих других видов приматов.

В древнейшие времена орангутаны, как все обезьяны, жили в сообществах: совместное проживание дает немало преимуществ животным, способным организоваться для защиты от хищников. Когда-то орангутаны населяли обширную территорию, включавшую Южный Китай, Индокитай, а также острова Калимантан и Суматра, которые и являются нынешней родиной этих животных. Затем море отделило острова от суши; на материке орангутаны вымерли, а на ограниченных морем участках суши они превратились в островных реликтов, которым более не угрожали хищники.[11]Постепенно целесообразность совместного проживания отпала, и все сильнее стала проявляться тяга к одиночеству, продиктованная в известной мере тем, что орангутаны питаются в основном плодами, которые равномерно распределены по всему островному тропическому лесу. В результате орангутаны стали вести одиночный образ жизни. Общительность в их характере выражена слабо и проявляется в несколько необычной форме: изредка животное-одиночка вступает в контакт с помощью звуковых сигналов со своими сородичами-соседями (если их можно так назвать), которые отвечают ему тем же.

Раз в несколько лет у самки орангутана рождается детеныш. А поскольку родительская пара живет отдельно от других орангутанов, малыш, будучи единственным ребенком, приучается играть сам с собой или со взрослыми (с отцом и матерью). Безусловно, такой образ жизни никак не способствует развитию общительности. В зоопарках и крупных научных лабораториях, занимающихся изучением приматов, молодых орангутанов содержат вместе; от этого у них в значительной мере меняется характер: они весело резвятся и играют друг с другом; потребность в общении они испытывают и позднее.

Второе приложение. Тайна лисьих нор

В Апеннинах, на высоте тысячи метров, у меня есть небольшой деревянный дом, который правильнее было бы назвать сараем. Он находится вдали от населенных мест, среди горных лугов и буковых лесов. Если представляется возможность, я наведываюсь туда в любое время года.

В этих местах живет лисица-одиночка, которая по ночам совершает свои прогулки. Правда, я никогда ее не видел, но каждое утро обнаруживаю ее следы, особенно зимой, когда выпадает снег. Однажды я расставил ловушки на лугу, надеясь изловить живых землероек. Плутовка утащила у меня одну из живоловок – единственную, которая сработала. Позже, неподалеку, в одном из оврагов, я нашел пустую ловушку со следами лисьих клыков на деревянном основании. Иногда я натыкаюсь на экскременты этого зверя. По ним я смог узнать, что летом, когда созревает дикая черешня, лисица досыта лакомится ее вкусными ягодами.

Как-то в буковом лесочке мне удалось обнаружить в укромном месте на возвышении лисью нору, вырытую под большим валуном. Я редко туда захаживаю, зная, что если лисица учует опасность, то тотчас сменит местожительство. Но зимой, когда наметает побольше снега, я хожу на лыжах в тот лесок и там постоянно натыкаюсь на зигзаги лисьих следов, слегка заметенные хвостом. Среди прочих лисьих уловок не может не поражать эта способность заметать хвостом собственный след, чтобы сбить с толку преследователя.

Единственная лисья нора, которую мне удалось отыскать, была мало чем примечательна, да к тому же еще с одним только входом. Лисицы частенько вырывают норы сложного устройства с несколькими запасными входами и выходами. Такие норы им особенно необходимы, чтобы прятать добычу в случае удачной охоты, а также при появлении щенят. Известны норы, которые используются лисицами более ста лет кряду. Известно также и то, что в момент опасности самки быстро переносят свой выводок в другое место, используя в этих целях наспех сооруженные норы. Например, исследователи супруги Фриш однажды обнаружили только что появившихся на свет лисят, запрятанных в дренажной цементной трубе неподалеку от проселочной дороги.

Но тайна лисьих нор – это удивительное разнообразие населяющих их обитателей, к которым лисицы относятся терпимо и живут с ними бок о бок в полнейшем согласии. С давних пор известно, например, что лисицы нередко поселяются в просторных подземных жилищах кротов с их многочисленными запутанными переходами; лисицы устраивают совместные норы также с хорьками, кошками (обычно одичавшими), дикими кроликами, совами и крохалями (птицами из семейства утиных). Как мы видим, речь идет о самых разных видах животных, на большинство которых лисицы охотятся и которыми, если представится удобный случай, были бы не прочь полакомиться. И все же здесь лисицы их не трогают. Говорят, что в таких норах-общежитиях действует непреложный закон межвидового перемирия. А какова причина такого явления?

Ответить на этот вопрос не так-то просто. Майк Фокс, крупнейший знаток диких псовых, считает, что там, где подрастает молодняк, хищнические повадки лисиц полностью заглушаются, сдерживаются. Одним словом, хищник не в состоянии реагировать на сигналы, стимулирующие начало охоты при виде добычи. Пытаясь найти объяснение этому межвидовому перемирию и определить его роль, Фокс считает, что тут имеет место своеобразный симбиоз, каждый из участников которого извлекает для себя собственную выгоду. Так, более слабые пользуются покровительством и защитой хищника, а лисица в свою очередь прибегает к услугам сожителей, острое чутье которых вовремя оповещает ее о надвигающейся опасности (например, о приближении человека). Иначе говоря, лисицы используют своих квартирантов как некий чувствительный механизм, возвещающий об опасности.

Кто знает, насколько верно все это, да и вообще отвечает ли подобное разъяснение сути дела. Но столь странное сожительство действительно имеет место и весьма поучительно. По крайней мере оно столь же поучительно, как и жестокая расправа, учиненная отцом Кочиса над своей подругой. Ведь по существу между этими двумя фактами – расправа над самкой-лисицей и мирное сожительство разных животных в одной норе – есть взаимосвязь. Оба этих факта – целесообразное сдерживание агрессивности в норе и ее взрыв (оправданный или неоправданный) в клетке – лишний раз подчеркивают, что побуждения, руководящие поведением животного, могут целиком зависеть от условий среды.

Глава четвертая

Все от игры

Или у меня мозги набекрень, или это на самом деле в порядке вещей? Вот уже который день я бьюсь над главой, стараясь добиться стройности повествования и расположить излагаемые факты лесенкой (коль скоро я вырос в деревне, мне всегда в таких случаях представляется обычная лестница, ведущая на сеновал). Расположить материал лесенкой – значит создать некую линейную систему, при которой приводимые аргументы последовательно нанизываются, ступенька за ступенькой, на одну логическую нить. Необходимо, чтобы повествование имело свое начало и конец, а каждый аргумент должен быть понятен сам по себе или вытекать из того, что было написано ранее. Рассказ должен развиваться от страницы к странице, как по восходящим ступенькам. Ведь любая книга, которую мы берем в руки и принимаемся читать, по своей структуре напоминает лестницу, раскрывающуюся перед нами ступенька за ступенькой.

Я вплотную подошел к теме, касающейся игры животных, и она представляется мне в виде веера (на ум приходят и другие образные сравнения: распущенный павлиний хвост, ладонь с расставленными пальцами или же – и здесь, видимо, во мне заговорил зоолог – филогенетическое древо плацентарных млекопитающих, расходящееся от насекомоядных по различным независимым ветвям).

Но можно ли построить книгу веерообразно? И все же игра животных развивается именно таким образом. Она представляет собой как бы ладонь руки, от которой палец за пальцем расходятся агрессивность, пол, охота, «язык» и т. д.

Итак, договорились. Я начну с краткого описания, а затем, даже если факты будут выстраиваться друг за другом, я расположу их не лесенкой, а в виде распущенного павлиньего хвоста. И лишь в силу необходимости перья в таком хвосте будут располагаться последовательно, как ступеньки лестницы, хотя самой лестницы и не будет.

Краткое описание

Едва Кочису и Блюе исполнилось три недели от роду, как они уже стали затевать возню. Это были игривые толчки, покусывания в морду, попытки ухватить друг друга за хвост, беготня вдогонку. Поначалу их поведение было робким, неуверенным, но в нем уже проглядывались признаки борьбы. И эта игровая борьба продолжалась затем на протяжении всей их совместной жизни. Лисенок прибегал к ней, даже играя с другими собаками. Но здесь обнаружился первый странный факт. Во время таких игр Кочис неизменно играл роль подчиненного. И хотя это были явные забавы, и хотя именно он делал первые шаги, приглашающие к игре (уморительные приседания на передние лапы, забавные прыжки и кружение на месте), все же в конце концов не кто иной, как он, подставлял свою шею под незлобивые укусы товарищей по игре или, даже если его глаза сверкали от радости и возбуждения, ложился животом кверху – характерная для псовых поза покорной подчиненности – и разрешал себя обнюхать.

Такая манера поведения является исключением из общих правил. Ведь в ходе игры, имитирующей борьбу взрослых (которая приводит к образованию иерархии), молодые животные постоянно меняются ролями и ведут себя очень непринужденно (вспомним наши детские игры в казаков и разбойников!). Но у лисиц дело обстоит, по-видимому, иначе. По крайней мере так утверждает Майк Фокс (удивительное совпадение – иметь фамилию Фокс и быть специалистом по лисицам!), который немало времени уделил изучению лисьих забав. У этих животных (как, впрочем, и у менее общительных койотов и шакалов) игры начинаются только тогда, когда посредством далеко не безобидной и возведенной в ритуал борьбы устанавливается подлинная иерархия в группе. Лишь после этого лисицы начинают играть между собой, строго соблюдая иерархические законы.

По всей вероятности, такие правила и такая линия поведения были заложены во врожденных повадках нашего лисенка, что подсознательно давало о себе знать. Итак, обычная собачья возня, являющаяся не чем иным, как забавой, будучи перенесена на межвидовую пару, превратилась в игру с четко распределенными ролями, где собака неизменно была преследователем (казаком), а лисица – преследуемой (разбойником). У меня даже создалось впечатление, что именно это первое видовое различие между животными оказало решающее воздействие на ход эксперимента в целом. Но об этом мы поговорим позже.

К дому Барилли прилегает достаточно обширный сад несколько необычного вида, который придают ему множество клеток, огороженных вольеров и других приспособлений, необходимых для содержания самых разнообразных животных. Когда Кочису и Блюе исполнилось три месяца, их выпустили в сад, предоставив полную свободу действий. Все этологи сходятся во мнении, что между игрой и познанием нет четкого разграничения. Я уже указывал на это в начале книги, говоря о любознательности как о самоцели, свойственной ученым. Нам еще придется вернуться к этому вопросу, а пока – лишь только факты.

Итак, Кочис и Блюе оказались на воле в незнакомой им обстановке. Поначалу был момент нерешительности, когда щенята словно оцепенели перед раскрывшейся неизвестностью, но затем принялись исследовать новый мир. И вот тут-то не замедлили сказаться, по всей видимости, врожденные различия в их поведении (хотя оба щенка росли в совершенно одинаковых условиях). Собака сразу же начала носиться среди клеток и деревьев, останавливаясь в любопытстве на какой-то миг, чтобы обнюхать и оглядеть все новое из того, что попадалось ей на пути. Она забавлялась, не скрывая своей радости; это был способ познания, при котором поощрением служит удовлетворение любопытства. (Специалисты говорят в данном случае о «скрытом обучении», так как животное в процессе исследования нового не проявляет явных признаков того, что ему удалось что-либо узнать; лишь позднее, вернувшись на прежнее место, оно покажет, правильно ориентируясь, что часть полученной информации им усвоена. Такое поведение вызывает недоумение у некоторых ученых, поскольку животное в подобных случаях не получает явного поощрения, то есть всех тех подачек, кусочков сахара или мяса, которыми подопытные животные обычно поощряются в лабораториях. Для меня же дело объясняется чрезвычайно просто: животное забавляется и, кроме того, удовлетворяет собственное любопытство. Разве это не поощрение?)

Возня между Кочисом и Блюе. Нетрудно заметить постоянное подчиненное положение лисенка.

Попугаи тоже играют, и порой их игры носят групповой характер.

А как же повела себя лисица? Вот тут-то дело обстояло несколько иначе. Не было безудержной беготни, да и животное старалось не показываться на глаза наблюдателю. Кочис принялся делать круги, прячась за кустами, выступами ограды и подставок, на которых стояли клетки. Он тщательно все обнюхивал и при малейшем шуме настораживал уши. С особым вниманием и усердием он обследовал все те места и предметы, которые могли бы служить ему убежищем. Особенно его заинтересовали пустой ящик, груда облицовочных цементных плиток, под которыми образовалась темная впадина, а также закуток между поломанным шкафом и старым холодильником в сарае, где хранился садовый инвентарь. Одним словом, если в поведении Блюе было больше непринужденности, то Кочис вел себя более настороженно. Собаку скорее забавляла эта игра-исследование, к которой лисица, напротив, отнеслась со всей серьезностью. По крайней мере так все это выглядело внешне.

В иных случаях попугаи играют в одиночку с различными предметами, забавляясь с ними, словно с игрушкой.

А теперь поговорим об игре-охоте. Детеныши хищных животных нередко затевают между собой игру в ловца и зверя. Если же такой малыш играет в одиночестве, то в качестве «жертвы» ему может служить тряпка или мяч, с которым он возится, смешно имитируя охотничьи приемы. Например, мой котенок Куо, даже повзрослев и став умелым ловцом мышей, не переставал играть в охоту. Достаточно было мне или кому-либо из моих детей повертеть перед его носом клочком бумаги на бечевке, как он тут же приходил в возбуждение; котенок любил также гоняться за нашей старой и добродушной таксой Джильдой. Но хотя игра с клочком бумаги и возбуждала в котенке охотничий азарт, в его движениях было много лишнего и беспорядочного. Куда более занимательным было зрелище, когда он принимался охотиться за Джильдой.

Мы как раз жили в то время в горах, в нашей хижине. Игра неизменно начиналась по раз и навсегда заведенному правилу. Каждое утро такса по обыкновению отправлялась на очередную прогулку, обследуя по дороге все помойки в округе. Спустя примерно час можно было видеть, как она довольная семенила к дому с поднятым кверху хвостиком. Едва заметив ее приближение, Куо прятался за высокий порог раскрытой входной двери нашей хижины. Сидя в засаде, он весь был начеку, время от времени высовывая мордочку наружу, чтобы лишний раз увидеть, что поделывает его будущая жертва. А та, беспечная и добродушная, лоснящаяся от сытости, как сарделька, всякий раз попадала впросак (я отнюдь не склонен считать Джильду настолько умной, чтобы можно было предположить, что все это она проделывала нарочно). Не успевала она подняться ступеньки на три, чтобы войти в дом, как котенок стремглав вцеплялся ей в шею и начинал игриво царапать ее и кусать. Такая уморительная возня могла продолжаться более получаса, причем котенок и такса то и дело менялись ролями, но никогда при этом не делали друг другу больно.

Что касается Кочиса и Блюе, то они принялись играть в эту игру уже в месячном возрасте. Что бы им не попадало тогда в лапы, а особенно мягкие предметы (клубки шерсти, тряпки), все это они тут же начинали теребить и терзать. Причем каждый старался забиться со своей добычей подальше в укромный уголок или под стол, дабы не уступить игрушку сопернику, который всегда был непрочь вырвать ее у товарища. Мы провели немало опытов с играющими щенками, подбрасывая им в качестве жертвы мелких животных. Межвидовые различия не замедлили сказаться и здесь. Об этом уже давно известно, и тут мы ничего нового не открыли. Но чтобы не перечеркивать проделанную нами работу, я бы отметил, как это принято, что своими опытами мы подтвердили ранее полученные данные, а именно: лисица, даже лишенная необходимых навыков, способна быстро обнаружить добычу, изловить ее и придушить (речь идет о мелких животных); что же касается собак, то здесь все происходит иначе.

На небольшую огороженную площадку, где поочередно находились то собака, то лисица, мы запускали белых мышей. Кочис немедленно душил их и поедал, а Блюе, как и другие щенки, поиграв немного с мышью и выказав при этом весь арсенал своих охотничьих навыков и замашек, вскоре теряла к ней интерес, так что мышь могла преспокойно спрятаться или, найдя лазейку, убежать с игровой площадки.

Если мы подбрасывали дохлых мышей, Кочис все равно тут же их поедал. Что же касается Блюе, то она старалась ударами лапы заставить мышь двигаться, чтобы тем самым получить стимул к игре «охотник – добыча». Такая забава была обычно недолгой, и под конец игры Блюе уходила прочь, никогда не позволяя себе полакомиться дохлой мышью.

Эксперимент неоднократно повторялся, но неизменно приводил к одному и тому же результату: собаки играли с мелкими животными, а лисица тут же убивала их и съедала. Суть этого заключается в следующем. Молодым лисицам часто приходится оказываться с глазу на глаз со своей жертвой. Поэтому вполне естественно, что само присутствие добычи вызывает в лисице врожденные инстинкты, побуждающие ее убить жертву и съесть. Для собаки, бывшей когда-то волком, дело обстоит иным образом. Волки охотятся стаями, и игра в охоту тоже носит групповой характер. Молодые волчата усваивают необходимые охотничьи навыки в совместных играх, забавляясь с жертвой. Пружина игры срабатывает лишь, когда волчата находятся вместе, а уже затем начинается настоящая охота, в которой каждый участник инстинктивно исполняет отведенную ему роль. Если использовать специальную научную терминологию, это явление коллективной смелости и взаимного раззадоривания носит название группового стимулирования и играет существенную роль в развитии охотничьих навыков волка.

После всего сказанного, казалось бы, сам собой напрашивается следующий вывод. Будучи животным, ведущим преимущественно групповой образ жизни, волк (собака) скорее может извлекать для себя пользу от тренировки в составе стаи (напоминающую собой нечто вроде школы для молодняка); тогда-то ему и прививаются охотничьи навыки. Другое дело лисица, которая сплошь и рядом предоставлена сама себе, а потому вполне естественно, что весь арсенал охотничьих знаний она приобретает, минуя стадию группового обучения. Думаю, что такой вывод более чем вероятен. Кроме того, волки обычно охотятся на крупных животных, что требует от членов стаи четкого взаимодействия. Лисицы же, которые охотятся преимущественно на мелких животных, вполне справляются со своей задачей в одиночку.

Дали ли мы правильное объяснение или сделали тенденциозный вывод? Если мы правы, то такое положение являет собой общую тенденцию эволюционного развития, не лишенную, однако, некоторых исключений. Достаточно в связи с этим упомянуть кошачью историю, к которой мы и приступим.