Игра молодых волков в совместную охоту с меняющимся распределением ролей: преследователя, преследуемой жертвы и затаившегося за прикрытием «охотника», подстерегающего пригоняемую жертву в засаде.

Одна из наиболее впечатляющих и интересных форм совместной игры — игровая борьба. Такие «антагонистические» или «агрессивные» игры широко распространены среди млекопитающих, хотя и в неодинаковой степени у различных видов, а у некоторых из них они вообще отсутствуют.

Среди грызунов, например, нет игровой борьбы у детенышей морских свинок. У них совместные игры сводятся к одновременным прыжкам и боданию, которое служит приглашением к игре. Стычки между морскими свинками приводят всегда к повреждениям, но появляются они в онтогенезе лишь с наступлением половозрелости, т. е. на 30-й день жизни. У сурков же, наоборот, игровая активность проявляется прежде всего в «борьбе»: молодые животные часто и подолгу тискают и треплют друг друга, трясутся и толкаются, поднимаясь на задние конечности и обхватывая друг друга передними. А вот общеподвижные игры встречаются у молодых сурков редко. Помногу играют в борьбу и молодые хомячки. Молодые суслики также «азартно» гоняются друг за другом, ожесточенно борются, сталкивают игрового партнера в нору и т. д.

Молодые олени интенсивно играют в преследование и борьбу в воде, гоняясь друг за другом по лужам, ручейкам и т. п. «Борясь», они поднимаются на задние ноги и барабанят друг по другу передними конечностями. При игровом преследовании животные стараются не допустить прикосновения, не дать «поймать себя», и спокойно поджидающий «противника» олененок стремительно отскакивает, как только тот подбегает к нему.

Вообще же у оленей, диких коз и других парнокопытных в игровой борьбе встречаются толчки лбом, плечом или боком, вращение на месте, прижавшись друг к другу, бодание по бедрам партнера, резкие внезапные повороты, нередко сопровождаемые ударами копыт. Часто один из партнеров кладет голову на затылок или шею «противника» и пытается таким приемом (порой помогая и передней конечностью) прижать его к земле или повалить. В других случаях же, наоборот, один подсовывает голову и шею, а то и всю переднюю часть туловища под грудь партнера и приподнимает его.

Особое место занимают, конечно, игровое преследование и борьба в поведении детенышей животных-охотников. Но даже в пределах отряда хищных млекопитающих наблюдаются значительные различия. Так, по данным Н.Н. Мешковой, у лисят (как и у других молодых псовых) превалируют групповые игры с элементами борьбы и преследования (т. е. охоты), у барсучат же — игры с предметами. Игровая борьба не выливается у молодых барсуков в столь разнообразные формы и занимает в их поведении значительно более скромное место, чем у щенков.

Игровая борьба волчат.

Вообще же антагонистические игры псовых состоят из прыжков-наскоков друг на друга, преследований (с типичной сменой ролей) и собственно борьбы, при которой пускаются в ход не только зубы, но в большей степени и передние лапы. Партнеры толкают, давят, валят и катают друг друга, а схватившись зубами, треплют друг друга. Иногда в игровых движениях участвуют также задние конечности или все четыре лапы одновременно, особенно у лежащего на спине щенка.

Совместные игры молодых обезьян (по меньшей мере, низших), согласно полевым наблюдениям ряда исследователей не отличаются существенно от подобных игр других млекопитающих. Так, американский приматолог К.Р.Л. Холл называет следующие типы совместных игр молодых мартышек гусар, за которыми он наблюдал в Уганде: приглашение к игре, бегство-преследование, игровая борьба (в обнимку), «бокс» (шлепки, удары), прыжки (на бегу в сторону). Японский исследователь поведения обезьян К. Норикоши выделил у свободно живущих молодых японских макак два типа совместных игр: «параллельные» (когда животные играют рядом, но не вступают в физический контакт) и «ассоциативные» (с установлением физического контакта между игровыми партнерами). «Ассоциативные» игры начинают преобладать после 2-й недели жизни и носят в большой степени антагонистический характер, что приводит в результате к соподчинению молодых животных друг другу. Все это соответствует тому, что и мне приходилось наблюдать у молодых мартышек, макак-резусов и павианов гамадрилов в условиях их вольерного содержания.

Интересное наблюдение сделал Холл у мартышек гусар, которые проводят много времени на земле: это своеобразные совместные игры в виде стремительных «массовых» пробежек, осуществляемых на обширных открытых пространствах с травянистой растительностью и немногочисленными кустарниками. Холл считает, что в совместных играх вырабатывается скорость и ловкость, необходимые при бегстве от дневных хищников. Любопытно, что нечто подобное наблюдали и у хульманов, вида тонкотелых обезьян (лангуров), в индийском штате Гуджарат. Молодые хульманы группами пробегали определенное расстояние и садились, чтобы спустя некоторое время внезапно ринуться назад. Остальные члены стада наблюдали эти сцены со всеми признаками волнения и сопровождали пробежки громкими криками.

Интересно отметить, что, по данным ряда исследователей, развитие игрового общения начинается у детенышей низших обезьян с одиночных игр. Первые игровые действия выполняются сугубо индивидуально — детеныши «не замечают» друг друга, но затем (приблизительно на третьей неделе жизни) они начинают ползать и лазать друг возле друга, потом — прыгать друг на друга, хватать и тянуть за волосы, «бороться», «кусаться» и преследовать друг друга. Словом, физические контакты между детенышами становятся все более интенсивными и многообразными, и так постепенно зарождается и развивается игровое общение.

Итак, совместные, особенно общеподвижные, игры, как и игры других категорий, способствуют прежде всего физическому развитию, тренировке, упражнению двигательных способностей молодого животного. При игровой борьбе и других связанных с ней игровых действиях к тому же отрабатываются соответствующие формы поведения взрослых животных (подкарауливание, нападение, преследование, оборона, ловля и умерщвление добычи и т. п.). Но кроме того, в совместных играх, особенно «борьбе», партнеры «меряются силами», происходит своего рода проба сил, в результате которой часто устанавливаются иерархические (типа «господство — подчинение») отношения между сородичами. Правда, установление подлинных внутригрупповых и межиндивидуальных отношений между животными и соответствующее иерархическое ранжирование совершается чаще всего у взрослых животных, а молодые, играя, только упражняются в этом. Поэтому игровое общение не всегда отражает субординационные отношения между молодыми животными. Следует также отметить, что у стадных животных «ранг» детеныша подчас определяется «рангом» матери.

Важно еще подчеркнуть, что при антагонистических играх, да и вообще при любых внутривидовых межиндивидуальных столкновениях у высших животных дело сводится не к одному лишь применению грубой физической силы. Не меньшее, а подчас и большее значение имеет умение запугать «противника», произвести впечатление, «импонировать». Поэтому даже взрослые животные одного и того же вида чаще всего не борются друг с другом всерьез, а лишь изображают борьбу, ведут ее условно, в виде «психических атак». Такая борьба получила поэтому название мнимой борьбы в отличие от истинной.

А теперь еще несколько слов об игровых партнерах. Чаще всего это животные одного помета, нередко — детеныши разных пометов, но и тогда это животные одного и того же вида. Правда, иногда в совместных играх участвуют и молодые животные разных видов, если между ними в обычных естественных условиях существуют постоянные связи (например, в смешанных стадах). В неволе же естественные партнеры игр часто замещаются другими, обычно домашними животными, с которыми оно в нормальных условиях не встречалось, во всяком случае, не играло бы. Все это тоже случаи компенсаторных игр.

У А.Э. Брема, например, была ручная выдра, а ее «любимым товарищем была большая такса; стоило только той появиться в саду, как вслед за ней прибегала и выдра, тотчас же вскакивала собаке на спину и ездила на ней верхом. Часто они возились и боролись, играя; то такса брала верх, то выдра… Если с собакой проходили мимо нее на значительном расстоянии и такса, по-видимому, не хотела играть со своим другом, то выдра приглашала ее, издавая свист несколько раз сряду. Тогда такса, если получала на то разрешение от хозяина, моментально бросалась на зов».

А вот игры волчонка с щенками более суровые. Пытались как-то вырастить волчонка с щенками и получилась у них своеобразная игра: щенки все время волчонка искали, ловили, а он от них прятался и тихо, молча выжидал, пока они к нему приблизятся. Только изредка голову приподнимет, оглядит двор и опять приляжет, затаится. Но как только один из щенков случайно окажется около того места, волчонок мигом выскакивает из засады, но бежит не от щенка, а к нему, хватает его за загривок и валит на траву. Щенок поднимает визг, на помощь ему сбегаются его братья и начинается общая свалка. Потом все разбегаются и все начинается сначала. В общем, щенкам доставалось от этой волчьей игры…

При домашнем содержании животных замещающую функцию непременно приходится брать на себя человеку, причем не всегда к большому его удовольствию. Дашенька, например, как, разумеется, и многие другие представители щенячьего племени, смело и решительно вступала в бой с человеческими ногами.

Компенсация, замещение — это, пожалуй, самое характерное и важное в играх животных: все делается «не всерьез», «нарочно», «как будто», «вроде бы» (исключение составляют отчасти локомоционные игры и игры с «натуральными» объектами. Об этом уже говорилось выше. Эти феномены замещения («субституции») проявляются в игровых движениях, относящихся к сферам защиты и нападения, добывания пищи, размножения, а также общения. В последнем случае субституция проявляется уже в том, что к концу ювенильного периода связи, которые устанавливались между молодыми животными (игровыми партерами), замещаются связями между взрослыми особями. При этом меняется сам характер общения, превращаясь из игрового в «серьезное», «утилитарное» общение взрослых животных, а их деятельность переносится из игровых ситуаций в биологически непосредственно значимые (в сферах стадного поведения, защиты и нападения, размножения и т. п.). Установившиеся между животными качественно новые связи и являются жизненно необходимым итогом совместных игр. И чем разнообразнее были эти игры, тем лучше для взрослого животного. Разумеется, это относится и к другим сферам поведения.

К сказанному следует добавить, что совместные игры содействуют формированию и собственно коммуникативных способностей животных, умению понимать друг друга. В ходе совместных игр животные упражняются в умении эффективно пользоваться типичным для вида языком звуков, движений, поз, запахов, прикосновений, с помощью которого у них передается информация от одной особи к другой. Сами коммуникативные системы состоят из комплексов генетически фиксированных, врожденных сигналов. Как способы подачи сигналов, так и понимание их значения происходят у животных на врожденной основе — в основном детенышам этому учиться не надо. Однако в совместных играх молодых животных, в условиях их игрового общения друг с другом происходит отработка этих систем, а иногда и их обогащение.

Словом, у животных в отличие от человека не происходит научение языку. Более того, у животных игровое общение имеет для формирования коммуникативной функции лишь дополнительное, хотя и важное значение.

Проводились, например, эксперименты, в которых животные (мартышки, медвежата, волчата и др.) на протяжении всего онтогенеза не имели возможности общаться, а тем более играть с сородичами, но могли играть с совершенно другими животными или людьми, т. е. сохранились лишь компенсаторные игры. Оказалось, что это впоследствии не отразилось на развитии обычных форм коммуникации, на способности к общему взаимопониманию с представителями своего вида, хотя возникали, определенные трудности в согласовании поведения, в установлении контактов с ними. Необходимо, конечно, учесть и то, что многие жизненно важные сигналы являются межвидовыми или даже универсальными, т. е. их понимают также особи других видов (например, прыжки, сигнализирующие о приглашении к игре, — см. ниже), а крики опасности, тревоги воспринимаются одинаково и птицами и млекопитающими. Но как бы то ни было, упомянутые результаты опытов свидетельствуют о важном значении компенсаторных игр, «выручающих» молодых животных в необычных, экстремальных условиях и придающих их поведению дополнительную приспособительиую гибкость.

Попутно уже упоминалась «игровая сигнализация», или, как ее назвали этологи, «метакоммуникация». Это специфические позы, движения, звуки, при помощи которых одно животное приглашает другое к игре и одновременно дает понять, что последующие с его стороны действия не следует принимать всерьез, что это всего-навсего игра. При помощи метакоммуникацни как бы отменяется значение тех сигнальных поз, движений и звуков, которые обычно выражают враждебность, готовность к нападению, словом, подлинную агрессивность. Поскольку в ходе совместных игр все эти агрессивные сигналы, как и сами движения борьбы, не только применяются, причем в настоящей, типичной для данного вида форме, но, как уже говорилось, и упражняются, то игровым партнерам и приходится их «обезвредить», специально оповещая друг друга о том, что все происходящее — одна лишь видимость, «спектакль». Поэтому игровые партнеры обмениваются метакоммуникативными сигналами многократно.

В итоге налицо истинное (упражняемое) агрессивное поведение, но исполняемое в виде «представления», и истинная агрессивная сигнализация, но нейтрализованная метакоммуникацией. Нетрудно и здесь усмотреть проявление общей для всякой игровой активности закономерности субституции.

Первые метакоммуникационные сигналы — это приглашение к игре и тем самым оповещение о безобидном характере предстоящей псевдоборьбы. Некоторые примеры уже приводились выше. Добавим, что детеныши копытных галопируют вокруг приглашаемой особи по кругу или, внезапно тормозя и меняя направление, по полукругу, нередко подскакивая на ходу, иногда отталкиваясь всеми четырьмя ногами. Если же приглашаемое животное отдыхает лежа, то его поднимают шаркающими движениями по спине или боку или же легкими толчками лбом по лбу, сопровождаемыми облизыванием. Наблюдали, как детеныш альпийского козла отдыхал, прижавшись к матери, а приглашавший его собрат вскакивал несколько раз на ее спину, пытаясь поскрести там копытцами передних ног. Но, поскольку она ему это не позволяла, он проделал это в конце концов на стыке спин матери и ее детеныша.

Хорошо известно, что щенки, приглашая поиграть, опускают переднюю часть туловища вниз, к вытянутым вперед передним лапам, прогибают спину, одновременно поднимают заднюю часть туловища на выпрямленных ногах и в упор смотрят на приглашаемого, каковым может быть не только сородич, но и другое животное или человек. Если он медлит, приглашающий щенок начинает, не меняя позы, полаивать и вилять хвостом.

Взаимопонимание между животными развивается в игровом периоде онтогенеза в значительной мере на основе явлений подражания, стимулирующего животных к совместным действиям и обеспечивающего согласованность поведения игровых партнеров. Уже совместные игровые пробежки стимулируются видом резво скачущего собрата. Выше уже отмечалось, что приглашение к такой игре часто сводится к тому, что одно животное подскакивает к другому и, резко затормозив, отбегает от него или даже просто демонстративно пробежит мимо него.

Охотничьи игры молодых волков, гиеновых собак и других псовых начинаются только тогда, когда собирается несколько особей, «провоцирующие» и стимулирующие друг друга. Или взять уже упомянутые подвижные совместные манипуляционные игры молодых обезьян с предметами, которые в основном сводятся к тому, что обезьяны хватают крупные, хорошо заметные предметы (палки, тряпки и другие несъедобные вещи, а также зеленые ветки и т. п.) и стремительно бегают, прыгают, кувыркаются, преследуют и ловят друг друга, прячутся за камни и неровности почвы, пробираются через кусты, забираются на деревья и вновь соскакивают с них, не выпуская предмета из рук. Часто завязываются схватки и «драки». Все эти совместные игровые действия происходят на основе подражания, взаимного стимулирования.

Когда изучают совместные игры молодых животных, внимание исследователей привлекает почти исключительно непосредственный эффект этих игр — формирование группового поведения, процессов общения, коммуникации, а также определенных умений, например, в сфере охотничьего поведения.

Как, однако, показали эксперименты, проведенные в нашей лаборатории, значение совместных игр для нормального развития поведения животных гораздо шире — оно захватывает практически все поведение в целом. Это выявилось на наших подопытных животных (золотистых хомячках), которых лишали возможности поиграть друг с другом, хотя их выращивали в условиях лишь частичной, даже минимальной изоляции. Живя в обычных для них лабораторных условиях, наши подопытные животные постоянно видели, слышали друг друга, чувствовали какие угодно запахи и даже могли трогать друг друга лапками, насколько это позволяла разделившая их решетка с довольно широкими промежутками между прутьями (0,7 см). Вместе с тем была исключена возможность полноценных совместных игр, особенно игровой борьбы. Оказалось, что по сравнению с контрольными животными, которые выращивались одновременно с подопытными в обычных условиях группами, даже такая минимальная изоляция вызывала весьма заметные стойкие отклонения от нормального поведения этих животных во взрослом состоянии, причем и в таких сферах поведения, которые не имели отношения к групповому поведению: они реже ели, реже чистились, меньше времени тратили на обследование камеры и передвижение по ней и т. п. К тому же у подопытных животных продолжительность сна была на 24% больше, чем у нормально выросших контрольных. Выявились, конечно, и отклонения в сфере общения.

Итак, мы видим, что (в единстве с индивидуальными манипуляционными играми) совместные игры во всех их многообразных проявлениях прежде всего обеспечивают адаптивную лабильность всех форм взрослого поведения, а тем самым — полноценное развитие поведения взрослых животных вообще.

Иметь и не иметь?

Зачем королю замок, величественный замок на холме? Ну как же — это жилище всесильного властелина и владыки. Так ли это? Так, да и не так: ведь жить в нем крайне неудобно, да какой же нормальный человек, пусть даже с семьей и прислугой, сможет обжить десятки, а то и сотни комнат и залов? Нет, замок — это не нормальное человеческое жилье, это обиталище, точнее, резиденция «его величества». Это — атрибут общественного положения, символ власти «исключительности» и «превосходства» его владельца. И еще это крепость, твердыня, реальный оплот всемогущей силы.

Дашенька ничего не знала о королях, но, как и другие щенки, почему-то очень любила играть во «владыку замка» или «короля на крепости», как можно с английского перевести «King on the Castle» — название популярной игры английских детей. Взобравшись на какой-нибудь холмик или другое возвышение, она затем яростно защищала его от нападающего неприятеля, пытавшегося прогнать, столкнуть ее оттуда и занять ее место. По сходству с упомянутой детской игрой подобные игры животных и получили это шутливое название.

Итальянский этолог Д. Майнарди сообщил о такой игре у двух молодых собак и выросшего в неволе лисенка: один щенок с вызывающим видом забирался на верхнюю ступеньку лестницы и сталкивал оттуда других щенков, которые упорно стремились оттеснить его и встать на его место. Когда кому-нибудь из нападавших это удавалось, роли менялись, и игра продолжалась. Защитники верхней ступеньки вели себя более агрессивно, чем их оживленно нападающие партнеры. Но не только щенки играют в эти игры, они описаны и у копытных, например у молодых оленей и коз. У молодых серн они нередко принимают вид «альпинистских состязаний»: каждое животное стремится забраться повыше соперника и опять же отстоять занятую позицию, угрожая ему, низко наклоняя голову или сталкивая его лбом, а то и копытом. Интересно и знаменательно, что если «победитель» достиг наивысшей точки, а другие детеныши переключились на другую игру или по какой-то другой причине перестали оспаривать его «владение», то он тут же спускается к ним вниз — «господствующая высота» интересна и значима лишь до тех пор, пока ее приходится защищать!

Зачем нужен королю замок-крепость на холме, мы знаем. Но к чему «крепость»-холм нужен щенку, козленку?

Прежде всего любое возвышение — это удобное место для игровой борьбы. Оно создает явные преимущества для того, кто находится наверху: с высоты победителю лучше видно, что творится вокруг, откуда ему грозит новое нападение, а он сам в этом качестве лучше виден остальным. Преуспевший соперник здесь в буквальном смысле слова, т. е. физически, возвышается над остальными животными, он лучше виден, может лучше показать себя, свои достоинства, произвести на них более сильное впечатление. При этом «завоеванная» им возвышенная позиция, это непосредственно и наглядно представляемое особое, «высокое положение» как бы символизирует его победу, становится, хотя бы на время, своего рода символом ранга. Так что и здесь, по-своему, дело в «презентабельности», в демонстрации своего «исключительного статуса». Словом, все совершается у играющих животных в тех рамках иерархических систем, которые определяют в качестве всецело биологических закономерностей взаимоотношения высших животных. При этом холм, как буквально выдающееся место, хотя и приобретает некое «символическое» значение, но это значение существует только в ситуации игры и бесследно исчезает, когда та прекращается. Это только место игры, правда, особенно привлекательное. Хемингуэйевское «иметь и не иметь» не существует для животных. Перед ними стоит только одна альтернатива: «пользоваться и не пользоваться, употреблять и не употреблять».

«Трофейная» игра щенков.

Об этом особенно важно напомнить, когда речь идет о другой разновидности «престижных» игр молодых животных — так называемых «трофейных» играх. Если игры типа «борьба за крепость» — совместные локомоторные игры, то «трофейные» игры относятся к разряду совместных манипуляционных игр. Однако и те и другие — разновидности игровой борьбы: в одном случае «борьба» идет за определенное место, во втором — за определенный предмет.

«Трофейные» игры начинаются обычно с провоцирующих действий одной из особей, точнее, с дразнящего показа какого-либо предмета. Например, мне часто приходилось видеть, как какая-нибудь молодая обезьяна, макак или мартышка, демонстративно манипулировала буквально перед носом соседа и даже придвигала предмет вплотную к нему, но немедленно отдергивала его назад, как только «зритель» протягивал к нему руку, и одновременно с шумом «нападала» на него, чтобы затем все повторить сначала. Так поступают не только обезьяны, но и, например, щенки. В других случаях животные, в частности те же щенки или молодые обезьяны, носятся туда-сюда с предметами в зубах, прыгают и скачут на виду друг у друга, и опять же дразнят партнера показом вещи, а затем преследуют друг друга, не выпуская игровой объект изо рта (или, у обезьян, из рук). Если в ходе погони или при «провокационном» показе» на месте одному из преследователей или «зрителей» удается ухватиться за предмет, начинается сама «трофейная» игра — попросту говоря, состязание за овладение игровым объектом, с последующим его уносом победителем. Общеизвестный пример — щенки, хватающие одну и ту же тряпку и тянущие ее в разные стороны.

«Победитель» чаще всего убегает о «трофеем» или продолжает самостоятельно «провокационно» с ним играть, вызывая партнеров на возобновление игры. Такие игры отмечены даже у копытных. Например, наблюдали, как дикие козлята таров играли длинной травинкой (около 0,5 м) в «перетягивание каната»; один козленок, схватив травинку губами, энергично размахивал ею на виду у другого, который тогда прибежал и схватил губами свободный конец, после чего и началось перетягивание «каната». А у диких четырехмесячных поросят наблюдали другую «трофейную» игру» поросята где-то нашли монету, подталкивали ее, хватали зубами и подбрасывали ее вверх, резко вскидывая голову. В этой игре одновременно участвовало несколько поросят, причем каждый из них старался овладеть монетой и поиграть с ней.

Любопытный случай «трофейной» игры приводит Р.Ф. Эвер. Пара ручных серых крыс, выпущенных на время уборки клеток на стол, ловили платок, которым исследовательница вытирала стол. Когда крысам удавалось поймать платок, они усердно тянули его в свою сторону, а если исследовательница выпускала платок из рук, крысы немедленно утаскивали «трофей» в свой угол стола. Когда у них платок отбирали, все начиналось сначала. Интересно, что впоследствии крысы сами приносили платок к экспериментатору и слегка толкали платком его руку, приглашая возобновить игру в «перетягивание каната». Это поразительное приглашение человека к совместной игре Эвер справедливо сравнивает с поведением собаки, которая приносит мячик и кладет его к ногам хозяина, а иногда и слегка толкает его, приглашая тем самым поиграть с ней.

Во всех этих случаях мы имеем дело с (временным) присвоением животными попадающихся им предметов, которые, однако, опять-таки не приобретают характера имущества, не превращаются в собственность. Присвоение (в общем, не нужных для жизни, биологически бесполезных) предметов здесь лишь средство или, точнее, способ общения, причем общения своеобразного — опосредованного, ибо в совместных манипуляционных играх предметы выступают как своего рода «посредники» между игровыми партнерами. Ведь одновременно воздействуя на один и тот же предмет, животные общаются друг с другом двояким способом: и непосредственно, и опосредованно через предмет игры. Предмет не служит здесь заменой партнера по играм, а, наоборот «инструментом» общения между играющими животными, которое в результате становится сложным, «опредмеченным». Здесь можно еще лучше, чем в других манипуляционных играх, проследить, как объекты игры приобретают условное, своего рода символическое значение. И в данном случае это «символическое» значение также не присуще объекту игры изначально, а возникает лишь на время игрового обращения с ним. Как только животное перестает играть с предметом, сейчас же исчезает и его «символическое» значение.

В рассмотренных здесь играх основное — оспаривание позиции или предмета, но не ради овладения ими, а ради импонирующего эффекта. Но одновременно с запугиванием, оспариванием и отнятием объекта в «трофейных» играх происходит и непосредственная «проба сил», когда животные, схватившись одновременно за предмет, тянут его в разные стороны. Все это имеет важное значение для установления субординационных отношений.

И мудрость опытом приобретая…

Не всегда, однако, совместные манипуляционные игры животных носят агрессивный или вообще «боевой» характер. Наблюдали, например, такое. Три молодых хорька много раз подряд сбрасывали предметы на твердую поверхность ради шумового эффекта. Сперва они играли с пустой консервной банкой, и один из них случайно уронил ее в таз умывальника, что, разумеется, произвело шум. Тогда зверьки принялись специально бросать банку в таз. Когда же им вместо банки давали резиновый мячик, хорьки с ним так не играли, но впоследствии нашли другой твердый предмет — фаянсовую затычку, с помощью которой возобновили ту же «шумовую» игру. Игровые партнеры в данном случае общались параллельно с манипуляционными воздействиями на игровой объект, но не посредством этих воздействий.

Непосредственная же польза от такой игры чисто познавательного (и развлекательного) порядка, так что здесь можно говорить о совместной познавательной манипуляционной игре.

«Познание мира» животными — процесс очень сложный, и его обсуждение никоим образом не укладывается в эти немногие страницы. Отметим лишь, что познавательные возможности разных животных весьма различны в зависимости от уровня их психического развития. Но в той или иной степени познавание, исследование окружающего животное пространства, предметов, живых существ и особенно совершающихся в среде изменений происходит при любой игре. Об этом уже попутно говорилось, но важно подчеркнуть, что «познание мира» неотрывно связано с двигательной активностью животного, и, чем сложнее и многообразнее эти движения, тем более полноценной будет получаемая информация. Первостепенное значение имеет в этом отношении манипулирование, ибо оно обеспечивает наиболее активное и разностороннее контактирование с предметными компонентами среды и позволяет животному обстоятельно ознакомиться с их свойствами.

Важно также отметить, что в большой степени сами животные своей активностью постоянно вносят в окружающую их среду элементы новизны. По этой причине особенно изменчивы ситуации совместных игр, когда новизна постоянно возникает не только в результате действий одного животного, а нескольких, одновременно действующих и взаимодействующих особей. Эти новые ситуации, элементы новизны в привычной обстановке подвергаются участниками совместных игр тут же интенсивному обследованию, и чем чаще детеныши встречаются с ситуациями новизны, чем разнообразнее игровые ситуации, в которые они включаются, тем более богатым будет их индивидуальный опыт и тем более эффективным будет их поведение во всех жизненных сферах во взрослом состоянии.

Правомерность этого вывода подтверждается развитием поведения у наших экспериментальных животных, которые, как уже упоминалось, вырастали в условиях, позволявших им выполнять только одиночные, но не совместные игры. Они, хотя и видели, как играют их соседи, не могли участвовать в их игровых действиях. Оказалось, что для полноценного развития поведения экспериментальных животных этого было мало и поведение таких животных сохранило много примитивных черт и обнаруживало ряд заметных признаков ущербности.

Детальный анализ всех полученных данных привел к выводу, что очень большое значение для развития поведения животных имеет не только непосредственное их взаимное реагирование друг на друга и установление прямых взаимоотношений между ними, но и соотношение наблюдаемых действий членов группы с собственными. Как установила Н.Н. Мешкова, молодое животное сравнивает действия других животных с собственными в связи с возникшими в результате изменениями в окружающей среде и видоизменяет собственные действия в соответствии с изменившейся ситуацией. Словом, оно активно реагирует на проявления новизны в среде, возникшие в результате совместных игр.

Таким образом, во время совместных игр особенно часто и быстро меняются и обновляются ситуации, в которых выполняются действия животных и тем самым эти игры противодействуют стереотипизации поведения животных. В этом опять проявляется сущность игры как развивающейся психической деятельности животных.

Указывая на огромное познавательное значение игры во всех ее видах, необходимо, однако, подчеркнуть, что познать животные могут вообще только то, что делают, с чем имеют непосредственно дело в своей животной жизни. Что такое «владения», «экономика», «труд» и т. д., и т. п., конечно, никогда не понять даже самому «гениальному» шимпанзе. Речь идет, следовательно, о биологически обусловленных рамках познавательной активности животных, о познании объективной реальности в пределах их жизнедеятельности. Других познавательных способностей у них нет.

Когда животное встречается с новым предметом, оно начинает осторожно, с должного расстояния знакомиться с ним. Так, выросшая в домашних условиях молодая выдра при появлении в комнате новой вещи первым делом пряталась за диван, откуда, стоя на задних лапах и вытянувшись «свечкой», с любопытством рассматривала незнакомый ей предмет. Затем она осторожно выходила из своего укрытия, медленно, то и дело отступая, приближалась к нему и принималась его обхаживать, пока, наконец, не решалась прикоснуться к нему. Только после этого она долго и внимательно обследовала этот предмет, манипулируя им на разный лад и изобретая все новые игровые ситуации (наблюдения М.В. Яковенко). Здесь хорошо видно, как всестороннее ознакомление с неизвестным предметом совершается путем его постепенного вовлечения в игру и создания животным различных ситуаций новизны. Этой целенаправленной на объект активностью, инициативностью при ознакомлении с компонентами среды познавательная деятельность высших животных качественно отличается от присущих другим животным форм ориентировочно-исследовательского поведения.

Сказанное относится, конечно, в наибольшей степени к обезьянам, хотя и они, особенно маленькие обезьянки, реагируют на новые, незнакомые вещи в общем так же, как упомянутый выдренок. При первом знакомстве с незнакомыми объектами маленькие детеныши обезьян (до 1-2-летнего возраста) проявляют крайнюю осторожность, предпочитают рассматривать их с должного расстояния, оставаясь возле матери. Только с возрастом молодые обезьяны смелеют, любопытство начинает брать верх над боязливостью, и они быстрее вступают с такими объектами в непосредственный контакт. Вместе с тем тяга к экспериментированию выражена у обезьян настолько, что составляет одну из наиболее отличительных особенностей их поведения вообще. Не случайно любопытство и «предприимчивость» обезьян испокон веков привлекали баснописцев и сказочников. Вспомним крыловскую мартышку, которая

«Вертит очками так и сяк:

То к темю их прижмет, то их на хвост нанижет,

То их понюхает, то их полижет»,

а в конце концов

«О камень так хватила их,

Что только брызги засверкали».