Глава 4. характеристика художественно-публицистических жанров

Очерк

Фельетон

Памфлет

Пародия

Сатирический комментарий

Житейская история

Легенда

Эпиграф

Эпитафия

Анекдот

Шутка

Игра

Данная глава посвящена анализу типов тек­стов (некоторые из них исследуются впервые), которые обычно относят к «авторской» или «писательской» журналистике, подчеркивая тем самым их особый характер. Проявляется он прежде всего в повышенной требователь­ности к языку, художественной образности, эмоциональной насыщенности текстов, глуби­не авторского обобщения действительности. В силу этого освоение искусства выступле­ния в художественно-публицистических жан­рах считается наиболее трудной ступенью при восхождении к вершинам журналистского ма­стерства.

ОЧЕРК

Понятие «очерк» в качестве названия журналистских публика­ций определенного типа имеет неясное происхождение. Хотя су­ществует мнение, что к его появлению причастен А. М. Горький, который в одном из своих писем коллеге по словесному ремеслу указывал, что исходным в определении текста, имеющего извест­ную литературную форму, как «очерка» является глагол «очерчи­вать»*.

Точность этого мнения установить трудно. Однако то, что пуб­ликации, которые А. М. Горький называл «очерком», появились отнюдь не в тот момент, когда у него возникла мысль назвать их именно этим «именем», сомнения не вызывает.

Среди родоначальников отечественного очерка исследователи российской журналистики называют имена В. Г. Короленко («В го­лодный год»), А. П. Чехова («Остров Сахалин»), Г. И. Успенского («Разорение»), Н. В. Успенского («Без языка») и др. Немалое число выдающихся мастеров этого жанра прославили советскую журна­листику, например А. М. Горький, М. Е. Кольцов, Б. Н. Полевой, К. М. Симонов, А. А. Бек, А. А. Аграновский, В. В. Овечкин, Г. Н. Бочаров и многие другие.

Очерк считается «королем» художественно-публицистических жанров, но с точки зрения подготовки его — он один из наиболее трудоемких. И это действительно так, поскольку написать хоро­ший очерк журналист сможет только в том случае, если он уве­ренно владеет разными методами отображения действительности, существующими в его ремесле[27][1]. При подготовке очерка мало, на­пример, суметь найти подходящий предмет выступления, успеш­но собрать материал, проанализировать его. Надо еще и соответ­ствующим образом переосмыслить информацию и воплотить ее в такую форму, которая будет признана, действительно очерковой.

Сущность очерка во многом предопределена тем, что в нем соединяется репортажное (наглядно-образное) и исследовательс­кое (аналитическое) начало. Причем «развернутость» репортажного начала воспринимается как преобладание художественного метода, в то время как упор автора на анализ предмета изображе­ния, выявление его взаимосвязей выступает как доминирование исследовательского, теоретического метода. Соответственно в ходе их применения создается или преимущественно-художественная, или преимущественно-теоретическая концепция отображаемого предмета. И уже в рамках той или иной концепции собираются или «перерабатываются» эмпирические факты. Именно непроясненность названного обстоятельства долгое время служила исход­ным моментом горячих споров о том, относить ли газетный (жур­нальный) очерк к художественным произведениям или же — к документально-журналистским.

Преобладание в ходе подготовки очерка того или иного метода зависит прежде всего от цели и предмета исследования. Так, если предметом исследования выступает какая-то проблемная ситуа­ция, то целесообразным для ее исследования будет теоретический метод. Если же предметом журналистского интереса стала личность, то более подходящим для выявления ее характера будет художе­ственный метод, позволяющий, так сказать, более естественным путем проникнуть в психологию личности, без представления о которой трудно судить о достоинствах или недостатках любого че­ловека, в том числе и героя очерка.

Несмотря на то что во многих случаях (например, в публика­циях широко известного в недалеком прошлом талантливого очер­киста — известинца Анатолия Аграновского) аналитическое, ис­следовательское начало в очерках является ведущим, все же пред­ставление об очерке в основном связано с существованием в нем «репортажного» начала (применением художественного метода). Не случайно, например, в немецкой журналистике (как уже гово­рилось выше в разделе, посвященном репортажу) очерковые ма­териалы называются «репортажами» («reportage»).

Конечно же, зная это, нельзя забывать о том, что «интенсив­ность» применения художественного метода в создании публика­ций очеркового плана в каждом конкретном случае может быть очень разной. Это, разумеется, сказывается и на уровне художе­ственности того или иного очерка. Один полюс очеркового спект­ра может быть (в этом плане) представлен текстами сугубо доку­ментальными, основанными на конкретных фактах. Противопо­ложный же — текстами, которые примыкают к собственно художественному творчеству (вспомним очерки классика отечественной публицистики Валентина Овечкина). Между этими по­люсами бытует огромное количество очерковых публикаций, со­единяющих в себе документально-фактологическое и художествен­ное начала в самых разных их «пропорциях».

Современному очерку чаще всего свойственна документаль­ная насыщенность, часто — в ущерб художественности. Это, оче­видно, вызвано тем, что исходный материал, т.е. фактические со­бытия, о которых сообщает очеркист, часто настолько драмати­чен, сюжеты их настолько непредсказуемы, раскрываемые тайны настолько заманчивы, сенсационны, что сами по себе способны привлекать внимание читателя и восприниматься им на уровне информации, черпаемой из самых интересных художественных произведений. В этом случае потребность в интенсивной художе­ственной переработке исходной информации нередко становится излишней.

Рассмотрим основные черты наиболее распространенного на сегодняшний день типа очерковой публикации.

Из публикации «Смертельный автостоп» (Московский комсомолец. 24 декабря. 1998)

Из письма подсудимого Виктора Анатольевича Боровкова судье Чудовой после приговора:

Добрый день, очарователь­ная госпожа! Я очень пережи­ваю за Ваше драгоценное здоро­вье. Поэтому осмелился напи­сать Вам письмо, Валентина Павловна! Я от души желаю Вам счастья и благополучия в служебных и личных делах. Про­шу извинить меня за вторже­ние в Вашу личную жизнь...

Далее следует основное содержание очерка:

Сказать по правде, Виктор Анатольевич Боровков ошиба­ется. Если уж говорить о жиз­ни, насыщенной детективами, скорей всего стоит поговорить о жизни самого Боровкова, а никак не судьи Чудовой, ко­торая каждый божий день с утра пораньше выходит из метро на станции «Баррикад­ная» и не более чем через сот­ню шагов входит в здание Московского областного суда. И сидит там до ночи. Вот и весь детектив. А Боровков в октябре 1994 г. вернулся из колонии, где провел восемь лет, и сра­зу решил, чем будет занимать­ся. Он выбрал «детектив», как он это сам понимает. Посколь­ку в свои сорок с лишним лет Боровков приобрел весьма прибыльную, хоть и опасную профессию — он был особо опасным рецидивистом. И с момента, с которого начина­ется наш рассказ, «ходил» в тюрьму шесть раз — за грабе­жи, разбои и убийство. Так вот, вернувшись домой, Бо­ровков решил сколотить «бригаду». Но не просто «бри­гаду» из пьяни и рвани, а бан­ду товарищей, отобранных по принципам, выстраданным на богатом личном опыте. Пона­чалу Боровков явился к ма­тери, она жила в Москве у родственницы. И он поселил­ся у тетки и сразу наведался к бывшей любовнице, пьяни­це и торговке наркотиками. У нее было два сына, Сергей Гущин и Дмитрий Грациян. Оба молодых человека прожи­вали в поселке Красково и нигде не работали. Только Сергей жил у матери, а Дмит­рий — у отца. Вот этих моло­дых людей Боровков и запи­сал первым делом в свой «от­ряд». Андрей Илюшкин учился в одном классе с Грацияном. А Юрий Петровский стал членом этого коллектива по недомыслию и слабости ха­рактера. Всю сознательную жизнь он мечтал о машине. Став ее обладателем, он попа­дает в аварию и разбивает чу­жую машину. За ремонт надо платить, а денег нет. Боровков дал ему денег и сказал: отра­ботаешь, будешь нас возить. И Петровский стал возить бандитов, которые решили на­чать с квартирных краж. Для работы им нужен автомобиль. И вот 23 декабря в Люберцах у гастронома Боровков, Гу­щин, Грациян останавливают «Москвич» А.Трушина. Сказа­ли: подбрось до гаражей на ок­раине Краскова, расплатимся канистрой бензина. Бензин тогда был дефицитом. Это был гараж Грацияна — отличный двухэтажный теп­лый гараж со всеми удобства­ми. На втором этаже была све­телка, оборудованная для буден и праздников. Как только машина остановилась, Боров­ков достал нож, а Грациян — газовый пистолет. Трушина заставили пересесть на заднее сиденье, и машина въехала в гараж. Там его связали. Наце­пили на глаза черную повяз­ку, заперли в гараже и умча­лись. Благодаря неимоверным усилиям, Трушин через не­сколько часов освободился от пут и побежал в милицию. Он был в таком состоянии, что пошел не в ту сторону и до ближайшего поста ГАИ доби­рался чуть ли не до утра. Он был в шоке. Трушин до конца своих дней должен благода­рить судьбу за то, что родился в рубашке. Если бы бандиты не торопились, его бы, конеч­но, прикончили в гараже. Но в том-то и дело, что им во что бы то ни стало нужно было вовремя поспеть в Малаховку. Там на Дачной улице про­живала семья Сапожниковых (здесь и далее фамилии потер­певших изменены). Семья очень хорошая, дружная — муж, жена и маленький ребе­нок. Соседка Сапожниковых дружила с Петровским. Вот она-то и рассказала, что у «банкирши» (Сапожникова работала бухгалтером в банке) полон дом добра: только что шубу дорогую купили, хранят дома пять миллионов на дру­гую покупку, есть золото, им­портная техника — короче, много чего есть. У Трушина, на машине ко­торого бандиты приехали на Дачную улицу, обнаружили удостоверение сотрудника ФСБ. Позвонили в квартиру. Когда хозяева спросили, кто там, им в глазок показали это удостоверение. Расчет был точный: не задавая вопросов, дверь открыли. Зачем? Почему? Как не пришло в голову хозяину дома, который работал началь­ником производства на государ­ственном предприятии, корот­ко говоря, инженером, что со­трудникам ФСБ в его доме делать просто-напросто нечего. Был бы лихой человек, ну еще, куда ни шло, но он-то зачем дверь открыл? Открыл вот. Их собрали вместе и объяс­нили, что если не отдадут все ценное, что есть в доме, то за­берут ребенка и отрубят ему го­лову. Рядом постоянно нахо­дился Боровков с ножом, а двое другие, не бросая пистолета, собирали вещи и укладывали их в сумки. Затем вынесли те­левизор, видеоплейер, телефон, магнитофон, шапки, шубы, деньги, драгоценности. Сели в машину и поминай как звали. В ходе предварительного след­ствия и в суде Сапожниковы твердо опознали Боровкова и Гущина, а Грацияна уверенно опознать не смогли, так как он в момент нападения закрывал лицо. Стеснялся значит. Зим­ние шапки, магнитола, украше­ния из золота были найдены у Грацияна и девушки Петровс­кого. Деньги поделили поровну, а Петровскому сказали: тебе ничего не положено, за тобой долг. Вещи продали, а кое-что привезли в гараж. Этот гараж в дальнейшем стал базой «труда» и отдыха банды Боровкова. Валентина Павловна, Вы навсегда в моем любящем сердце! Из-за уважения и любви к Вам я готов в любую минуту изме­нить свой образ жизни... Мою жизнь держите при себе, при желании и меня заберите. Понятия в счет недействительны. К тому же за последние пятнадцать лет я так устал, что чув­ство страха просто отсутствует. Через два дня после напа­дения на Трушина и Сапожниковых они снова останови­ли в Люберцах машину и по­просили сидевшего за рулем А. И. Зубкова подбросить их до гаражей в Красково. Зуб­ков работал в воинской части и по вечерам подрабатывал на машине. Боровков сел на пе­реднее сиденье. Приехали в Красково, достали пистолет, Боровков ударил Зубкова но­жом в грудь, потом его пере­тащили на заднее сиденье и место водителя занял Петров­ский. Приехали в поселок Коренево Люберецкого района и остановились недалеко от бе­тонного забора воинской час­ти. Зубков умолял отпустить его и говорил, что готов на все. Избили его зверски. Установ­лено, что Гущин несколько раз ударил Зубкова головой о бе­тонные плиты, а Боровков нанес не меньше десяти ударов ножом. Зубков умер на месте. На другой день украден­ную машину Боровков продал своей сестре. Вырученные от продажи полторы тысячи дол­ларов поделили на троих. Пет­ровскому, как всегда, ничего не досталось. Двумя днями позже непо­далеку от станции Томилино Боровков, Гущин, Грациян и Петровский остановили «Жи­гули» И. М. Ларина, который был за рулем, попросили под­бросить в Красково на Завод­скую улицу. Подбросил. Все было отработано по сценарию, с одной лишь разницей — уби­вать им было некогда. Банди­ты спешили в деревню Денисиху Егорьевского района. Ла­рина связали и приковали наручниками к батарее. Не­сколько часов спустя ему уда­лось выбраться на улицу. И все-таки Вы очаровательная женщина и расстрелять меня можете только за то, что я уважаю Вас и люблю! Все осталь­ное — надуманные детали московского ветра. В Денисихе, как рассказы­вал приятель Грацияна Гриб­ков, жил богатый коммерсант Муранов. Бывший милицио­нер Муранов сменил профес­сию и стал фермером, достат­ку которого, как выяснилось в суде, завидовали соседи и знакомые. Тому, кто хочет по­нять, как живут люди в совре­менной деревне, было бы очень полезно посидеть в су­дах или полистать уголовные дела. Какие интересные от­крытия ожидают любозна­тельных! Вот, говорят, в Ти­бете местные жители, извест­ные своей бедностью, всегда улыбаются. Все туристы обра­щают внимание прежде всего на их доброжелательность, а уж потом на красоту Тибетс­ких гор. Так то в Тибете. А нас душит жаба. Оказывается, люди мучительно завидуют друг другу. Вот Грибков и при­вез друзей к дому Муранова. Петровский остался в маши­не, а Боровков, Гущин и Грациян подошли к дому, Грациян должен был остаться на улице. Боровков и Гущин по­стучали. Муранов надел валенки и пошел на террасу. А собака не пускает. Муранов оттолкнул ее и открыл дверь. Боровков и Гущин уже были на терра­се. Собака прыгнула Муранову на грудь, но он в сердцах отбросил ее — молодая, глупая. Тем временем Гущин выстре­лил из газового пистолета. Выстрел ослепил Муранова, и он стал оседать на пол. В этот момент Боровков занес нож. Падающего Муранова подхва­тил сзади Гущин. И тут Боров­ков наносит удар. По заклю­чению судебно-медицинской экспертизы, Муранову и он Выстрел ослепил Муранова, стал оседать на пол. В этот момент Боровков занес было причинено проникающее ране­ние грудной клетки с повреж­дением легкого. Но это не все. Боровков ранил в руку и Гу­щина, который держал падаю­щего Муранова. Этого налет­чики, конечно, предвидеть не могли. Пришлось срочно от­ступать без добычи. К полуночи приехали в поселок Новогорье и у перво­го встречного спросили, где поблизости можно найти вра­ча. Люди показали — вот дом, где живет врач. Теперь пред­ставьте картину — в дом незна­комого вваливаются четверо, один из которых ранен. Расска­зывают, что на них напали раз­бойники. Чем не готовый сю­жет для кино? Доктор ведет раненого в ванную, снимает с пробитой руки перчатку, бро­сает ее в раковину и начинает промывать рану. Кровотечение не останавливается. Тогда врач вызывает «скорую», которая доставляет всех четверых в егорьевскую больницу. Перед уходом они не забывают заб­рать перчатку. Из больницы бандиты скрылись по-англий­ски, не попрощавшись. А Му­ранова едва успели довезти до больницы — выжил чудом. А ведь правда Вас люблю, Валентина Павловна! Я, конечно, в кассационной жалобе не напишу этого, не могу пойти на то, что в Верховном суде могут подумать о Вас плохо. К тому же Вы для меня само очарованье! Вот сейчас пишу Вам письмо, а тут один убивец спрашивает: «Что, жалобу пишешь?» Я ему говорю, что судье в любви объясняюсь, что сердцу не прика­жешь. Говорю, что за любовь жизнью заплачу. Бог мой! Видели бы Вы его лицо! Он не любил, ему не понять! Рожденный пить, за женщин забывает! Пять дней спустя, на вто­рой день наступившего Ново­го года, Боровков, Петровский, Гущин остановили у гастроно­ма в Люберцах «Жигули». Как обычно, попросили водителя подбросить их до гаражей. В Красково водителя В. Голи­кова перетащили на заднее си­денье и поехали к лесу. На опушке Голикова выволокли из машины. Кто выстрелил в него? В суде бандиты грыз­лись друг с другом, оспаривая этот выстрел. Боровков сказал, что стрелял Гущин. Гущин кричал, стрелял не я, а ты, но ты был пьяный и первый раз промахнулся! Пуля попала в грудь, но не в сердце. Голиков бросился бежать, но Боровков догнал его и добил ножом. В зале суда Боровков ска­зал: мне было противно, что он встал на колени и умолял не убивать. К тому же ему нужна была машина, потому что Бо­ровков решил научиться во­дить. Он готовился к урокам. Через два дня машина вышла из строя, и он ее бросил. Поз­же видели, как ее забрали ра­ботники милиции. Через три дня после убий­ства Голикова зловещая тро­ица остановила в одном из переулков Краскова «Жигу­ли» полковника П. Пастуха. Его вывезли в Раменский рай­он и остановились на трассе возле указателя «Детский ла­герь «Огонек». Еще в машине Боровков потребовал у води­теля дубленку. Он возмутил­ся... Труп П. Пастуха был по­зднее обнаружен в лесу. Четырьмя днями позже у станции метро «Выхино» в Москве Боровков, Петровс­кий, Гущин остановили но­венькую «девятку». На сей раз бандиты попросили довезти их до стадиона «Электрон» в Красково. Приехав на стади­он, они приказали водителю по фамилии Маленкин пере­сесть на заднее сиденье. Ма­ленкин наотрез отказался вы­полнять это требование. Его жестоко избили, выбили зуб, вся машина была в крови. Его буквально отрывали от руля, и его место по уже знакомой схеме занял Петровский. Куда поехали? На берег речки Пе­хорки, где у Боровкова был сарай. На этом самом берегу про­видение протянуло Маленкину руку помощи, но он ее, ви­димо, не разглядел. Боровков сказал Маленкину, что его зап­рут в сарай, что ему нужна машина. Как бы крепко его ни связали, как бы крепко его ни заперли, он бы оттуда выбрал­ся. Но он сказал, что с маши­ной расстаться не может и го­тов ехать куда угодно и делать что угодно. Этим он страшно взбесил Боровкова. Маленкин сказал, что поедет в багажни­ке, и сам туда полез. Его там и застрелили. Тело Маленкина вытащи­ли на берег, привязали к спи­не канистру с бензином и выбросили в реку. Петровский и Гущин сказали, что тело дол­го не тонуло, потому что у бе­рега было мелко. Пришлось его отталкивать. Труп обнару­жить не удалось, несмотря на то, что родственники за свои деньги наняли водолазов и они несколько дней метр за мет­ром обследовали чуть ли не всю речку. Барков в суде зая­вил, что обстоятельства убий­ства Маленкина ему известны и что он готов показать место, где произошло убийство. Од­нако на вопрос об участии в убийстве ответить отказался. Он все время повторял: где труп? Через несколько дней их остановили на посту ГАИ — просто так, проводилась ка­кая-то проверка. Машина ока­залась в угоне. Пока разгова­ривали, Гущин выбросил пи­столет под машину, уже деваться было некуда. Первым делом они выдали Грацияна, которого в тот день с ними не было. Вдохновение посетило его на Новый год. Он и Илюшкин приехали в Раменское, выпи­ли. И стали размышлять: чем они хуже Боровкова? Они тоже могут останавливать ма­шины и убивать водителей. Но старый испытанный сценарий решено было слегка изменить. Они вышли на улицу, улыб­нулись двум местным барыш­ням и попросили остановить двух прохожих. Барышни просьбу исполнили. Прохожих раздели, ограбили, избили и скрылись. Ага, получилось. Значит, можно останавливать машину. Барышни останови­ли машину «Жигули». За ру­лем был прапорщик Кирьянов. За 10 тысяч он согласился до­везти приятелей до деревни Поповка. В машину сели трое: Грациян, Илюшкин и неустанов­ленное лицо, которым, по всей видимости, был Грибков, уже знакомый нам по истории с фермером Мурановым. У Грибкова не спросишь, он, говорят, убит в драке. Но это было поз­же. А в тот январский вечер Кирьянов привез приятелей в Поповку и вместо денег полу­чил удар ножом в шею. Кирья­нов не растерялся, выскочил из машины и бросился бежать. Грациян и Илюшкин за ним. Преследовали его долго, чуть ли не целый километр, да по сне­гу. В него стреляли. К счастью, Бог дал ему сил и ему удалось скрыться. Бандиты сели в ма­шину и были остановлены ми­лицией у железнодорожного переезда возле станции «Со­вхоз». Боровков, сидя в тюрьме в ожидании суда, в камере убил еще одного человека. Перед тем как летопись его банды попала в областной суд, к Ва­лентине Павловне Чудовой, дело об убийстве в тюрьме слушалось в Мосгорсуде. При­говор: пятнадцать лет лише­ния свободы. Валентина Павловна! У меня слабое, любящее сердце. Я удив­ляюсь, как не умер, слушая приговор. Если бы я писала учебни­ки для будущих судей, я бы непременно целую главу по­святила бы именно этому мно­готомному делу. Почему? По­тому, что, во-первых, это клас­сическое дело конца 90-х годов, и, во-вторых, потому, что в этом деле было все для того, чтобы вынести приговор, равно как все для того, чтобы вернуть дело на дополнитель­ное расследование. Все, как всегда, зависит от человека. Одного человека — судьи. Ну, взяли бандитов на уг­нанных машинах. Ну, обнаружили трупы убитых владельцев. Что дальше? Ведь Боров­ков, да и Грациян, кстати, тоже никогда не признавались в совершении убийств. Боровков в зале суда сказал Чудовой: вы меня не расстреляете, потому что я никогда ничего не при­знавал и на себя не брал, а до­казательств нет. Свидетелей мало, да и те боятся. Признавать-то Боровков ничего не признавал, а с Гу­щиным рядился за каждое слово, фактически повторяя его рассказ. Но, для того что­бы это произошло, судье надо было восстановить события в их логической последователь­ности. А логика судьи — это плод его вдохновения: все со­бирается в единое целое толь­ко в результате тончайшего, микроскопического исследова­ния всех обстоятельств дела. И эта логика может быть толь­ко исчерпывающе адекватной событиям. Только тогда люди, которые хотели бы молчать, начинают говорить. А вдохновение — это награ­да за бесконечные усилия. Можно обойтись без него. Тог­да судья видит только то, что видит, слышит только то, что слышит. А не то, что должен слышать. Боровков из очередной тюрьмы вернулся уже дипло­мированным убийцей. Перед ним никогда не стоял вопрос о роде деятельности. Он убил даже в ожидании очередного приговора в тюрьме. Чувство самосохранения не возоблада­ло над инстинктом убийцы. Эту деталь суд должен был оценить сполна. А Гущин ска­зал Чудовой: «У меня судьба такая. Чем еще я должен был заниматься? Ведь я родился в тюрьме». Между тем сотруд­ники Коломенского детского дома рассказывают, что Гущин часто возвращался в детдом с полными сумками. Накупит конфет, печенья, яблок да и приедет туда, где провел дет­ство. Другого-то места не было. Всех одарит, угостит, да и по­минай как звали. Появятся деньги — и он появится. Он доб­рый, но воровать начал раньше, чем ходить в школу. Как же добрый, когда убийца? Да вот что хотите с этим, то и делайте. В зале суда он сидел не подни­мая головы. А его родной брат Грациян — напротив. И он еще рта не успел открыть, как стало понятно, как нежно и бережно Грациян себя любит. Петровский стал жертвой своей бесхарактерности и в суде прожил свою жизнь заново. Прожил мучительно. Илюшкин — подросток, которого можно было повести за руку направо, а можно — налево. Сергей Гущин решением Московского областного суда приговорен к 14 годам лише­ния свободы, Дмитрию Грацияну сидеть 6 лет, Юрию Пет­ровскому — 7, Андрею Илюшкину — 6 лет условно. А Виктор Боровков приговорен к исключительной мере нака­зания. Виктор Боровков — судье Чудовой: А приговор я пока не получил. Не читал еще, в каком виде любимая женщина отправила меня на «шестой коридор» в Бутырку. Вот напишите в приговоре — за любовь! Я не про­щаюсь. За грамматику прошу не привлекать к уголовной от­ветственности.

Рассматривая эту публикацию, можно отметить, что, несмотря на высокую насыщенность ее фактическим материалом, она не превраща­ется, скажем, в статью или корреспонденцию, а остается очерком. По­чему? Прежде всего потому, что журналист действует по «алгоритму» творчества, присущему именно очеркисту («писателю в газете», как его называли раньше). В чем это проявляется? Во-первых, он избирает в качестве предмета отображения типич­ный для сегодняшней действительности случай. Причем выбран случай (при всей его типичности) — наиболее яркий, показательный, облада­ющий «набором» граней, характеризующих самое главное в явлении. На это автор указывает специально: «Если бы я писала учебники для буду­щих судей, я бы непременно целую главу посвятила бы именно этому многотомному делу. Почему? Да потому, что, во-первых, это классичес­кое дело конца 90-х годов, и, во-вторых, потому, что в этом деле было все для того, чтобы вынести приговор, равно как и все для того, чтобы вернуть дело на дополнительное расследование. Все, как всегда, зависит от человека. Одного человека — судьи». Во-вторых, драматургия этого произведения строится на классичес­ком для художественных творений конфликте добра, справедливости, закона (с одной стороны) и зла, несправедливости, преступности (с другой стороны). Первую сторону этого конфликта представляет судья Чудова, вторую — рецидивист Боровков и его дружки-бандиты. И хотя конфликт этот в какой-то мере остается «за кадром», поскольку автор акцентирует свое внимание прежде всего на описании преступлений бан­ды, но он в очерке присутствует. И автор дает об этом знать, уже начи­ная с «врезки», предваряющей текст. «Сигнализируют» об этом конфликте в первую очередь письма ре­цидивиста судье Чудовой, в которых он признается ей в, якобы, вспых­нувшей к ней любви. На самом деле эти письма — результат осознания их автором того, что он вступил в схватку с человеком, олицетворяю­щим иные силы, против которых была направлена вся его предыдущая «деятельность». Именно желание как-то повлиять на исход дела, исполь­зуя «слабость пола» своего антипода, на самом деле и заставляет Боровкова предпринять попытку «почтового романа». В-третьих, автор достаточно скрупулезно, подробно «разворачивает» деятельность банды Боровкова. И делается это не случайно. Именно путем детальной проработки наиболее значимых и эмоционально насыщенных эпизодов, подробного описания преступлений и действий каж­дого из бандитов автор высвечивает характеры преступников, показывает их бесчеловечность и глубину нравственного падения. Подобного рода задачи характерны именно для произведений художественно-публицис­тического и художественного планов.

ПОРТРЕТНЫЙ ОЧЕРК

Предметом такого очерка выступает личность. Суть публика­ции данного типа заключается в том, чтобы дать аудитории опре­деленное представление о герое выступления. Решая эту задачу, журналист, как правило, в первую очередь стремится раскрыть самое главное — показать, каким ценностям служит этот герой, в чем видит смысл своего существования[28][2]. Ибо это является исклю­чительно важным моментом в жизни каждого человека.

Знание «смыслов жизни», которым служат герои публикаций, необходимо читательской аудитории для того, чтобы сверить свои цели с целями других людей, что в известной мере помогает ей ориентироваться в этом мире и, возможно, корректировать свои дей­ствия, образ жизни и пр. Однако простое сообщение автора о том, что какой-то Дмитрий Михайлович исповедует такие-то ценности, идеалы, вряд ли по-настоящему заинтересовало бы аудиторию. Го­раздо интереснее и часто важнее, необходимее ей знать — как он отстаивает эти ценности, какие трудности преодолевает, борясь за них? Описание этой борьбы, действий, поступков как раз и называ­ется показом или раскрытием характера героя.

В удачном портретном очерке характер героя дается, как прави­ло, в нетривиальной ситуации. Поэтому для автора очень важно обнару­жить такой «участок» на жизненном пути героя, который содержит некие неординарные трудности, обладает драматическим характе­ром. Именно здесь можно обнаружить конкретные проявления характе­ра героя, его таланта, упорства, трудолюбия и других значимых, с точки зрения достижения цели, качеств. В том же случае, когда такой «участок» на жизненном пути героя обнаружить не удается, автору труднее рассчитывать на создание интересного материала.

Хотя талантливый очеркист может найти нечто интересное и в такой ситуации. Он может, например, эффектно использовать ме­тод условности или прибегнуть к ассоциациям (т.е. включить под­ходящий интересный материал из своего прошлого опыта) и т.д. и т.п. К сожалению, довольно часто авторы, пытающиеся написать портретный очерк, не находят ничего лучшего, кроме как представить читателю ряд нанизанных на какую-то связующую мысль описаний заурядных действий героя. А иногда журналист поступает еще проще — кратко пересказывает биографию своего героя. Конечно, все это дает определенное представление о чело­веке, заинтересовавшем автора, но не всегда подобную публика­цию можно назвать портретным очерком.

Настоящий портретный очерк возникает в результате художе­ственного анализа личности героя, опирающегося на исследова­ние разных ее сторон (нравственной, интеллектуальной, творчес­кой и пр.), т.е. в результате выявления характера героя. Пример — портретные очерки М. Горького. Найти полноценный портретный очерк на страницах современной российской прессы довольно не просто.

Большинство портретов известных людей — предпринимателей, экономистов, банкиров, политиков и других деятелей возникают чаще всего в результате относительно краткого изложения их био­графий или описаний карьеры и некоторых деловых характеристик.

Из публикации «Космическая женщина» (Деловые люди. Июнь. 1999)

— Когда мне было чуть больше, чем сейчас моей до­чери, меня не приняли в Мос­ковский аэроклуб, — говорит Светлана Омельченко, един­ственная женщина — претен­дент на полет в космос в ка­честве журналиста. Несколь­ко месяцев назад решением Главной Медицинской комис­сии она приступила к специ­альным тренировкам в Цент­ре подготовки космонавтов. В космос собираются также пятеро журналистов — муж­чин. Светлана вот уже десять лет работает корреспондентом газеты «Воздушный транс­порт». — Я всегда была неравно­душна к авиации, — говорит она. — Еще в школе в тради­ционных сочинениях типа «Кем быть?» писала: только летчиком. Увы, из-за неболь­шой близорукости не приня­ли даже в аэроклуб. Но была еще одна надеж­да — журналистика: ее отец ра­ботал в редакции, и после его смерти редакция долгое вре­мя опекала дочь. Жизнь ее сложилась не­просто. Опека опекой, а доро­гу пришлось пробивать самой. Сначала многотиражка аэро­порта «Внуково», затем секре­тарь в только что создавшейся газете «Воздушный транс­порт». Пришлось вновь доказы­вать, что владеет пером. Как же ей удалось стать претенденткой на полет в космос? — Все вышло как-то само собой. Подала заявление, но особо не надеялась. Телефо­нограмма о вылете на космод­ром для прохождения второго тура конкурса меня больше удивила, чем обрадовала. Дол­го раздумывала — ехать, не ехать. Полетела на космодром, потому что надеялась там по­лучить ответы на давно инте­ресующие меня вопросы, свя­занные с проблемой безопас­ности полетов. Когда позади остался вто­рой тур творческого конкурса, в Светлане вдруг разгорелся спортивный азарт. Тогда и по­няла, что будет идти до конца. Рассказывают, что перед медицинским обследованием кое-кто из вышедших в финал журналистов брал отпуск для поправки здоровья, «садился» на специальную диету. В связи с этим любопытно узнать, что Светлана вообще не готовилась к медицинской комиссии. — Мне было не до меди­цинских проб. Я писала ста­тьи, носилась по магазинам, поскольку дома у меня оста­валась дочь-школьница. Как назло еще сломался холодильник. Так что на центрифуге и в барокамере думала об одном — поел мой ребенок или нет... Спрашиваю, зачем, на ее взгляд, берут журналиста в космос. — Понимаете, все это вре­мя, около тридцати лет, лета­ли только «технари». А если посмотреть на все это глазами гуманитария? В космосе жур­налист будет заниматься толь­ко своей основной работой — писать. Предполагается высту­пить также в роли ведущего в семисуточном телемарафоне, в котором примут участие люди разных стран. Будет выпускать «Газету Странствий», снимать фильм о полете. Между прочим, дочь без особого энтузиазма отнеслась к тому, что мать стала реаль­ным претендентом на полет. Сейчас уступила. Или осозна­ла, что значит для матери сле­тать в космос, или просто сми­рилась. — Если все же выбор па­дет на вас, с какой прической вы полетите? Возможно, мод­ницы всего мира поспешат себе сделать такую же? — Придется их разочаро­вать, подчиняясь требованиям безопасности полетов, волосы придется тщательно «упако­вать» в шлем скафандра. Когда беседа закончилась, я осторожно заметила, что пос­ле полета журналист-космо­навт, надо полагать, не только станет знаменитым, но и по­правит свое материальное по­ложение. — Нет, — сказала Светла­на, — претенденты на полет од­нозначно решили, что все до­ходы от полета, и личные в том числе, будут переданы в Детс­кий фонд.

Публикации, подобные изложенной выше, исключительно характерны для современной российской периодической печати. Они лежат на границе художественно-публицистических и анали­тических (или даже информационных) жанров и напоминают со­бой скорее корреспонденцию, предметом отображения в которой является человек, нежели очерк.

Создать хороший портретный очерк, не обращаясь к духов­ной, нравственной стороне личности героя, вряд ли возможно. Хотя, надо заметить, что значение портрета для конкретной аудитории может заключаться, скажем, не в высоких нравственных качествах героя, а в его оригинальности, необычности. Именно это может первоначально привлечь читательскую аудиторию, а уж затем, возможно, ее внимание переключится на нравственную сторону изображаемой личности.

Художественный анализ качеств героя может приводить авто­ра-художника к несколько иным выводам, нежели анализ, ска­жем, с позиции политических, деловых, интеллектуальных его характеристик. Автор-художник и автор-мыслитель как бы вступа­ют в полемику друг с другом. Художественный метод помогает ав­тору сделать свой образ более типичным, очистить его от всего случайного, наносного, поверхностного, дает возможность выя­вить глубинные, духовные начала личности, что не всегда будет совпадать с задачами политического, делового, профессиональ­ного, экономического или какого-то иного анализа.

Различие в выводах, следующих из художественного анализа и из анализа иного вида (например, профессионального), выступа­ет как различие, существующее между целями нравственно-эсте­тического и иного (того же профессионального) развития людей, общества. Порой это различие может достигать степени конфликта. И в этом случае автор публикации может разрешить этот конф­лик