О том, как Линь Чуну поставили на лице клеймо и отправили в ссылку в Цанчжоу и о происшествии в лесу Диких кабанов

События развернулись следующим. образом. Командующий приказал страже схватить Линь Чуна и обезглавить его.

– Я не виновен – воскликнул Линь Чун.

– В таком случае, зачем ты пришел в Зал белого тигра да еще с мечом в руках? – возразил командующий. – Не иначе, чтобы убить меня?

– Разве осмелился бы я прийти сюда, если бы вы, господин командующий, не вызвали меня? – ответил Линь Чун. – Ваши посыльные заманили меня в этот зал.

– Ложь! Где они, эти посыльные? Ты, олух, смеешь еще мне возражать! – завопил он и приказал: – Отправить его в областной суд в Кайфын да передать судье, чтобы хорошенечко разобрался в этом деле и вынес надлежащий приговор! Отобрать у него меч и отправить в суд, как вещественное доказательство!

Стража командующего доставила Линь Чуна в кайфынский областной суд как раз в тот момент, когда судья занимался разбирательством дел. Стражники подвели Линь Чуна к возвышению, на котором сидел судья, и заставили опуститься на колени. Затем они передали судье приказ командующего, а принесенный меч положили перед Линь Чуном.

– Линь Чун! – сказал судья. – Ты военный наставник войск! Разве ты не знаешь законов? С мечом в руках ты посмел переступить порог запретного зала. Ведь подобное преступление карается смертью!

– Милостивейший и мудрый судья! – почтительно отвечал Линь Чун. – Будьте ко мне милосердны, ибо я ни в чем не виновен. Я человек невежественный, но законы знаю, и никогда по собственной воле не переступил бы порога этого зала. Дело в том, что в двадцать восьмой день прошлой луны мы с женой отправились в кумирню, и там ее оскорбил сын командующего. Я же осмелился вступиться и обругал его. Вскоре после этого он подослал ко мне некоего Лу Цяня из стражи командующего. Тот затащил меня в кабачок, а тем временем велел другому человеку по имени Фу Ань заманить мою жену в дом Лу Цяня, где ее пытались обесчестить. Но я и на этот раз прогнал молодого господина. Моя вина лишь в том, что я изломал мебель в доме Лу Цяня. Мою жену дважды оскорбили, но обидчикам так и не удалось довести дела до конца. У меня есть свидетели, которые могут подтвердить мои слова. Вчера я купил этот меч, а сегодня командующий послал за мной двух человек, приказав принести меч, чтобы сравнить его со своим. Я пришел с посыльными в этот зал и стал ждать. А когда они удалились во внутренние покои, появился командующий. Все это было сделано для того, чтобы погубить меня, и я умоляю вас, милосердный судья, спасти меня.

Выслушав Линь Чуна, судья приказал написать командующему ответ и тут же распорядится принести кангу. Линь Чуна заковали и отправили в тюрьму. Вскоре из дому Линь Чуну принесли пищу и немного денег. Тесть его – военный наставник – пытался подкупить чиновников деньгами и шелками.

Случилось так, что одним из судебных чиновников, занимавшихся делом Линь Чуна, оказался некто по имени Сунь Дин. Это был безупречно честный и прямой человек. Он любил делать добро людям, помогал им, за что его и почитали, как Будду. Он внимательно разобрался в деле Линь Чуна и решил его спасти. Поэтому в докладе судье он изложил всю правду.

– Совершенно очевидно, – сказал он, – что Линь Чун обвинен ложно. Мы должны спасти его.

– Он обвиняется в тяжком преступлении, – возразил судья. – Гао Цю говорит, что он с оружием в руках проник в запретный зал, чтобы его убить. Как же можем мы не наказать его?

– Выходит, суд в нашем городе является вотчиной Гао Цю? – спросил Сунь Дин. – Или мы не подведомственны императору?

– Не болтай глупостей! – оборвал его судья.

– Да кто же не знает, что Гао Цю, пользуясь своей властью, угнетает и обманывает народ? Нет такого зла, которое при нем не процветало бы. Провинится кто‑нибудь, его сразу же присылают к нам. Захочет Гао Цю кого‑нибудь казнить – вы казните. Пожелает, чтобы человека разрезали на куски, вы и это сделаете. Разве Гао Цю не хозяин у нас?!

– Ладно! – сказал судья. – Допустим, мы сделаем по‑твоему, но как же ты сможешь и Линь Чуну помочь и вынести законный приговор?

– Надо верить показаниям Линь Чуна – он пострадал невинно, – сказал Сунь Дин, – а посыльных, которые ходили за ним, все равно не разыскать. Поэтому мы должны судить Линь Чуна лишь за то, что он необдуманно отправился в Зал белого тигра, да еще принес с собой меч. Мы можем наказать его двадцатью ударами палок, поставить клеймо на лицо и отправить в далекую ссылку.

Теперь и для судьи положение стало ясным. Он лично несколько раз побывал у командующего Гао Цю и докладывал ему о показаниях Линь Чуна. Гао Цю и сам понял, что не должен больше настаивать на своих требованиях, так как этим ставит судью в затруднительное положение. Поэтому не оставалось ничего другого, как согласиться с доводами суда.

Однажды, вернувшись в присутствие, судья велел привести Линь Чуна, снять с него кангу и наказать двадцатью палочными ударами. Затем приказал позвать татуировщика и поставить на лице Линь Чуна клеймо.

Окончательно установив степень преступления Линь Чуна, судья решил приговорить его к ссылке в древний город Цанчжоу. На Линь Чуна надели круглую железную кангу весом в семь с половиной цзиней с казенной печатью. Сопровождать Линь Чуна были назначены охранники по имени Дун Чао и Сюэ Ба.

Получив казенные бумаги, охранники вывели Линь Чуна из здания суда. Там собрались соседи обвиняемого. Здесь же был и его тесть. Он пригласил Линь Чуна вместе с охранниками в кабачок около моста Чжоу.

– Если бы не писарь Сунь Дин, – сказал Линь Чун, – мне дали бы гораздо больше двадцати палок. Только благодаря ему я еще могу двигаться.

Тесть Линь Чуна приказал слугам принести вина и фруктов и стал угощать охранников. Когда они выпили по нескольку чашек вина, он дал им денег.

– Почтенный отец мои! – сказал Линь Чун, сложив руки и кланяясь тестю. – Судьба послала мне большие испытания. Из‑за злосчастного столкновения с молодым Гао я должен понести несправедливую кару. Сегодня я хочу сказать вам несколько слов. Вы оказали мне незаслуженную честь быть вашим зятем. Три года тому назад вы отдали за меня свою дочь, и с тех пор между нами не было раздоров. И хотя у нас с женой не было детей, мы жили в согласии и никогда не ссорились. Меня постигло жестокое несчастье – ссылка в Цанчжоу, и кто знает, останусь ли я жив. Жена моя остается дома, и когда я стану думать о ней, мое сердце не будет спокойным. Я боюсь, что командующий Гао Цю, пользуясь своим положением, будет притеснять вас. Жена моя еще молода, я не хочу, чтобы из‑за меня она отказывалась от своего будущего счастья. Все это я говорю по своей доброй воле. Сейчас, в присутствии наших уважаемых соседей, я хотел бы написать бумагу, которая освободила бы мою жену от всяких обязательств передо мной. Если она захочет снова выйти замуж, я не буду ей в этом препятствовать. Тогда я со спокойной душой отправлюсь в изгнание и не буду думать, что молодой Гао причинит вам зло.

В ответ на это тесть Линь Чуна сказал:

– Дорогой мой зять! Что это ты выдумал?! С тобой стряслась беда, но ты ни в чем не виноват. Пережди в Цанчжоу, а когда‑нибудь небо сжалится над тобой, и ты сможешь вернуться в свой дом, к жене. Средства у меня есть; я возьму дочь и Цзинь‑эр к себе, и уж как‑нибудь прокормлю их эти несколько лет. Твоя жена никуда не будет ходить, и молодой Гао не сможет ее увидеть. Предоставь все мне и не беспокойся. Я буду постоянно писать тебе и присылать одежду. Не расстраивай себя всякими глупостями и спокойно отправляйся в путь.

– Я очень благодарен, вам, дорогой тесть, за доброе и сердечное отношение ко мне, – отвечал Линь Чун. – Но все же не могу быть спокоен: мы только напрасно будем связывать друг друга. Пожалейте меня, дорогой тесть, согласитесь со мной. И если придется мне проститься с жизнью, я умру спокойно,

Но старик никак не хотел согласиться с тем, что предлагал Линь Чун. Присутствовавшие при этом соседи также были на стороне тестя и убеждали Линь Чуна отказаться от своей затеи. Тогда Линь Чун решительно заявит:

– Раз вы не хотите согласиться с моим предложением, то я открыто заявляю, что не буду жить со своей женой, даже если мне удастся каким‑нибудь образом вернуться домой.

– Ну, если ты так настаиваешь, то пусть будет по‑твоему. Пиши, – сказал его тесть, – а только дочь свою я ни за кого замуж не отдам.

Они приказали трактирному слуге позвать писца и купить бумаги. Когда писец пришел. Линь Чун продиктовал ему следующее:

– «Я, наставник восьмисоттысячного войска Восточной столицы, Линь Чун, за совершенное мною тяжкое преступление приговорен к ссылке в город Цанчжоу, и неизвестно, останусь ли в живых. У меня есть молодая жена из семейства Чжан. Настоящим я освобождаю ее от нашего союза и предоставляю ей право вступить в новый брак. Никаких претензий к ней предъявлять не буду. Прошу считать настоящее свидетельство законным, составленным по доброй воле без какого бы то ни было принуждения. В подтверждение чего и выдано настоящее свидетельство».

В конце бумаги были проставлены год, месяц и число.

Когда писец кончил. Линь Чун взял у него кисточку, поставил свою подпись и приложил отпечаток пальца.

В тот момент, когда он собирался вручить бумагу тестю, в кабачок, громко рыдая, вбежала его жена; вслед за ней с узлом в руках шла служанка Цзинь‑эр. Увидев жену, Линь Чун подошел к ней со словами:

– Дорогая жена моя! Я хочу рассказать тебе о нашем уговоре с твоим отцом. Настали тяжелые времена. Я отправляюсь в ссылку в Цанчжоу, и неизвестно останусь ли жив. Ты еще молода, и я не желаю тебе зла. Поэтому я составил бумагу, в которой изъявил свою волю, чтобы ты не ждала меня понапрасну, не мучила себя и, если встретишь хорошего человека, вышла бы за него замуж. Не губи свою молодость из‑за меня.

Выслушав Линь Чуна, жена с рыданьем сказала:

– Муж мой! Я никогда и ни в чем перед тобой не провинилась. Зачем же ты отказываешься от меня?

– Дорогая жена! – отвечал Линь Чун. – У меня к тебе только самые хорошие чувства. Но я боюсь, что в дальнейшем мы будем лишь связывать друг друга, и я окажусь виноватым перед тобой.

– Не волнуйся, дочь моя! – вмешался отец. – Хотя зять и настаивает на разводе, я никогда не отдам тебя за другого. Мы соглашаемся на просьбу твоего мужа лишь для того, чтобы успокоить его. Если Линь Чуну не суждено вернуться, я обеспечу тебя до конца жизни, и ты сможешь поступать по своему усмотрению.

Слушая отца, молодая женщина горько плакала, но когда увидела заготовленное свидетельство о разводе, тут же упала без памяти. Линь Чун с тестем бросились к ней и долго не могли привести ее в чувства. Придя в себя, она продолжала рыдать.

Линь Чун передал старику свидетельство о разводе, а присутствовавшие при этой сцене соседки как могли утешали молодую женщину и, поддерживая под руки, увели домой.

– Отправляйся в путь, – наставлял Линь Чуна тесть на прощанье. – Если тебе удастся выбраться из ссылки, мы снова увидимся. Твою семью я завтра же заберу к себе, и она будет жить со мной, пока ты не возвратишься. Ни о чем не беспокойся и не думай; если будет оказия, пиши нам.

Линь Чун встал, поблагодарил тестя и соседей, простился с ними и, взвалив на плечи узел, вышел из кабачка в сопровождении охранников. Затем все разошлись по домам. Но о них говорить мы больше не будем.

Линь Чуна привели в тюрьму для ссыльных, а охранники Дун Чао и Сюэ Ба отправились по домам собраться в дорогу. И вот, когда Дун Чао увязывал свои вещи, к нему подошел слуга из соседнего кабачка и сказал:

– Простите, господин служивый! Один важный гость, который сейчас находится в кабачке, хотел бы поговорить с вами.

– А кто он такой? – спросил Дун Чао.

– Этого я не знаю, – ответил слуга. – Он сказал мне только, чтобы я поскорее позвал вас, вот и все.

Когда в сопровождении слуги Дун Чао вошел в кабачок, он увидел человека, голова которого была повязана платком в виде иероглифа «вань». На нем была темная шелковая безрукавка, черные туфли и белые носки. Заметив Дун Чао, незнакомец поспешно встал со своего места и, поклонившись, сказал:

– Прошу вас, садитесь!

– Я не имел чести встречаться с вами раньше, – отвечал Дун Чао, – и потому не знаю, как прикажете вас величать и чем могу быть вам полезен.

– Присаживайтесь, – отвечал незнакомец, – сейчас вы обо всем узнаете.

Дун Чао сел против незнакомца. Когда слуга расставил на столе чашки, закуски, фрукты и вино, незнакомец спросил:

– Скажите, пожалуйста, где живет служивый Сюэ Ба?

– А вот, в переулке напротив, – ответил Дун Чао.

Тогда незнакомец подозвал слугу и сказал:

– Сходи пригласи его к нам.

Через некоторое время, в течение которого едва можно выпить чашку чая, в кабачке появился Сюэ Ба.

– Начальник пригласил нас поговорить о каком‑то деле, – сказал Дун Чао.

– Осмелюсь спросить фамилию господина? – обратился Сюэ Ба к незнакомцу.

– Скоро вы все узнаете, – ответил тот, – а пока прошу вас выпить и закусить.

Затем они все принялись за угощение, а слуга подливал им вина. Когда выпили по нескольку чашек, незнакомец вынул из рукава десять лян золота и, положив его на стол, сказал:

– Это золото предназначается вам, господа служивые, по пята лян на каждого. У меня есть к вам небольшое дело.

– Мы никогда не были с вами знакомы, господин начальник, и не, знаем, за что вы нам платите, – возразили ему охранники.

– Кажется, вас направляют с поручением в Цанчжоу? – заметил незнакомец.

– Да, по распоряжению суда мы должны доставить туда преступника Линь Чуна, – ответил ему Дун Чао.

– Вот об этом‑то я и хотел с вами поговорить, – заявил незнакомец. – Меня зовут Лу Цянь, и я являюсь доверенным лицом командующего Гао Цю.

Эти слова привели Дун Чао и Сюэ Ба в большое замешательство, и они в один голос воскликнули:

– Мы, маленькие люди, не смеем сидеть за одним столом с таким высокопоставленным господином!

– Вам, конечно, известно, – продолжал Лу Цянь, – что Линь Чун чем‑то не угодил командующему. И вот сейчас командующий приказал мне передать вам эти десять лян. Надеюсь, вы примете их. Незачем так далеко вести Линь Чуна, найдите по дороге какое‑нибудь укромное местечко и кончайте с ним. В ближайшем городе вы заявите о его смерти и с официальной бумагой вернетесь обратно, вот и все. А если начнутся какие‑нибудь разговоры в областном управлении Кайфына, то командующий сумеет их прекратить, и никаких неприятностей у вас не будет.

– Боюсь, нам трудно будет выполнить ваше поручение, – ответил Дун Чао. – Ведь в бумаге областного управления сказано, что он должен быть доставлен живым. К тому же мы еще молоды; можем ли мы пойти на такое дело?! А если об этом узнают люди, нам не сдобровать.

– Дорогой Дун! – перебил его Сюэ Ба. – Послушай, что я тебе скажу. Если бы командующий приказал нам пойти на смерть, мы и тогда должны были бы выполнить его распоряжение. А сейчас он поручил господину начальнику поговорить с нами да еще послал нам денег. О чем же тут рассуждать? Давай поделим деньги и не будем распространяться о высоких чувствах. Когда‑нибудь нас еще отблагодарят за это. По пути нам предстоит пройти густой сосновый бор. Место там глухое, и расправиться с Линь Чуном будет нетрудно.

С этими словами он взял деньги и, обращаясь к Лу Цяню, сказал:

– Не беспокойтесь, господин. Самое большее через пять, а то и через два дня дело будет сделано.

– Служивый Сюэ Ба, вы, оказывается, очень решительный человек, – одобрительно заметил Лу Цянь. – Когда вы все это уладите, вырежьте в доказательство с лица Линь Чуна клеймо. А за труды я обещаю вам еще десять лян золота. Ну, буду ждать хороших вестей от вас, смотрите не подведите.

В сунскую эпоху существовал обычай ставить клеймо на лице ссыльного. Чтобы не вызывать у народа возмущения, это называлось «ставить золотую печать». Отсюда и само клеймо называлось «золотая печать».

Дун Чао и Сюэ Ба посидели в кабачке, выпили, закусили. Потом Лу Цянь расплатился, и они пошли по домам.

Охранники поделили между собой деньги, отнесли их домой и, захватив узлы и дубинки, направились в тюрьму. Здесь они взяли Линь Чуна и под конвоем вывели на улицу.

Выйдя из ворот города и пройдя более тридцати ли, они остановились отдохнуть. В сунскую эпоху на дорогах, на определенном расстоянии один от другого, находились постоялые дворы. Там останавливались стражники, сопровождавшие ссыльных, причем за постой они не платили. В одном из таких дворов остановились на ночь Сюэ Ба и Дун Чао с Линь Чуном. На следующий день они поднялись с рассветом, приготовили себе завтрак и, подкрепившись, отправились в дальнейший путь по направлению к Цанчжоу.

Была седьмая луна. Жара стояла невыносимая. Линь Чуну, впервые перенесшему наказание палочными ударами, каждый шаг доставлял невероятные мучения. Он едва передвигал ноги.

– Ты что ж, не понимаешь, что ли? – обратился к нему Сюэ Ба. – До Цанчжоу две с лишним тысячи ли, а если ты этак будешь идти, когда ж мы туда доберемся?!

– Я перенес много горя, – отвечал Линь Чун, – и к тому же только позавчера подвергся наказанию палочными ударами. Раны мои от жары еще больше разболелись. Пожалейте меня, господа служивые.

– Ничего, ничего, иди помедленнее, не обращай на него внимания, – заметил на это Дун Чао.

А Сюэ Ба всю дорогу продолжал ворчать:

– Вот уж поистине злая судьба столкнула нас с этим упрямым дьяволом.

Дело шло к вечеру, и они направились к постоялому двору. Придя туда, охранники положили дубинки и сняли с себя узлы; опустил свои узел на землю и Лшнь Чун. Не дожидаясь, пока охранники что‑нибудь скажут, он вынул из узла немного мелочи и попросил слугу сходить за вином, мясом и рисом и приготовить ему поесть; своих охранников он пригласил откушать вместе с ним. Дун Чао и Сюэ Ба заказали еще вина и так напоили Линь Чуна, что он свалился замертво. Тогда Сюэ Ба вскипятил котел воды и налил ее в таз, который поставил у ног Линь Чуна.

– Наставник Линь! – позвал он. – Ты бы вымыл ноги, лучше спать будешь.

Линь Чун с трудом раскрыл глаза и хотел было опустить ноги в таз, но не мог согнуться – колодка мешала ему.

– Дай я помою, – предложил Сюэ Ба.

– Что ты, что ты, разве можно? – запротестовал Линь Чун.

– Ну вот еще! – возразил Сюэ Ба. – Что за счеты в дороге!

Ничего не подозревая, Линь Чун вытянул ноги, и Сюэ Ба быстро окунул их в кипяток.

– Ай‑я! – только и мог крикнуть Линь Чун, поспешно отдернув ошпаренные ноги.

– Я не могу этого вытерпеть, – тихо добавил он.

– Обычно преступники ухаживают за охраной, – заявил Сюэ. Ба, – а не охрана прислуживает преступникам. Я от чистого сердца хотел помочь ему вымыть ноги, а он еще кривляется – то ему холодно, то жарко. Вот уж недаром говорится, что за добрые чувства платят черной неблагодарностью.

Он долго еще ворчал и ругался, а Линь Чун не осмеливался ничего возразить и только молча повалился на бок. Охранники же, вылив кипяток и налив себе другой воды, помыли ноги и устроились на ночь. Проспав до четвертой стражи, Сюэ Ба встал. Так рано не вставали даже слуги на постоялом дворе. Он сварил суп и приготовил еду. Вскоре встал и Линь Чун, но у него кружилась голова, и он не мог ни есть, ни двигаться.

Сюэ Ба, взяв свою дубинку, начал торопить его в дорогу. Тогда Дун Чао развязал пояс, достал оттуда пару новых соломенных туфель с завязками из пеньки и велел Линь Чуну надеть их. Линь Чун подумал, что ноги его в волдырях и, пожалуй, легче было бы идти в старых туфлях. Но те куда‑то исчезли, и ему ничего не оставалось, как взять новые. Пока Линь Чун расплачивался со слугой, а охранники собирались в дорогу, пробили уже пятую стражу.

Не прошел Линь Чун и трех ли, как волдыри на его ногах, натертые новыми туфлями, лопнули, и из них стала сочиться кровь. Он совсем уже не мог двигаться и только стонал.

– Если идти, так идти, – ругался Сюэ Ба. – Не пойдешь, придется подгонять тебя палкой!

– Будьте милостивы, сжальтесь надо мной, – простонал Линь Чун. – Разве я посмел бы нарочно задерживать вас? У меня и вправду болят ноги, и я не могу двигаться.

– Давай я помогу тебе, – предложил Дун Чао и взял Линь Чуна под руку.

Так они с грехом пополам прошли еще четыре‑пять ли. Теперь охранникам стало ясно, что Линь Чун дальше идти не может. Между тем они давно уже заметили впереди мглу, похожую на пелену дыма. Это и был тот зловещий лес, который называли лесом Диких кабанов – первое опасное место на пути от Восточной столицы до Цанчжоу. В сунскую эпоху в этом лесу обычно происходила расправа. Делалось это так: охранников подкупали, они приводили сюда того или иного человека и здесь его приканчивали. Много хороших людей погибло в лесу Диких кабанов.

А сейчас охранники привели сюда Линь Чуна.

– Идем целое утро, – заговорил теперь Дун Чао, – а никак не можем пройти и десяти ли. Как же мы доберемся до Цанчжоу?!

– Мне что‑то тоже стало невмоготу идти, – отозвался Сюэ Ба. – Может быть, отдохнем здесь?

Все втроем они вошли в лес, сняли с плеч свои узлы и расположились в тени; Линь Чун со стоном повалился на землю около большого дерева.

– После каждого шага нам приходится останавливаться, и мы тоже очень утомились, – объявили Дун Чао и Сюэ Ва. – Соснем немножко, а потом двинемся дальше.

Они положили на землю дубинки и приготовились спать. Однако не успел Линь Чун и глаз закрыть, как охранники закричали, чтобы он подымался.

– Зачем же мне вставать? – удивленно спросил их Линь Чун.

– Мы хотели немного отдохнуть, – ответили ему Дун Чао и Сюэ Ба, – но нельзя же тебя приковать. Мы боимся, что ты убежишь, вот и не можем заснуть.

– Я человек честный, – ответил Линь Чун. – Раз меня приговорил суд, я никогда не убегу.

– С какой стати мы должны верить тебе? – сказал Сюэ Ба. – Уж лучше свяжем тебя, все спокойнее будет.

– Тогда свяжите меня, – согласился Линь Чун. – Что же я могу поделать?

Сюэ Ба снял намотанную вокруг тела веревку и крепко привязал к дереву руки, ноги и кангу Линь Чуна. Затем они вместе с Дун Чао отскочили в сторону и, схватив дубинки, обратились к Линь Чуну:

– Не по своей воле мы решили покончить с тобой. В тот день, когда мы отправлялись в путь, к нам пришел человек по имени Лу Цянь и передал нам приказ командующего Гао Цю довести тебя до этого места и здесь с тобой расправиться. Затем мы должны вырезать клеймо, что у тебя на лице, вернуться обратно и доложить, что выполнили поручение. Рано или поздно все равно тебе конец! И раз уж мы попали сюда, лучше поскорее покончить с этим делом. Ты не должен винить нас. Пойми, что мы совершаем это не по доброй воле, а по приказу начальства. В будущем году в этот самый день мы справим по тебе поминки. На исполнение приказания нам дан определенный срок, после чего мы должны явиться с ответом,

Когда Линь Чун услышал это, из глаз его полились слезы, и он сказал:

– Ни раньше, ни теперь я не чувствовал вражды к вам. Если бы вы помогли мне спастись, я никогда бы не забыл этого.

– Да что тут разговаривать попусту?! – оборвал его Дун Чао. – Спасти тебя мы не можем!

В этот момент Сюэ Ба занес дубинку над головой Линь Чуна. Увы! Руки Линь Чуна были связаны, и даже такой герой, как он, был обречен на гибель.

Ни гостиниц, ни подворий не найти в загробном мире –

Где ж приют себе отыщут души этих трех людей?

О том, что случилось с Линь Чуном, читатель узнает из следующей главы.

Глава 8