И воспитателях интерната «Каменка»
В 1941 году я закончила четвертый класс и перешла в пятый. Было так радостно на душе: экзамены сданы, впереди лето! Мама собирала меня в пионерский лагерь: шила мне панамку, пионерскую форму, купила сандалии. Первого июля я должна была ехать в лагерь… И вдруг все смешалось! 22 июня началась война! Люди у репродукторов слушали речь В.М. Молотова. Числа 26го к нам домой принесли извещение из школы, где сообщалось, что 30 июня все учащиеся 185-й школы эвакуируются. Сбор у школы в 9 часов утра. Наступило 30 июня. Мы пошли на трамвайную остановку на ул. Каляева.
На вокзале нас уже ждал поезд. Все были оживленные, веселые, пели пионерские песни, но мне почему-то было грустно и петь не хотелось. В Седловщине Новгородской области, куда нас привезли, нам очень понравилось: дома деревянные, кругом деревья, трава зеленая-зеленая – не увидишь такой и в пригороде. Особенно понравилось, что столы были сколочены прямо во дворе под деревьями. Было очень уютно. Обеды, ужины проходили совсем по-домашнему, как на даче.
Войны мы не чувствовали, даже по родным не скучали. Нас занимали всякие интересные дела, прогулки и игры с подружками.
Быстро пролетел месяц. И вот пришлось экстренно покидать эти места. Андрей Сергеевич собрал нас и объявил поход. Мы прошли много километров. Помню, плыли на пароходе через озеро Селигер, потом долго ехали по железной дороге. На узловой станции Бологое мы видели обгоревшие вагоны и целые составы, искореженные взрывами. Это произошло как раз перед нашим приездом. Как только мы отъехали, в Бологом опять началась страшная бомбежка. Нам просто очень повезло, что мы проскочили и остались живы. Больше такого мы не видели. Через месяц мы добрались до станции Свеча Кировской области.
Каменка, куда нас поселили, находилась в лесу. Там было несколько домиков, которые мы называли каждый по-своему: «лабаз», столовая, дом старших мальчиков, дом младших мальчиков, домик наших дорогих воспитателей. В Каменке мы не чувствовали себя одинокими, заброшенными, забытыми.
Нашим воспитателем была Надежда Дмитриевна Румянцева. Она нас любила, жалела, научила многому хорошему, была проста в обращении с нами, в любое время приходила к нам на помощь, решала любые вопросы, т.е. как мать, хотя тогда мы этого не понимали, не осознавали. Мы на нее никогда не обижались; не сговариваясь, признавали ее своим человеком, старшим в семье. Она была простодушна, любила пошутить и посмеяться от души.
Часто к нам приходил Андрей Сергеевич. Мы усаживали его на самодельный диван из матрацев двух кроватей, располагаясь вокруг, как цыплята вокруг наседки. Он обнимал нас, и мы начинали петь. Сам он очень любил петь и нас заражал своей страстью. Мы пели много, с большим желанием. Когда Андрей Сергеевич уходил в армию, мы провожали его как родного отца. Он никогда не давал нам унывать; когда заслуживали, журил по-родственному. Как-то раз мы сбежали с урока арифметики… И как же нам было до слез стыдно, когда Андрей Сергеевич отчитал нас, причем, отчитывал сразу весь класс; а стыдно было каждому: «А вот если бы бойцы, ваши отцы, убежали с фронта, как вы с урока? Что бы вы тогда сказали? Родина в трудную минуту не забывает вас, учит, пестует! А вы чем отвечаете?» Эти слова жгли нас. И надо сказать, мы больше никогда не срывали уроков.
После ухода А.С. Шаркова на фронт, у нас был период «безвластия», если можно так выразиться. Мы изрядно распустились. Так что Саре Григорьевне нелегко было начинать. Меня всегда поражала ее воля, сила характера, строгость во всем: в словах, в поведении, в поступках; ничего лишнего, во всем разумная рациональность. Одевалась она строго, скромно и нас к этому приучала. В еде тоже никаких излишеств. Все наши воспитатели питались вместе с нами за одним столом. Сара Григорьевна никогда не позволяла, чтобы ей подали что-то особенное, выделили повышенным вниманием, почетом. Этого она органически не терпела. Тот, кто себе это позволял, подвергался такому гневному разносу, что больше у него подобного желания никогда не возникало. Сара Григорьевна говорила и делала все убедительно, уверенно, искренне. Много хорошего и интересного внесла Сара Григорьевна в нашу интернатскую жизнь. Высшим органом у нас был старостат во главе с председателем, в состав которого входили представители вех групповых бригад. Старостат был опорой и помощником наших воспитателей.
Сара Григорьевна прочла нам книги Макаренко «Педагогическая поэма» и «Флаги на башнях», и они стали нашими друзьями на всю жизнь. Да и сам Антон Семенович стал нашим близким, понятным и всегда нужным.
А как мы работали в колхозе! Мы старались сделать побольше, а ведь это было нелегко нам, ленинградским детям, не имевшим ни малейшего представления о том, как растет картошка, капуста, рожь, лен. Мы быстро научились копать картофель, теребить лен, делать грядки. У нас были прославленные «льнотеребилки», а за нашими «геркулесами», Леней Политавкиным, Петей Алпатовым, никому было не угнаться. Ударникам труда выдавались подарки. Помню, и я получила подарок – синее платье в белый горошек! Никогда мне его не забыть, потому что я его заработала! У каждого из нас была «трудовая книжка», где было записано, сколько вырастил овощей на закрепленной грядке, сколько мешков картофеля собрал в колхозе, сколько навязал снопов льна и т.д.
А зимой учеба. За хорошую успеваемость тоже поощряли самодельными грамотами, выносили на собраниях благодарности. Позаботились наши воспитатели и о зимних каникулах. В комнате отдыха было несколько настольных игр: шашки, шахматы, домино; была небольшая библиотека и еще наш главный кумир: патефон с пластинками, под которые вечером устраивались танцы. Все пятиклассники были заядлыми танцорами, так что старшим приходилось силком выпроваживать нас из комнаты отдыха после десяти часов.
Кроме того, у нас были превосходные концерты: выступления хора, декламация и постановки драмкружка, которым руководила Мария Алексеевна. Особенно мы любили петь «песни-попурри», собранные из народных песен Марией Алексеевной Карамазовой и Лилей Лосевой, нашей пионервожатой. Нина Кузьмина запевала: «Разведу я в тундре сад, чтобы рос, не замерзая, там кавказский виноград», а хор подхватывал: «чтобы рос абрикос, не взирая на мороз». Еще пели веселую песенку про Андрияшку. Очень удачные были попурри «Вниз по матушке по Волге» и веселая шуточная «Со святыми упокой». Я их до сих пор помню.
Много хлопот было по проведению праздников. К столу подавались пироги, испеченные тетей Полей, и какао, мечта девочек. Сейчас просто удивляешься, откуда все это бралось в трудные годы войны.
Золотые руки и сердца наших милых взрослых творили чудеса. А ведь продукты и доставать и доставлять было очень трудно. Сара Григорьевна как-то раз весной провалилась в реку, и чуть не утонула вместе с лошадью, но хлеб был привезен!
А результатом бессонных ночей и беззаветного огромного труда наших наставников было наше отменное здоровье и неистребимый оптимизм. Мы не чувствовали себя несчастными, обездоленными, брошенными – такой у нас был моральный климат, где царило внимание, забота, доброжелательность, разумная требовательность.Разве забудешь сладкую овсяную ватрушку, любовно испеченную тетей Полей в день твоего рождения, или кофточку, связанную Марией Алексеевной в подарок.
Уроки литературы и русского языка, которые вела Мария Алексеевна, мы очень любили; особенно нравился разбор литературных произведений, где мы давали характеристики персонажам. Это приучало нас разбираться в людях, в окружающем мире. А ведь это было так важно, потому что вся жизнь была у нас впереди.
Мария Алексеевна дома была проста, внимательна, заботлива, но в школе она была совсем другая – строгая, умная, многознающая. Мы чувствовали эту разницу и признавали. Наши мальчики с каждым годом становились все более культурными, подтянутыми, аккуратными; на вечера приходили подстриженными, щеголеватыми – и все это благодаря воспитанию Марии Алексеевны. Она даже умудрялась где-то доставать им белые рубашки и приличные брюки! С нашими мальчиками, в основном, мы жили дружно: помогали друг другу в учебе. Мы чинили им белье, они помогали нам наколоть дров и наносить воды. Драк и вражды у нас не было. Они у нас были хорошие… Как мы плакали на станции, провожая их в военное училище!
В Каменке мы все жили дружно. Любили сидеть вечерами у горящей печки. Тут начинались самые интересные разговоры. Вспоминали довоенную жизнь с родителями, слушали рассказы о прочитанных книгах, делились секретами, пели песни. Да еще пекли в горячей золе картошку или поджаривали на углях хлеб, оставшийся от ужина… Во все группы выдавали картошку специально для печения, и еще Сара Григорьевна раздавала по группам морковь и лук, говорила, что это витамины.
Мы очень уважали старших ребят. Нам они казались такими умными, сильными, красивыми. Когда в 1944 году к нам переселились десятиклассницы, мы с ними быстро подружились. Валя Почина научила нас вязать, обвязывать носовые платки. Нина Пыпина нравилась нам своей веселостью, она никогда не унывала и нам не давала вешать нос. Галя Румянцева обладала тонким юмором, умела быстро снять плохое настроение, придумывала игры, забавы, загадки. Училась она на одни пятерки.
На фронте наши войска освобождали город за городом. Уже давно погнали немцев от Москвы, Ленинграда, Сталинграда. Это были радостные волнующие дни. Каждое утро мы толпились у карты, отыскивая освобожденные города и села. Мы чувствовали, что скоро конец этой проклятой войне!..
А как нам было тяжело в 1941-42 г.г., когда наши откатывались все дальше на восток к Волге. Письма из дома приходили все реже и реже, а потом совсем прекратились. Месяцами мы не знали, что с нашими родными там, в блокадном Ленинграде. Со страхом мы встречали вести из дома, ибо все чаще стали приходить письма с сообщениями о смерти отцов и матерей. Сразу нам такие письма не отдавали, а потихоньку подготавливали… Как тяжело было узнать, что нет у тебя больше мамы. Когда кто-нибудь плакал, начинали плакать все… И на мою долю выпало это первое недетское горе. Мне казалось, жизнь кончена, да и стоит ли жить, если нет мамы. Больше года я не могла слышать музыки, чье-то веселье вызывало у меня слезы. Очень нескоро я отошла, оттаяла, благодаря Саре Григорьевне, Марии Алексеевне, Надежде Дмитриевне, моим подружкам – всем этим дорогим людям, которые понимали меня и которые тоже переживали потерю близких им людей. Низкий поклон им от меня за то, отогрели, не дали замкнуться в себе, ожесточиться. Это очень помогло мне в дальнейшем – дало силы жить, учиться, работать, радоваться жизни и любить людей.
Не забыть, как мы, горюя по родным, решили насушить хлеба от своей нормы, и послать сухари и сахар своим в Ленинград. Узнав об этом, Сара Григорьевна пришла к нам в группу и стала беседовать, очень задушевно, тактично, искренне. Она сказала, что да, действительно, в Ленинграде голод, и, конечно, каждому хотелось бы помочь своим. Но в Ленинграде блокада, враг окружил город, и переслать туда посылку невозможно, как, ни тяжело это сознавать. А нам, чтобы учиться и работать, нужны силы, и поэтому надо кушать все, что нам дают. И еще она предложила дать в редколлегию стенгазеты «Каменка» свои письма от родных, где они рассказывают, как живут в блокадном Ленинграде, как борются и не сдаются врагу. Так мы и сделали. Редколлегия выпустила замечательную газету из отрывков из писем ленинградцев, наших родных. Долго она висела в столовой, мы ее читали и перечитывали без конца. Каким духом мужества, стойкости и веры в победу веяло от этих строк! И Сара Григорьевна сказала, что стыдно нам унывать, все равно наш народ победит врага!
В 1944 году мы закончили семь классов. Ленинград был полностью освобожден, война перешагнула границы Родины. Все засобирались домой в Ленинград. После серьезного разговора с каждым воспитанником о том, куда ехать, чем заниматься, решено было 20 человек пока оставить в поселке Чемоданово доучиваться в десятилетке. Был трогательный последний прощальный вечер. Мы вдруг почувствовали себя взрослыми. Это было и приятно, и одновременно очень грустно, что-то ушло безвозвратно… За столом мы вспоминали забавные случаи из интернатской жизни, пели, благодарили своих наставников, желали друг другу успехов, доброго пути. Мы обошли все наши домики, еще раз попрощались с тетей Полей, тетей Тасей и тетей Марусей.
Прощай, Каменка!
В школе в Чемоданово мы так и держались маленьким каменским коллективом, вожаком которого была Валя Гречишкина. Жили мы своей коммуной, учились хорошо и работали честно.
Самым-самым радостным днем в школе был день Победы 9 мая 1945 года. Не помню, кто нам принес ранним утром эту весть, только помню, как мы и смеялись, и плакали, обнимались, расталкивали тех, кто еще спал и не знал об этом счастье.
Сдав успешно экзамены за восьмой класс, мы с нетерпением стали собираться в родной город. Недолгие сборы, три дня пути – и мы дома! В «распределительном доме» на улице Восстания нас хорошо устроили. Через неделю нам с Ритой Плоткиной предложили переехать на Удельную, в педучилище, там будем учиться и жить. Стали готовиться к вступительным экзаменам, решили поступать сразу на второй курс.
И вот сижу я как-то в комнате, занимаюсь. Вдруг входит мужчина, здоровается и говорит, что он назначен директором педучилища. Смотрю и глазам не верю – да это же Андрей Сергеевич Шарков. Не помню, как я оказалась около него, но вдруг чувствую, что онемела, не знаю, что говорить, что делать. Он догадался, посмотрел на меня внимательно и говорит: « А нет ли среди вас, с кем мы уже знакомы?» Я подскочила и говорю: «Андрей Сергеевич, здравствуйте, я Тоня Кирова!» «А, помню, помню, - ответил он и приподнял меня. – Вот и опять будем вместе!»
Я всегда говорю, что я человек государственный, - то есть человек, которого вырастило государство в интернате. Я горжусь этим.Больше таких людей, как мои дорогие воспитатели и наставники, я не встречала, да и вряд ли встречу теперь. Мне очень повезло, очень! То время, хотя и была война, я вспоминаю светло и радостно.
Письма с фронта