Приключение «лесного человека»

Александр Шлыков, Михаил Горячев, Леонид Ни­китин, Яша Кулинич и другие дежурили на болоте, ожидая очередной самолет из Москвы. В ту ночь вместе с грузом летели к нам опытные радисты, а в грузовых мешках — приборы для мощной радио­станции, работающей на бензиновом двигателе.

По мере приближения условленного времени, по­вышалось напряженное состояние моего «аэродром­ного» персонала.

Руководивший приемом самолета Шлыков, достав из кармана часы, осветил их карманным фонариком.

— Ну, ребята, по местам,— скомандовал он,— обя­занности свои вы знаете? Повторяю: зажигать хворост только по моему сигналу. Но к воздуху при­слушиваться всем. Соблюдать полную тишину, а то, чего доброго, пролетит стороной. При появлении са­молета смотрите метров на тридцать ниже плоско­стей и хорошенько замечайте, куда будут опускаться люди или мешки. Главное, засекайте направление и запоминайте место, кто где стоит.

Зачавкала грязь под ногами, невидимые люди бы­стро прошли к своим поленницам. На поляне водво­рилась мертвая тишина. В таких случаях встречав­шие самолет соревновались на то, кто больше про­стоит не шевелясь.

— Самолет! — первым раздался в темноте голос Миши Горячева.

Действительно, в тихом ночном воздухе слышался какой-то инородный шорох, напоминавший звук бьющейся о стекло большой мухи или шмеля. Шорох заметно нарастал и превращался в урчание зверя.

Звук самолета доносился с востока, а по быстро­те его нарастания нетрудно было определить, что он шел прямо на костры. Вот он уже недалеко. Хорошо слышен не только рокот моторов, но и тонкий метал­лический звон, издаваемый вибрацией дюраля.

— Сигнал! — подал команду Шлыков.

Пять костров почти одновременно вспыхнули и об­разовали фигуру светящейся буквы «Г» с точкой.

На темном фоне неба показался силуэт самолета. Через секунду послышалось два отдельных выстрела, и в воздухе протянулись две ярко-зеленые линии: од­на на запад по направлению на костры, другая, пер­пендикулярно ей, на север.

Все в порядке. Ответный сигнал получен — значит свои.

Самолет не дошел до костров метров двести, ког­да послышались глухие хлопки. Под плоскостями на­чали вспыхивать темно-серые облачка и расплываться в разные стороны.

Судя по количеству сброшенных парашютов, мож­но было заключить, что экипаж опытный и решил выбросить весь груз и людей с хода.

Так и есть. Вот самолет развернулся и пошел на восток, а над кострами покачал плоскостями. Эго означало:

«Всего хорошего! До встречи в Москве!..»

На поляне встречающие перекликались с призем­лившимися гостями:

— Эге-ге!.. Как?.. Это ты?..

— Да, да!.. Здесь!..

— Идите сюда, на костры!..

Затем послышалось обычное: «Пропуск?.. Па­роль?..» На этот раз, кажется, кричали «Николай» и «Невель».

К костру подошли три молодых парня в десант­ных куртках, с автоматами на плечах.

— Вас ведь должно быть четверо? — обратился Шлыков к парашютистам.

— Да, четверо,— ответил один из них — Но чет­вертый остался помочь экипажу побыстрее вытолк­нуть мешки. Не беспокойтесь, он должен быть где-то здесь.

Но свист и голоса встречавших, доносившиеся из отдельных углов поляны, указывали на то, что чет­вертый еще не обнаружен. Через несколько минут к костру начали подходить встречавшие, неся на пле­чах извлеченные из мешков грузы, и, уходя за сле­дующей порцией, продолжали выкрикивать в темно­ту: «Эге-ге! Сюда!» Ответного голоса не было.

Через полтора-два часа весь груз и люди были у костра. Нехватало одного парашютиста.

— Ну, давайте перекурим,— сказал Шлыков, присаживаясь к костру,— а потом будем перетаски­вать грузы на Ольховый остров.

— Давайте сначала познакомимся,— предложил один из гостей.— Меня зовут Семеном. Это вот,— он указал на своего соседа, — Женька Петров, а тот, что угощает вас московской папиросой, Николай Пичугин.

— А тот, четвертый?

— Тот ваш старый знакомый,— парашютист улыб­нулся, помедлил и сказал: — Телегин.

— Валька?! — Шлыков вскочил со своего места и застыл в какой-то неестественной позе. Его лицо, освещенное пламенем костра, побледнело.

— Да чего вы волнуетесь, не понимаю, право,— продолжал Семен.— Он же еще в первом десанте Ба­ти был. Столько рассказывал про ваши лесные ски­тания...

— Вот потому-то... — невнятно проговорил Яша Кулинич,— он же «лесной человек»...

Это было понятно только старым десантникам и Шлыкову. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, оче­видно принимая какое-то решение. В растерянности начал прикуривать горящую папиросу. Затем обра­тился к товарищам:

— Вот что, ребята: заканчивайте курить и при­ступайте к переноске груза, а мы с Кулиничем отпра­вимся на поиски, Ты, Михаил,— повернулся он к Го­рячеву,— останешься за старшего. Гостей проведешь в штаб.— И, поправив на плече автомат, зашагал в темноту.

Часов в девять утра, как обычно, адъютант докла­дывал мне очередные дела. В то утро ко мне вошел Горячев,

— Телегина все еще не нашли? — спросил я.

— Такого разве скоро разыщешь, товарищ коман­дир,— ответил Горячев.— Он сутки вокруг лагеря бу­дет крутиться и не найдет,— такой уж человек.

— «Лесной»?

— Точно.

Шлыков и Кулинич возвратились на базу только на четвертый день к вечеру, вконец измученные, го­лодные и... одни.

Валентин Телегин вторично пропал без вести и на этот раз при таких необычных обстоятельствах. Про­шло две недели. Все мы, даже сильно похудевший Шлыков, почти смирились с мыслью, что Валентин погиб где-нибудь в наших болотах.

И вот однажды ранним солнечным утром, когда я просматривал доставленные мне донесения из перифе­рийных отрядов, в штабную землянку вбежал часовой.

— Товарищ командир, что-то случилось! — крик­нул он.— Шлыков и Никитин быстро бегут сюда по болоту от поста номер один.

— Стрельбы не слышно?

— Нет, товарищ командир, кругом все спокойно.

Набросив на плечо ремни планшетки и маузера,

я вышел. У землянок уже стояло отделение охраны в полной боевой готовности. Слышался треск по ку­стам. Спустя минуту из-за огромного развесистого ду­ба на полянку выскочил Шлыков. Увидев командира и встревоженных людей, он перешел на крупный шаг, стараясь уравновесить дыхание.

— Товарищ командир! Валька Телегин нашел­ся! — радостно проговорил он, не доходя нескольких метров.

— Ну? Живой? Где же он?

— Жив-здоров! В Любаньском районе. На пост прибыли люди с официальным донесением. Вот па­кет, я его распечатал...

Через трое суток Валентин был у нас в штабе и рассказывал о своих приключениях. С ним на этот

раз случилось действительно совершенно необычное.

* * *

Последние шесть месяцев Валентин Телегин про­был в подмосковном лагере десантников и совершил более двадцати прыжков с полной нагрузкой на па­рашюте. Ему понравилось отделяться от самолета головой вниз. Парашютистам знакомо ощущение при таком прыжке: воздушный поток точно хватает за голову и начинает прижимать к фюзеляжу, но не­большой толчок ногами помогает преодолеть это со­противление, и тело, омываемое сильным ветром, ле­тит к земле, набирая скорость. Затем удар строп и... впереди только упругий толчок о землю ногами.

Вот таким же точно способом думал Валентин приземлиться и на этот раз. Когда последний мешок был вытолкнут из фюзеляжа, он подбежал к откры­той двери и, слегка нагнувшись, метнулся головой вперед. Но сзади что-то дернуло за грудную клетку. Ступни ног соскользнули вниз и... Телегин повис в воздухе. Один из членов экипажа, заметив это, под­бежал и перерезал ремень винтовки. Парашютист по­шел к земле, винтовка осталась на самолете.

Так было потеряно несколько секунд, и этого было достаточно, чтобы самолет прошел триста—четыреста метров, а парашютист опустился в самой гуще таеж­ного лабиринта, в ста пятидесяти метрах от штаба, Парашютист зацепился за крону высокой ольхи. Пе­ререзав стропы, Валентин свалился с трехметровой высоты в густые заросли крапивы. Оставшись только с одним пистолетом, он пошел, разгребая за­росли крапивы руками. Ядовитое растение огнем обжигало лицо и руки. Надо было поскорее разы­скать костры.

— Э-ге-ге!— закричал Телегин во всю силу легких.

— У-у-э-эй!— отозвался дикий, душераздирающий крик откуда-то сверху.

Валентин вздрогнул и автоматически сунул руку за пистолетом. Задрав голову, прислушался. В густых ветвях соседних елей что-то шумно затрепыхалось, послышалось хлопанье крыльев.

— 3-ге-ге! — еще раз крикнул Телегин.

— У-эй!.. У-эй!.. — ответило ему с разных сторон.

Откликались филины, но некоторые из них крича­ли совсем человечьими голосами.

Телегин шел на эти голоса, а они перемещались то в ту, то в другую сторону, и он должен был еже­минутно менять направление. Так он блуждал по зарослям лозняка, тростника и осоки до тех пор, пока голоса, постепенно затихая и удаляясь, совсем не смолкли.

Начинал брезжить рассвет. Валентин выбрался на сухую кочку и, привалив­шись к стволу огромной кривой рябины, сел отдохнуть. Спину и ноги ломило от усталости. Вспухшие от Крапивных ожогов лицо и руки продолжали го­реть. Так, сидя, он уснул коротким тревожным сном, и когда открыл глаза, был уже день. Часов у Него не было. По-осеннему пасмурная погода мешала точ­но определить время дня.

«Куда итти? Где искать своих людей?» — подумал ой, мысленно ругая себя за то, что не дождался рас­света на месте приземления. Он понимал, что при­землился недалеко от костров и что товарищи, несо­мненно хорошо знавшие эти заросли, нашли бы его. Теперь им ничего не оставалось, как искать его где - нибудь за десять—пятнадцать километров, которые он мог пройти за ночь в любом направлении.

«Что делать? Куда итти? — продолжал размышлять Телегин, вертя в руках компас.— Возвращаться назад по своим следам? Следы можно обнаружить только местами, где проходил по грязной, топкой почве».

И вдруг он вспомнил: в Москве говорили, что наша база почти вплотную примыкает к Любаньскому партизанскому району с юга. Он встал и двинул­ся в северном направлении.

Двенадцать суток Телегин бродил по безбрежным зарослям огромного Булева болота и в районе заня­того гитлеровцами бывшего совхоза «Сосны». К это­му пункту он вышел на крики петухов, но был об­стрелян противником, чудом спасшись от организо­ванной за ним погони, и снова блуждал по лесу и бо­лотам, пока не выбрался, наконец, к населенному пункту. Попалось стадо коров. Пастухом оказался подросток. Сначала мальчик увиливал от ответов и больше расспрашивал Телегина, но в конце концов решился и сообщил, что в деревне немцы давно не показывались, но скоро обещали быть.

Измученный, голодный, грязный и оборванный, «лесной человек» подошел к избушке, стоявшей на отшибе, и постучался. Хозяйка его впустила и, пригла­сив пообедать, стала не спеша собирать на стол. Сы­нишка хозяйки, повертевшись около гостя, незаметно исчез из хаты.

— Ты что же, паренек, один по лесу бродишь? От партизан или от немцев скрываешься? — осторожно спросила хозяйка.

Валентин не спешил с ответом. Продолжая жад­но глотать картошку с молоком и ржаным хлебом, он раздумывал: что же — сказать ей правду или об­мануть?

Пристально посмотрел на хозяйку. Простая на­ружность белорусской крестьянки, прямой и откры­тый взгляд. «Наша!» — решил Телегин и быстро про­говорил:

— Конечно, мамаша, от немцев скрываюсь, а не от своих.

— Ну, ежели от немцев ховаетесь, то это ничего... А то бог знает, теперь ведь у лесе всякие люди бро­дят, — женщина пристально посмотрела на гостя.

Телегин поблагодарил хозяйку и встал из-за стола.

В это время за окнами замелькали фигуры людей в немецкой форме. Женщина продолжала спокойно стоять у печи, искоса поглядывая на гостя. Валентин бросил на нее враждебный взгляд. На язык наверты­валось тяжелое ругательство.

— Сволочь!..— прорычал он, доставая гранату и захлебываясь от злости. Хозяйка не ответила.

Дверь с шумом отворилась, и в комнату влетело семь человек с автоматами.

— Руки вверх! — Телегин рванул зубами кольцо предохранителя и, выплюнув его под ноги вбежав­шим, поднял зажатую в руке гранату над головой.

Вошедшие растерялись. Некоторые опустили ору­жие и попятились назад. «Власовцы!» — мелькнуло в голове у Телегина.

— Ни с места! Иначе взрываю себя и вас! — крикнул он.

Все замерли. Действительно, стоило только Телеги­ну разжать руку, и граната взорвалась бы тут же в комнате, под ногами всех присутствующих. Один из стоявших у двери поднял кольцо предохранителя и протянул Телегину.

— На возьми и поставь на место,— проговорил он спокойно,

— Говорите, кто вы?—настойчиво потребовал Те­легин, продолжая держать гранату в том же положе­нии, и видно было, как мускулы его вытянутой руки дрогнули, готовые разжаться.

— Мы... мы партизанская разведка... А кто ты?

— Чем вы это докажете? — не отвечая на вопрос, снова спросил десантник.

— Как чем, вот хозяйка подтвердит...

— Ну, это не доказательство, Партизанская разведка,— передразнивая, раздраженно повторил Те­легин.— Двадцать человек одного в хате берете? Раз­ведчики!

— А ты не горячись, если наш, советский...— при­миряющим тоном сказал один из одетых в немецкую форму,повидимому старший.— Немцы дня три назад здесь на парашютах власовцев к нам выбросили. Од­ного мы поймали, двоих батинцы сцапали. Такие сво­лочи, что голыми руками не возьмешь...

При слове «батинцы» Телегин вздрогнул и чуть не выдал себя, но решил продлить объяснение, чтобы окончательно убедиться, что перед ним свои.

— А кто такие батинцы? — спросил он, не опуская гранаты.

— Вот видишь, ты и про батинцев не слыхал, а партизанам допрос учиняешь,— ответил старший из партизанской разведки.

— Я-то не слыхал?.. Я сам батинец, а кто вы?

— Да мы уже сказали, что партизаны...

— Этого мало,— не успокаивался Валентин.— На­зовите кого-нибудь из командиров отряда Бати.

Ребята переминались с ноги на ногу, перегляды­вались, нужной фамилии не подвертывалось.

— Да хватит тебе, сынок, их мучить-то,— вступи­ла в разговор все время молчавшая хозяйка.— Два человека из батинцев дней десять назад здесь были и ночевали у меня. Одного-то, что повыше ростом, Сашкой зовут, будто адьютантом при Бате состоит. Какого-то парашютиста Вальку разыскивали.

Валентин готов был броситься на шею этой пре­красной, как ему теперь показалось, женщине и рас­целовать ее.

— Так ты, мамаша, этих людей знаешь? Они дей­ствительно партизаны? — спросил Телегин, указывая на людей у порога.

— Ну, а как же, милый, не знать-то? Чай, сама за ними Ваську посылала, когда тебя обедать-то уса­живала.

Один из партизан подал кольцо со шпилькой. Ва­лентин, не разжимая руки, осторожно вставил чеку на место и зубами разогнул усики.

— Ну, значит, к своим попал! — облегченно и ра­достно вздохнул он.— Я и есть тот Валька, которого адъютант Сашка Шлыков разыскивал.

— Во, во, Шлыков, фамилия адьютанта Бати и есть,— подтвердила хозяйка.— Шлыков. Значит, это они тебя разыскивали? Вон ты какой, оказывается?! Так они, бедные, все обошли, с ног сбились... — про­говорила обрадованная таким исходом женщина, подходя и рассматривая с ног до головы Телегина.

— А ты, мамаша, извини меня. Я тебя, кажется, оскорбил малость, — обратился Валентин к хозяйке.

— Да за что же, сынок, извинять-то? Если ты по­думал, что я немцев позвала... Так как же не оскорблять после этого?!

Валентин обнял женщину и крепко поцеловал, как мать родную.

Удар Шлыкова и Телегина

Не прошло и месяца, как «лесной человек» снова стал одним из самых популярных и любимых людей в отряде. Он очень быстро перезнакомился с бойца­ми и командирами. Некоторые из них знали его с осени 1941 года, а большинство других слышали о нем из рассказов Шлыкова. Но теперь Валентин создал себе авторитет сам, своим отношением к де­лу, к товарищам.

Возвращение Телегина в отряд совпало с переходимна подрыв вражеских поездов с помощью шнура и электрокабеля. Применение этого способа обеспечивало возможность производить взрыв под любым вагоном эшелона.

Однажды вечером Шлыков с Телегиным вошли в штабную землянку и стали просить меня направить на подрыв поездов новым способом.

Получив разрешение, друзья подобрали себееще и трех человек из «штабных», и пятерка двинулась в вЖйом направлении, на линию Ковель — Сарны.

Этот район гитлеровцы считали своим глубоким тылом. Партизанских отрядов здесь не было. Зато в каждом местечке и даже в деревнях были созданы профашистские группы националистов-бендеровцев.

Фашистские оккупанты чувствовали себя здесь вне опасности. По нескольку человек они свободно разъезжали по хуторам и селам. Районы были на­воднены всевозможными заготовителями и просто спекулянтами. Сюда приезжали из Германии офицеры и чиновники в отпуск с семьями на отдых и гразавоеванной «вотчины».

Пятерке подрывников приходилось скрываться в лесу днем и ночью. Трудно было добывать продукты питания. Все же группе Шлыкова и Телегина уда­лось добраться до линии железной дороги в районе станции Горынь.

Вокруг простирались сплошные болота, поросшие местами мелким кустарником. Телегин заминировал полотно по всем правилам подрывной техники. Тща­тельно замаскированный кабель был протянут в ред­кие невысокие кустики, в которых и залегли минеры.

Было решено в течение дня провести наблюдение за Движением поездов, а после захода солнца пустить под откос первый же поезд, идущий на восток.

Стояли замечательные теплые солнечные днизо­лотой осени. Земля сверкала яркой зеленью отав на сенокосах и желтизной некошеных полей. Яркокрасными пятнами выделялись гроздья рябины, бледно-оранжевыми бликами сверкала неугомонная листва осины на опушках бесчисленных лесов.

Место для наблюдения было выбрано очень удач­ное. Высокая насыпь красивой грядой выступала над ровным профилем болота. Солнечный день обеспечи­вал хорошую видимость.

С 8 часов утра до 12 часов дня по линии прошло семь поездов. На восток шли большей частью порож­ние составы, на запад двигались вагоны, заполнен­ные скотом и хлебом.

В двенадцать показался смешанный поезд. Впе­реди шли платформы, загруженные сельскохозяй­ственными машинами, в хвосте шло несколько ци­стерн с горючим, а посредине — три классных ваго­на, переполненных эсэсовцами.

Они столпились на площадках, у раскрытых две­рей. Слышался их говор, смех.

Шлыков и Телегин молча нарушили принятое ре­шение, Их руки автоматически потянулись к рукоятке подрывной машинки.

Оглушительный взрыв раздался под площадкой, переполненной оккупантами. Классные вагоны поле­тели с насыпи. Скрежет железа смешался с визгом перепуганных гитлеровцев. Задние товарные вагоны и цистерны с горючим полезли на пассажирские. Вспышка синеватого пламени взметнулась над беспо­рядочной грудой дерева и металла.

Пятерке бойцов пришлось уходить по вязкому от­крытому болоту. Наскоро организованное преследо­вание не могло отрезать им путь отхода к лесу. А лес уже служил надежным укрытием.

Поздно вечером, выйдя на ту же магистраль, в двадцати километрах западнее станции Горынь, пя­терка подорвала еще два эшелона. Гитлеровцы хоте­ли окружить смельчаков. Но Шлыков всегда превос­ходно ориентировался в лесу, и пятерка подрывников легко выскочила из несомкнутых клещей.

Под вечер проголодавшиеся хлопцы забежали на хутор к одному поляку и попросили покормить ах. Хозяйка, положив на стол большую буханку хлеба, побежала в погреб. А когда она принесла кувшин молока, хлопцы уже доедали буханку. Хозяйка побе­жала в чулан за хлебом, но когда вернулась, ребята уже выпили все молоко.

Пожилой хозяин-поляк молча стоял у двери и, улыбаясь, наблюдал за ужином проголодавшихся подрывников. Насытившись, хлопцы встали из-за сто­ла и, поблагодарив хозяев, направились к двери.

— Здорово вы, хлопцы, кушаете,— сказал им на прощанье хозяин,— но зато и здорово же опрокиды­ваете фашистские эшелоны. Для таких орлов ничего не жалко.

Хлопцы шли и удивлялись: как это поляк узнал об организованных ими крушениях? Но удивляться было нечего. Весть о людях, опрокидывающих вра­жеские поезда, разносилась с огромной быстротой, вызывая восхищение у местных жителей, ненавидев­ших фашистских оккупантов.

Подрывники благополучно переправились через реку Припять и через линию железной дороги Пинск — Калинковичи. Но заряд взрывчатки, остав­шийся у них, нести обратно на базу им не хотелось, и Шлыков, посоветовавшись с Телегиным, решил этот заряд использовать на линии, патрулировавшейся специальными группами эсэсовцев. Поезда проходи­ли здесь редко и на небольшой скорости. Оставшая­ся мина была подложена под рельс. Протянув шнур, ребята замаскировались в лесу и выставили наблю­дателя. Скоро со стороны Пинска послышался шум, не похожий на стук поезда. Наблюдатель неосторож­но высунулся из-за куста. В пятидесяти метрах от него катилась по рельсам автомотриса с фашистски­ми автоматчиками. Эсэсовцы заметили партизана и, приводя оружие в готовность, начали быстро затор­маживать...

— Огонь! — закричал во все горло подрывник, Убегая от линии.

Мина взорвалась под колесами платформы. Кас­ки эсэсовцев взвились высоко в воздух с продолжи­тельным звоном и, подобно крупным осколкам сна­ряда, разлетелись по прилегавшим к линии кустар­никам.

* * *

Группа Шлыкова — Телегина вернулась на базу со счетом четыре в пользу Красной Армии. Я объ­явил группе благодарность в приказе.

Удовлетворенные результатами своего «удара». Шлыков и Телегин с удвоенной энергией приступили к исполнению своих обязанностей.

Шпионки»

Возвратившись с боевого задания, командир рей­довой группы Анатолий Цыганов привел с собой на одну из запасных точек в район центральной базы семь новичков и в их числе двух женщин. Одну из них, молодую и красивую девицу, все называли «не­вестой».

Цыганов мне доложил, что приведенные им люди помогли его группе разгромить два имения и круп­ный спиртозавод с большим запасом готовой продук­ции для гитлеровской армии.

Я любил Цыганова Анатолия и вполне доверял ему. Мне он стал дорог еще тогда, когда мы в декаб­ре 1941 года, преследуемые карателями, голодные, в течение нескольких суток петляли по березинским бо­лотам, не смея заглянуть в запасную землянку толь­ко потому, что в ней, неспособный двигаться, с рас­пухшей ногой, лежал Анатолий.

На этот раз группа Цыганова успешно выполнила поставленное ей боевое задание: на перегоне Столб­цы — Негорелое, между Барановичами и Минском, ею в течение недели было сброшено под откос шесть вражеских эшелонов, а на обратном пути сожжено более двухсот тонн необмолоченного хлеба и боль­шой спиртозавод в районе местечка Тимковичи, Цы­ганов рассказал интересные подробности этого дела. Посланные им двое мужчин и одна женщина из чис­ла приведенных им новичков под видом новобрачных въехали с гармошкой среди белого дня в имение, в котором была церковь, на глазах у полиции и гитлеровцев подвалили огромные скирды необмолоченного хлеба и ускакали, отстреливаясь от преследователей. Разбушевавшееся пламя пожара уничтожило не толь­ко скирды хлеба, но и стоявший поблизости спиртозавод. Гитлеровцам был нанесен огромный урон. Девушка - «невеста» вела себя при выполнении этого за­дания очень хорошо.

Вторая женщина принимала участие в разоруже­нии бельгийцев, охранявших имение в районе Несвижа. И тоже показала себя неплохо.

Однако доводы Цыганова показались мне недо­статочно убедительными. Гитлеровцы в это время старались открыть местонахождение базы подрывни­ков и вербовали для этой цели главным образом жен­щин. А шпионки могли к нам попасть только вместе с какой-либо партизанской группой, в которой они уже зарекомендовали себя и замели все следы своих связей с гестапо. Участие женщин в уничтожении имений и спиртозавода, принадлежавших фашистским захватчикам, еще ничего не доказывало. Для того чтобы заслужить доверие партизан, шпион должен был сделать что-то реальное против окку­пантов.

Я приказал представить мне для ознакомления документы, если таковые окажутся у этих женщин, и выяснить некоторые детали их биографии. К вечеру мне доставили два паспорта: один на имя Елизаветы , Васильевны Алексеевой, другой—на имя Шаманской Веды. Оба паспорта были выданы в городе Минске вначале1942 года, то есть около семи месяцев тому назад. Алексеева значилась по национальности рус­ской, Шаманская — полькой. Дополнительно к этому мне было известно, что обе женщины могут говорить неплохо по-немецки. Алексеева якобы была даже некоторое время у гитлеровцев переводчицей.

Почти всю ночь я не спал, обеспокоенный появлением на базе «партизанок», и чем больше раз­мышлял, тем больше мне начинало казаться, что к нам проникли шпионки.

Утром наступившего дня у меня в этом уже не оставалось больше никаких сомнений. Меня успокаи­вало только одно: им потребуется прожить месяцы на вспомогательной точке, чтобы получить сколько- нибудь ясное представление о центральной базе, о других вспомогательных пунктах, о периферийных отрядах и способах управления ими. Но появление поблизости врага не давало мне покоя, и рано утром с группой ребят я направился на вспомогательную точку Александрова, где находились все «новички». Я понимал, что от людей, подосланных врагом, не­легко добиться признания. Однако я должен был с ними побеседовать и тщательно их допросить, преж­де чем отдать приказ о расстреле.

Ко мне в отдельную землянку вызвали сначала Алексееву.

Попросив ее рассказать мне, кто она и как попа­ла к партизанам, я внимательно слушал и присталь­но следил за ее поведением. Алексеева вела себя со­вершенно спокойно. Излагая свою биографию, она обстоятельно рассказывала о том, как работала у фашистского коменданта в Минске переводчицей и как потом, поссорившись с ним, приняла решение уйти в лес к партизанам, что и сделала при первой возможности.

Все это было похоже на вымысел и не внушало ни малейшего доверия. Я терялся в догадках.

«Что за чорт,— думал я,— неужели эта девица не понимает, чем она рискует, давая такие показа­ния? Или все это — ловкий ход хорошо подготовлен­ной к шпионской работе особы, сознательно брави­рующей полным безразличием к смерти?»

Слушая Алексееву, я не перебивал и не задавал вопросов, стараясь создать у нее впечатление пол­ного удовлетворения тем, что она рассказывалаосебе.

— Хорошо, вы можете быть свободной и занять­ся своим делом,— сказал я, отпуская ее.

Алексеева вышла. Я приказал пригласить Ша­манскую и, как только она войдет ко мне, взять Алексееву под стражу.

Эта так же спокойно уселась против меня, как и первая.

— Расскажите, кто вы и как к нам попали? — за­дал я тот же вопрос, внимательно смотря в глаза женщине.

На лице ее появилась тревога. Чувствовалось, что она решает вопрос: что нужно сказать и о чем умол­чать. Я спокойно ждал.

— Я,-Шаманская Вера Михайловна, полька,— медленно заговорила она.— До войны и во время войны жила в Минске. А когда пришли гитлеровцы, деваться было некуда, Многие из немцев знали поль­ский язык, а я немного знакома с немецким, и мне не представляло труда поступить к ним на службу в качестве официантки столовой.

Я молча слушал, не сводя глаз с собеседницы.

— Однажды на работе я поссорилась с админи­стратором-немцем. Меня за это уволили, и я той же ночью убежала в лес к партизанам.

— Сколько вы пробыли в лесу вместе с Алек­сеевой?

Женщина бросила на меня испуганный взгляд.

— Мы... мы пробыли вместе около шести меся­цев...

— А не расскажете ли вы мне, кто она такая?

Женщина беспокойно заерзала на сиденье. Врать дальше было опасно. Ведь та могла рассказать о се­бе больше, чем они когда-то условились. Попав в затруднительное положение, Шаманская начала еще больше волноваться и краснеть.

— Ту девушку я совершенно не знаю и сообщить о ней ничего не могу, — проговорила Шаманская, преодолев волнение.

— Ну, хорошо, мне все ясно. Я принял решение вас обеих расстрелять как шпионок,— сказал я спо­койно.

Шаманская порывисто встала. Ординарец, стояв­шийу выхода из землянки, в упор наставил нанее автомат. Потрясенная таким неожиданным оборотом Дела, она побелела как бумага и в изнеможении привалилась к стене. Яуже собирался ухо­дить. Разрешите, товарищ командир, добавить еще несколько слов к тому, что я вам рассказывала? — собравшись с духом, тихо проговорила Шаманская.

— Говорите,— я остановился, ожидая саморазоб­лачения от этой окончательно запутавшейся в своих показаниях шпионки.

— Вы извините, товарищ командир, но все, что я вам здесь говорила, является ложью от начала до конца, — призналась она и заплакала. — Я... мы... я думала, все это так же сойдет, как сходило до сих пор... А теперь вижу, что этого делать было нельзя. Мы обе с этой девушкой еврейки.

Ординарец переступил с ноги на ногу и незамет­но для себя опустил автомат.

— Она мне доводится дальней родственницей, и я вам могу рассказать о ней все, что вас интересует, — продолжала Шаманская. — А говорили мы вам все это потому, что паспорта у нас подложные.

Это заявление меня страшно обозлило. Хотелось выругаться. Но я сдержался...

— А чем вы докажете, что вы еврейка?

— У вас здесь есть три еврея, и, если вы разре­шите мне с ними побеседовать, они поручатся за на­шу национальность.

— Откуда вам известно, что здесь есть три това­рища еврейской национальности?

— Да разве не видно, что они евреи?

На точке Александрова были действительно три бойца еврея, но двое из них были совсем не похожи на евреев, и о том, что они евреи, никто, кроме меня, не знал.

— Хорошо. Такую возможность я вам предо­ставлю.

Соответствующее распоряжение было передано Шлыкову. Через несколько минут мне все трое под­твердили, что обе женщины действительно еврейки, сбежавшие в лес из минского гетто. Разумеется, это не снимало полностью моих подозрений. Пришлось заняться выяснением их личностей окольными путя­ми через гетто и попутно "проверять на боевой рабо­те. Последующее подтвердило, что мы могли быть за них спокойны.

* * *

Прошло дней шесть. На железную дорогу готови­лась выступить большая группа подрывников. Я лич­но инструктировал людей, уходивших на ответствен­ное задание, и задержался на точке Александрова часов до пяти вечера, а до центральной базы было около двух часов ходьбы.

Александров прекрасно знал, что я предпочитаю, как правило, есть у себя, но на этот раз он предло­жил пообедать у него. Я согласился.

На первое был подан борщ украинский с помидо­рами и со сметаной, Я поразился искусству приготов­ления такого прекрасного блюда под открытым небом в таежных условиях, но промолчал. А Шлыков не удержался от похвал.

Вот это борщ! Не нашему чета,— говорил он и, опорожнив тарелку, попросил подлить еще.

На второе были поданы вкусные котлеты из бара­нины с картофельным пюре на сливочном масле. Я молча ел и думал: «Откуда добыты баранина и сливочное масло, которых мы уже давно не видели в своем рационе?»

Понимая, очевидно, мои мысли, Александров тоже молча улыбался. Я уже собирался заканчивать это пиршество, как хозяин сообщил, что есть еще блюдо «самое главное, можно сказать», на стол подали большую миску фаршированной рыбы. Это были зеркальные карпы до двух килограм­мов весом.

Может быть, в страшную осень 1941 года, когда мы по трое суток без пищи бродили по лесам, я про­говорился, что являюсь большим любителем этого блюда, а может, Александров дознался об этом как- нибудь иначе, но только фаршированная рыба была приготовлена так, что лучшей я никогда не едал и в Мирной обстановке Мы поблагодарили командира за угощение и спросили, кто у него так прекрасно готовит, а главное — где ему удалось достать такие продукты. ) — Смотри, чтобы не обидели кого твои заготови­тели,— предупредил я при этом командира точки.

— Нет, товарищ командир, в заготовке продуктов ваш приказ не нарушен,—отвечал Александров.—Го­товила все это Вера Михайловна Шаманская. Она до войны несколько лет работала помощником шеф-по­вара в Минске в столовой Совнаркома. А тут она специально для вас постаралась.

И он, провожая меня, рассказал, как была прове­дена продовольственная операция.

На второй или третий день после допроса Вера Михайловиа попросила отпустить ее с ребятами на заготовку продуктов в район бывшего рыбосовхоза у озера Белое. Деревня там небогатая, расположена лишь в десяти километрах от Житковичей. Но гитле­ровцы никогда в ней на ночь не оставались. Наши бойцы с Шаманской пришли туда вечером в пятницу, а в субботу, по приказанию оккупантов, рыбхоз дол­жен был выловить и отправить в Житковичи гитле­ровскому коменданту десять центнеров зеркального карпа. Вера Михайловна предложила рыбакам: нем­цам рыбу не возить, а выпустить ее из прудов в ка­навы. А чтобы им не пришлось за это жестоко рас­плачиваться, было решено всех их после рыбалки со­брать в помещение школы и закрыть на замок. Так и порешили. Только одному из рыбаков «удалось бе­жать» перед светом в район, чтобы доложить комен­данту о налете партизан. Бойцы нагрузили четыре центнера живых карпов на подводу и увезли. Полто­ра центнера доставили на точку Александрова, а два с половиной отправили на центральную базу. Цент­неров пять-шесть крестьяне разобрали по домам и попрятали и еще больше рыбы выпустили в канавы. Рыбаки и их семьи были очень довольны такой экс­проприацией. Женщины, прежде чем всем собраться и сесть «под арест», попросились сходить по домам. Они и собрали в подарок за рыбу килограммов пять масла и несколько литров сметаны. А мясо добыли сами ребята. В деревне откармливалось для гитлеров­цев пятьдесят голов баранов. Десяток из них парти­заны закололи и отдали рыбакам, а остальных угна­ли на свою базу. Вскоре после этого Шаманскую мы взяли поваром на центральную базу. А «невеста» отпросилась в бое­вую группу и принимала участие в организации кру­шений пяти или шести поездов противника.

* * *

В начале июля 1942 года фашистский обер-лейтенант, назначенный ортскомиссаром Житковического района, объезжая свои «владения», увидел на берегу красивейшего озера округи, озера Белое, двенадцати­летнего белорусского парнишку, Парнишка удил зер­кальных карпов, которыми кишело озеро. Господин обер-лейтенант усмотрел в поступке мальчика ущем­ление своих хозяйских прав и застрелил его из пара­беллума.

В октябре 1942 года не только мы, но и рыбаки рыбхоза, к которому принадлежал погибший в июле мальчик, свободно ловили зеркальных карпов в озе­ре Белое и в прилегающих многочисленных прудах рыбхозов. Мало того: у самого озера мы построили посадочную площадку и принимали самолеты с гру­зом из Москвы, а господин ортскомиссар не смел и носа показать из своей резиденции. Он не мечтал больше о зеркальных карпах и, как говорили мест­ные жители, опасаясь коварства партизан, перенес уборную к себе в спальню. И он имел к тому доста­точно оснований. Партизанское движение в области росло. Там, куда еще не доставала рука местных на­родных мстителей, наведывались наши подрывники и расправлялись с представителями власти.