Социальное и политическое развитие

Вклад войны в социальное и культурное развитие определяется, прежде всего, двумя механизмами – уже рассмотренным эффектом социального лифта и эффектом эмансипации широких масс. Вполне понятно, что любые слои населения, будучи призванными в армию, во-первых, берут в свои руки оружие и, во-вторых, даже с точки зрения правящих кругов получают определенные политические права. На практике со времени Древнего Египта военная служба была единственной возможностью социального продвижения для инородцев. В Риме этот тип карьерной лестницы был институционализирован: появились сначала варварские генералы, а затем и варварские императоры. С точки зрения римского права народы, переселившиеся на земли Империи, представляли собой римские вспомогательные войска, и в их задачи входила оборона Рима от враждебных нашествий. Этот социальный механизм позволил помимо всего прочего поддерживать существование цивилизации в течение нескольких столетий после перехода античного фазового кризиса через «точку невозврата».

Во все времена любые формы участия народных масс в управлении были связаны с востребованностью этих масс войной: политическая демократия генетически связана с военной демократией. Это можно проследить на примерах Афин, Рима, варварских королевств Западной Европы. Массовые армии Французской революции и Первой империи способствовали созданию Кодекса Наполеона и закреплению правового государства. Колоссальные военные потери Первой Мировой войны изменили систему классовых отношений во всем мире, причем в России война оказалась преддверием социальной революции, в Великобритании – привела к радикальному изменению образа жизни трудящихся (жилищные программы 1920-х годов), в Италии – к конструированию социально-корпоративного (фашистского) государства, а в США – к проектированию «общества потребления» и распределению части акций промышленных предприятий среди рабочих.

Г. Форд «…ввел самую высокую в США минимальную заработную плату – 5 долларов в день, допустил рабочих к участию в прибылях компании, построил образцовый рабочий поселок, но вплоть до 1941-го не разрешал создавать профсоюзы на своих заводах. В 1914 г. заводы корпорации начали работать круглосуточно в 3 смены по 8 часов каждая, вместо работы в 2 смены по 9 часов, что позволило обеспечить работой дополнительно несколько тысяч человек. «Повышенная зарплата» в 5 долларов не была гарантирована каждому: рабочий должен был тратить свою зарплату разумно, на содержание семьи, если же он пропивал деньги, его увольняли». [24]

Разгром стран «Оси» во Второй Мировой войне способствовал повсеместной победе демократии, а потом и либеральной демократии. Современная политическая ситуация возврата к профессиональным армиям, чаще всего наемным, резко снизила военную ценность трудящихся масс, что послужило основой управляемой посттоталитарной демократии конца 20-начала 21-го столетия.

Говоря о политическом и социальном воздействии войн на развитие человечества, необходимо подчеркнуть, что именно в результате войны из племен и народностей создавались нации, а из отдельных доменов – государства и империи с их свободным перемещением людей, денежных средств, товаров и услуг. Именно многонациональные империи, в которых происходило постоянное генетическое и культурное перемешивание, всегда оказывались на острие научного, технологического, культурного прогресса.

Культурное развитие

Укажем для полноты, что по сей день культура, по крайней мере европейская, эксплуатирует всего три основных темы:

• любовь;

• познание Целого (Бога, Вселенной);

• война и смерть.

Практически весь мировой эпос и примерно треть остальных художественных текстов целиком или частично посвящены войнам, военным подвигами, военным страданиям и военным преступлениям.

Само собой разумеется, что со времени гомеровской Греции спорт и спортивные игры рассматриваются как превращенная, «одомашненная» форма войны.

Я не участвовал в спортивных соревнованиях на колясках, я выпрыгнул из коляски многолетними усилиями своего тела и духа, стратегией отца и волей Господа. И еще одна прекрасная женщина мне помогла просто так. И военные, которые послали меня лечиться по-боевому, сыграли свою материнскую роль. Я люблю спорт и считаю его войной, и Олимпийские игры – это ее главная арена. И там тоже идет игра по правилам и без, и решает победу такая странная совокупность твоей воли, твоей удачливости и куража страны, которая стоит за тобой. Отец вспоминает про «красную машину». Я слышу его слова и вижу – пожарную. А он видит красную армию и СССР, весь, как он был: болеющий за свой хоккей, например. Вот разница в мифах и временах. У американцев за три года я перенял оптимизм несмотря ни на что. Это не улыбка, которую все русские признают натянутой и несердечной, это уверенность, что за тобой цивилизация, которая всегда на гребне волны, и надо здорово сучить ногами, чтобы с этого гребня не свалиться, но кайф от того, что ты волну поймал и стоишь в брызгах, и близок к небесам, имеет большее значение, чем весь твой путь в борьбе с волнами. Поэтому. Ты. Улыбаешься.

Так что Сунь Цзы прав и сегодня: война – действительно великое дело для государства.

Война как фактор риска

Поскольку, как мы уже отмечали, война представляет собой азартную игру, она всегда сопряжена с риском. На войне погибают люди, государства, иногда – целые народы. Ни превосходство в вооружении, ни превосходство в качестве человеческого материала, ни общее превосходство в силах и средствах не могут дать гарантии победы. Конечно, «у кого шансов много – побеждает; у кого шансов мало не побеждает; тем более же тот, у кого шансов нет вовсе», но в том и состоит риск борьбы на войне, что шансы, пусть и призрачные, есть всегда и «полагаться на чувство юмора Вседержителя не стоит – оно у него весьма своеобразное», поэтому «тот, кто не понимает до конца всего вреда от войны, не может понять до конца и всю выгоду от войны».

Битва под Кадешем

В этом сражении хетты проявили большее искусство, египтяне же – большую доблесть.

Рамзес III, пользуясь значительным превосходством в силах, развернул прямое наступление на Кадеш. Муваталлис, пользуясь недостатками в работе египетской разведки, сумел добиться нарушения взаимодействия между отрядами египтян. Свое войско он спрятал в засаде за городом, в то время как фараон беспечно расположился лагерем на виду Кадеша.

Атака хеттов была внезапной. Им удалось разгромить отряд Ра. Сам фараон в составе отряда Амон попал в окружение противника, в то время как основные силы египтян были еще за Оронтом. В возникшей ситуации Рамзес не растерялся. Прежде всего, он приложил усилия к тому, чтобы сообщить о сражении главным силам. В ожидании подкреплений фараон, «облачившись в броню», едва ли не в одиночку отбивал хеттское нападение, в чем и преуспел. Сражение после подхода отряда Птах закончилось вничью. Оно впервые продемонстрировало, что за счет военного искусства слабейший может победить сильнейшего и что тем не менее исход сражения решается все-таки не одним лишь абстрактным стратегическим мастерством, но реальным столкновением живой силы на поле боя.

Риск войны возникает, если вооруженные силы недостаточны, плохо управляемы, слабо дисциплинированы и оснащены устаревшим вооружением, то есть если армия слаба, а военные приготовления недостаточны. В этом случае на государство могут напасть.

«Правило ведения войны заключается в том, чтобы не полагаться на то, что противник не придет, а полагаться на то, с чем я могу его встретить; не полагаться на то, что он не нападет, а полагаться на то, что я сделаю нападение на себя невозможным для него».

Став великим магистром сновидений, председателем женского клуба в нашем классе, сводником и всепрощающим психологом, казановой и искусным кузнецом своего собственного счастья, я прежде всего вызубрил именно это правило: противник умен. Причем неожиданно умен. Я горжусь тем, что первую душераздирающую историю влюбленной девчонки из параллельного класса я разрулил красиво, как капитан Грей. Она подарила мне лаптоп, на что мать моя посмотрела косо, но я был вполне доволен. Я просто научил ее тому, что соперница обладает изобретательностью и куражом, несмотря на топорную внешность и базарность в поведении. Я нашел, чем было встретить эту экспансию дочери продавщицы шавермы, а потом превратил все это в фарс, и парень увидел наконец мою героиню, уходящую от него в сияющий мир, и, конечно, прыгнул в «последний поезд». А дочь продавщицы быстро утешилась с другим, студентом-вечерником с нашей улицы, который работал в баре и открыл ей неограниченный кредит. Все эти дети школы ей оказались не нужны. Нападения не случилось. Парень нашел, что все к лучшему. Девчонка преуспела в стратегии и даже поняла какие-то основы психоанализа, а я выпил с ними такой крепкий чай, что мама, пришедшая вечером ко мне в комнату, когда они ушли, обнявшись, попросила отца перенести меня из кресла в кровать. С коньяка с чаем мне было не проснуться с утра. Но свой консультативный лаптоп я отработал.

Риск войны, как указывалось выше (раздел 2 данной главы), возникает также, если военные приготовления избыточны и приводят к расстройству экономического механизма. В этом случае само государство должно напасть на кого-то, чтобы конвертировать военную силу в иные формы ресурсов. Но подобная политика сродни приему наркотика: начав, трудно остановиться. И за первой удачной войной следует вторая, потом третья…

«когда государства Поднебесной воюют, то у тех, кто победит пять раз, случается несчастье; кто победит четыре раза, тот ослабевает; кто победит три раза, тот становится первым среди князей; кто победит два раза – становится ваном; кто победит один раз – становится верховным властителем. Мало таких, кто овладел Поднебесной частыми победами, но много таких, кто от этих побед погибал».[25]

Мало кто из моих товарищей по школе и по вузу понимал, что надо залипать на правильные мифы. Я же прилежно изучал истории побед и поражений и долгими вечерами обсуждал с отцом невероятные альтернативки. Что могло произойти при редком стечении обстоятельств? Мог ли выиграть мой уважаемый кумир Ямамото? Мог ли Наполеон со святой Елены снова стать властителем Европы? Я твердо усвоил, что чем дольше противостояние тебя и мира, чем длиннее война, тем меньше счастливых исходов. Я научился лелеять в себе краткосрочные победные операции и очень волновался за то, что сражение за мои ноги так затянулось. Я оставил огонек войны в своем сердце, но помнил о том, что верховный властитель сражается и побеждает один раз.

Ассирийские войны

Для ассирийского военного искусства была характерна жестокость, выходящая за общепринятые рамки даже того времени. Первоначально это приводило к успеху. Очень быстро, однако, выяснилось, что подвластные ассирийцам территории обезлюжены, ничего не производят и, напротив, требуют ресурсов для их удержания. Наступил период неустойчивого равновесия, во время которого ассирийцы изобрели новый вид «умиротворения» – массовые депортации населения.

Почти все победы ассирийского войска были победами организации и мощи, но не военного искусства. Едва ли не единственным исключением был поход Саргона против царства Урарту (714 г. до н.э.). В полном соответствии с логикой непрямых действий Саргон двинулся не на север – к Урарту, а на восток. Урартский царь Руса попытался зайти ему в тыл. Здесь и сыграла свою роль вечная оборотная сторона обходных маневров – медлительность. Получив за счет превосходной работы ассирийской разведки сведения о войске противника, Саргон, бросив пехоту, с колесницами и кавалерией ударил на запад, встретив урартское войско на марше. В коротком и кровопролитном бою Руса был разгромлен, чему не в последнюю очередь способствовало нарушение психологической устойчивости его армии ввиду эффекта внезапных и совершенно непрямых действий противника.

После победы города Урарту и его союзников, храмы и казна досталась победителю. Косвенным следствием победы был и захват четырьмя годами позже Вавилона с установлением господства над Двуречьем.

При преемниках Саргона действия ассирийцев становятся подчеркнуто прямыми и, как следствие, все более бесплодными. Грандиозное сражение при Халулэ (691 г. до н.э.) с вавилонянами, халдеями, эламитами и персами заканчивается вничью, боевые действия прекращаются из-за взаимного истощения. Для «государства-волка», военно-паразитического образования, живущего лишь войной, это было началом конца. В середине столетия – при Ассаргадоне и Ашшурбанапале – Ассирии ненадолго удалось вернуть свои владения, «замирив» до состояния кладбища Элам, Вавилон, Сирийские города.

Конец наступил в 612 году, когда Мидия и Вавилонское царство заключили союз, направленный на «вычеркивание из Реальности» ассирийской державы. К 605 году Ассирия была разгромлена, ее народ, культура и язык полностью уничтожены.

Россия в войнах

Закончим эту главу развернутым примером.

Происхождение славянской племенной общности известно нам «с точностью до легенды». В советское время родословную славян протягивали чуть ли не к скифам, но с определенной уверенностью можно сказать лишь то, что славянский праэтнос сформировался в условиях Восточной Европы и произошло это исторически довольно поздно.

Возможно, славяне – один из этносов, порожденных временем Великого переселения народов. Во всяком случае, именно с сильнейшими антропотоками, пронизывающими в III веке н.э. территорию Восточной Европы, связывают выделение восточных славян как самостоятельной общности.

Эта этническая группа не приняла участия в исторических событиях, изменивших в V-VII столетиях лицо Европы. Гуннские завоевания, гибель Римской империи, создание «варварских королевств» и их христианизация, – все это никак не затронуло многочисленный земледельческий народ, облюбовавший для поселения среднее течение Днепра.

Формирование централизованного государства восточных славян происходило крайне медленно, и, по-видимому, мифология не напрасно связывает ускорение этого вялотекущего процесса с «призванием варягов».

Во всяком случае, интересно отметить, что устная традиция обусловливает само возникновение русской государственности, во-первых, с пришлой военной силой и, во-вторых, с добровольным заимствованием чужих культурных форматов.

К IX веку Киевская Русь получила наконец все атрибуты феодальной государственности и почти сразу перешла к активной экспансии в направлениях на север и запад. Понятно, что такая политика потребовала создания централизованных и достаточно мощных вооруженных сил.

С технической точки зрения княжеские дружинники были вооружены и оснащены никак не хуже западноевропейского рыцаря. Тем не менее эпохи рыцарства Киевская Русь не знала, что привело ко многим важным последствиям.

С. Хантингтон проводит свою границу между европейской и «православно-католической» славянской цивилизацией по восточной границе Польши.[26]В действительности эта граница возникла задолго до христианизации Польши и никогда не носила конфессионального характера.

Европейские государственные образования формировались под сильнейшим воздействием Римской империи и ее катастрофического распада. Соответственно, они наследовали римские дороги, римское (в своей логике) право, римские города, римское сельское хозяйство. Но гибель Империи сопровождалась разложением ее производственных механизмов. Прежде всего это означало деградацию экономически самостоятельного крестьянства, являющегося социальной базой сильной и устойчивой на поле боя пехоты.

Поскольку такая пехота является основой любого боевого порядка, Западная Европа оказалась перед необходимостью создать войско, не нуждающееся в упорядочении. Это войско могло быть лишь конным из соображений подвижности и поэтому крайне немногочисленным. В условиях натурального хозяйства боевой конь являлся слишком большой ценностью.

Со временем эти структурообразующие принципы привели к созданию средневекового рыцарства с его своеобразным кодексом чести. Малочисленная рыцарская знать могла исполнять свои социальные функции только при бесстрашии, возведенном в абсолют. Но это подразумевало, что боевой порядок рыцарей был исключительно однолинейным – оказаться во второй линии значило проявить трусость. Понятно, что управлять «рыцарским частоколом» в бою не было никакой возможности, даже если предположить, что рыцари вообще могут реагировать на чьи-то распоряжения.

Как следствие, в отличие от обычной армии, построенной на иерархии и индуцирующей отношения господства-подчинения, рыцарское войско порождало некий дух корпоративного равенства и подчеркнутой независимости.

Учтем теперь, что рыцари были весьма малочисленны: десятки, лишь во втором тысячелетии н.э. – сотни. В реальном бою гибель даже одного рыцаря воспринималась как существенная проблема для продолжения боевых действий. Это возвело в военный принцип повышенную ценность человеческой жизни. В сущности, «хабеас корпус» с его акцентом на права личности вырос из несостоятельности европейской раннесредневековой пехоты.

Киевская Русь создавалась как государство вне римского экономического пространства и не была затронута процессами деградации крестьянства. Соответственно, русское войско имело надежную пехоту и могло позволить себе классические боевые порядки.

А эти порядки несли с собой иерархию, управление, дисциплину – в том числе и для княжеской дружины.

Здесь следует заметить, что если западноевропейский военный эпос подчеркнуто аристократичен, то русские былины, хотя создавались и исполнялись они при княжеских дворах, носят в значительной мере «крестьянский», «варварский», характер. В тройке богатырей старшим является не дружинник Добрыня Никитич, а селянин Илья Муромец – ситуация для Западной Европы абсолютно невозможная.

На формирование русского военного искусства наложили отпечаток следующие обстоятельства:

• «молодость» этноса, отсутствие у него предшествующего опыта государственности, политических и военных традиций;

• крайне слабое воздействие со стороны более цивилизованных народов;

• отсутствие майората, что ускоряло раздробление княжеств;

• сложное в военном отношении положение на границе Леса и Степи;

• преимущественно закрытый характер местности, ее слабая культурная освоенность;

• вытекающая из этого инфраструктурная необеспеченность.

Необходимо особо подчеркнуть то обстоятельство, что у Киевской Руси отсутствовали серьезные военные и политические противники. Взаимодействие с Великой Степью и государственными образованиями, время от времени актуализирующимися на южных границах, носило в целом добрососедский характер.

Не обидит свата сват и побег подстpоит,

и напишет кто-нибудь «Слово о полку»… [27]

Как следствие, армия приобрела опыт «договорной войны», ведущейся по определенным правилам и не имеющей ясной стратегической цели.

В XIII столетии это привело к государственной и национальной катастрофе.

Причина неожиданного всплеска пассионарности народов Центральной Азии, привычно объединяемых идентификатором «монголо-татары», не вполне ясна до сих пор. Кажется естественным связать ее со вступлением Земли в очередной Климатический оптимум, что подразумевает не только виноградники на Ньюфаундленде и леса в Гренландии, но и изменение режима увлажнения Великой Степи. Резкое увеличение продуктивности пастбищ в XIII веке объясняет принципиальную возможность трансконтинентальных конных рейдов, но не отвечает на вопрос, откуда в этносе, до того не знавшем военного искусства, возникло вдруг поколение гениальных полководцев? Монголы ввели в военный обиход концепцию массовой подвижной армии, состоящей из легкой и тяжелой конницы и подвижного обоза. Их командиры умели увязывать между собой действия стратегически разобщенных «армейских групп» на огромном евразийском театре военных действий. Это как раз та задача, с которой так и не удалось справиться фельдмаршалам III Рейха.

Монголы с одинаковой легкостью превращали в стратегические победы и частные тактические успехи, и серьезные оперативные неудачи.

Все военные компании полководцев Чингиза преследовали решительные цели. Речь шла не об ординарной победе, но о полном разгроме противника, об уничтожении его армии, физическом истреблении административной и военной элиты, разрушении государственной экономики.

Понять подобные действия как действенный способ ведения войны русские князья были не в состоянии. Уже это предопределило их поражение: четкой и целеустремленной стратегии монголов они смогли противопоставить лишь простейшую оборонительную тактику. Монголы, однако, умели не только осаждать крепости, но и брать их прямым штурмом, так что тактика обороны с опорой на укрепленные пункты была против них заведомо самоубийственной. Результатом кампании 1237-1239 гг. стало уничтожение Киевской Руси. Теперь перед русским военным искусством стояла только одна задача: сохранить существование народа. Это подразумевало необходимость поиска «модуса вивенди» с победителем.

В течение последующих двухсот лет вся политическая история России строилась вокруг взаимоотношений с Ордой, а вся военная стратегия русских княжеств сводилась к попыткам найти «асимметричный ответ» на вызов ордынской конницы.

Во второй половине XIII века характер монгольского завоевания меняется: победители пытаются организовать жизнь на подвластных им территориях.

Выжившие русские князья становятся лояльными вассалами Орды. На Русь постепенно проникают элементы культуры самой Монголии, Китая, Хорезма. Начинается генетическое перемешивание победителей и побежденных.

В этот период формируется русский национальный характер, и русская армия обретает ряд специфических черт, которыми она будет отличаться на протяжении всей своей истории.

Русские учились военному делу у Орды, хотя применяли полученные знания к совершенно другой военной машине. Монголы действовали массой: «множество пугает…», – и русская армия всегда, во все эпохи, стремилась к максимально возможной численности. Монголы использовали глубокие расчлененные построения, и такие построения на века стали «визитной карточкой» русского стиля ведения войны. Монголы были равнодушны к боевым потерям, и подобное равнодушие по сей день характеризует русское командование.

Такая безжалостность имела стратегическое обоснование. В XIII-XIV веках речь шла, как уже отмечалось, о физическом выживании народа. Это подразумевало ряд ситуаций, в которых боевая задача войска состояла именно в том, чтобы истечь кровью.

Именно тогда сформировалась, как характерная особенность русской армии, устойчивость в обороне: если русские солдаты действительно решили защищать какую-либо позицию, то овладеть ей можно было, только полностью уничтожив защитников. «В воле Вашего Величества бить русских правильно или неправильно, но они не побегут»… Среди боев, выигранных благодаря экстраординарной стойкости войск, следует назвать Грюнвальд (1410), Цорндорф (1758), Кунерсдорф (1759), оборону Шипкинского перевала (1877-1878). Не случайно, что именно оборонительные по своей структуре сражения – Куликовская битва (1380), Полтава (1709), Бородино (1812), Сталинград (1942) – знаменовали собой этапы возвышения Руси/России/СССР.

«Предугадать, что начнут вытворять советские войска на данном участке фронта, – дело безнадежное, и если ты не Нострадамус и не Гермес Трисмегист, то лучше скромно и, главное, своевременно уйти в тень, чтобы твое личное мнение не было никем зафиксировано. Это единственный способ сохранить голову на плечах. Точнее, это может быть удачным способом, но вообще лучше быть готовым к тому, что все равно чего-то не предусмотришь.

Судьба Паулюса и Гейдриха снилась в кошмарных снах абсолютно всем высоко или даже среднепоставленным офицерам, с которых могли спросить за какое-либо событие на их участке фронта. А что можно отвечать?

Русские могут упорно атаковать какую-нибудь высотку, губя десятки и сотни людей, хотя любому ясно, что единственное, чего они добьются, – это полного уничтожения своей части, пущенной в расход каким-нибудь ополоумевшим комиссаром, который додумался сказать им, что Москва находится как раз там. Географию они в большинстве своем знают из рук вон плохо, а вот слово «Москва» действует на русских магически: они способны пробиться через любые, самые невозможные преграды, если стремятся в этот населенный пункт. Не стоит даже пытаться угадать, зачем им это. Если, скажем, немцу сказать:

- Там Берлин…

То он либо спросит:

- Ну и что?

Либо скажет:

- Вы ошибаетесь, Берлин там-то и там-то, – в зависимости от того, указали вы верное направление или же нет.

Русские же, следуя своей непостижимой логике, не станут ориентироваться на стороны света или реагировать на милое их сердцу слово, как на определенный географический пункт. Москва для них – символ, причем символ драгоценный. У них даже песня есть с такими странными строками:

Друга я никогда не забуду,

Если с ним повстречался в Москве.

Если кто-то считает, что эти слова звучат нормально, значит, он тоже русский. И его действия невозможно просчитать, будь ты семи пядей во лбу или трижды дипломированный психиатр, что до некоторой степени отличается от узкой военной специализации.

До 1941-го вермахт воевал, а не копался в тонкостях национальной психологии. В 1941 году немецких военных несколько удивило, что в России военная стратегия и психологический диагноз ничем существенно друг от друга не отличаются.

Невероятная российская безалаберность создает удивительно благоприятные условия для совершения подвигов; и почти все русские как-то сами собой рождаются и растут героями. Героизм у них в генах, в крови, и еще изрядную часть его они впитывают с материнским молоком.

Например, они могут отбиваться вдвоем-втроем от бесконечно превосходящих сил противника до последнего патрона. Просто так. Не почему-то, а потому, что «не отдадим врагу ни пяди родимой земли», хотя отступить и разумнее, и со всех сторон выгодней. Но родимая березка зачастую бывает дороже жизни, и по этой причине никогда не угадаешь, что именно придется брать с боями хорошо укрепленный пункт, занятый советскими войсками, или полуразваленный сарайчик с парой копен сена, сгнившего в позапрошлом году. И если защищаемый ими пункт стратегически важен, то тут уж изволь класть своих солдат штабелями и при этом быть готовым к тому, что все равно ничего путного не добьешься…»[28]

Монгольскому игу мы обязаны и такой отличительной чертой русской военной политики как нацеленность на конечный результат. Война могла продолжаться веками, примером тому борьба с Оттоманской Портой, сопровождаться тяжелыми поражениями, но в конечном итоге Россия получала то, что хотела. Цена победы – и это тоже наследие ордынского военного искусства – значения не имела. Очень интересно проследить в масштабах столетий эту неторопливую целеустремленную стратегию, часто маскирующуюся под локальную неустойчивость и «сиюминутность» политики.

Исторически значителен феномен создания Англией великой Британской Империи, но превращение Московского княжества в Россию – процесс не менее впечатляющий, особенно если вспомнить, что в начале этого пути Русь не обладала даже политической независимостью.

Столетия борьбы с монголо-татарами принесли Руси, скорее, опыт поражений, чем счастье побед. Тем не менее, в этот период была выиграна самая важная в истории страны битва и проведена самая красивая военная кампания. Речь идет о сражении на Куликовом поле и о «стоянии» на реке Угре.

Схема великой победы Дмитрия Донского, как и предшествующего четкого и грамотного стратегического маневрирования, есть в любом школьном учебнике по истории. Есть смысл добавить только одно: продуманность подготовки к войне, порядок сосредоточения войск, пятичленное построение оборонительных порядков, принятая тактика боя, – все это показывает знакомство Дмитрия Донского уже не с монгольским, а с китайским военным искусством. Равным образом, блистательная блокадная операция, проведенная Иваном III на реке Угре, заставляет вспомнить стратегическое искусство Сунь-Цзы. Сначала – ограничение подвижности конной в своей массе ордынской армии, далее неожиданное отступление, «приглашающее» противника переправиться через реку и принять бой в самых невыгодных условиях, наконец, последовательное стратегическое использование овладевшей врагом растерянности в целях полного его разгрома и ликвидации самой государственности без боя.

Следующий этап военной истории России подчеркнуто «неинтересен». Создается централизованное государство. Не слишком стесняя себя в используемых средствах, московские князья превращаются в русских царей, сокрушают последние остатки средневековой «вольницы», открывая при этом одни пути развития и закрывая другие – примером тому судьба Новгородской торговой республики. Новые цари определяют стратегические цели и реализуют их «по Стейницу» – «простыми и не блестящими средствами». Ни одна из кампаний Ивана Грозного не была сколько-нибудь красива, многие были откровенно неудачными, но постепенно к России присоединяется Сибирь, первая и самая ценная колония, сыгравшая для нашей страны такую же роль, как Галлия для Римской Империи или Индия для империи Британской. Постепенно ликвидируются остатки ордынских структур на окружающих Русь землях, и сами эти земли мало-помалу становятся частью русского «хоумленда». Начинается многовековая борьба с Польшей, причем на первых этапах этой борьбы Русь терпит непрерывные поражения, и однажды дело доходит до оккупации самой Москвы и «учреждения» на троне польского ставленника.

«Смутное время» играет в военной истории Руси почти такую же роль, как ордынское иго. На сей раз восстановление государственности происходит очень быстро, а правящие элиты отделываются легким испугом. Которого, впрочем, не забыли: отныне одной из важных целей русской политики становится уничтожение Польши как независимого государства. К концу XVIII столетия эта задача была «в общем и целом» решена (1795 год).

В период становления Империи выявилась еще одна «наследственная» черта русского военного механизма – ригидность, склонность к застою.

Известно, что любая армия готовится к прошедшей войне, но российская армия ориентировалась в своей деятельности на события прошлых веков. Как следствие, армия постепенно полностью теряла соответствие с Реальностью и приходила в состояние полного разложения. Время от времени такое положение дел создавало реальную угрозу российской государственности, тогда старая армия уничтожалась «сверху», и на ее месте создавалась новая по новейшим зарубежным образцам. Среди таких «реформ», на деле являющихся революциями, наиболее известна Петровская.

При преемниках государя-реформатора политическое значение России продолжает возрастать. К концу XVIII столетия страна становится крупнейшей и сильнейшей в военном отношении европейской державой. Эпоха прославлена многими замечательными именами русских полководцев и десятками блистательно выигранных ими сражений, но здесь имеет смысл остановиться только на одном – первом среди равных – генералиссимусе графе А.В. Суворове.

В своей классической работе «Стратегия непрямых действий» Б. Лиддел Гарт рассказывает о десятках полководцах, о сотнях боев и сражений, но имя Суворова он даже не упоминает. Ситуация странная, если не сказать скандальная: кампании Суворова выгодно выделяются на общем фоне военного искусства XVIII века четкостью, краткостью и результативностью. При этом действия Суворова воспринимались стратегически и тактически совершенно прямыми, что шло вразрез с учением Б. Лиддел Гарта. Весь же остальной опыт мировой истории подтверждал теорию, согласно которой прямые действия приводят если не к немедленной катастрофе, то к серьезным потерям и затягиванию войн.

Победы Суворова нельзя объяснять численным превосходством, тем более что Б. Лиддел Гарт убедительно демонстрировал, что непрямые действия обороняющегося обесценивают численное превосходство наступающего. Нельзя объяснять их и качественным превосходством русских войск. Откровенно говоря, Суворов имел в своем распоряжении заведомо негодное орудие войны, причем иногда несоответствие качества войск стоящим перед ними задачам выглядело просто трагическим. Так в кампании 1799-1800 гг. «крепостная» армия, набранная по системе рекрутского набора, сражалась на чужой территории с победоносными войсками Французской Республики, воодушевленными идеалами революции и возглавляемыми талантливым полководцем.

Вклад А.В. Суворова в военное искусство требует дополнительного изучения. Похоже, он исповедовал стратегию непрямых действий, замаскированных под огульное наступление. Суворов вовсе не стремился к бою на любых условиях, он обладал блестящим талантом навязывать противнику сражение, к которому тот был – именно в этот момент и в этом месте – совершенно не был готов.

Военная история индустриальной России наполнена скрытым трагизмом. В XIX-XX веках мир менялся слишком быстро для склонной к застою русской армии. Почти в каждую войну она вступает материально и организационно неподготовленной. Попытки всякий раз решать возникающие проблемы за счет одной только стойкости войск приводят к страшным потерям и, в конечном счете, обескровливают страну. Логика развития заставила Россию/Советский Союз воевать со всем миром. Это закончилось национальной катастрофой и очередным «смутным временем». Разумеется, как это уже вошло у России в традицию, поражение скоро трансформируется в победу. Вопрос лишь – когда и какой ценой?

Первая серьезная ошибка была допущена Россией в славном для нее 1812 году, когда государь не прислушался к мнению М. Кутузова, желающего прекратить войну сразу после гибели наполеоновской «Великой Армии». В рамках плана М. Кутузова следовало возобновить союз с Францией, разделить с ней сферы влияния на континенте, постепенно включить Первую Империю в орбиту своей политики и готовиться к решительной схватке с Великобританией. План, основанный на запредельном риске, но дающий России шанс на ускоренное капиталистическое развитие и достижение европейской гегемонии.

Британские непрямые действия в области политики оказались сильнее увещеваний дуайена русской армии, и с 1812 года Россия перестает быть для Великобритании субъектом политики и становится ее объектом. Достойна уважения последовательность, с которой британская элита проводила в жизнь стратегический замысел использования России для достижения целей английской дипломатии – вне всякой зависимости от политических реалий. Россия могла быть союзником или противником, это меняло лишь тактику взаимодействия, но не оказывало влияния на большую стратегию.

Крымская война была спровоцирована Великобританией для решения одной, но существенной в рамках ее приоритетов цели – захвата Петропавловска-Камчатского. Стратегически все было оформлено как нельзя лучше: против России, находящейся в полной международной изоляции, была создана коалиция крупнейших мировых держав. Против русской армии, с ее рекрутско-крепостной системой набора, устарелой на две исторические эпохи организацией, традиционно бессильным тылом, устаревшим военным снаряжением, выступили первоклассные европейские войска, вооруженные нарезным оружием и поддержанные паровым флотом.

Никакой стратегии, позволяюще