К 65 годовщине разгрома немецко-фашистских войск под Москвой
В 1941 году я учился в Смоленском стрелково-пулеметном училище. В первой половине июня 1941 года курсанты Смоленского стрелково-пулеметного училища сдали государственные выпускные экзамены и ждали присвоения им Наркомом Обороны СССР воинского звания «лейтенант». Мы были уже не курсанты, но и не командиры. 21 июня 1941 года наша рота заступила в гарнизонный и внутренний наряд. Поскольку Ворошиловские лагеря, в которых находилось училище, были в трех километрах от г. Смоленска, то почти все курсанты, свободные от нарядов, ушли в городской отпуск.
Утром 22 июня 1941 года, с получением сигнала о начале войны, все курсанты срочно вернулись в лагеря и началось формирование курсантских пулеметных батальонов, каждый в составе 200 человек и 50 пулеметов «Максим», которые в ночь на 23 июня 1941 г. поездом убыли на фронт, в район г. Орши, где их увидел Маршал Советского Союза С.М. Буденный и приказал вернуть курсантов в училище, присвоить им всем воинское звание «лейтенант». Наша рота, находившаяся в наряде, была оставлена в г. Смоленске для охраны военного городка, советских и партийных учреждений города.
Первые немецкие самолеты появились над г. Смоленском 22 июня, а 26 июня 1941 г. немецкие самолеты начали систематическую бомбардировку города. Особенно ожесточенной и варварской бомбардировке город подвергся в ночь с 30 июня на I июля 1941 года. С наступлением темноты и до самого рассвета немецкие бомбардировщики волнами беспрерывно и методично разрушали город. Город Смоленск оказался центром немецкой резидентуры Германии в СССР. В городе активизировалась фашистская агентура и диверсанты. Они ракетами и другими сигнальными средствами указывали цели для фашистских самолетов, открывали огонь по мирным жителям, стараясь таким образом посеять панику и беспорядок в городе. Наша рота вела борьбу со шпионами, диверсантами, террористами и провокаторами в г. Смоленске и на его окраинах, применяя огнестрельное оружие на поражение и даже вела боевые действия на улицах города.
В первых числах июля 1941 г. убывшие на фронт курсанты возвратились в училище, под непрерывными бомбежками и обстрелами немецкой авиации погрузились в железнодорожные эшелоны и эвакуировались в г. Сарапул Удмуртской АССР. 20 июля наш эшелон прибыл в район военных лагерей на р. Каме и там разгрузился. 24 июля 1941 г. нас, курсантов, построили и зачитали приказ командующего Уральским военным округом N0062 от 24.07.1941 г. о присвоении нам воинского звания «лейтенант». 800 человек молодых лейтенантов погрузились в воинский эшелон, который убыл в г. Москву для комплектования московских ополченских дивизий.
Из московского городского военного комиссариата я был направлен в отдел кадров 33-й армии, штаб которой находился в лесах в районе железнодорожной станции Дорохово Белорусской железной дороги.
Отдел кадров 33 армии направил меня в 5-ю Фрунзенского района г. Москвы ополченскую дивизию, где я получил назначение в 3-й стрелковый полк этой дивизии. В личной беседе со мной командир полка, несмотря на мой протест, назначил меня командиром взвода 82-мм минометов 3-го стрелкового батальона полка. Через месяц в батальоне по штату была введена минометная рота 82-мм минометов, и я стал командовать этой ротой. 3-й сп 5-й дивизии народного ополчения упорно отражал атаки превосходящих сил пехоты и танков противника, но силы были неравные, преимущество было на стороне врага, нависла угроза на флангах полка, и наш полк с боями стал выходить из сжимающегося кольца окружения по лесам вдоль Варшавского шоссе, ведя сдерживающие боевые действия на промежуточных рубежах.
Немецко-фашистское «непобедимое» воинство обычно к вечеру останавливалось где-либо около водоемов, мылось и отдыхало, а мы в это время отходили, занимали выгодный рубеж и рыли оборонительные сооружения. Утром фашисты завтракали, садились на машины и устремлялись вперед, но натыкались на подготовленный нами оборонительный рубеж, где мы их встречали плотным огнем, и цикл боевых действий начинался сначала. Таким образом, мне, командиру минометной роты, сутками некогда было отдохнуть.
Бывало, иду ночью и, положив голову на скатку шинели, задремлю и свалюсь в кювет или яму. В таких случаях солдаты брали меня под руки и вели, а я на ходу дремал. Немецкая авиация непрерывно наносила удары по нашим отходящим войскам и с тупой жестокостью разрушала мирные населенные пункты. Так, на моих глазах города Юхнов и Медынь Калужской области от варварских бомбардировок фашистских стервятников превратились в развалины с сотнями и тысячами погибших и искалеченных ни в чем неповинных мирных жителей - стариков, женщин и детей.
С тяжелыми боями части дивизии вышли из окружения и к концу первой декады октября 1941 года стали сосредоточиваться в лесах северо-восточнее Малоярославца. Из района сосредоточения дивизии я в начале второй декады октября был срочно откомандирован и доставлен на автомашине в район боевых действий Подольских пехотного и артиллерийского училищ в Ильинском укрепленном районе западнее г. Малоярославца. В Подольском пехотном училище я был назначен командиром взвода курсантов, который занимал оборону на Варшавском шоссе в селе Ильинское. Подольские военные училища воевали героически. Все атаки в несколько раз превосходящих мотомеханизированных и танковых частей немецко-фашистских войск разбивались о стойкую оборону курсантских батальонов. Не добившись успеха в лобовых атаках вдоль Варшавского шоссе и потеряв до 5 тысяч убитых и раненых солдат и офицеров и около 100 танков, гитлеровцы обошли ильинский укрепрайон и устремились в наш тыл на Москву.
Подольские училища еще три дня вели боевые действия в полном окружении и только 19 или 20 октября 1941 г. получили приказ на выход из окружения. По лесам, в распутицу окруженные со всех сторон фашистами курсанты выходили из окружения, неся на себе многих тяжелораненых своих товарищей и командиров, а также вооружение и боевую технику. В этих боях я впервые услышал залп дивизиона «катюш» и увидел опустошающие результаты его залпов.
23 октября 1941 г. Подольское пехотное училище вышло из окружения и к исходу дня 24 октября 1941 г. возвратилось в г. Подольск; а в дальнейшем училище маршем ушло в г. Иваново для продолжения учебы, а офицеры, прикомандированные к училищу, были отправлены в распоряжение коменданта г. Подольска.
Комендант г. Подольска направил меня для прохождения дальнейшей службы в 19 Воронежскую Краснознаменную стрелковую дивизию 43-й армии, которая после боев доукомплектовывалась на ст. Щербинка Московско-Курской железной дороги. Отделением кадров дивизии я был направлен в 282 стрелковый полк этой дивизии, формировавшийся на станции Бутово, а командир полка взял меня к себе адъютантом. В этом полку я, с перерывами на излечение после ранений, воевал до убытия на учебу в военную Академию им. Фрунзе в марте 1944 года.
В первых числах ноября 1941 г. 19 Воронежская Краснознаменная стрелковая дивизия была выведена из мест формирования и заняла оборону во втором эшелоне 43 армии в 25-30 км юго-западнее г. Подольска. Все мероприятия по организации и укреплению обороны осуществлялись с предельным напряжением сил, так как со дня на день ожидалось так называемое второе «генеральное» наступление немецко-фашистских войск на Москву.
Части дивизии находились в постоянной боевой готовности к отражению вражеских ударов и использовали буквально каждую минуту для совершенствования своей обороны. Необходимо было зарыться поглубже в землю, отрыть в мерзлом грунте десятки километров траншей и ходов сообщения, командные и наблюдательные пункты, зарыть в землю линии связи, построить блиндажи для отдыха и обогрева людей. Все это проводилось под непрерывным обстрелом артиллерии и ударов авиации противника.
В частях и подразделениях дивизии поддерживался высокий моральный дух, сознание необходимости победить врага и уверенность, что за нами несокрушимой стеной стоит вся наша страна, весь советский народ, а непосредственно в тылу - героическое население нашей славной столицы, что близость Москвы исключает дальнейшее отступление, что надо стоять насмерть.
С I по 13 ноября 1941 г. перед фронтом обороны 43 армии было относительное затишье, велись бои местного значения, а с 13 ноября противник на всем фронте под Москвой стал проявлять активность и вел активную разведку нашей обороны. 15 ноября 1941 г. немецко-фашистские войска начали свое второе «генеральное» наступление на Москву с целью ее окружения и захвата к 6 декабря 1941 г.
В центральных газетах Германии на 6 декабря 1941 г. планировалось оставить чистые полосы для срочного сообщения о взятии Москвы, личному составу войск, планируемых для участия в параде на Красной площади, было выдано парадное обмундирование, но не зимнее, были отпечатаны пригласительные билеты на парад и на банкет по случаю взятия Москвы, подтянуты поближе к Москве железнодорожные эшелоны с французскими винами и собранными со всей Европы красавицами женщинами и девушками для развлечения генералов и офицеров на банкете, а также эшелоны с финским красным гранитом для сооружения памятника Гитлеру на кремлевском холме.
3-я танковая группа противника нанесла главный удар из района северо-восточнее Лотошино на Клин, а 4-я танковая группа - из района севернее Рузы на Истру, где оборонялись войска 16 армии под командованием генерал-лейтенанта Рокоссовского К.К. Соединения левого фланга 16-й армии 16 ноября 1941 г., неся большие потери под ударами значительно превосходящих сил противника, вынуждены были отходить. 26 ноября 1941 г. противник захватил Льялово. Его 2-я танковая, 35 мотопехотная и 406 пехотная дивизии, развивая наступление вдоль северного берега р. Клязьмы, овладели Клушино, Владычино Солнечногорского района и Красной Поляной Мытищинского района, находящейся в 25 км от стен Кремля. В Красную Поляну фашистами подтягивались крупнокалиберные дальнобойные артиллерийские орудия для обстрела Кремля. Командующий Центральной группой немецких войск фельдмаршал Бок докладывал Гитлеру, что он с колокольни в Красной Поляне наблюдает Красную Площадь в Москве. Я после войны залезал на эту колокольню и убедился, что фон Бок врал Гитлеру. В этой тяжелой обстановке в ночь с 26 на 27 ноября 1941 г. наш 282 стрелковый полк, находившийся во втором эшелоне боевых порядков дивизии, был снят с обороны западнее г. Подольска и автотранспортом через Москву передислоцирован в район Черной Грязи Солнечногорского района и в 4.00 28 ноября 1941 г. вступил в бой по ликвидации переправившихся через р. Клязьму танков противника.
Огнем 85-мм пушек приданной полку зенитной батареи, бутылками с горючей смесью, гранатами и 45-мм пушками к исходу дня прорвавшиеся танки противника были частью уничтожены, а остальные отброшены на северный берег р. Клязьмы, и наш 282 сп занял оборону по южному берегу р. Клязьмы на рубеже свх. Лунево, мост через р. Клязьму южнее свх. Лесная Цесарка Солнечногорского района. Как на очень важный и опасный участок обороны с 28 ноября по 5 декабря 1941 г. в полк почти ежедневно приезжал командующий 16 А генерал-лейтенант Рокоссовский К.К. Он заменил командира 282 сп майора Климанова А.И. офицером оперативного отдела армии майором Щербиной Иваном Кузьмичем, который не стал менять адъютанта командира полка. Он был достойным командиром полка, имевшим огромный боевой опыт командования полком в оборонительных боях с начала войны, закончивший до войны Военную Академию им. Фрунзе. Он своими знаниям и выдержкой, храбростью и заботой о подчиненных вселял уверенность личному составу полка в нашей победе, воодушевлял личный состав на боевые подвиги.
С 29 ноября по 5 декабря 1941 г. бои на участке обороны 282 сп отличались особой ожесточенностью и проходили с переменным успехом. Деревня Поярково несколько раз переходила из рук в руки, через которую противник пытался прорваться на Ленинградское шоссе и перерезать его в тылу 16 армии, которая основными силами оборонялась в вагоне поселка и станции Крюково. 4 и 5 декабря 1941 г. фашистская авиация буквально засыпала позиции полка листовками, убеждая нас в том, что немецкие войска полностью окружили г. Москву и наше сопротивление бесполезно. Во избежание напрасного кровопролития нашим войскам предлагалось прекратить сопротивление, бросать оружие и сдаваться на милость победителя.
Красноармейцы и командиры с презрением уничтожали эти листовки, заведомо зная, что это наглая ложь врага, а 6 декабря 1941 г., в день, когда фашисты планировали провести парад своих войск на Красной площади, наши войска под Москвой, в том числе и 16 армия, перешли в решительное контрнаступление, нанося врагу основной удар в районе Крюково в направлении гг. Истра, Никольское, Осташево. 282 сп, обеспечив наступление ударной группировки 16 А, утром 7 декабря 1941 г. снялся со своих позиций и, совершив марш в направлении Пекино, Черная Грязь, Малино, Бакеево и восточнее г. Истры, с декабря 1941 г. был переподчинен и вошел в состав 18 дивизии народного ополчения Ленинградского района г. Москвы. В составе этой дивизии полк развивал наступление в общем направлении гг. Истра, Никольское, Осташево...
6 декабря 1941 г. в центральных немецких газетах действительно были оставлены места для экстренного сообщения о падении Москвы, были отпечатаны пригласительные билеты на парад немецких войск на Красной площади и пригласительные билеты на банкет в ознаменование взятия Москвы немецкими войсками, только неизвестно, как их использовали, хотя об этом нетрудно догадаться. Посуда и емкости с французскими винами в железнодорожном эшелоне от тридцатиградусного мороза полопались, и вино пропало. Собранных со всей Европы красавиц для банкета, захваченных нашими войсками, отправили в лагеря до лучших времен, а финский красный гранит был использован в Москве на фундаменты 9 и 11 домов у Центрального телеграфа на ул. Горького, для облицовки парапетов на площади Пушкина, для облицовки и благоустройства фонтана у Большого театра. Дальнобойные орудия, подтянутые фашистами в Красную Поляну для обстрела Кремля, не успели занять огневые позиции и их немцы срочно стали отводить в тыл, но наши войска их настигли и захватили в д. Каменка на Рогачевском шоссе в 20 км восточнее г. Солнечногорска.
Все получилось как в анекдоте: Гитлер пошел за шерстью, а вернулся стриженным или: о чем мечтал, - и что из этого вышло. Развивая наступление 282 сп в составе 18 ополченческой дивизии, вышел на р. Истру в 3-х км восточнее г. Истры. По реке шел вал воды из Истринского водохранилища, дамбу которого немцы взорвали. В ночь с 14 на 15 декабря 1941 г. 18 ополченская дивизия форсировала р. Истру и, развивая наступление, 22 декабря 1941 г. вышла на р. Рузу. 282 сп вышел к реке на фронте Становище, Токарево и захватил плацдарм на ее западном берегу.
В боях на р. Рузе в конце декабря 1941 г. был тяжело ранен комиссар 282 сп батальонный комиссар Браилов Павел Сергеевич. Я его вытащил с поля боя и три километра тащил на себе до полкового медицинского пункта, где он написал мне рекомендацию в члены ВКП/б/. Вторую рекомендацию дал мне секретарь партийной организации полка майор Никифоров, а третью рекомендацию дала комсомольская организация полка. В январе 1942 г. я был принят в кандидаты, а в апреле того же года - в члены ВКП/б/ и по настоящее время я из коммунистической партии не выходил.
За разгром немецко-фашистских войск под Москвой и за стойкость в обороне 5 января 1942 года приказом НКО N1 за подписью И.В. Сталина 18 дивизия народного ополчения Ленинградского района г. Москвы была преобразована в 11 гвардейскую стрелковую дивизию Ленинградского района г. Москвы, а полки получили наименования:
282 сп - 27 гвардейский стрелковый полк;
365 сп - 33 гвардейский стрелковый полк;
518 сп - 40 гвардейский стрелковый полк;
978 ап - 30 гвардейский артиллерийский полк.
В битве за Москву я принимал участие в боевых действиях в должностях: командир взвода, командир роты, адъютант командира полка, адъютант старший стрелкового батальона, заместитель командира стрелкового батальона.
Лава 1
Волховский фронт
В ноябре 1941 года мы, выпускники военно-пехотного училища, лейтенанты, прибыли в 3-ю Краснознаменную танковую дивизию. Меня определили в разведбатальон. И вот мы под Новгородом. Город красивый, стоит на высоте, километров двадцать до него, видны белокаменные соборы и стены торговой части. Было обидно — сдали город, а теперь ищи убежища в снегах…
17 декабря 1941 года был создан Волховский фронт, в состав которого вошла и наша дивизия.
3-я танковая дивизия, отмеченная после финской войны, потеряла всю боевую технику и 80 процентов личного состава. Отступали они от Прибалтики. Командиры встретили нас, смотрят на красные петлицы, ждали-то они танкистов. Но Ставка поставила на танковой дивизии крест, решили сделать из неё 225-ю пехотную. Дивизия с этим номером, Кемеровская, вся погибла под Киевом. Нам дали её знамя. Мой полк № 1349.
В дивизию было призвано много местных жителей прифронтовых районов Новгородчины. Сразу после окончания формирования дивизия была направлена на фронт под Новгород, а затем в район деревень Лелявино, Петровское, Заполье, Теремец, Дымно, где происходили жесточайшие бои по созданию, а потом и по удержанию «коридора» для окруженной 2-й Ударной армии генерала Власова. Ширина того «коридора» составляла всего 3–6 километров. Большинство этих деревень сейчас исчезло с карты России…
Полк формируется. Нас, разведчиков, послали на Ильмень-озеро. Пурга, зима началась как следует. До немцев три километра. Посмотрели в бинокль, решили идти за «языком». Дня через три пошли, пятнадцать человек с винтовками. Я — командир взвода. Обходим полыньи, от воды — пар, мгла. И вдруг из мглы перед нами возникают немцы, тоже разведка, столько же человек. Вокруг гладь, ни бугорочка, на три километра чистенький снежок… Мы посередине озера, между нами несколько метров. Постояли. Что делать? Винтовка есть винтовка, автомат есть автомат. Ближний бой. Мы их ополовиним, они нас всех срежут. А те тоже думают. Они ведь не знают, что у нас винтовки, оружие закручено белым. Идти на самоуничтожение никому не хочется… Мы пятимся назад, и они тоже. Пятились, пятились и скрылись. Вернулись мы, особому отделу об этом, конечно, ни звука, всех могли пересажать.
О командире нашей дивизии П. И. Ольховском и комполка И. Ф. Лапшине я скажу ниже…
Уже шёл декабрь. Под Москвой немцев разбили, была разбита и Тихвинская группа. Наша дивизия прошла по берегу Волхова, дошла до поселения аракчеевских времен Муравьи с большим кавалерийским манежем, в котором кирпичные стены были толщиной в полтора-два метра. Здесь дивизия остановилась. Меня в это время послали в тыл за пополнением. Приехали обратно к Новгороду. Начались сильнейшие снегопады, никакие машины не пройдут. Мы пошли к Муравьям. Мороз за сорок градусов. Подошли на рассвете. А тут стрельба. Смотрим с опушки, внизу около Волхова, дым стоит, артиллерия немецкая бьет, сверху — летает немецкий самолет-разведчик. Залегли. Потом пошли вниз, к окопам. В это время на санках привезли наших разведчиков, человек пять. Яркий снег режет глаза. Маскировочные белые халаты все в крови. Невозможно представить. Никогда этого не забуду. Вот тут мне стало страшно… А то — пойдем! Вперед! А оружия, боеприпасов мало. Немцы бьют, а наши молчат. Артиллерию только подтягивать начали, в середине января пришли восемь орудий.
7 января 1942 года началась наступательная Любанская операция войск Волховского и части сил Ленинградского фронтов с целью деблокирования Ленинграда. Войскам Волховского фронта (4-я, 52-я, 59-я и 2-я Ударная армии) противостояли в полосе между озерами Ладожским и Ильмень 16–17 дивизий группы армий «Север». Планировалось окружить и уничтожить любанскую группировку войск противника и в дальнейшем выйти в тыл с юга к немцам, блокировавшим Ленинград.
После прорыва в глубину обороны противника в районе Мясного Бора 2-я Ударная армия завязла в глубочайших снегах и не достигла Любани, чтобы нанести удар с тыла группе армий «Север». Справа от 2-й Ударной в районе станции Спасская Полисть завязли части наших двух армий — 305-я и часть 225-й стрелковых дивизий, достигнув железной дороги, под давлением противника отступали на село Заполье к Лелявину. К концу января стал очевиден провал Любанской операции. Причины провала указаны командующим Волховским фронтом К.А. Мерецковым в мемуарах «На службе народу». Он пишет: «Общее соотношение сил и средств к середине января складывалось, если не учитывать танковых сил, в пользу наших войск: в людях — в 1,5 раза, в орудиях и минометах — в 1,6 и в самолетах — в 1,3 раза. На первый взгляд это соотношение являлось для нас вполне благоприятным. Но если учесть слабую обеспеченность средствами вооружения, боеприпасами, всеми видами снабжения, наконец, подготовку самих войск и их техническую оснащенность, то наше «превосходство» выглядело в ином свете. Формальный перевес над противником в артиллерии сводился на нет недостатком снарядов. Какой толк от молчащих орудий? Количество танков далеко не обеспечивало сопровождение и поддержку даже первых эшелонов пехоты. 2-я Ударная и 52-я армии вообще к началу наступления не имели танков. Мы уступали противнику и в качестве самолетов, имея в основном истребители устаревших конструкций и ночные легкие бомбардировщики У-2.
Наши войска уступали врагу в техническом отношении вообще. Немецкие соединения и части по сравнению с нашими имели больше автоматического оружия, автомобилей, средств механизации строительства оборонительных сооружений и дорог, лучше были обеспечены средствами связи и сигнализации. Все армии фронта являлись у нас чисто пехотными. Войска передвигались исключительно в пешем строю. Артиллерия была на конной тяге. В обозе преимущественно использовались лошади. В силу этого подвижность войск была крайне медленной.
Наша пехота из-за отсутствия танковой и авиационной поддержки вынуждена была ломать оборону противника штыком и гранатой, неся при этом большие потери. Там же, где удавалось организовать поддержку пехоты танками и авиацией, потерь было меньше, а успехи значительнее. Конечно, лесисто-болотистая местность и глубокий снежный покров создавали существенные трудности в использовании боевой техники, но они были преодолимы и с лихвой окупались.
Я не раз возвращался к изучению операции по форсированию Волхова, перечитывал старые сводки, донесения и распоряжения, вспоминал и размышлял. С позиций сегодняшнего дня отчетливее видны наши промахи и недоработки военных лет. Следует отметить, например, что вновь прибывшие части 59-й и 2-й Ударной армий, сформированные в короткие сроки, не прошли полного курса обучения. Они были отправлены на фронт, не имея твердых навыков в тактических приемах и в обращении с оружием».
* * *
В момент отхода 305-й дивизии к Заполью мы, заместитель командира 1-го батальона 1349-го полка старший лейтенант-танкист Слесарев и я, с двумястами красноармейцев и командиров рот, взводов через Муравьи в обход простреливаемого села Дубровино, пройдя по льду Волхова, вбежали броском в пылающее пожарами Лелявино. Пробираясь с трудом между застывшими телами убитых — наших и противника, мы ворвались (через 300 метров) в село Заполье, где и встретились с отступающими бойцами 305-й сибирской дивизии.
Гитлеровцы и франкисты из «Голубой дивизии» начали сильную контратаку на Заполье, обстреливая нас из минометов. Не выдержав, наши начали с боем отступать в Лелявино. Я прикрывал из ручного пулемёта (станковых у нас ещё не было) всю группу до первых окопов в Лелявине, выкопанных еще нашими же войсками, отступавшими от Новгорода на Ленинград в августе 1941-го. Здесь образовалась нейтральная полоса левобережного плацдарма. Противник выдохся и остановился в Заполье. Сколько я уложил атакующих гитлеровцев из РПД — никто не считал. Но бил я без промаха, даже по силуэтам в ночи.
Недаром, обучаясь в Сретенской Полковой школе, я брал призовое место по Забайкальскому военному округу в стрельбе из ручного пулемета Дегтярева, за что мне был вручен знак «Отличник РККА». Здесь-то и пригодилась моя снайперская стрельба. Фрицев мы не пропустили в Лелявино, уложив за время боев их, включая нейтральную полосу, до пяти тысяч солдат и офицеров. Но и своих потеряли убитыми при отступлении от железной дороги Новгород—Чудово и здесь перед Лелявино, которое прозвали по фронту «проклятой Лялей», не меньше, чем противник. Кровавая дорога от Волхова и «Ляли» тянулась до Больших и Малых Вишер в госпитали 52-й армии и фронта. Везли раненых навалом на крытых брезентом грузовиках. Сквозь щели днищ кузовов струилась кровь, застывая в воздухе. Мороз доходил ночами за минус сорок.
В Лелявино подходили подкрепления, в большинстве это были сибиряки. Оружие: винтовки современные и выпуска 1918 года. Попадались и учебные с зашлифованными отверстиями на патроннике ствола. Шли в дело гранаты Ф-1, бутылки-самопалы с горючей смесью против танков…
Фрицы остановились, захлебнулись в собственной крови перед нашим Лелявинским плацдармом, точнее, «пятаком», одним из тех, которые позднее будут называться «малыми землями» в угоду генсеку Брежневу.
Из разведвзвода я был направлен в 1-й стрелковый батальон 1349-го полка в Муравьи. Здесь располагались штабы нашего полка и дивизии — по центральной дороге, в подвалах трехэтажных кирпичных домов, наполовину разрушенных снарядами (как и манеж, о котором я уже упомянул), поначалу во время ноябрьских боев нашей артиллерией, выбивавшей отсюда немцев, а сейчас — немцами, громившими поселение всеми видами оружия, вплоть до мортир крупного калибра, которые превращали местечко в груды кирпича и крошева.
Приказ: мне сформировать 1-ю пулеметную роту батальона, выбрав по ротам лучших бойцов и командиров взводов. Основой роты стал первый полученный пулемет «Максим» — копия образцов времен Первой мировой войны, только с гофрированным кожухом. «Что ж, буду и я Чапаевым!» — подумалось. Только тачанку нельзя пускать, а жаль!
С приказом в кармане, точнее, в планшете, где ползком, где перебежками, по окопам, ходам сообщений или по открытым местам бегом во всю прыть, с комиссаром — младшим политруком Яшей Старосельским, мы шастали от одного снесенного артогнем села к другому, от Муравьев в Кирилловку, Пахотную Горку, Слутку. Пять километров по фронту было дано одному неполному 1-му батальону полка! Правда, усиленному артиллерией, от которой сидели с пехотой на НП наблюдатели — корректировщики огня на «пожарный случай», поскольку снарядов было в обрез!
Обратно в манеж мы со Старосельским вернулись с тридцатью бойцами и несколькими сержантами, знакомыми по службе в армии с этим пулемётом. Тут мы узнали об ужасной смерти нашего комбата — краснознаменца с Финской кампании, танкиста капитана Гаврилова. В помещении, где он находился, было нижнее окно полукругом, от земли снаружи сантиметров на двадцать, сделанное, видимо, для вентиляции этого глухого крепостного каземата. Я сразу заметил, что два таких окна-бойницы были загорожены лишь дощечками и каким-то хламом — «от мороза». Подумал: врежет снаряд у такого «вентилятора», и тогда!.. Так оно и произошло.
Той ночью Гаврилов при свете коптилки за столом писал домой письмо. Его первый заместитель Слесарев, уставший после боевых дней за Волховом, спал на топчане у передней стены.
Снаряд с тяжелым гулом взорвался у окна. Один из осколков, отрикошетив дважды от железобетонного потолка, попал в голову комбата. Половина головы со лбом отвалились, кровь хлестанула по всему этому бункеру, обрызгав стены, потолок… и Слесарева, который вскочил, с ужасом глядя на лежащего грудью на столе Гаврилова…
Надо было мне, когда я побывал здесь, получая приказ о пулеметной роте, сказать, чтобы заложили мешками с песком эти амбразуры, ибо снаряды то и дело рвались за стенами манежа.
Фрицы старались вовсю, чтобы развалить и манеж, и городок Муравьи, но из десятка снарядов разрывались только один-два, остальные раскалывались, и мы обнаруживали в них жженую глину. Видно, рабочий класс Европы воевал с фашизмом в этой отрасли…
У нас в роте уже четыре пулемёта, и на каждый по семь пулемётчиков, которых надо было учить на ходу. Двое командиров взводов: доброволец из учителей, лейтенант Сергей Исаев и лейтенант Егор Градобоев, только что из военно-пехотного училища.
Манеж выходил фасадом-громадой на берег Волхова. Там же высилась водонасосная башня — кирпичная, одетая в толстый бетон. Эта башня стала нашим дотом, куда я поставил один пулемет. Туда можно было добираться только подземным бетонным водоводом — на животе по льду. Поверху днем били снайперы, ночью — сплошной пулеметный огонь вперемежку со взрывами мин. Снег здесь сметало ветрами будто в трубе, вырыть ход сообщения в ледяной тверди было невозможно. Установили пулеметы в Пахотной Горке, в Кирилловке, что рядом с Муравьями, и два на втором этаже манежа.
Двести пятьдесят метров фасада, полуразрушенного снарядами, противник обстреливал ожесточенно всеми видами оружия, стараясь все испепелить, и особенно водонапорную башню, где находился НП батальона и полка. Установив пулеметы в окнах второго этажа, обложенных мешками с песком, в бинокль я днями наблюдал за той стороной Волхова, смотрел на местечко Уголки, где было домов двадцать, расположенных огородами вдоль низкого берега. Мне были видны амбразуры дзотов, огневых точек. Как-то вижу: два фрица у крайнего справа дома в сенях без передней стены пилят дрова. Силуэты немцев — будто игрушечные «два кузнеца», что напомнило детство. И напомнило девушку, которую в Лелявине фрицы выбросили из окна ее дома и сожгли живьем. Она лежала на снегу обгоревшая, что врезалось в мою память на всю жизнь.
— Ну, максимка, не подведи! — сказал я и дал контрольный выстрел чуть левее сеней и цели. По горизонту — точно. Расстояние — под шестьсот метров, но вижу цель отлично. Даю очередь. Оба фрица замертво рухнули. По селу, по улице, по ходам сообщений забегали фрицы, будто тараканы, ошпаренные кипятком. Побежали и к этому дому на окраине. Пришлось еще уложить несколько фрицев. С верхнего, третьего этажа, еще уцелевшего, это засекли артиллеристы нашего полка. Дня через три в дивизионной газете появилась заметка, что такого-то числа «лейтенант Сукнев М. из пулемёта уничтожил двух фашистов, ранил несколько, чем открыл первым в дивизии СНАЙПЕРСКИЙ СЧЕТ».
Тогда же я придумал еще один «творческий трюк». Пока фрицы бегали по селу, я пристрелял несколько амбразур трассами так, что позади такой точки по траншеям разлетались пули. На самой левой и «вредной» точке, обстреливающей пространство между манежем и водонасосной башней, я, пристреляв (прострелив) ее, зафиксировал свой пулемет.
Ночью, когда заработал пулемет фрица с той амбразуры, я тотчас погасил эту смертную трассу. До утра и на другую ночь амбразура врага молчала. На другую ночь я погасил следующую. Потом еще несколько ночей я подавлял очередями эти огневые точки.
Потом мы обнаружили такую немецкую хитрость: будучи в разведке за «языком» в Заполье, увидели в траншее противника, что пулеметчика в дзоте нет, но пулемет стреляет. Оказалось — спасаясь от стужи, от страха фрицы, привязав за спусковой рычаг пулемета веревку или провод, укрываясь в глубине землянок или блиндажей, дёргали за рычаг, ведя таким образом стрельбу «по воробьям». Но пулемет у них особенный. Дойдет сектор обстрела до крайней точки справа или слева и снова двигается автоматически по горизонту…
Своему методу засечек амбразур я научил пулеметчиков роты. Будучи впоследствии в других полках, командуя батальонами, я такого метода нигде не встречал и тоже учил ему пулемётчиков.
Глава 2
Дуэль с баварцами
Образовалась линия обороны Заволховского плацдарма стратегического значения. От села Лелявино до Дымно — 25 километров по реке Волхов, а в глубину, по центру на Мясной Бор, — 6 километров. Линия обороны была очерчена как бы боевым выгнутым луком, концы которого противник пытался смести огнем с лица земли, не решаясь идти в контратаки из-за страшных зимних потерь. К тому же у него в тылу в окружении оставалась 2-я Ударная армия, которая вела бои до начала июня 1942-го! Там, в котлах, героически сражались наши, а кто-то сдавался в плен. Об этом мы тогда не знали, защищая фланги своего плацдарма ценой большой крови! Части нашей 52-й, 4-й и 59-й армий, оставив сильные заграждения на левобережье Волхова, отошли на новое формирование, обрекая на гибель 2-ю Ударную…
Шла жесточайшая оборона плацдарма. Наш 1-й стрелковый батальон 1349-го стрелкового полка залёг там в окопы 20 января 1942-го и вышел оттуда 10 февраля 1943-го, чтобы погибнуть уже в шестой или седьмой раз при штурме твердынь Новгорода…
Батальон каждые четыре месяца менялся почти полностью. Убитые, раненые, умершие от разрыва сердца, цинги и туберкулеза. Оставались единицы, в их числе я, старшина роты Николай Лобанов, командир взвода пулеметчиков Александр Жадан и по десятку человек по ротам. Раненые и больные исчезали и не возвращались более на этот вулкан!
Помню конец мая, где-то правее нас, за лесами немцы добивали 2-ю Ударную армию. Там гром артиллерии не затихал. Вели стрельбу то противник, то наши, и у нас — ежедневная «профилактика». Проходит пятнадцать, чуть более минут — и снова от снарядов земля дыбом!..
Оборона — малая земля. Страшней черта и всех нечистых. И даже смерти, которая тебя минует ежедневно, от чего ты стынешь душой — леденеет сердце. И ты уже не ты, а кто-то иной, инопланетянин.
Смотришь в кино «романтику» войны и диву даешься: где она была?..
Заволховский плацдарм буквально горел от взрывов артиллерийско-минометного огня, от бомбовых ударов с воздуха стервятников на «юнкерсах». Плацдарм был накрыт смертельной сетью пулеметных трасс. Но защитники этой дорогой Новгородской земли стояли насмерть, выдерживая шквал огня. Из-за неимения необходимого запаса снарядов наша артиллерия молчала, не подавляя фашистские батареи. Это злило и выливалось в ярость, понятно, не на фрицев, а на наших «высших» деятелей…
…Боями за Заволховский плацдарм наши части приковали к себе не менее шести-семи немецких и испанскую дивизию, тогда так необходимых гитлеровскому командованию для захвата блокадного Ленинграда. Мы, бойцы, командиры и комиссары, на Лелявинском «пятаке» в полтора квадратных километра своим далеко не полным слабовооруженным батальоном вели непрерывный бой.
Мы не успевали досчитываться товарищей, как их уносила эта свинцовая буря. Сегодня приняли с «большой земли» пополнение, а к утру многих уже нет в живых, а кто-то даже не дошел до той же 3-й стрелковой роты, выдвинувшейся углом вперед по центру обороны в сторону противника к самому Заполью, сожженному и разрушенному, кроме одного дома у могучих тополей, кои и по сей день стоят богатырями…
Середина нашей обороны, где не осталось ничего, кроме снежного поля, просматривалась противником слева, из-за ручья Бобров, от опушки лесного массива через широкий, с крутыми склонами лог, оканчивающийся устьем этой тихой, страшно топкой речушки, впадающей в Волхов. Здесь была оборона 1-й роты старшего лейтенанта Петрова, КП которого находился в блиндаже внутри уже полуразрушенной церкви, что высилась по-над Волховом, на высоком обрыве. Отсюда главная траншея тянулась вдоль лога, достигая обороны 3-й роты старшего лейтенанта Столярова, самой опасной для ее бойцов. Левый фланг роты простреливался от опушки леса, а по центру — с запада от Заполья по фронту. Правей (севернее), параллельно береговой линии, тянулась оборона 2-й роты, принимая на себя ружейно-пулемётный огонь от Заполья и севернее, на свой правый фланг. Здесь образовался разрыв в обороне батальона от соседа справа из нашего 299-го полка. Этот разрыв не особенно волновал невозмутимого комбата, который сменил погибшего Гаврилова, капитана Алешина. «Пусть Сукнев со своими пулемётчиками перекроет эти ворота фрицам», — резюмировал он. Алешин ни разу так и не побывал в ротах по всей обороне, давая через меня указания комротам и получая от меня «свои соображения» по улучшению фортификационных сооружений. Оно понятно — танкист до мозга костей, пройдя финскую войну, о