СССР и союзники в 1943 г.: кризис доверия

Отношения союзников по антигитлеровской коалиции в 1943 г. развивались в несравнимо более благоприятной обстановке, нежели год назад. Успехи Красной
Армии под Сталинградом и Курском, успешные действия англо-американских войск в Северной Африке – все это создавало фон, весьма способствовавший укреплению союзнических отношений. 1943 г. стал периодом небывалой дипломатической активности – состоялось пять конференций, решавших военные и политические вопросы. В январе состоялась конференция глав держав в Касабланке (Марокко). Сталин из-за сложной ситуации на фронте приехать отказался. Главным вопросом этой конференции стало обсуждение направлений следующего удара союзников после завершения кампании в Северной Африке. Под давлением английской делегации во главе с У. Черчиллем было решено произвести высадку на Сицилии с целью вывода Италии из войны. Итоги конференции были сообщены Сталину в пространной телеграмме, в которой английский премьер высказывал надежду, что совместные действия союзников «могут заставить Германию встать на колени в 1943 году». Советский лидер в очередной раз напомнил о необходимости высадки союзников во Франции «для того, чтобы не дать врагу оправиться… чтобы удар с Запада не откладывался на вторую половину года, а был нанесен еще весной или в начале лета».[533]

Своего рода утешением для советского руководства стало заявление лидеров США и Англии о твердом намерении «направить в Россию максимальный поток снабжения». В первые месяцы 1943 г. союзнические поставки, действительно, заметно увеличились. Но весной, когда после зимнего наступления Красная Армия особенно нуждалась в пополнении вооружением и припасами, союзники объявили о своем решении прекратить отправку северных конвоев под предлогом концентрации немецких военно-морских сил в Норвегии и подготовки десантных операций в Средиземноморье. На советского лидера это известие подействовало обескураживающее.

Из послания И.В. Сталина У. Черчиллю, 2 апреля 1943 г.:

«Я понимаю этот неожиданный акт как катастрофическое сокращение поставок военного сырья и вооружения Советскому Союзу со стороны Великобритании и США, так как путь через Великий океан ограничен тоннажем и мало надежен, а южный путь имеет небольшую пропускную способность, ввиду чего оба эти пути не могут компенсировать прекращения подвоза по северному пути. Понятно, что это обстоятельство не может не отразиться на положении советских войск».[534]

Несмотря на все заверения в готовности возобновить отправку конвоев северным путем как только возникнет возможность, возобновлены они были лишь в ноябре 1943 г. после настойчивых напоминаний наркомата иностранных дел СССР о том, что «дальнейшее откладывание отправки северных конвоев по мотивам опасности плавания в Северной Атлантике лишено всякого основания». За оставшееся до конца года время союзник успели отправить лишь шесть конвоев. В итоге общее их число оказалось даже меньше, чем в прошлом году.[535]

Кризис в поставках совпал с осложнением в отношениях союзников по вопросам отношений с Финляндией и Польшей. В марте правительство США предложило свои посреднические услуги в переговорах между СССР и Финляндией на предмет заключения сепаратного мира. Цели американской дипломатии были очевидны – укрепить свои позиции в Финляндии. Но реакция советской дипломатии оказалась крайне болезненной. Сталин немедленно направил письмо У. Черчиллю, в котором заявил о неприемлемости такого посредничества, полагая, что оно нарушает обязательства сторон об отказе от сепаратных переговоров с Германией и ее союзниками.[536] «Польский вопрос» оказался еще более острым. В апреле 1943 г. германское радио объявило об уничтожении органами НКВД 14500 польских военнослужащих в лагерях под Катынью весной 1940 г. Через несколько дней в мировой печати было опубликовано обращение польского эмигрантского правительства в Лондоне к Международному Красному Кресту с просьбой о расследовании этого преступления советских властей. Реакция советского правительства на этот польский демарш была немедленной и жесткой. Советский посол в Лондоне И. Майский передал Черчиллю специальное послание Сталина, в котором тот отвергал «отвратительные обвинения» и заявлял о разрыве дипломатических отношений с польским эмигрантским правительством. 19 мая

Президент США Ф. Рузвельт, желая преодолеть возникший холодок в отношениях со Сталиным, направил в Москву своего особого посланника Джозефа Дэвиса, бывшего посла в СССР. Прибывший в советскую столицу Дж. Дэвис выразил величайшее восхищение борьбой советского народа и Красной Армии с «нашествием гуннов», заявив, что эта эпопея, « никогда не будет забыта, покуда люди любят свободу и волю». Но главная цель миссии Дэвиса состояла в договоренности о личной и секретной встрече Сталина и Рузвельта, даже без участия У. Черчилля, на территории Аляски в конце июля. Во время этой встречи предполагалось обсудить существующее положение на фронтах мировой войны и снять возникшие недоразумения в отношениях. Сталин отнесся к миссии Дэвиса очень серьезно и всячески демонстрировал ему свое внимание. В эти же дни в Москве было объявлено о роспуске Коминтерна. Это сенсационное сообщение было воспринято на Западе как демонстративный шаг навстречу. 26 мая Сталин сообщил в письме Рузвельту о согласии на встречу с ограниченным количеством участников, в очередной раз подчеркнув чрезвычайную важность высадки союзников во Франции в ближайшие месяцы в обстановке, когда вермахт готовил новое широкомасштабное наступление на восточном фронте.

Казалось, что миссия Дэвиса достигла очевидного успеха, и лед недоверия в отношениях союзников наконец-то растаял. Но, финал этой попытки оказался совсем иным. Подлинный кризис доверия был впереди. Пока Дэвис находился в Москве, в столице США с 12 по 25 мая состоялась новая конференция глав союзных держав. Черчилль и Рузвельт обсуждали вопросы военной стратегии. Английской делегации удалось навязать свою точку зрения, первоочередной задачей стала высадка на Сицилии, а дата открытия фронта во Франции была перенесена на 1944 г. 4 июня президент Рузвельт сообщил Сталину о решениях конференции. Сталин был крайне неприятно удивлен и раздражен таким «маневром» союзной дипломатии. Миссия Дэвиса приобретала оттенок двусмысленности и отвлечения внимания Сталина. Он потребовал объяснений. Черчилль постарался переложить всю вину на США, объясняя все неготовностью американской армии к высадке десанта и большей заинтересованностью в ведении войны на Тихом океане. Когда же Сталин напомнил своим партнерам по коалиции обещания, данные год назад, Черчилль ответил весьма резко: «Упреки, которые Вы теперь бросаете Вашим западным союзникам, не трогают меня… Наше право и долг действовать в соответствии с нашими убеждениями».[537] Сталин также занял жесткую позицию. Советские послы были отозваны из Вашингтона и Лондона.

14-24 августа в Квебеке состоялась новая англо-американская конференция. Рузвельт и Черчилль обсуждали быстро менявшуюся ситуацию на фронтах войны. Падение режима Муссолини в Италии открывало новые перспективы действий союзников, и возможность вторжения на материк через Балканы (по образному выражению Черчилля, – «мягкое подбрюшье Европы») все более и более привлекала английских стратегов. В итоге союзники решили продолжить наступление в Италии, начать вторжение в Нормандию весной 1944 г. и провести совместную встречу глав трех союзных держав в конце года.

Вопросы подготовки первого полноценного союзнического саммита – «Большой Тройки» – решались на конференции министров иностранных дел СССР, Англии и США, проходившей в Москве 19-30 октября 1943 г. Советская делегация с самого начала поставила вопрос о дате высадки английских и американских во Франции, но союзники, используя ряд предлогов, уклонились от ее точной фиксации. Реакция И.В. Сталина на попытку очередного уклонения от исполнения принятых союзных обязательств была достаточно сдержанной: «Мы не будем требовать того, чего наши союзники не в состоянии сделать».[538] Большего успеха участники конференции достигли в обсуждении других вопросов – условий подписания совместной декларации США, Великобритании, СССР и Китая о необходимости учреждения международной организации, основанной на принципе суверенного равенства всех миролюбивых государств, образовании специальной комиссию для разработки предложений о создании Организации Объединенных Наций. Были обсуждены вопросы о послевоенном устройстве Германии и политики союзников в отношении Италии, восстановлении суверенитета Австрии.

Встреча «Большой Тройки» состоялась 28 ноября – 1 декабря 1943 г. в Тегеране, главной ее целью стало согласование планов дальнейших действий. К моменту встречи перспективы продолжения войны представлялись весьма позитивно. Победа над Германией казалась лишь вопросом времени – союзные армии одерживали одну победу за другой, Италия уже вышла из войны, оставшиеся союзники Гитлера лишь искали удобный момент для разрыва отношений с ним. Но были и проблемы. Главной из них оставалась различная направленность интересов союзников. Англия и США явно отдавали приоритет национальным интересам, реализуемым в Средиземноморье и на Тихом океане, Советский Союз стремился мобилизовать общие ресурсы в интересах сокрушения Германии в Европе. Вопрос открытия второго фронта во Франции становился своего рода «гордиевым узлом» союзнических отношений. Руководители Англии и США не внимали настойчивым напоминаниям советской дипломатии о необходимости исполнения взятых на себя обязательств. Несравнимо более мощным стимулом послужили победы Красной Армии в грандиозном сражении под Курском. Анализируя ситуация вскоре после окончания сражения под Курском Комитет начальников штабов США пришел к выводу: «Россия занимает во второй мировой войне доминирующее положение и является решающим фактором в предстоящем поражении стран оси в Европе. В то время как в Сицилии войскам Великобритании и Соединенных Штатов противостоят две немецкие дивизии, русский фронт приковывает примерно 200 немецких дивизий. Когда союзники откроют второй фронт на континенте, то он, безусловно, будет второстепенным по сравнению с русским фронтом, русский по-прежнему будет играть решающую роль. Без участия России в войне в Европе разгромить страны оси невозможно».[539]

Под впечатлением этих успехов советского оружия Ф. Рузвельт признал: «Если дела в России пойдут и дальше так, как сейчас, то возможно, что будущей весной фронт и не понадобится!» Эта возможность никак не входила в планы американской администрации, исходившей из того, что войска союзников должны занять большую часть Европы, а Берлин должен был быть захвачен американской армией. У англичан были свои планы. Важнейшей задачей У. Черчилль считал своевременный захват Балканского полуострова. В итоге накануне Тегеранской конференции между союзниками все еще не было единого мнения именно по вопросу о сроках и месте открытия второго фронта в Западной Европе.

Конференция началась с вопроса о втором фронте. С самого начала он приобрел необычайную остроту. Сталин вынужден был семь раз ставить вопрос об открытии второго фронта. Рузвельт сообщил о принятом в Квебеке решении начать вторжение во Францию 1 мая 1944 г., но не исключал и дальнейшего продвижения в Италии и в районе Адриатики. Наиболее наступательную позицию занял У. Черчилль, яростно доказывавший необходимость высадки на Балканах. «Всякий раз, когда премьер-министр настаивал на вторжении через Балканы, – вспоминал позднее Ф. Рузвельт, – всем присутствующим было совершенно ясно, чего он на самом деле хочет. Он, прежде всего, хочет врезаться клином в Центральную Европу, чтобы не пустить Красную Армию в Австрию и Румынию и даже, если возможно, в Венгрию. Это понимал Сталин, понимал я, да и все остальные».[540]

Сталин отстаивал необходимость высадки во Франции (операция «Оверлорд»), но когда узнал, что еще не решен вопрос о командующем операцией и ответственных за ее подготовку и проведение, был вынужден заявить, что вся эта операция «является лишь разговором». В момент, когда дискуссия о конкретных сроках операции «Оверлорд» достигла наивысшего накала, И.В. Сталин вдруг поднялся с кресла и, обратившись к Ворошилову и Молотову, с раздражением сказал: «У нас слишком много дел дома, чтобы здесь тратить время. Ничего путного, как я вижу, не получается». Возникла реальная угроза срыва всей конференции. У. Черчилль в ответ на это поспешил заявить: «Маршал неверно меня понял. Точную дату можно назвать – май 1944 года».[541] Этот полемический прием Сталина сыграл решающую роль в повороте дискуссии в конструктивное русло. В ответ глава советской делегации обязался одновременно начать наступление на Восточном фронте и пообещал вступить в войну на Дальнем Востоке после поражения Германии.

Готовность Советского Союза вступить в войну с Японией оказала сильнейшее влияние на позицию американской стороны. Война на Тихом океане подошла к своей кульминационной точке. Продвижение японской армии было остановлено, но наступление американских вооруженных сил встретило такое ожесточенное сопротивление противника, что возникла реальная угроза перерастания в чрезвычайно затяжную и кровопролитную кампанию. Требовалась концентрация усилий союзных держав. Ресурсы Англии в этом регионе оставались крайне скудными, и вступление в войну СССР могло изменить весь ход войны. Поэтому Рузвельт и Черчилль с глубоким удовлетворением восприняли заявление Сталина о вступлении в войну на Дальнем Востоке.

Не менее важной частью конференции стало обсуждение послевоенного устройства мира. Наиболее острым оказался вопрос о судьбе Германии. Ф. Рузвельт предложил расчленить Германию на пять самостоятельных частей. У. Черчиллем склонялся к мысли об отделении Пруссии от остальной части страны. И.В. Сталин в итоге выдвинул вариант демилитаризации и демократизации Германии, с полной ликвидацией фашизма и вермахта, предания суду нацистских лидеров. В конечном итоге вопрос был передан на рассмотрение Европейской консультативной комиссии в Лондоне.

В числе других, не менее острых оказался вопрос о Польше. К тому времени эта проблема стала постоянной в отношениях союзников. Каждая из сторон стремилась обеспечить свое доминирующее влияние в будущей независимой Польше. Английская делегация настаивала на восстановлении отношений Москвы с польским эмигрантским правительством в Лондоне. Американцы в целом поддерживали эту идею. Положение чрезвычайно обострялось позицией самого эмигрантского правительства, заявившего накануне конференции, что оно не желает вести переговоры с СССР и просит разместить в Польше американские и английские войска для предотвращения столкновений с частями Красной Армии. В ответ Сталин коротко изложил советскую позицию: «Мы за восстановление Польши. Но мы отделяем Польшу от эмигрантского правительства в Лондоне». В целом советская делегация высказалась за за возрождение сильной и независимой Польши, возвращение ее исконные земель на западе, но за воссоединение западных и восточных территорий Украины и Белоруссии.

В Тегеране обсуждался и вопрос о будущей всемирной организации безопасности. Рузвельт изложил уже разработанный план включение в состав будущей организации более 50 государств, создания исполнительного комитета из представителей – 10-11 стран, и полицейского комитета в составе США, СССР, Великобритании и Китая. У. Черчилль предложил создать вместо общемировой организации отдельно – европейскую, дальневосточную и американскую. Но советская делегация поддержала американский вариант единой мировой организации.

В целом конференция в Тегеране знаменовала собой начало перегруппировки сил внутри коалиции. Советский Союз добился равноправного положения в составе коалиции, основание для этого стал его огромный вклад в борьбу с Германией. Участники конференции согласовали вопросы координации стратегических планов трех ведущих держав, наметили общие контуры послевоенного устройства мира. Общим итогом конференция стало укрепление доверия и взаимопонимания между союзниками.

Часть V. НА ЗАПАД!

Боевые действия Красной Армии 1944 года получили в советской историографии название «десяти сталинских ударов». Общим их результатом стало освобождение советской территории и выход в Восточную Европу. По оценкам советских полководцев и признанию противника действия Красной Армии в этот период отличались высоким динамизмом и мастерством. И, действительно, в ходе кампаний 1944 г. были проведены такие блестящие операции как Белорусская (план «Багратион»), Корсунь-Шевченковская и Ясско-Кишиневская, завершившиеся окружением и пленением крупных группировок немецкой армии. По смелости замысла, решительности осуществления и достигнутым результатам они явно напоминали успехи вермахта 1941 г., к тому же и сами действия проходили практически на тех же западных территориях СССР.

В своем ежегодном выступлении в день празднования 26-й годовщины Октябрьской революции И.В. Сталин, обращаясь к армии и флоту, определил перспективы войны на 1944 г.: «В великих битвах с заклятым врагом вы одержали крупные победы, покрыв боевые знамена Красной Армии и Военно-Морского Флота неувядаемой славой. Красная Армия и Военно-Морской Флот имеют теперь все возможности для того, чтобы в ближайшее время полностью очистить советскую землю от немецких захватчиков».[542] В своем близком кругу уже в декабре 1943 г. Верховный Главнокомандующий выражался более определенно: «…весной немцев разобьем окончательно и летом кончим войну».[543]

Для Германии ситуация на начало нового года войны оставалась крайне сложной. Под натиском Красной Армии вермахт вынужден был отходить все дальше на запад. Война все быстрее подходила к границам рейха. Высадка союзников на Сицилии, потеря Италии и ожидавшийся новый англо-американский десант в Европе сковывал действия немецкого командования. В этой ситуации, как предлагал начальник штаба верховного главнокомандования вермахта В. Кейтель, оставалось только одно – «упорно обороняя каждую пядь земли на Востоке», стабилизировать восточный фронт, удержать советские войска вдали от границ Германии, накопить за счет новых формирований силы на Западе, отразить вторжение англо-американских войск в Западную Европу.[544]

В значительной степени повторилась ситуация начала 1943 г., с той разницей, что теперь немецкое командование не ставило перед собой задачи перехватить стратегическую инициативу на Востоке. Советское командование как и год назад планировало освободить оккупированную территорию и закончить разгром противника в результате мощного наступления по всему фронту – от Ленинграда до Черного моря. Окончательное решение было принято на совместном заседании Политбюро ЦК ВКП (б), ГКО и Ставки Верховного Главнокомандования в середине декабря 1943 г.[545]

Соотношение сил на советско-германском фронте к началу 1944 г. вполне позволяло реализовать столь масштабные замыслы советского руководства.

Соотношение сил сторон на советско-германском фронте к началу 1944 г.[546]

Силы и средства	Красная Армия	Вермахт и союзники	Соотношение
Личный состав (тыс. чел.)			1,3:1
Танки и САУ			1,4:1
Самолеты боевые			2,7:1
Орудия и минометы			1,7:1

План общего наступления, подготовленный в Генштабе, как и в 1943 г. предусматривал проведение ряда операций на окружение. Но если год назад подобный замысел не находил понимания у Верховного Главнокомандующего, то теперь Сталин изменил свое отношение к идее окружения. В преддверии новой военной кампании он прямо сказал об этом маршала Г.К. Жукову: «Теперь мы стали сильнее, наши войска опытнее. Мы не только можем, но и должны проводить операции на окружение».[547]

Изучение действий Красной Армии на завершающем этапе войны дает основания для постановки новой группы вопросов, формирующих ключевую проблему данной главы. Каким образом советскому военно-политическому руководству удалось обеспечить высокий уровень эффективности боевых действий Красной Армии в 1944-1945 гг.? И чем объяснялись примеры неудач и провалов отдельных операций? Весьма перспективным для изучения Великой Отечественной войны в целом представляется вопрос о сочетании собственно военных и политических мотивов советской Ставки и конкретно И.В. Сталина в процессе принятия решения на проведение заключительных операций войны весной 1945 г. В целом ключевая проблем данной главы может быть сформулирована следующим образом – насколько эффективной и адекватной оказалась советская модель руководства вооруженной борьбой на заключительном этапе войны, когда интересы политики стали превалировать над потребностями ведения боевых действий?

Завершающий период войны 1944-1945 гг. стал временем триумфа советского оружия – впечатляющие темпы наступления сочетались с эффектным ударами и операциями на окружение, как в Европе, так и в Маньчжурии. К этому времени советские военачальники в большинстве своем, действительно, овладели мастерством проведения масштабных наступательных операций, советская экономика достигла пика военного производства, союзники наступали на Германию с юга и запада, не прекращая мощнейших налетов стратегической авиации. Казалось, что III рейх в этих условиях должен был рухнуть после первых же ударов. Но сопротивление немецкой армии продолжалось до самых последних дней, практически не ослабевая. В этих условиях от командования Красной Армии требовался высочайший уровень полководческого искусства. И этот уровень был продемонстрирован не раз. Целый ряд операций Красной Армии заключительного периода вошел в сокровищницу отечественного военного искусства. Но вместе с тем было и другое – сохранявшийся высочайший уровень потерь и ряд откровенных неудач и настоящих провалов. Ряд решений Ставки на проведение операций вызывал сомнения у командующих фронтами и армиями в их обоснованности и целесообразности. В этот же период изменился характер и модель руководства со стороны Ставки, точнее И.В. Сталина. Как результат, картина завершающего периода войны так же приобрела неоднозначный и подчас противоречивый характер.

Разгром на Украине

После отступления 1943 г. немецкое командование пыталось всеми силами удержаться на правобережной Украине, восстановив коммуникации с отрезанной в Крыму 17-й армией. Удар наносили четыре образованных в конце 1943 г. Украинских фронта. После пополнения и усиления они насчитывали 2230 тыс. человек, 2015 танков и САУ, 2600 боевых самолетов, 28,6 тыс. орудий и минометов. Советским войска противостояли группы армий «Юг» и «А» под командованием лучших генералов вермахта – фельдмаршалов Э. Манштейна и Э. Клейста. Они имели в своем составе 1760 тыс. человек, 2200 танков и штурмовых орудий, 1460 боевых самолетов, 16,8 тыс. орудий и минометов.[548]

Боевые действия, охватившие гигантское пространство от Полесья до Черного моря, вошли в историю как Днепровско-Карпатская стратегическая операция, продолжавшаяся с 24 декабря 1943 по 6 мая 1944 г. В ее рамках было проведено десять самостоятельных фронтовых операций, среди которых самые известные – Житомирско-Бердичевская, Корсунь-Шевченковская и Никопольско-Криворожская.

Замысел советского командования предполагал общий разгром южного фланга немецкого фронта и выход Красной Армии к границам Южной Польше, Карпатам и Балканам. Первым 24 декабря 1943 г. наступление начали войска 1-го Украинского фронта. Давний соперник Манштейна генерал Н.Ф. Ватутин имел все возможности наконец-то сквитаться за все предыдущие неудачи. В распоряжении советского командующего была почти миллионная группировка – семь общевойсковых (13, 18, 27, 38, 40, 60 и 1-я гвардейская) и целых две танковых армии, их действия с воздуха прикрывала 2-я воздушная армия.[549] Главный удар Ватутин нанес в обход фланга 4-й танковой армии немцев, все еще угрожавшей Киеву, с выходом через Житомир и Бердичев к Жмеринке.

Наступление началось успешно, и к исходу 28 декабря войска Ватутина, быстро прорвав оборону, вышли в глубину зоны противника на 100 км. Манштейн, быстро оценив возникшую опасность, решил нанести свой излюбленный танковый удар во фланг, но единственный доступный резерв – 1-я танковая армия в это время обороняла Никопольский выступ. Фельдмаршал обратился к Гитлеру с предложением вывести войска из излучины Днепра, оставив никопольский плацдарм. Но в очередной раз политические соображения взяли верх, и Гитлер, согласившись на переброску части резервов из Никополя, общий отход запретил категорически.

Масштабный успех 1-го Украинского оказался неожиданным и для советской Ставки. Возникла идея его использовать. Командующий 2-м Украинским фронтом генерал армии И.С. Конев получил задачу вместо наступления на Кривой Рог, двинуться на Кировоград и Первомайск для окружения основных сил 8-й немецкой армии, все еще державшей выступ на Днепре у г. Канев. Часть сил 1-го Украинского фронта была развернута навстречу войскам Конева. Новая идея Ставки, таким образом, объединяла разнонаправленные действия двух соседних фронтов. Но у нее был один недостаток – она появилась уже после начала наступления. И в результате 2-му Украинскому фронту пришлось по ходу менять направление главного удара, всего за пять дней перегруппировав главные силы фронта с левого фланга в центр. Наступление фронта генерала И.С. Конева началось утром 5 января и поначалу развивалось успешно. Ударные группировки прорвались на глубину до 20 км, обойдя Кировоград. Но сразу же сказалась недостаточность подготовки наступления. Полностью подавить оборону противника не удалось, и командованию фронтом пришлось ввести в сражения 5-ю гвардейскую танковую армию. Она прорвала оборону, но потеряла до половины своего боевого состава.

8 января танковые и механизированные корпуса 2-го Украинского фронта освободили Кировоград, но для соединения с войсками Ватутина и окружения сил 8-й немецкой армии сил уже не осталось. Соединения, особенно, танковые понесли слишком тяжелые потери. 16 января фронт перешел к обороне. 1-й Украинский фронт все еще продолжал наступление, но 12 января Манштейн, получив необходимые резервы, нанес контрудар по его соединениям в районе Жмеринки, и к 15 января дальнейшее продвижение войск Ватутина было остановлено. Наступление 3-го и 4-го Украинских фронтов, проводившееся 10-11 января с целью ликвидации никопольского плацдарма результатов не дало – войска даже не смогли прорвать оборону противника.

Главной причиной неудач 2, 3, 4-го Украинского фронтов стала заурядная нехватка сил. Как это ни парадоксально, но несмотря на полуторное превосходство в людях, авиации и артиллерии советскому командованию не хватило сил для завершения успешно начатого удара. Сказались все те же старые недостатки – наступление планировалось на широком участке и силы наступавших были распределены между четырьмя фронтами. Когда же войска генерала Ватутина добились успеха, потребовались дополнительные резервы, но их не было. Пришлось перебрасывать их с других участков. В данной ситуации опять все решал исход состязания противоборствующих сторон в маневре резервами, а в этом советские военачальники все еще уступали противнику. Исход наступления войск Ватутина мог быть совсем иным, если бы резервы 3-го и 4-го Украинских фронтов были брошены не в лобовые атаки на никопольский плацдарм, а в уже созданный прорыв на участке 1-го Украинского фронта.

Новое наступление 1-го и 2-го Украинских фронтов началось после десятидневного перерыва, во время которого войска получили подкрепления. Ставка поставила на этот раз решающую задачу на окружение сил противника. 24-26 января оба фронта, быстро прорвав немецкую оборону, устремились навстречу друг другу. Противник не преминул нанести танковые контрудары во фланг наступавшим, и 27 января два прорвавшихся корпуса 5-й гвардейской танковой армии 2-го Украинского фронта были отсечены от главных сил, место прорыва вновь было закрыто. Командующий фронтом генерал И.С. Конев оказался в ситуации, неоднократно повторявшейся в 1942-1943 гг., когда прорвавшиеся в глубь обороны противника соединения сами попадали в окружение. Как правило, подобные прорыва заканчивались трагедией – окруженные войска занимали оборону в ожидании помощи, наладить их снабжение не удавалось, и они уничтожались противником. Но на этот раз Конев решил действовать иначе – один из танковых корпусов получил приказ занять оборону, а второй – прорываться на соединение с войсками 1-го Украинского фронта. В результате 28 января танки Конева встретились в районе Звенигородки с передовыми частями 6-й танковой армии, действовавшей в составе фронта Ватутина. Эти действия советских танкистов смешали планы противника, чем воспользовался Конев и вновь прорвал немецкий фронт. Соединения 2-го Украинского фронта, быстро продвигаясь вглубь, создали внутренний и внешний фронт окружения.

К 31 января в советском кольце под Корсунь-Шевченковским оказалось 7 немецких дивизий и одна бригада с частями усиления. По советским данным – около 80 тыс. человек, по данным противника – не более 54 тысяч.[550] Практически сразу же и на внешнем, и на внутреннем фронте окружения разгорелись ожесточенные бои. Войска Конева и Ватутина одновременно пытались рассечь окруженную группировку и отражали атаки противника из вне. Ситуация сложилась крайне тяжелая. Манштейн стремился, во что бы то ни стало, вывести окруженных из котла. В самом кольце боеспособность войск оставалась весьма высокой. В журнале боевых действий 2-го Украинского фронта от 7 февраля отмечено: «Несмотря на то, что немецкая группировка полностью окружена уже в течение нескольких дней… несмотря на полную неудачу освобождения окруженных с юга… и очевидную невозможность выбраться из этого огневого кольца… нет фактов деморализации и дезорганизации в войсках окруженных немецких дивизий. В плен сдаются единицы, сопротивление упорное, контратаки не прекращаются. Это явление еще раз подчеркивает, что мы воюем все еще с очень сильной, упорной и устойчивой армией. Тем ценнее и значительнее наша победа над врагом».[551]

Немецкая армия в очередной демонстрировала поразительную стойкость, верность воинскому долгу и высокий уровень боеспособности в очень тяжелых условиях. Солдаты и офицеры окруженных частей надеялись на то, что высшее командование не оставит их. И, действительно, вскоре началась доставка всего необходимого по воздуху и сосредоточение ударных соединений для деблокирующего удара. Фельдмаршал Э. Манштейн выдвинул из района Винницы к внешнему кольцу окружения 1-го Украинского фронта четыре танковые дивизии, четыре другие танковые дивизии атаковали соединения 2-го Украинского фронта.

Ожесточенность боев нарастала с каждым днем и каждым часом. Танковые удары противника из вне становились все опаснее, его силы нарастали, а расчленить окруженную группировку советским войскам так и не удалось. Нарастала нервозность и советского командования. 12 февраля И.В. Сталин позвонил маршалу Г.К. Жукову, координировавшему действия обоих фронтов.

Из воспоминаний маршала Г.К. Жукова:

«Верховный сказал:

– Мне сейчас звонил Конев и доложил, что у Ватутина ночью прорвался противник из района Шандеровки в Хилки и Новую Буду. Вы знаете об этом?

– Нет, не знаю.

– Проверьте и доложите.

Тут же позвонил Н.Ф.Ватутину и выяснил: противник действительно пытался, пользуясь пургой, вырваться из окружения и уже успел продвинуться километра на два-три, занял Хилки, но был остановлен.

Переговорив с Н.Ф.Ватутиным о принятии дополнительных мер, я позвонил Верховному и доложил ему то, что мне стало известно из сообщения командующего 1-м Украинским фронтом.

И.В.Сталин крепко выругал меня и Н.Ф.Ватутина, а затем сказал:

– Конев предлагает передать ему руководство войсками внутреннего фронта по ликвидации корсунь-шевченковской группы противника, а руководство войсками на внешнем фронте сосредоточить в руках Ватутина.

– Окончательное уничтожение группы противника, находящейся в котле, дело трех-четырех дней, – ответил я. – Передача управления войсками 27-й армии 2-му Украинскому фронту может затянуть ход операции.

И.В.Сталин в повышенно раздраженном тоне сказал:

– Хорошо. Пусть Ватутин лично займется операцией 13-й и 60-й армий в районе Ровно–Луцк–Дубно, а вы возьмите на себя ответственность не допустить прорыва ударной группы противника из района Лисянки. Все».[552]

Из воспоминаний маршала И.С. Конева:

«12 февраля 1944 года около 12 часов меня по ВЧ вызвал Верховный Главнокомандующий. Сталин, рассерженный, сказал, что вот мы огласили на весь мир, что в районе Корсунь-Шевченковского окружили крупную группировку противника, а в Ставке есть данные, что окруженная группировка прорвала фронт 27-й армии и уходит к своим, и спросил:

– Что вы знаете по обстановке на фронте у соседа?…

– Не беспокойтесь, товарищ Сталин. Окруженный противник не уйдет. Наш фронт принял меры…

Сталин спросил:

– Это вы сделали по своей инициативе? Ведь это за разграничительной линией фронта…

– Да, по своей, товарищ Сталин…

– Это очень хорошо. Мы посоветуемся в Ставке, и я вам позвоню.

Действительно, через 10—15 минут Сталин позвонил вновь:

– Нельзя ли все войска, действующие против окруженной группировки, в том числе и 1-го Украинского фронта (27-ю армию) подчинить вам и возложить на вас руководство уничтожением окруженной группировки?

Такого предложения я не ожидал, но ответил без паузы:

– Товарищ Сталин, сейчас очень трудно провести переподчинение 27-й армии 1-го Украинского фронта мне. 27-я армия действует с обратной стороны кольца окружения, то есть с противоположной стороны по отношению наших войск, с другого операционного направления… пока в коридоре идет бой, напрямую установить связь с 27-й армией невозможно. Армия очень слабая, растянута на широком фронте. Она не сможет удержать окруженного противника…

На это Сталин сказал, что Ставка обяжет штаб 1-го Украинского фронта передавать все мои приказы и распоряжения 27-й армии и оставит ее на снабжении в 1-м Украинском фронте. Я ответил, что в такой динамичной обстановке эта форма управления не обеспечит надежность и быстроту передачи распоряжений. А сейчас требуется личное общение и связь накоротке. Все распоряжения будут идти с запозданием.

– Хорошо, мы еще посоветуемся в Ставке и с Генеральным штабом и тогда решим, – закончил разговор Сталин».[553]

По прошествии двух часов Сталин своей директивой возложил общее руководство ликвидацией окруженной группировки на Конева, Ватутин получил задачу не допустить прорыва противника из вне, а задачи Жукова ограничивались координацией действий фронтов на внешнем кольце окружения.

Из воспоминаний маршала Г.К. Жукова:

«Н.Ф. Ватутин был очень впечатлительный человек. Получив директиву, он тотчас же позвонил мне и, полагая, что я был инициатором этого перемещения, с обидой сказал:

– Товарищ маршал, кому-кому, а вам-то известно, что я, не смыкая глаз несколько суток подряд, напрягал все силы для осуществления Корсунь-Шевченковской операции. Почему же сейчас меня отстраняют и не дают довести эту операцию до конца? Я тоже патриот войск своего фронта и хочу, чтобы столица нашей Родины Москва отсалютовала бойцам 1-го Украинского фронта.

Я не мог сказать Н.Ф. Ватутину, чье было это предложение, чтобы не сталкивать его с И.С. Коневым. Однако я считал, что в данном случае Н.Ф. Ватутин прав как командующий, заботясь о боевой, вполне заслуженной славе вверенных ему войск.

– Николай Федорович, это приказ Верховного, мы с вами солдаты, давайте безоговорочно выполнять приказ…»[554]

Тем временем положение окруженных становилось отчаянным. 4 февраля советское командование предъявило им ультиматум о сдаче, гарантировав сохранение жизни и возвр