О крестовых походах. первый крестовый поход

Крестовые походы имеют не только общеисторичес­кий интерес как выражение идей и настроения умов в из­вестный период средневековой истории. По своим моти­вам, а равно по ближайшим последствиям, в особенности же по разнообразным и глубоким влияниям на взаимные отношения Востока к Западу, крестовые походы не лише­ны специального значения для истории восточноевро­пейских народов. Составляя весьма важный отдел в за­падноевропейской истории, крестовые походы обильны внешними фактами и богаты результатами, которые хотя и куплены были весьма дорогой ценой, но могуществен­но повлияли на духовное развитие европейских народов. Западные народы вложили в крестовые походы много своих сил, и материальных и духовных, потому нет ниче­го удивительного, что национальная история французов, немцев, итальянцев и англичан не может не уделять зна­чительного места изложению истории крестовых похо­дов. Для восточноевропейской — в частности, для рус­ской — истории крестовые походы представляют инте­рес с другой точки зрения, именно по соображению мотивов и результатов крестовых походов. Весьма рель­ефно выступающий в новой истории антагонизм между Западной и Восточной Европой, резко выдвигающаяся противоположность интересов и культур романо-германской и греко-славянской в первый раз обнаружилась в эпоху крестовых походов, а нынешнее политическое и религиозное влияние католических стран на Востоке на­чалами своими восходит к той же эпохе. Религиозная и национальная вражда к мусульманству, одушевлявшая первых крестоносцев и поддерживавшая их в перенесе­нии громадных лишений и потерь, скоро уступила место другим побуждениям, которые, однако, оказались ни­сколько не слабее, первых и продолжали увлекать на Вос­ток новые и новые западные ополчения. Когда первона­чальная цель крестоносного движения перестала быть руководящим мотивом, выдвинулись на первое место по­литические соображения. Не об Иерусалиме и не об ос­вобождении Гроба Господня из рук неверных стали по­мышлять вожди крестоносцев, а об основании независи­мых княжений на Востоке, о завоевании Византии, наконец, о торговых преимуществах в областях визан­тийских и мусульманских. Таким образом, с точки зрения восточноевропейской истории, эпоха крестовых похо­дов представляет собой любопытнейший эпизод борьбы между Западом и Востоком, борьбы, которая еще не окончилась и поныне и продолжается на наших глазах, соединив разнообразные интересы, как религиозные, так и политические и торговые, в так называемом Восточном вопросе. Ввиду указанного крестовые походы и с точки зрения русской истории получают важное значение как эпизод столкновения двух миров, разделяющих и поны­не господство в Европе и Азии.

Ближайшие обстоятельства, вызвавшие крестовые по­ходы, остаются до сих пор не вполне ясными. Сильное развитие папской власти, мечтавшей в конце XI в. обра­тить греков к послушанию римской Церкви, глубокое вли­яние духовенства, подвинувшего западные народы к ис­полнению воли Римского первосвященника, тяжкое эко­номическое и социальное положение народных масс, привычка к войне и жажда приключений — вот причины, которыми объясняют начало крестовых походов. Реши­тельным и последним побуждением было обращение ца­ря Алексея I Комнина к папе Урбану II в 1094 г. с просьбой о помощи против турок-сельджуков. Все эти мотивы, ко­нечно, имели значение при возбуждении первого кресто­вого похода, но ни все вместе, ни каждый в отдельности они недостаточно объясняют принятое крестовыми по­ходами направление и на первых же порах обнаруживши­еся недоразумения между крестоносными вождями и византийским правительством. В русской исторической литературе с особенной силой выдвинуто то обстоятельство, что крестовые походы стоят в тесной внутренней связи с тогдашним состоянием Византийской империи и что принятое ими направление может быть выяснено из рас­смотрения политических условий, в каких находилась тогда Византия.

//Само собой разумеется, здесь подразумеваются от­ношения Византии к мусульманскому миру. К VIII в. му­сульмане овладели Азией и Африкой и утвердились на ос­тровах Средиземного моря и в некоторых областях За­падной Европы. В 717 г. они осадили Константинополь с суши и с моря, семь раз делали приступ на столицу вос­точного христианского мира. Но царь Лев Исавр успел со­единить против магометан большие морские и сухопут­ные силы и нанес им сильное поражение под Константи­нополем; это была первая победа христиан, надолго приостановившая победоносный напор мусульманского мира и спасшая от порабощения им Переднюю Малую Азию. Скоро затем (в 732 г.) магометане потерпели боль­шое поражение от Карла Мартела, заставившее их надол­го отказаться от попыток новых завоеваний и в Западной Европе. Несмотря на частные успехи магометан на остро­вах Средиземного моря (Крит и Сицилия), несмотря на опустошения, производимые ими в Италии и Южной Франции, в общем в IX и X вв. они уже не были так страш­ны и победоносны, как ранее. Это частию объясняется внутренними явлениями, наблюдаемыми в самом мусуль­манском мире. Когда ослабел первый религиозный пыл, в магометанской среде начались распри, выразившиеся в политическом дроблении калифата и в религиозном сек-таторстве. Мало-помалу образовалось три калифата: Баг­дадский, Египетский, или Фатимидский, и Испанский, или Омейядский. Багдадский калифат разделился к X в. на множество отдельных княжений; пользуясь его раздроб­лением, византийские императоры Никифор Фока и Ио­анн Цимисхий отняли у него часть Сирии с городом Ан-тиохией и остров Крит. Египетский калифат действовал отдельно от других и направлял свои силы против Сици­лии и Южной Франции. Что касается испанских арабов, то они также заняты были внутренними войнами и борь­бой с вестготами. Магометанство вновь становится опас­ным для христиан в XI в., и притом как на Востоке, так и на Западе. На Востоке магометане приобрели новых прозе­литов в лице туркменов, живших около Каспийского и Аральского морей. Туркмены, получившие потом имя ту­рок-сельджуков, вторглись в области Багдадского калифа-та, подчинили себе мелких властителей Ирана и Месопо­тамии и начали принимать деятельное участие в делах са­мого калифата, занимая место приближенных советников и администраторов калифа и составляя его военную стра­жу. Скоро турки-сельджуки перенесли на себя весь инте­рес истории магометанского мира. Они завоевали почти всю Малую Азию, образовав могущественный султанат со столицей в Иконии и угрожая самому Константинополю. Один из крупных эпизодов этой эпохи сосредоточивает­ся на событиях 1071 г., когда султан Альп-Арслан одержал блестящую победу над византийскими войсками при Манцикерте, в Армении, взяв в плен царя Романа Диогена. Это поражение имело важное значение не для одной Ви­зантии, но и для всего христианского мира. Для сельджу­ков теперь открывался свободный путь к Мраморному мо­рю и Босфору, они могли без особенных затруднений осадить Константинополь. Как бы ни были грубы и дики сельджуки, они и тогда уже понимали, что тот план дейст­вий, который впоследствии осуществлен был османскими турками, мог быть испробован и теперь. Что туркам-сель­джукам была не чужда мысль о завоевании Константино­поля, это доказывается нижеследующими фактами.

Говоря о состоянии мусульманского мира накануне крестовых походов, нельзя оставлять без внимания евро­пейских сородичей сельджуков, хорошо известных из рус­ской летописи половцев и печенегов, которые в конце XI в. распространились по Южной России и, переходя через Дунай, не раз тревожили Византийскую империю. Не далее как летом 1088 г. печенеги нанесли Алексею Комнину страшное поражение при Дристре (Силистрия), захватили в плен много знатных византийцев и самого императора заставили искать спасения в постыдном бегстве. Богатая добыча, доставшаяся печенегам, пробудила алчную за­висть в их союзниках — половцах, которые пришли к ним на помощь. Откупившись золотом от хищных соседей и подданных (печенеги были уже приняты на византийскую землю), Алексей, однако, не мог быть спокоен и за ближай­шее будущее, пока печенеги без страха переходили Балка­ны и нападали на византийские города Адрианополь и Филиппополь, доходя даже до стен столицы. На этот раз опа­сение усиливалось еще и потому, что половцы, не получив себе части из византийской добычи, грозили двинуть всю половецкую орду за Дунай, чтобы отметить печенегам. Правда, половцы в этом отношении могли оказать услугу Византии, но чего было ожидать потом от такого рода слуг и союзников?

В зиму 1089/90 г. печенеги расположились в Адриано-польской области, чтобы весной начать свои опустоши­тельные набеги в самом сердце империи. Император за­нимался обучением войска для предстоящего похода и набором новых отрядов. Лето (1090) принесло с собой новые затруднения. Турецкий пират Чаха, воспитанный в Константинополе и хорошо знакомый с положением дел, снарядил собственный флот и составил план действий против империи с моря, когда печенеги будут развлекать ее силы с сухого пути. Все лето император провел в похо­де против печенегов. Чтобы судить об опасности, угро­жавшей Константинополю, достаточно сказать, что воен­ные действия сосредоточивались около Чорлу, т. е. в рас­стоянии одного дневного перехода от столицы. С наступлением осени война прекращалась, но печенеги не думали возвращаться в свои кочевья, а расположились тут же, почти в виду Константинополя. Зима 1090/91 г. прошла в постоянных схватках, которые, впрочем, не имели решительного значения ни для той, ни для другой стороны. // Столица была заперта, из нее не выпускали жителей, потому что за стенами города рыскали печенежские наездники. В трудных обстоятельствах, какие могла помнить Византия из предшествовавшей истории, ее спа­сала возможность морских сношений. Но теперь Чаха за­мышлял отрезать от Константинополя и море. Располагая значительным числом кораблей, он сделался полновласт­ным господином Босфора и Мраморного моря. Стало из­вестным, что его послы переговариваются с предводите­лями печенежской орды и условливаются об общем плане действий. Вообще положение империи в 1091 г. представ­ляется в высшей степени беспомощным. Едва ли ранее уг­рожала ей такая неминуемая и близкая гибель. Император, говорит Анна Комнина, видя, что и с моря, и с суши наше положение весьма бедственно... посланиями, отправлен­ными в разные стороны, спешил собрать наемное опол­чение. Некоторые из этих грамот назначены были в поло­вецкие вежи, другие — к русским князьям; без сомнения, были послания и на Запад, в особенности к друзьям, кото­рые уже доказали раз свое расположение к императору, каким был Роберт, граф фландрский, приславший Алек­сею вспомогательный отряд.

Между тем воззвание Алексея Комнина на Западе долж­но было произвести сильное движение. Не без причины, конечно, первый крестовый поход составился по преиму­ществу из владетельных князей и рыцарей Франции. Ро­берт Фриз, к которому, между прочим, адресовано письмо Алексея Комнина, был авторитетным глашатаем первого похода именно в среде высших классов; притом и посла­ние императора Алексея совершенно ясно и определенно ставило вопрос о цели похода, т. е. именно так, что могло возбудить самые замечательные надежды феодальных рыцарей: берите империю и Константинополь, богатств найдете вы много; пусть все будет ваше, лишь бы не доста­валось печенегам и туркам. Гроб же Господень и Иеруса­лим, оскверняемый неверными, были достаточным зна­менем для верующих в простоте сердца, среди которых действовали другие проповедники, между которыми осо­бенной известностью пользовался Петр Пустынник. Не забудем и того, что в первом походе участвуют сын Роберта Фриза и два его племянника, также немало близких родственников. Первый крестовый поход, таким образом, состоялся бы и помимо папы и имел бы тогда совершенно иное значение и несколько другие цели. Но в октябре , 1093 г. умер Роберт Фриз, чем несколько замедлился ход начавшегося в рыцарстве движения. В латинских летопи­сях того времени сохранились некоторые указания, что уже в 1092 г. были речи о крестовом походе, было движе­ние умов в этом направлении.

( //Пока на Западе происходили переговоры и составлялись соображения, скорому осуществлению которых помешала смерть Роберта Фриза, император Алексей Комнин не только успел пережить мучительные минуты отчаяния, внушившие ему малодушное послание, но и ус­транить опасность, которая угрожала его империи. На весну 1091 г. Чаха приготовлял высадку в Галлиполи, сюда же потянулась печенежская орда. Но его отвлекли от своевременного прибытия к месту сбора греческие мор­ские силы, а потом он был убит никейским султаном. 40 тысяч половцев под предводительством Тугоркана и Боняка и отряд русского князя Василька Ростиславича содействовали тому, что печенеги были уничтожены 29 апреля 1091 г. Половецкие предводители Тугоркан и Боняк оказали громадную услугу Византии. Печенежская орда была ими уничтожена, остатки ее не могли уже воз­буждать опасений, напротив, в качестве легких разведоч­ных отрядов они с пользою служили в византийском врй-ске. Не будь на службе императора этих печенежских конников, ему не так легко было бы тревожить кресто­носные отряды неожиданными нападениями, заставлять их держаться в тесном строе и не расходиться по окрест­ностям для грабежа мирного населения. С победой над печенегами Алексею перестала угрожать опасность со­единения азиатских и европейских турок (печенеги и турки-сельджуки — одного происхождения); раздроб­ленные и враждующие между собой малоазиатские кня­жества турок-сельджуков были для Алексея совсем не так опасны, как норманнское нашествие, как набег печенежский или как остроумный и дальновидный замысел пира­та Чахи. Но к 1092 г. Алексей был уже свободен от томи­тельного страха за судьбы империи, а на Западе только еще знакомились с содержанием его послания и собира­лись в поход, который имел определенную цель — спасти Византийскую империю от печенегов и сельджуков. Здесь, конечно, следует искать причину к объяснению взаимных недоразумений и горьких обвинений, которые направлялись крестоносцами против византийцев и на­оборот. К крайнему изумлению крестоносцев, печенеги и турки оказывались на службе императора и всего чувст­вительнее вредили им быстрыми набегами; византий­ский император не только не сдавал им города и не уни­жался, но еще требовал себе ленной присяги и договари­вался о городах, которые крестоносцы завоюют у турок. Но нужно помнить, что не меньше изумлены были движе­нием крестоносного ополчения и византийцы - они ут­верждают, что это движение на восток не вызвано было просьбами их, а произошло самостоятельно и угрожало пагубными последствиями для греческой империи.//[22]

Движение в пользу крестовых походов было уже доволь­но заметное в рыцарских замках и в деревнях, когда в нем принял непосредственное участие папа Урбан II. Можно даже думать, что первый крестовый поход осуществился бы и без знаменитой клермонской речи, как это показывает ход событий. В марте 1095 г. папа Урбан II присутствовал на Соборе в Пиаченце, где решались вопросы церковного бла­гочиния — о строгости монашеской жизни, о мире Божьем и пр. — и где церковный авторитет обнаружился в некото­рых мерах по отношению к германскому императору и французскому королю. Говорят, что в конце собрания была высказана мысль о крестовом походе. Летом того же года папа был в Южной Франции, 18 ноября состоялся Собор в Клермоне. Действия этого Собора далеко не отличаются характером политических или военных решений, напротив, ограничиваются церковной сферой. Здесь снова выдвинуты были церковные вопросы: о прекращении феды, о Божием, произнесено отлучение от Церкви короля Филиппа. В конце заседания папа произнес ту речь, с которой обыкновенно начинают историю первого крестового похода. Но о содержании этой речи, сказанной под откры­тым небом, ибо огромное стечение народа не могло поместиться ни в одном городском здании, нельзя составить точного представления. Правда, речь эта передана тремя писателями первого похода, которые сами присутствовали на Соборе и были свидетелями всего происходившего, но содержание речи у всех передано по памяти, со значитель­ными личными вставками и такими отличиями в изложе­нии, которые способны внушить мысль, что все они пере­дают не одну мысль, а разные. Само собой разумеется, если бы речь Урбана II имела действительно официальное зна­чение, то она должна бы была сохраниться в каком-нибудь акте, а не в случайном изложении писателей. Точно так же и по отношению к организации крестового похода роль Урбана II сводится к самым незначительным мероприяти­ям. Правда, он обещал принять под защиту Церкви имуще­ство тех, кто отправится в крестовый поход, возобновил распоряжение о прекращении внутренних войн, поручил епископу Адемару произнести отпущение грехов для всех присутствовавших на Соборе, но этим, в сущности, и огра­ничивалось участие папы в деле такой важности для всего европейского человечества, как организация крестового похода. Нужно было иметь мало политического такта и совсем не понимать готовящихся событий, чтобы оста­ваться до такой степени безучастным к организации и на­правлению похода, в котором за отсутствием церковного руководительства должны были получить место несоглас­ные с интересами Церкви влияния.

Если таким образом папе Урбану и его клермонской ре­чи нельзя приписывать решительного значения в деле первого крестового похода, то остается рассмотреть со­ставные элементы, из которых составилась крестоносная армия, и в них поискать разгадки движения.

В первом крестовом походе прежде всего выступает на первый план народное движение, оно шло впереди и, по всей вероятности, вызвало движение высших классов. Во главе воодушевленных проповедников, неотразимо дейст­вовавших на простой народ, предание ставит Петра Пус­тынника, или Амьенского. Теперь уже доказано, что сага о Петре Амьенском не имеет фактической достоверности, ибо стало известно, что он не был в Иерусалиме и что рас­сказ об его видении в храме Гроба Господня есть поздней­ший вымысел. Тем не менее участие Петра и подобных ему лиц, красноречиво обращавшихся к массам простого на­рода с проповедью о борьбе с неверными, более всего со­действовало тому, что идея крестового похода стала попу­лярной в народных массах.

Петр Пустынник проповедовал о походе в Северной Франции; вокруг него собралось множество народа с пол­ным доверием к нему как пророку Божию. В то же время некто Вальтер из рыцарского сословия собрал массы на­рода в других местах. К концу зимы он уже имел до 15 000 человек. Готшальк сначала ведет дело вместе с Петром, по­том отделяется от него и сам собирает огромную толпу из франков, швабов и лотарингцев. Проходя Германией, эти толпы нападали на сельских жителей, производили гра­беж и вообще не хотели соблюдать приказаний своих ма­ло уважаемых вождей. В прирейнских городах Трире, Майнце, Шпейере и Вормсе толпы крестоносцев напали на евреев, многих перебили и разграбили их имущество. Означенные вожди и сподвижники их, выступившие в по­ход весной 1096 г., стояли во главе хотя и многочисленно­го, но самого жалкого сброда, к которому приставали пре­ступники, беглые крестьяне и не ужившиеся в монастырях монахи. Эти первые крестоносные толпы не имели с со­бой ни запасов, ни обоза, не признавали никакой дисцип­лины и позволяли себе невообразимые насилия на пути, оставляя по себе самую дурную память. С подобными нест­ройными массами в первый раз знакомятся греки и турки-сельджуки и по ним составляют понятие о целях, средст­вах и силах крестоносцев.

Когда крестоносное ополчение приблизилось к границам Венгрии, там уже знали, с кем приходится иметь дело, и приняли меры предосторожности. Король Коломан стоял с войском на границе и поджидал крестоносцев. Он соглашался не только пропустить их, но и снабдить съестными припасами, если они не будут позволять себе насилий и беспорядков. Первая толпа, пришедшая в Венгрию, имела во главе Готшалька. Здесь услыхала она, о другой отряд, предводимый графом Эмиконом Лейнингеном, был почти весь уничтожен в Чехии князем Брячиславом. Тогда ополчение Готшалька, считая своим долгом отомстить за своих собратьев, начало опустошать страну, по которой оно проходило. Коломан напал на крестоносцев и одним делом решил участь всего отряда. Позже этой же дорогой идут толпы, предводимые Петром и Вальтером. Наученные опытом, они прошли через Вен­грию в должном порядке и без особенных приключений. Но на границе Болгарии их ждал враждебный прием. Петр проходил Болгарией как неприятельской землей и, весьма ослабленный, добрался до границ Византийской империи. Численность крестоносцев после всех потерь доходила до 180 000.

Когда ополчение Петра достигло границы Византий­ской империи, царь Алексей Комнин послал навстречу ему послов и обещал снабжать Петра всеми продовольст­венными средствами, если он без замедления поспешит к Константинополю. На местах остановок крестоносцы действительно находили припасы, и греческое населе­ние относилось к ним с доверчивостью и не разбегалось при появлении их. Только на два дня Петр остановился в Адрианополе и 1 августа 1096 г. прибыл к столице. Здесь присоединились к нему остатки отряда Вальтера, импе­раторские чиновники указали им место остановки и рас­положения. Император отнесся к этой крестоносной толпе со всею гуманностью и состраданием. Он уговари­вал Петра переждать на европейском берегу пролива, по­ка подойдут рыцарские отряды, ибо плохо вооруженная толпа, каково было почти 200-тысячное войско Петра, не в состоянии было вести дела с турками. Призвав к себе Петра и расспросив его, император понял, что он имеет дело с мечтателем, совсем незнакомым с принятыми им на себя обязанностями предводителя. Алексей выразил, однако, полное расположение к Петру, сделал ему пода­рок, приказал раздать деньги и припасы его отряду и про­сил лишь наблюдать порядок и не допускать насильст­венных действий. Крестоносцы бродили по городу, удив­лялись роскоши и богатствам; беднякам нельзя было брать на деньги всего, что им нравилось, они начали брать силой. Последовали неизбежные столкновения с полицией, пожары и опустошения. Благочестивые крес­тоносцы стали жаловаться, что их удерживают против воли на европейском берегу и не позволяют вступить и борьбу с врагами креста Христова. Что оставалось делать византийскому правительству? Не без удовольствия оно вняло ропоту толпы и дало ей возможность переправить­ся на азиатский берег. Здесь при Еленополе, на северо-за­пад от Никеи, крестоносцы расположились лагерем. На неприятельской земле, в виду турок-сельджуков, владе­ния которых простирались тогда почти до самого берега моря, крестоносцам нужно было держаться со всею осто­рожностью и в полном подчинении одному вождю. Но Петр не сумел сохранить своего влияния: толпы располз­лись по окрестностям, грабили селения и опустошали страну, одной удалось даже близ Никеи одержать верх над турецким отрядом. С кичением и самонадеянностью удальцы рассказывали в лагере о своих подвигах; соста­вилась другая толпа охотников, пожелавшая повторить набег. Все это делалось помимо Петра Пустынника, про­тив его советов и предостережений. С огорчением оста­вил он лагерь крестоносцев и возвратился в Константи­нополь поджидать рыцарских ополчений. Затем все кре­стоносное войско постигла самая жалкая участь. Между тем как толпа охотников, запертая в одном укреплении, была уничтожена турками, в Еленопольском лагере рас­пущен был ложный слух, что Никея взята крестоносцами. Все пожелали участвовать в добыче и шумно, без всякого порядка, снялись с лагеря. Путь лежал по гористой местности, которую заняли турки. Нестройная и беспорядочная толпа крестоносцев перебита была в один день, немногие спаслись бегством к Босфору и перевезены на греческих лодках в Константинополь. Это было в первых числах октября 1096 г.

Рассказанные события составляют введение в первый крестовый поход. Большинство участников в этих собы­тиях не возвышались до политических целей и соображе­ний и действовали только под влиянием фанатического чувства: насилия и убийства, совершенные ими в тех стра­нах, через которые они проходили, стремясь к своей цели, — в Венгрии, Болгарии и Константинополе, — казались им вполне благочестивыми подвигами, прямо отно­сившимися к делу. Несчастный опыт, сделанный первыми крестоносцами, послужил уроком для последующих крес­тоносных войск. Как венгры, болгаре, так и сами греки стали недоверчиво относиться к действиям крестоносцев и их целям; по первым толпам они судили вообще о всех крестоносцах. Но кроме этого обстоятельства весьма не­выгодно отозвалось на крестоносцах и то, что несчаст­ный исход октябрьской катастрофы, уничтожив сотни тысяч крестоносцев, вселил уверенность в турок. Как у греков, так и у турок возникли новые планы относительно крестоносцев.

События 1096 г. должны были ускорить движение ры­царей. Проповедь о крестовом походе нашла привержен­цев и среди высших слоев общества; но она не коснулась тех лиц, которые могли направить движение по одному плану и к одной цели. Ни французский, ни английский, ни немецкий короли не могли принять и не приняли уча­стия в этом движении. Это объясняется тем, что как ко­роль французский, так и германский император стояли в неблагоприятных отношениях к Римскому престолу. Фи­липп I, король французский, навлек на себя гнев св. пре­стола своим бракоразводным делом. Германский король Генрих IV находился в самом критическом положении: он вовлечен был в трудную и опасную борьбу за инвеституру и готовился в это время смыть с себя позор каносского свидания. Но, не принимая личного участия, никто из них не мог и остановить начавшегося движения. Сред­нее и высшее сословия — рыцари, бароны, графы, герцо­ги — были увлечены сильным движением низших клас­сов, к которым пристали также и города, и не могли не поддаться общему течению. Видя массы народа, которые без оружия и без провизии стремились в неизвестные-земли на неизвестное рискованное предприятие, воен­ные люди считали бесчестным оставаться спокойными на своих местах.

Летом 1096 г. начинается движение графов, герцогов и князей. В середине августа снаряжается в поход Готфрид Бульонский, герцог нижнелотарингский (племянник Готфрида Бородатого, который в борьбе за инвеституру был решительным врагом Григория VII). Готфрид Бульонский имел качества феодального государя, он хотел провести в своих владениях меры, противоположные интересам св. престола, и далеко не сочувствовал недавней победе пап­ства над светской властью, словом, не был церковного на­правления. Но как скоро он принял участие в крестонос­ном движении, народная сага придала ему церковный ха­рактер. В этом облике для историка трудно отличить настоящего Готфрида, отделить действительность от фантазии, истину от вымысла. По позднейшим предани­ям, свой род Готфрид ведет от Карла Великого. Он нахо­дится в прямой связи с папами, он их помощник и слуга, он строит, обогащает церкви... Но если отнять от Готфри­да весь фантастический элемент, то он представляется нам в высшей степени несимпатичным, неидеальным. Он желает на Востоке вознаградить себя за те потери, кото­рые он понес в собственных владениях. Чтобы иметь средства для похода, он заложил свои владения епископу Люттиха и Вердюна. Получив за это значительную сумму денег, он собрал вокруг себя многочисленный отряд (до 70 тыс.) из хорошо вооруженных рыцарей и снабдил его провиантом и всем необходимым для дальнего похода. К нему пристают его братья Евстафий и Балдуин, впоследствии король иерусалимский. Готфрид не был главным начальником всего похода, но во многих случаях князья бароны спрашивали его совета и руководились его мнениями. Он держал путь к Константинополю через Венгрию и Болгарию, т. е. шел тою же дорогой, что и ополчение Петра, Вальтера и других.

Наследственные земли тогдашней французской короны выставили отряд под предводительством брата короля — Гуго, графа Вермандуа. Это был еще молодой человек, гордый своим происхождением и рыцарской славой, тщеславный и пустой, по свидетельству Анны Комниной. Поход был для него лишь средством искать славы и новых владений. Он спешил возможно скорее добраться до Константинополя и предпринял путь чрез Италию, чтобы отсюда переехать морем в Византию. Поспешность много повредила ему; он действительно первым попал в Константинополь, но в печальном положении: буря при­била его судно к берегу, и он должен был без особенных почестей отправиться в Константинополь по приглаше­нию императорских чиновников.

На севере Франции оставалось два ополчения: герцог Нормандии Роберт, сын Вильгельма Завоевателя и брат тогдашнего английского короля Вильгельма Рыжего, предпринял поход уже совсем не из религиозных побуж­дений. В своем герцогстве он пользовался весьма ограни­ченной властью и располагал малыми доходами. Большая часть городов Нормандии принадлежала английскому ко­ролю; бароны не оказывали повиновения своему герцогу. Для Роберта поход в Св. Землю казался единственным средством выйти из затруднительного положения, в кото­рое он поставил себя в Нормандии. Заложив английскому королю свое герцогство, Роберт получил необходимую для предприятия сумму и собрал вокруг себя рыцарей Нормандии и Англии. Другое ополчение собралось во Фландрии под предводительством Роберта Фриза, сына известного графа того же имени, пилигрима в Св. Землю, находившегося в дружественных отношениях с царем Алексеем Комнином.

Все три ополчения Северной и Средней Франции на­правились через Италию, где папа Урбан благословил их предприятие, причем Гуго Вермандуа получил из рук Римского епископа священную хоругвь.

Из Южной Франции составилось ополчение под гла­венством Раймонда, графа тулузского. Он уже ранее про­славился в войнах с арабами и обладал всеми качествами народного вождя. 100-тысячный отряд и строгая дисцип­лина снискали уважение графу тулузскому в Греции и и Азии. Он шел через Альпы к Фриулю и потом берегом Адриатического моря через Далмацию. Граф Раймонд С. Жиль играет странную роль среди других предводите­лей крестоносного ополчения. В нем мало энергии, мало предприимчивости: он как бы сам упускал из рук свое гла­венство и отдавал его другим.

Французские крестоносцы, избравшие путь чрез Ита­лию, не успели все переправиться в Византию до наступления зимы. Часть их зимовала в Италии. Этому обстоятельству следует приписать движение, появившееся и Южной Италии в начале 1097 г. Князь тарентский Боемунд, сын Роберта Гвискара, владел маленьким княжест вом, далеко не удовлетворявшим его честолюбию и не соответствовавшим его военной славе. Он вошел в переговоры с оставшимися в Южной Италии толпами крестоносцев и убедил их примкнуть к нему и под его на­чальством начать поход. Значение Боемунда Тарентского усилилось особенно тем, что с ним соединился для похо­да племянник его Танкред, замечательнейшее лицо первого похода. Южноитальянские норманны, самые опас­ные враги Византии, не один раз уже считавшиеся с неп из-за обладания Далмацией, вносили, в лице своих пред­водителей Боемунда и Танкреда, новый элемент в кресто­носное движение — политические счеты и вражду к Ви­зантии. Силы норманнов могли равняться по качеству с силами французских рыцарей. Но предводители их бы­ли, кроме того, чрезвычайно коварны и корыстолюбивы. В особенности Танкред не мог переносить совместничества, держался во всем походе недоверчиво и не хотел подчиняться выгодам общей пользы. Зимой 1096 г. норманны заняты были общим делом — войной с Амальфи. Боемунд воспользовался случаем, сосредоточившим водной местности норманнских рыцарей, и убедил их, что лучше искать счастия в отдаленных землях, чем терять время в осаде Амальфи. Так стал князь Боемунд во главе южноитальянских и сицилийских норманнов, вместе с тем в первый крестовый поход вносился элемент поли­тических счетов с Византиею. Все перечисленные отря­ды преследовали совершенно самостоятельные задачи. Общего плана действия и главнокомандующего не было. Даже части отрядов и отдельные рыцари нередко пере­ходили от одного вождя к другому.

В Константинополе заблаговременно получались све­дения о движении князей, о числе их войска и направле­нии, какого держались они на пути в Азию. Само собой ра­зумеется, точных известий не могло быть: доносили, что крестоносцев более, чем звезд на небе и песку на берегу моря, подозревали у некоторых вождей враждебные наме­рения относительно самой столицы Византийской импе­рии. Царевна Анна Комнина так передает впечатление, произведенное крестоносным движением:

«Разнеслась весть о нашествии бесчисленных франкских ополчений. Император испугался, ибо знал, каков был этот народ — неудержимый в порывах, не­верный данному слову, изменчивый. Не без основания предвидя важные затруднения, он принял свои меры, чтобы быть готовым встретить вождей крестоносно­го ополчения».

Византийское правительство упрекают в том, что оно своим недоверием и интригами парализовало действия крестоносцев и одно должно нести ответственность в не­успешности всего предприятия. Вместо того чтобы вмес­те с вождями первого похода идти против турок-сельджу­ков, император Алексей, говорят, довел дело до крайних пределов подозрительности и думал извлечь личные вы­годы из крестового похода. В дальнейшем изложении мы будем иметь возможность судить о взаимных отношениях византийского правительства и вождей крестового похо­да; теперь же заметим, что византийцы и крестоносцы иначе понимали весь ход отношений, из чего возникали крупные недоразумения и промахи со стороны тех и дру­гих. На первых порах Алексей остановился на мысли — пользуясь разобщением вождей и отсутствием между ни­ми такого руководителя, который бы заправлял всем по­ходом, — не допустить, чтобы все отряды в одно и то же время собрались около Константинополя, наблюдать осо­бо за каждым вождем, как скоро явится он в пределах Византии, и стараться по возможности скорее переправить его на азиатский берег. Знакомясь отдельно со свойства­ми и характером каждого предводителя, Алексей вступил с некоторыми из них в приязнь и завязал дружбу, вследст вне чего должен был измениться и взгляд его на поход. Тогда открылась возможность поставить вопрос, чтобы все завоевания крестоносцев у турок переходили к византийскому императору и чтобы вожди предварительно да­ли на это присягу.

Первым, с которым познакомился Алексей, был Гуго, граф Вермандуа. Еще из Италии он отправил к императору два письма, извещая о своем решении принять крест и о том, что высадится на византийскую землю в Драче (Dyrrachium, Epidamnus). На основании этих писем и Константинополе сделаны были соответствующие рас­поряжения. Местные власти получили приказание сейчас же по прибытии Гуго дать об этом знать в столицу и ста­раться без всякой медлительности препроводить его да­лее. Несколько судов греческого флота крейсировало около берега и наблюдало, когда прибудет Гуго. На беду. Гуго не мог встретить торжественного приема: буря, как сказано выше, выбросила его корабль на берег, византий­ская береговая стража нашла его в жалком положении. Сообразно полученным приказаниям Гуго препроводили в Константинополь, где император устроил ему почет­ную встречу. Это было вскоре за поражением турками первой крестоносной толпы под Никеей, приблизитель­но в декабре 1096 г. Император был к нему весьма любезен, оказывал ему почет и внимание и без особенной борьбы убедил его дать вассальную присягу. За Гуго сле­дили и доносили императору обо всем, что он делал и с кем говорил; на Западе из этого распространилась молва, что Гуго находится в плену и что император вынудил его дать ленную присягу.

Готфрид, герцог нижнелотарингский, был уже в визан­тийских пределах, когда узнал, что случилось с Гуго и как он дал византийскому царю присягу на верность. Он от­правил из Филиппополя посольство в Константинополь, требуя, чтобы Гуго дана была свобода, затем начал опусто­шать область, по которой проходило его войско. За день до Рождества Готфрид был уже под самым Константинопо­лем. Император Алексе