Царица ирина и карл великий. две империи

Византийская империя, поглощенная религиозными вопросами и борьбой партий, не могла уделить достаточного внимания внешней политике, за исключением ближайших своих окраин, угрожаемых арабами и болгарами. Т. к. усиление этих врагов затрагивало самые существенные и живые интересы государства, то византийское правительство не могло задаваться более отдаленными задачами и целями, кроме тех, которыми удовлетворялись насущные потребности. Между тем империи предстояло осуществление мировых задач. Мировое значение империи обусловливалось тем, что ее владения находились в Европе и Азии, т. е. охватывали весь известный тогда культурный мир и включали множество племен и народов. Могущество императора, кроме войска и флота, заключалось в том, что под его рукой были и восточные патриархи, и римский папа. Но со времени иконоборческой борьбы, когда император отлучен был Римской Церковью и объявлен схизматиком, римский папа стремится к тому, чтобы стряхнуть с себя власть императора. Достигнув этого при помощи лангобардского оружия, папа, однако, скоро понял, что лангобардский король гораздо опасней для Рима, чем отдаленный от Италии обширными пространствами император.

В половине VIII в., хорошо взвесив и обдумав предпринимаемый политический акт, папа заключил секретно от императора союз с Каро-лингом Пипином Коротким. В основе этого союза лежала взаимная услуга и выгода: папа разрешил Пипину низвергнуть своего короля Хильдерика III и самому стать на его место, а Пипин дал Римской Церкви политические права и земельные владения в Италии и положил начало Папской области или светской власти папы. Следствием этого было, с одной стороны, уничтожение лангобардской власти в Италии и присоединение отвоеванных у лангобардов земель к Франкскому государству, с другой же стороны — распространение власти франкских королей на Италию и Юго-Восточную Европу и зарождение идеи Западной империи. Намеченные здесь события имеют европейское, если не всемирно-историческое значение и делают перелом в истории. Нам предстоит в этой главе попытаться дать оценку одной из важнейших страниц византийской истории. Роковой смысл происшедших в небольшой период времени событий состоит в том, что на одной стороне стоял всемирный исторический деятель и гений в лице Карла Великого, а на другой — обыкновенная женщина, к тому же поставленная в крайнее затруднение религиозной смутой и дворцовой интригой.

В 781 г., когда Карл находился в Риме, празднуя Пасху с папой Адрианом, к нему явились послы из Константинополя с предложением от имени царицы Ирины союза и брачного проекта. Именно: предполагалось сосватать франкскую принцессу Ротруду, восьмилетнюю дочь Карла, за византийского царя Константина VI. В летописях можно было указать уже пример подобных, хотя и не осуществившихся, переговоров о браке: это переписка Константина Копронима с Пипином по вопросу о браке между Гизелой и Львом IV (1). Карлу этот союз казался желательным во многих отношениях и, между прочим, потому, что для представителя новой еще династии было весьма большой честью породниться с императорским домом, с которым не мог равняться никто в мире. Этим соглашением он надеялся, кроме того, разом покончить с притязаниями и угрозами лангобардского королевича Адельгиза, нашедшего прием в Константинополе и не перестававшего предъявлять права на лангобардскую корону. Как можно догадываться, и папа Стефан III не имел ничего против этого брака, т. к. обручение произошло в Риме со всею торжественностью при тех же самых поручителях-послах (2).

Следует думать, что ближайшие затем события, имеющие отношение к переговорам о соборе и к восстановлению добрых отношений между Восточной и Западной Церковью, были естественным последствием указанных переговоров. Но затем, после окончания Вселенского собора, неожиданно складывается новая политическая комбинация и обнаруживается разрыв сношений по вопросу о брачном союзе и поспешное заключение брака Константина с девицей армянского происхождения по имени Мария. Этот поворот взглядов на взаимные отношения Франкской державы к Византийской империи, и обратно, сопровождавшийся нарушением брачного соглашения, должен быть здесь обстоятельно объяснен как факт несомненной исторической важности. Если нам удастся понять создавшуюся после 787 г. политическую обстановку, тогда легко будет видеть, кто был виновником разрыва, Карл или Ирина. Действительно, после сближения в 781 г. и заключенного на основе этого сближения соглашения политические обстоятельства через шесть лет значительно переменились. Прежде всего после своего второго похода в Рим Карл, слишком поглощенный делами на севере и северо-востоке, мало заботился об итальянских отношениях, достаточно, впрочем, организованных во время предыдущего продолжительного пребывания в Италии. Хотя за это время продолжалась правильная переписка между папой и Карлом, но она ограничивалась довольно обычными приветствиями и извещениями о победах и совсем не касалась ни южноитальянских, ни византийских дел. Весьма любопытно, что около 786 г. находилось в Константинополе посольство Карла, состоявшее из капеллана Витбода и Иоанна; можно думать, что это посольство должно было, между прочим, устроить дело о переезде франкской принцессы в Константинополь в следующем году, и что тогда же оказались для этого некоторые затруднения, о которых, однако, не говорят ни франкские, ни византийские летописи.

После восстановления мира между Восточной и Западной Церковью страх перед греками и лангобардами перестал быть руководящим основанием политики римского папы, и для него не было необходимости слишком тесно примыкать к франкскому королю, в покровительстве которого была известная доля стеснения. С другой стороны, царица Ирина в изменившихся отношениях к Риму нашла руководящие указания для своих дальнейших отношений к Каролингской династии. Для выяснения роли Ирины нам даже нет нужды вдаваться в политические комбинации. Царица Ирина сама привыкла к обаянию власти и не рассчитывала поступиться ею в пользу сына, притом она и сама была орудием в руках партии, которая не хотела перемен и всеми мерами старалась укрепить царицу в мысли, что верховная и безраздельная власть должна принадлежать ей одной, и что предполагаемый брачный союз с франкской принцессой нанесет большой ущерб ее влиянию и, во всяком случае, не принесет той пользы, какая от него ожидалась, т. к. в настоящее время Ирина не нуждалась в союзнике для утверждения своего господства, которому если и была опасность, то лишь от партии, державшейся за ее сына (3).

Таким образом, когда итальянские дела вновь потребовали личного участия Карла в 787 г., он имел свидание с константинопольскими царскими послами в Капуе, и тогда именно имел место разрыв брачного соглашения, о котором слишком глухо сказано у Феофана: «Ирина разрушила заключенное с франками соглашение». Нельзя, конечно, останавливаться на той мысли, что Карл не пожелал расстаться с дочерью или что партия казалась не блестящей[36], нет, разгадка вопроса кроется в расположениях царицы Ирины и иллюстрируется военными событиями, имевшими место в том же году.

Герцог Беневента Арихис, за которым была дочь Дезидерия, находился тогда в сношениях с Ириной и получил от нее звание патрикия; сын Дезидерия Адельхиз делал в то же время высадку в Италию и имел целью захватить Равенну. Словом, во время заседаний VII Вселенского собора Византия находилась уже в полном разрыве с франками. Высланный царицей флот под предводительством логофета Иоанна и патрикия Феодора, высадив военные отряды в Калабрии, завязал упорную войну с приверженцами франкской партии. Греки были разбиты и потеряли своего предводителя (4). О понесенном поражении можно судить по тому, что 4000 было убито и 1000 взято в плен. С тех пор на продолжительное время Византия отказалась от деятельной роли в Южной Италии.

В связи с рассмотренными обстоятельствами, указывающими на резкую перемену отношений между империей и франкским королем из-за Южной Италии, возник ряд других споров и недоразумений по поводу постановлений VII Вселенского собора. Как было всегда в обычае, греческий текст соборных актов препровожден в Рим, где по приказанию папы Адриана I с него был сделан перевод на латинский, который, впрочем, был исполнен так неумело и обиловал столь грубыми ошибками, что известный писатель IХ в. библиотекарь Анастасий счел нужным вновь сделать латинский перевод с актов VII Вселенского собора. Но первый перевод, сделанный по приказанию Адриана I, получил на Западе большое распространение и громадное политическое и литературное значение вследствие того, что немедленно был передан во Францию и вошел в знаменитый сборник «Libri Carolini». Весьма любопытно, кроме того, отметить, что оживленная и прежде и после переписка между папой и Карлом совершенно обрывается в ближайший период за событиями 787 г., из чего нельзя не заключить о временном охлаждении между франкским королем и его верным другом и союзником на папском престоле. Этими данными мы должны воспользоваться для оценки фактов всемирно-исторической важности, обнаружившихся в происхождении упомянутого литературного памятника «Каролингские книги» и в постановлениях франкского собора во Франкфурте-на-Майне, бывшего в 794 г.

Первое упоминание о «Каролингских книгах» встречается в IX в. и принадлежит архиепископу Гйнкмару; по его словам, он в юности читал во дворце довольно значительную книжку, направленную к опровержению VII Вселенского собора (5). Памятник составлен по приказанию Карла одним из приближенных к нему ученых, по всей вероятности, Алкуином, в сочинениях которого встречаются сходства с некоторыми местами занимающего нас произведения (6). Некоторые места, впрочем, указывают, что речь ведется от имени самого Карла, например: «Мы предприняли этот труд с согласия духовенства вверенного нам от Бога царства», а из одного места в 1-й книге «Libri Carolini» можно заключить, что сочинение появилось в 790 г., спустя три года после VII Вселенского собора. Существенное значение этого памятника заключается в том, что он знаменует резкий и бесповоротный разрыв между Западом и Востоком. И не в том его сила и назначение, чтобы догматическим методом опровергнуть положения Никейского собора посредством подбора мест из Священного Писания и отцов Церкви, а в намерении унизить Греческую Церковь и излить яд злобы и ненависти против царствующих в Константинополе Ирины и Константина; с этой именно целью автор произносит беспощадную критику на царей, равно как на нравы и обычаи, господствовавшие при дворе.

Цель книги хорошо выражена в I главе. «Неизмеримое честолюбие и ненасытная жажда славы овладели на Востоке не только царями, но и епископами. В пренебрежении святого и спасительного учения апостольского, преступая заповеди отцов, они посредством своих позорных и нелепейших соборов пытались ввести новые верования, каких не знали ни Спаситель, ни апостолы. И дабы слава их распространилась до отдаленного потомства, они не задумались разорвать узы единства Церкви. Несколько лет назад в Вифинии происходил собор, который имел дерзость объявить отмену икон. Слова Спасителя в приложении к языческим идолам этот собор применил ко всем изображениям, не принимая в соображение, что образ есть род, а идол — вид, и что нельзя делать заключения от вида к роду и наоборот. Около трех лет тому назад, в той же местности был составлен второй собор, на котором председательствовали преемники прежних царей и где присутствовали, между прочим, члены, бывшие на предыдущем соборе, и этот собор впал в ошибку, как и первый. Первый собор запретил даже смотреть на иконы, второй повелел их обожать и молиться им (aborare). Эти два собора осквернили невесту Христову и отвергли учение отцов, которые не повелевают воздавать божеское поклонение иконам, но употреблять их лишь для украшения церквей». И это еще не самое резкое, что находится в рассматриваемом сочинении.

Раздражение автора не знает пределов, когда он переходит к Ирине и Константину. Они позволили себе в письме к папе выразиться: «Бог соцарствующий нам»; «Бог избрал нас, и мы ищем Его славу в истине»; «Они называют божественными свои слова и действия». Эти и подобные выражения, перешедшие из языческого римского государства в христианскую империю Константина и вошедшие в практику в Византии, конечно, не заслуживали тех упреков и порицаний, какие высказываются в указанном сочинении, тем более, что и сам Карл после принятия императорского титула и коронования в Риме не преминул воспользоваться обычаями и терминами, воспринятыми от языческой империи, и самая Западная империя удержала наименование Священной Римской империи германской нации. Тем не менее, автор делает следующую вылазку против царей: «Древнее языческое заблуждение, рассеянное пришествием Христа, оставило следы в душе этих властителей, которые тщеславятся мыслию, что в них святилище веры, и которые дерзают навязывать Церкви новшества и нелепые повеления и не «стыдятся называть себя божественными и свои действия священными». Мы не будем останавливаться на том отделе, который посвящен полемике против деяний Никейского собора, опровержению приведенных восточными епископами мест из Священного Писания и отцов Церкви, но не можем не отметить, что здесь и тени нет того обычного у западных богословов смирения и скромного признания превосходства греческого богословского образования; напротив, с гордым сознанием своей верности древней апостольской и Римской Церкви, франкский богослов издевается над догматическими заблуждениями греков, над отсутствием у них критического смысла и в наивном самомнении посылает им такие упреки, которые совсем не обоснованы (7). Такое же значение имеет собор во Франкфурте[37]. Составление полемического сочинения против Восточной Церкви и деяния Франкфуртского собора должны быть рассматриваемы под одним углом зрения: ими подготовлялся созревший уже у Карла план полного разрыва с Восточной империей и перенесения империи с Востока на Запад. Окружавшие его ученые богословы и канонисты издалека изучали этот вопрос и старались придать ему исторические и канонические основания. Как иногда непрочны и грубоваты эти основания, видно, между прочим, из следующей выходки против Ирины как женщины. Для западных государственных деятелей была недопустима мысль, чтобы женщина могла председательствовать на соборе епископов и тем более, чтобы она позволила себе публично говорить в поучение представителей Церкви. «Немощность женского пола и непостоянство духа не позволяют женщине выступать с авторитетом учительным; легко склонная к ошибкам женщина нуждается в руководстве мущины. В священных книгах читается, что женщина дана мущине для размножения рода, для помощи, но не сказано, чтобы она была назначена для учительства». В заключение приводятся исторические примеры, что женщины, получавшие в свое управление государства, приводили их к погибели. Ниже мы увидим, что то обстоятельство, что во главе Восточной империи стояла женщина, послужило для западных юристов основанием рассматривать империю как вакантную и возложение императорской короны на Карла как акт вполне легальный.

Здесь мы подходим к выяснению капитальной части предстоящей к разрешению в этой главе задачи. Венчание Карла императорской короной в 800 г. не было таким неожиданным для него событием, как это представляет франкская летопись. Напротив, это не только было заранее обдумано и предусмотрено, но — поскольку можно оценить факты и отношения времени Карла Великого — это было логическим выводом из целого ряда событий, которые подготовляли и методологически приводили к возложению императорской короны на Карла. В праздник Рождества в 800 г. нанесен был роковой удар Восточной империи, ибо рядом с Византией выросла новая политическая сила, обладавшая более живыми способностями и энергией юности, которая нашла в себе достаточно смелости и приспособляемости к новым условиям средневековой жизни, чтобы с большим успехом, чем Византия, осуществлять задачи империи в Европе. Олицетворением этой новой силы был Карл Великий и объединенные им германо-романские народы (8).

Карл вступил на престол (786) 26 лет. В таком возрасте едва ли доставляется определенный план на всю жизнь даже у гениального человека. Широкая политическая программа Карла созревает не вдруг и выполняется постепенно; большая часть внутренних преобразований падает на вторую половину его 46-летнего царствования и не во всех подробностях им выполнена. Но есть одна черта, которую можно считать весьма характерной у Карла и которая наблюдается у него постоянно: он не терпел полумер и неуклонно проводил задуманные им планы, невзирая ни на какие препятствия. Политика Карла была в строгом смысле национальная: в своих выводах и подробностях она опиралась на германские элементы. Соединенная из различных романо-германских народностей, его империя поставлена была лицом к лицу со славянским, турецко-татарским и другими этнографическими элементами Европы. Как ни кратковременна была империя, руководимая Карлом, но именно тогда германский мир сделал самый смелый шаг в государственном, национальном и культурном отношении. Объединившись в империю Карла, германский мир имел уже естественное тяготение к обособлению при широком развитии чувства национального самосознания, которое приводило частию к порабощению соседних европейских народов, частию к распространению на них религиозного и культурного влияния.

В деятельности Карла выделяются, таким образом, два ряда фактов: 1) внешнее и внутреннее объединение всего германского мира; сюда относятся войны с саксами и лангобардами, подчинение Аквитании и Баварии; 2) наступательное движение объединенного германского мира на Восток, распространение политического влияния и христианского просвещения на славянские народности по Эльбе, равно как на аваров и славян на Дунае и Тиссе. Своими походами Карл обезопасил германцев от напора арабов и норманнов и возможного порабощения ими Европы. Более опасные пункты соприкосновения с инородными и враждебными элементами были им усилены устройством особой системы пограничных областей (марка) и сосредоточением гражданской и военной власти в руках одного лица[38]. С походами Карла на отдаленный северо- и юго-восток начинается история северо-западных и частию юго-восточных славян; в своем победоносном движении на юго-восток Карл раздвинул границы своей власти до пределов Византийской империи, так что с конца VIII в. последняя непосредственно соприкасалась с монархией Карла Великого. Для понимания последующей истории Восточной Европы в высшей степени важно дать надлежащую оценку тому положению, которое создалось к началу IV в.

На мировом театре теперь уже не господствует христианская греко-восточная империя под властию императора, рядом с ней возникла огромная европейская держава, обнимавшая народы от Дуная до Пиренеев и от Северного моря до Адриатики и даже до Рима, имевшая притом то значительное перед старой империей преимущество, что вошедшие в состав ее народы были скованы не только огнем и железным кольцом, но единством церковного и административного устройства и сознанием общности интересов. При таких условиях заранее можно было предвидеть, что победа в борьбе за существование обеспечена была за германским элементом, и что славянам предстояло испытать потери и важные поражения. Ввиду первостепенного значения затронутого вопроса для всей последующей истории Византии и, в частности, для славянской истории необходимо бросить здесь хотя бы беглый взгляд на пройденный Карлом Великим путь, который привел его к решению задачи о перенесении империи на Запад.

Первое двадцатилетие правления Карла (с 768 г.) занято было беспрерывными войнами. Удача сопровождала самые труднейшие предприятия его, поощряя к новым замыслам и более сложным задачам. Но нельзя не признать, что до 788 г. Карл лишь с лучшим успехом и большим напряжением преследовал политические задачи своих предшественников. И саксонские, и итальянские войны, не им начатые, составляли жизненный вопрос для существования Франкского государства. Рядом с австразийцами, турингами и алеманнами, составившими одно политическое целое, саксонская вольность, язычество и первобытная свобода пограничных отношений внушали постоянные опасения за спокойствие северо-восточных границ государства. Саксония была приютом крамольников и убежищем врагов государственных и церковных порядков. Начав с саксами войну, Карл волей-неволей должен был предпринимать постоянные походы в их землю, пока не дошел до Эльбы и не обезопасил спокойствие всей страны линией укреплений.

Удача в войнах с саксами и успешная дипломатия в деле присоединения Баварии открыли Карлу новый, доселе, может быть, неведомый кругозор. Соединенному романо-германскому миру предстояла задача для ограждения единства и безопасности границ вступить на чуждую почву, занятую многочисленным славянским миром. В этом направлении Карл уже не имел себе предшественников; напротив, он полагает начало новым завоевательным тенденциям, выдвинув германский мир на политическую и религиозную борьбу со славянскими народами. В сфере политической им проведена резкая грань между западноевропейским и восточноевропейским миром, т. е. первому указаны пути к преобладанию и порабощению последнего. Завоевательные стремления прикрываются высокими побуждениями: миссией христианства, защитой проповедников.

К 803 г. относятся последние распоряжения Карла относительно замирения саксов. Он расположился лагерем на левом берегу Эльбы, где были еще вспышки неудовольствия на франков. Тут явился к нему с дарами бодричский князь Дражко, князь колена издавна союзного. Карл решился тогда совсем разорить гнездо саксонской свободы, т. е. разогнать или насильно вывести население при устьях Эльбы и заменить его новыми верноподданными колонистами. Устья Эльбы предоставлены были бодричам; для безопасности границ против датчан и славян возведено немецкое укрепление на правом берегу реки — Эзесфельдт, в котором посажен многочисленный гарнизон и поблизости поселены немецкие колонисты. Эта колония должна была мирным путем производить давление на бодричей; союзнические отношения этого колена еще при жизни Карла должны были перейти в даннические. Результатом деятельности Карла между полабскими славянами было то, что, возведши несколько укреплений в славянских землях и усилив немецкую колонизацию на Эльбе, он дал возможность распространению немецкого элемента между славянами (9). Перешагнув Эльбу и основав на правом берегу ее немецкие поселения, Карл и его преемники стали непосредственно влиять на раздробленные и враждующие между собой славянские колена. Этим указан был верный путь к политическому и духовному порабощению славян полабских. Последующая история этой народности если не исчерпывается, то может характеризоваться девизом: беспрерывная неравная борьба с немцами.

Не менее важное значение для всей последующей славянской истории имело распространение франкского господства на юго-востоке. С подчинением Баварии границы Карловой державы на юю-востоке соприкасались с Аварским царством. Бавария отделялась от Аварского царства р. Инном (Энжа), за которою начиналась Авария, или Гунния; зерно этого некогда страшного азиатского народа жило в пределах старых римских провинций Норика и Паннонии, но подвластные аварам земли простирались к востоку за р. Тиссу. Заняв дунайскую и тисскую равнину со второй половины VI в., авары в течение двух веков почти не имели себе соперников. От Византийской империи они получали ежегодные поминки, славянские подданные возделывали для них землю и доставляли им продовольствие. Для борьбы с аварами образовался и первый политический союз славян в VII в.[39] К концу VIII в. сила этих хищников ослабела: часть славян освободилась из-под их власти, предводители отдельных орд стремились к независимости и спорили за достоинство кагана.

Авары согласились подать помощь баварскому герцогу Тассило, когда он нашелся вынужденным обратиться к ним. Но известно, что эти-то сношения и послужили главным обвинением против Тассило - в Ингельгейме; уже баварский герцог был под стражей, когда авары появились в Баварии и Фриуле. Отряды аварские были разбиты в 788 г., и Карл готовился внести оружие в собственные их владения. В 791 г. состоялся поход в аварскую землю: два войска шли по берегам Дуная, в середине флот с военными снарядами и съестными припасами. В сражениях с аварами отличались новые подданные Карла: лангобарды и дука Истрии Иоанн[40]. Кстати заметить, что одна часть войска, участвовавшего в аварском походе, держала обратный путь через Чехию (10).

Окончательное подчинение аварской земли от Инна до впадения Дравы в Дунай (Паннония) последовало в 795—796 гг.; оно сопровождалось разграблением главных мест обитания авар (хринги) и оттеснением аварского населения к Тиссе. На места, освобожденные аварами (они долго носили название аварской пустыни), устремились славяне и скоро заняли всю местность между Дунаем и Дравой, Дунаем и Тиссой (паннонские славяне). В 811 г. славяне имели уже перевес над остатками аварского населения и потом поглотили их без следа. Продолжительное сожительство авар и славян оставило глубокую память в сознании этих последних.

У Нестора (11) находим следующее место: «Си же Обре воеваху на словены и примучиша дулебы и насилие творяху женам дулебским. Аще поехати будяше Обрину, не дадяше въпрячи ни коня, ни вола, но веляше въпрячи три ли, четыре ли, пять ли жен в телегу и повезти Обрина... Быша бо Обре телом велици и умом горды, и Бог потреби я, помроша вси, и не остася ни един Обрин. Есть притъча в Руси и до сего дне: погибоша аки Обре, их же несть племени, ни наследка» (12).

Завоевание Истрии и Фриула, с одной стороны, Аварского царства — с другой, поставило франков в непосредственное соседство со славянами. На Эльбе, среди полабских славян Карл успел только возвести укрепления и начать колонизацию немцев; о других распоряжениях мы не имеем известий. Тем с большим интересом можем проследить его мероприятия среди славян придунайских и хорутанских. Здесь обращает на себя внимание деятельность зальцбургского архиепископа Арно. Он получил епископскую кафедру еще при Тассило, пользовался доверием герцога, хотя нельзя сказать, чтобы слишком радел об его интересах (13). После переворота, лишившего Баварию независимости, Арно сделался близким лицом Карла и вел самую деятельную пропаганду в пользу франкского господства (14). Алкуин давал Арно полезные советы и посылал в помощь ему своих учеников. Сделавшись архиепископом по воле Карла, Арно начал христианскую миссию между славянами приальпийскими и паннонскими[41]. Первые еще в VII в. подчинены были баварцами, вторые — с конца VIII в. после падения Аварского царства. Устройство архиепископий в то время было делом очень редким, папы нелегко уступали местному духовенству церковные права над целою областью. Только в исключительных случаях и то под внешним давлением соглашались папы на устройство архиепископий с подчинением им местных епископов страны.

В IX в. упоминаются только три архиепископий: Майнц, Кельн и Зальцбург, все на восточных окраинах государства[42]. Весной 798 г. Арно был в Риме и получил от папы знаки архиепископского достоинства (паллий) и право высшего духовного надзора над всей Баварией[43]. Когда он возвращался из Италии, к нему пришло письмо от Карла с поручением — идти к хорутанам и проповедовать у них христианство. Посетив славянские земли и устроив в некоторых местах церкви, Арно поставил затем епископа, которого права простирались на всю область до впадения Дравы в Дунай. Этим вводилось церковное устройство в славянских землях, начался сбор десятины и других податей в пользу Церкви. Весьма любопытны некоторые письма Алкуина к Арно по поводу введения церковного устройства. «Будь проповедником благочестия, а не вымогателем десятины,— писал Алкуин.— Зачем возлагать тяжелое ярмо на непривычные к нему выи, когда ни мы, ни наши братья не могли бы нести его». В том же духе пишет Алкуин Карлу: «И мы, рожденные и воспитанные в христианской вере, нелегко даем десятину: гораздо тяжелее эта дань слабой вере, детскому духу и материальному чувству». На окраинах славянских земель возводились колонии церковные, монастыри; под них подписывались окрестные населенные земли. Монастыри, может быть, имели большее влияние на проповедь христианства, чем епархиальное духовенство; в особенности монастыри несли с собой колонизацию немецкого элемента на славянские земли[44]. Введение церковных учреждений в завоеванных землях, сбор десятины, синоды не были делом мирной пропаганды, но поддерживались военными мерами. Каждая земля, добытая силой оружия, становилась собственностью короля; часть ее предоставлялась вольным колонистам, другая жертвовалась военным людям и монастырям. Для постоянного наблюдения за безопасностью границы, также для защиты духовенства и устройства земли Карл облекал обширными полномочиями доверенных лиц. Это так называемые пограничные графы — маркграфы. Они возводили укрепления на границах неприятельской земли, снабжали их гарнизонами и имели в своих руках силу и власть действовать к замирению неприятельской земли и к предупреждению враждебных нападений. Епископы должны опираться на графов, говорил Карл, а графы — на епископов, чтобы тому и другому в совершенстве исполнять свои обязанности (15). Первым наместником Баварии и организатором церковного и гражданского устройства в славянских землях был граф Герольд, брат жены Карла. Затем после его смерти (799) образуется марка восточная, или аварская (княжество Рагузское-Австрийское), и хорутанская, или славянская (княжество Фриульское).

Относительно народов славянского происхождения франки допустили ту уступку, что оставляли за ними на первых порах свободу внутреннего управления: в Паннонии, Далмации и Хорутании упоминаются туземные славянские князья, стоявшие под верховной зависимостью франкских графов. С течением времени, когда между славянским населением появились значительные колонии немцев, мало-помалу туземные имена славянских правителей сменяются немецкими Вопрос о первоначальных отношениях славян к немцам на Эльбе и на Дунае — весьма важный в славянской истории. Правильной постановке его не благоприятствует совершенное отсутствие славянских источников; сухие летописные заметки каролингского времени — единственный доступный нам материал. Но латинская летопись не занимается и не знает внутренних отношений, в каких находились славяне, столкнувшиеся в конце VIII в. с немцами. Славянскому историку при изложении этих отдаленных событий первоначальной исторической жизни славян естественно останавливать свое внимание на окраинах; здесь он все-таки может найти некоторую руководящую нить для составления суждений и выводов. Мировое значение политики Карла получает особенное освещение со стороны рассмотрения его распоряжений на юго-востоке, где вследствие окончательного удара, нанесенного аварам, открылась для него новая сфера административной деятельности и церковной миссии между языческими народами. Не менее того это выясняется из его сношений с мусульманским калифом в Багдаде, знаменитым Гарун-аль-Рашидом, в которых можно усматривать начало протектората над христианами в мусульманских владениях (16).

Возвращаемся к вопросу о короновании Карла императорской короной.

По смерти папы Адриана, которая случилась в ночь на Рождество 795 г., был избран на римский престол Лев III. С Византийской империей более не церемонились, так что римское избрание не нуждалось в утверждении, во всяком случае, на этот раз не происходило обычных пересылок посольствами Уведомление об избрании нового папы послано было не на Восток, а на Запад, причем папа Лев III, отправляя «защитнику Церкви» ключи от гроба св. Петра, вместе с тем послал и знамя города Рима. Это уже был необычный шаг, и едва ли можно истолковать его в символическом смысле, как посылку ключей. Посылка знамени обозначала передачу гражданской и военной власти над Римской областью. Это хорошо подтверждается установившимся с того времени обычаем в Риме — обозначать издаваемые в папской канцелярии документы по годам правления Карла. В ответе Карла не находим, однако, намека на решение внести какие-либо существенные изменения в отношения его к Риму. Он лишь подтвердил, что сохраняет с папой те же условия мира, какие были наблюдаемы при Адриане, и особенно выдвинул свою роль защитника Христовой Церкви от нападений и опустошений язычников и неверных и охранителя чистоты и целости католической веры. Легко понять, что это уже весьма широкая задача, далеко не совместимая со скромной ролью франкского короля, и что, следовательно, тогда уже пред умом Карла носилась идея универсальной власти. Придворные поэты иллюстрировали эту идею, придавая Карлу название «отца Европы, светоча Европы и августа» (17).

Осенью 798 г. пришедшие из Константинополя послы должны были уведомить Карла о перевороте в столице империи, вследствие которого Константин VI был устранен от власти и ослеплен, и Ирина сделалась единодержавной правительницей. Несомненно, в Ахене имели об этом и неофициальные известия, рисовавшие все это исключительное по своей жестокости дело в настоящем свете. Но особенно приближали Карла к прямой постановке вопроса об империи и о возложении на себя императорской короны итальянские дела. Хотя современные известия мало освещают положение партий в Риме при вступлении на престол Льва, но нельзя сомневаться в том, чтобы приверженцы Адриана I, пользовавшиеся влиянием и доходными местами при прежнем папе, не пытались сохранить свое положение при новом правительстве. Высказывается догадка, что именно это опасение смут побудило папу Льва сделать рискованный шаг при вступлении на престол посылкой Карлу знамен городских. Действительно, в 799 г. в Риме началось революционное движение против папы, во главе которого стояли примикирий Пасхалис и сакелларий Кампул — оба из близких людей к папе Адриану. Воспользовавшись торжественной процессией, совершавшейся 25 апреля, вооруженная толпа напала на папу, сбила его с ног и нанесла сильные побои. Оскорбленный и униженный Лев III, спасение которого приписано было впоследствии чудесной помощи св. Петра, нашел защиту и покровительство в короле франков, который пригласил его к себе для личных переговоров.

Франки не в первый раз принимали у себя римского первосвященника, и церемониал приема был уже готов. На этот раз главе Церкви оказаны были царские почести. От границы его сопровождали архиепископ кельнский Гйльдибальд и граф Аскарих, а навстречу был послан сын Карла Пипин, подобно тому как на встречу папы Стефана в свое время вышел Карл по приказанию своего отца. Карл ожидал папу в Падерборне, где приготовлена была торжественная встреча с военным парадом и церковной церемонией (18). Но решение по делу папы Льва III представляло значительные затруднения, тем более, что из Рима стали приходить жалобы на него со стороны враждебной ему партии. Положение Карла было в высшей степени затруднительно и в том отношении, что ему предстояло выступить судьей в деле главы Церкви, и что это был первый случай в истории отношений церковной власти к светской на западе. В одном из писем к Карлу, относящихся к занимающему нас времени, ученый друг его Алкуин так выражается по поводу современных церковных затруднений: «По отношению к святой Церкви Христовой, которая возмущена многообразной развращенностью бесчестных и осквернена преступными деяниями скверных людей не только в низших слоях, но даже в самых высших, нужно принять самые серьезные меры предосторожности. Ибо в мире существовали доселе три высочайшие существа: апостольская верховная власть, представляемая викарием блаженного Петра, князя апостолов, хотя ваше милостивое послание дало мне понять, что сталось с этой властью и кто был на этой кафедре; затем следует императорское достоинство, т. е. гражданская власть второго Рима, но как безбожно низвергнут правитель этой империи и пр